| Литургическая школа КДА не ограничивается Дмитриевским и его студентами. В 1892-1896 гг. в КДА учились крупнейший литургист своего времени, Скабалланович, а также Г. М. Чепур (впосл. архиеп. Гавриил ). Тема кандидатской работы архиеп. Гавриила (Чепура) - «Типикон Великой Константинопольской Церкви: Ист. очерк» (1896); Скабалланович прославился обширным систематическим трудом о церковном уставе в его историческом развитии: «Толковый Типикон: Объяснительное изложение Типикона с историческим введением» (К., 1910. Вып. 1; 1913. Вып. 2; 1915. Вып. 3), а также серией работ о христ. праздниках (К., 1915-1916. 6 кн.). Отдельное направление литургических исследований, проводившихся в КДА,- изучение богослужения униатов, а шире - вообще латинских влияний на литургическую традицию Киевской митрополии. Прот. Андрей Хойнацкий, исследовавший в стенах КДА униатские литургические книги и католическое богослужение,- автор серии статей на эту тему, опубликованых в Трудах КДА в 1867 и 70-х гг. XIX в. и монографии «Западнорусская церковная уния в ее богослужении и обрядах» (К., 1871); Е. М. Крыжановский, преподаватель КДС, напечатал в 1860 г. в ж. «Руководство для сельских пастырей» 2 статьи: «О Требнике Киевского митр. Петра Могилы» и «Повреждение церковной обрядности и религиозных обычаев в южнорусской митрополии в период, предшествующий открытому введению в ней унии» (переизд.: Крыжановский Е. М. Собр. соч. К., 1890. Т. 1. С. 33-50, 67-86); а также упомянутая монография на ту же тему прот. В. Прилуцкого. Поступательное развитие литургической науки в КДА было трагически прервано революционными событиями 1917 г., гражданской войной и гонениями на Церковь. После десятилетий практически полного забвения традиция научного изучения истории богослужения в КДА начала возрождаться лишь в последние неск. лет. Свящ. Михаил Желтов, А. А. Ткаченко Церковное право До 30-х гг. XIX в. каноническое право не являлось самостоятельным предметом как в КДА, так и в др. академиях. Сведения по церковному законоведению сообщались студентам в рамках общего курса богословия. |
| На классные уроки я здесь больше, чем где-либо, смотрел, как на кафедру церковную, старался ими зажечь лампаду Божию в сердцах добрых юношей; и я убежден, что ни одна слеза, из глаз моих скатившаяся при вдохновенном созерцании великого богословия Павла, не осталась безплодною для тех, кому много слезных капель придется источить в жизни. Да, я понял, что благословен Бог , возложивший на меня так страшно сброшенный крест жизни. Благословенна и десница святителя Московского, твердо поставившего меня на прежний, Богом назначенный мне путь и твердо руководившего мною на этом пути. Но вот от края далекого юго-запада послышался мощный голос святителя, призывающий меня к высшему служению, какое только возможно на земле. Этот голос принял я сердцем своим, как голос ангела Божия, и вручаю душу свою сему доброму пастырю Христову, да управит он, умудренный и долгим жизненным опытом, перенесший много испытаний, право правящий слово истины и спасения, – да управит он стопы моя шестововати по стопам Владыки и Господа узкий путь великого архипастырства. Жажду восприять на рамена свои заблудшую в горах и вертепах и Богом обретенную овцу, – т.е. тех из православного народа русского, которые по упорству и непокаянному сердцу «оставили Христа, Источника живой воды, и ископали себе кладенцы сокрушенные» и истаевают жаждою при горьких потоках самодовлеющей и самочинной земной мудрости. Но верю, что архипастырскими трудами святителей Божиих и они обретены для Бога и вечной жизни. Понесши крест своего учебно-воспитательного подвига уповаю им с большей крепостью привлекать и тех словесных овец, «иже не суть от двора сего и тыя ми подобает привести» к Создателю всяческих. Ныне, в великую предпразднственную субботу моей благодатной пасхи, предстою пред лицем сего боголюбезнейшего собора, чая врачующей немощи мои благодати Святаго Духа, по вашим архипастырским молитвам. Аминь». Один из священников, уезжавший в годы Гражданской войны из России, попал при эвакуации Новороссийска на тот же пароход, что и еп. |
| «Ни око его не видело, ни ухо не слышало и на сердце ему не приходило, что уготовал для него Бог», и только ныне дух его потрясенный, в самых таинственных глубинах своих, приникает в великое, недоведомое таинство, и умиляется от несказанной радости и весь трепещет любовью от всеоживляющей любви... Я дважды уже приближался к грани, отделяющей потусторонний мир: раз в волнах многоводной реки, в дни золотого детства, в другой раз во мраке многоболезненной ночи, в пору зрелого мужества, и в предсмертные минуты вся моя жизнь от начала до конца, подобно молнии, пролетала в сознании... и, о дивное чудо, и днесь, стоя на грани нового недоведомого подвига, чувствую, что повторяется нечто подобное в моей душе, но теперь с наибольшею силою обновляются в памяти те радостно-благодатные минуты, когда сердце было отверсто и ждало: «Прииди, Господи», и когда Господь действительно приходил, если не в видении, звуке и образе, то в несказанных утешениях, в умиленных молитвах, благодатных слезах. Прошу и мил ся дею вам, богоносные отцы, да не утрудится ваш благочестивый слух моим недостойным исповеданием». Помню, как сейчас, первое пробуждение во мне духовной жизни, когда я принял семя благодати Божией в сердце сознательно. Входил я семи лет от роду со своей матушкой во святый и Великий Вторник в один из величественных храмов моего родного города. Служба шла в скромном приделе. Священный лик, «не дерзая приносить бескровной жертвы за честность великого дне, заменял ее воздеянием рук» и умиленною жертвою пения. О, что это было за пение! Поистине, оно проходило «до разделения души и духа»; и мальчик под тихие звуки, волны которых смешивались с волнами благовонного фимиама, вошел впервые во святое святых внутренней своей богообразной скинии – он обрел там Бога своего, почувствовал впервые, как близок Бог к нему, как любит Он его; и шевельнулось что-то новое, великое в глубине души, и теплые слезы полились из его глаз, и высоко-высоко поднималась детская грудь, и усиленно стучало сердце... И страшно было и радостно... |
| Но дух мой все устремевал ко святому храму Божию, и в церкви 12 апостолов я, благодатию Божиею, уставил и монастырскую службу и благовестие Креста. И великий крестоносец – народ русский, откликнулся на мой призыв: духовная трапеза исполнилась возлежащих, жадно ловили каждое слово и службы и проповеди простые сердцем, скорбящие душою, обремененные невзгодами, но любящие Бога и жаждующие духовного света, разбросанные по окраинам Москвы (многие в 5–6 верстах от Кремля) бедные люди. Они плакали и утешались от слов моих, и я плакал и утешался их смирением и слезами. И сколько раз хотелось, пренебрегши все условности, выйти на большую Кремлевскую площадь в какой-либо великий праздник, когда она бывает полна богомольцев, и в землю поклониться на четыре страны света этому великому русскому народу за его горячую веру, за любовь к родине, к святыням, к её прошлому, к её Царю православному, к истинной радости и счастью. Владыка Московский призрел на мою жизнь в Кремле милостивым оком своим. Но он прозревал, что для моей духовной жизни необходимо докончить подвиг, самовольно оставленный мною... И он поднял брошенный мною на стогнах Полтавских крест духовно-учебной службы и снова, своею твердою святительскою десницей, возложил его на рамена мои. Отрицался я креста сего, но воля Божия о мне была непреклонна, и я любовью облобызал ю и отправился в Вифанию, созданную великим святителем Платоном, митрополитом Московским. Не скрою, что многое здесь на первых порах клонилось к тому, чтобы усугубить мою скорбь о великом кресте моем. Но я теперь тверже, чем когда, был уверен, что делаю дело не свое, а Божие, и «посему должен воздавать только благодарение Богу, всегда победители нас творящему», «ибо кто поемлет на избранныя Божия? Бог оправдывает их». Нашлись здесь добрые юноши (и немало их), которые откликнулись на мою любовь: они помогли мне устроить службу и благолепие церковное, и в прошлом учебном году праздники воплощения Богу-Слова и Воскресения Жизнодавца Христа были отпразднованы здесь среди Вифанского леса поистине «любопраздненственными чинами». |
| Однако, отход от схоластики вовсе не означает непременного возвращения к святоотеческому наследию. Оставшись без обличения, учение митрополита Антония могло привести, впоследствии, к серьезным богословским проблемам. Неудивительно, что учение это в скором времени нашло своих обличителей. Ими оказались иерархи из Болгарии – архиепископ Феофан и епископ Серафим. Пожалуй, именно архиепископу Феофану (Быстрову) и принадлежит главная роль в критике митрополита Антония, хотя новое учение подверглось критике и со стороны епископа Серафима. Архипастыри выразили протест против решения Архиерейского Синода и потребовали отменить его. Архиепископ Феофан и епископ Серафим указывали, что учение митрополита Антония не соответствует святоотеческому. Однако, епископ Гавриил (Чепур), которому было поручено проанализировать творение митрополита Антония, заявил, что его учение не отрицает отцов, а дополняет их 250 . Тем не менее, 22 апреля 1926 г. митрополит Антоний сам попросил отменить решение о замене Филаретовского катехизиса и отложить вопрос «до рассмотрения его полновластным церковным органом в России, оставив сей «Опыт Катехизиса» в качестве учебного пособия, и предоставив усмотрению Законоучителей пользоваться им, как пособием» 251 . В результате, Архиерейский Синод вынес противоречивое решение, постановив, с одной стороны, «мнение митрополита Антония принять к сведению и исполнению», а с другой стороны, заявив, что оснований для отмены постановления от 9 апреля не имеется 252 . Митрополит Вениамин (Федченков) вспоминал, что члены Синода постоянно ссылались на отзыв епископа Гавриила и старались не упоминать о возражениях, сделанных архиепископом Феофаном 253 . Однако, иерархи из Болгарии не сдавались. В своем заявлении в Архиерейский Синод, они настаивали на окончательном и однозначном решении относительно «Опыта Катехизиса». Архиепископ Феофан и епископ Серафим обращали внимание на то, что Филаретовский катехизис утвержден авторитетом всей Русской Церкви, а Зарубежный Синод, как власть меньшая и временная, не имеет полномочий отменять столь авторитетные решения всероссийской церковной власти. Архипастыри обращали внимание, что нет насущной необходимости в замене одного катехизиса другим, вновь подчеркивали, что учение митрополита Антония «не только не согласуется с учением святых Отцов Церкви, но даже ему противоречит». Наконец, возведение катехизиса митрополита Антония в положение, почти что символической книги, «требует единодушного решения Собора Поместного», а никак не Архиерейского Собора РПЦЗ, являющейся всего лишь малой частью Всероссийской Церкви 254 . |
| Первое время архиепископ Елевферий поддерживал контакты с Архиерейским Синодом Русской Зарубежной Церкви, состоял с ним в переписке, заочно принимал участие в решении ее проблем. Все изменилось в 1927 г., когда литовский иерарх поддержал митрополита Сергия (Страгородского) . Контакты с Зарубежной Церковью были прекращены. В 1928 г. архиепископ Елевферий посетил Москву, где был возведен в сан митрополита. Свои впечатления от посещения Москвы иерарх изложил в книге «Неделя в Патриархии». Этот труд был искренним, хотя и наивным – понятно, что митрополиту Елевферию показали в СССР лишь то, что ему можно было увидеть. С 1930 г. митрополит Елевферий из Каунаса управлял приходами Московской Патриархии в Западной Европе. Литовское правительство, в отличие от других лимитрофных стран, не возражало против подчинения местной православной епархии Москве. Отчасти это было связано с тем, что у Литвы были неплохие отношения с Советским Союзом, поддерживавшим ее в конфликте с Польшей. В 1935 г. православное население страны отметило радостное событие – в этом году в Каунасе было завершено строительство нового кафедрального собора, большую часть средств на возведение которого выделило литовское правительство. Собор был освящен в честь Благовещения Пресвятой Богородицы. § 6. Церковная жизнь в Молдавии В 1918 г. Молдавия (Бессарабия) была присоединена к Румынии, в связи с чем возник вопрос о церковном управлении на этой территории. Архиепископ Кишиневский Анастасий (Грибановский) получил предложение войти в ведение Румынской Православной Церкви, но счел это неканоничным. Иерарх поселился в Константинополе и впоследствии присоединился к Русской Зарубежной Церкви. Бессарабию были вынуждены покинуть и другие архиереи Русской Церкви – епископ Измаильский Дионисий (Сосновский) и епископ Аккерманский Гавриил (Чепур). Последний был назначен на Челябинскую кафедру, но по причине боевых действий добраться до своей кафедры не смог и в 1919 г. эмигрировал. На Кишиневскую кафедру Румынская Церковь поставила епископа Гурия (Гроссу), клирика Смоленской епархии, после революции переехавшего в Румынию. |
| Первые шаги мои воочию доказали, что опасения были напрасны. Здесь дети полюбили меня, и я хранил их «как зеницу ока». Господь помог мне устроить назидательную службу церковную, память о коей не исчезнет ни у меня, ни у моих питомцев никогда. Слышал я обвинения потом, читал даже печатно, что главное внимание я, человек «гимназического происхождения», обращал на службу Божию. Да, истину скажу: так было, ибо твердо верю, что храм святый – исходище всей духовной жизни и высшей и средней богословской школы. В идеях, сокрытых в неисчерпаемых глубинах словесного служения церковного, я нашел большое сходство (до тождества) с идеями св. ап. Павла, широкому боговедению которого я призван был наставлять юных своих питомцев. И часто, часто от текста посланий приходилось обращаться к стихирам, тропарям и канонам, и находить в них лучи света, которые, падая на боговдохновенные страницы Павловы, уясняли их сердцам. «Но я дошел до неразумия, хвалясь» теми благодатными сокровищами, которые рассыпал Господь на всех путях моей жизни, теми радостями и вдохновениями, которые, видимо, везде сопутствовали мне... Но были и тяжкие падения. Когда освободительное движение смешало свет со тьмою, среди адского мрака, помрачилось сердце многих моих питомцев, и они не узнали своего учителя и воздвиглись на него с яростью и мщением... А он, малодушно свергнув с рамен крест свой, бросил его в эту страшную тьму, а сам бежал, куда глаза глядят, лишь бы только спастись от ужаса, гонящегося по пятам, бежал, забыв, что ни один человек не был оставлен Богом, забыв о том, что покидает в семинарии много-много любящих сердец; бежал, устрашившись кучки опьяненных общим разгулом страстей юношей. Кроткий владыка Полтавский Иоанн с миром и любовью напутствовал меня на далекий север, – меня, несшего туда горькие жалобы на глубокую нравственную трагедию свою. И, милостью неба, холодный север не был холоден для меня. Под сенью Александро-Невской лавры прослужил я в благолепных её храмах, насыщаясь службою Божией, целые два месяца, – под покровом любви первосвятителя земли русской, а потом церковной властью получил назначение хранителя заветных святынь Кремля. |
| Петр Беловидов как можно больше от знания и умения служить, то со временем, овладев и сам в нужной мере (конечно, далеко не до идеала уставщичества) нашим уставом и литургической практикой, я охладел к этим тонкостям, и другое стало меня в литургике привлекать. Я прекрасно понял, что нет никакой нужды знать наизусть устав и все Марковы главы, прежде всего потому, что суть православной церковности и свобода евангельского духа не в рабствовании Типикону и не в буквализме уставщичества, а в «служении Богу духом и истиной». А кроме того, знание и понимание православной литургики вовсе не в этом выучивании наизусть всех возможных комбинаций церковного обихода, а в усвоении самих схем наших служб. Надо усвоить самую архитектонику наших последований, иметь в голове, так сказать, «скелеты»: вечерни простой, праздничной, великопостной, также и утрени, повечерия, чинов крещения, водоосвящения и пр. Если такие схемы запечатлелись в памяти, то данная служба, как бы она запутана ни была, легко и без ошибок будет проведена, все стихиры станут на свое место, богородичен гласа перейдет, если это нужно, на место после первого седальна и будет пропета соответствующая катавасия. Но очень скоро, под влиянием митр. Антония, еп. Гавриила, о. Петра и при чтении о. Павла Флоренского и книг Скабаллановича, а потом уже при изучении западного мира при знакомстве с трудами аббата Геранжэ по литургике, с его детищем Солеммским аббатством, любимым местом моего отдыха во Франции, с так называемым литургическим движением в среде католичества и т.д. я понял, где и в чем подлинная суть, истинная ценность литургики. Она, конечно, не в знании устава и Марковых глав как самоцели, не в начетничестве и уставщичестве и в щеголянии «чистыми номерами», когда какая замысловатая литургико-талмудическая комбинация может иметь место, а в проникновении в литургическое богословие, в раскрытии и систематизации богословских идей нашего богослужения, в расшифровке сложной и замысловатой иероглифической иконы и богослужения данного праздника или чина. |
| Помимо руководства миссионерским отделом Карловацкого Собора, епископ Серафим принимал участие в обсуждении других вопросов, в том числе, вопроса о будущем государственном устройстве России. Собор не мог уйти от политической ситуации на Родине. Однако, разное понимание блага России привело к спорам, которые разделили Собор. Жаркие споры у соборян вызвало послание «Чадам Русской Православной Церкви, в рассеянии и изгнании сущим», где говорилось о возвращении на Царский престол Императора из династии Романовых. Противники упоминания династии обосновывали свою позицию тем, что такое заявление будет иметь политический, а не церковный характер. Некоторые из докладчиков, как например, архиепископ Евлогий (Георгиевский) или епископ Вениамин (Федченков) , говорили, что не возражали бы против упоминания династии, если бы находились на светском собрании. Собрание же церковное, по их мнению, не должно было касаться вопроса о политическом устройстве будущей России. Упоминание о династии, по их мнению, могло в той ситуации только расколоть общество. Сторонники упоминания династии, как, например, Председатель Зарубежного ВЦУ митрополит Антоний (Храповицкий) , говорили, что упоминание о Царе является, именно, церковным делом. Митрополит Антоний говорил, что отвергнуть вопрос о династии – значит оправдать преступления революции. Сторонником упоминания династии Романовых, как законных Царей, был и епископ Серафим (Соболев) . Бурные дебаты привели к тому, что один из членов Собора покинул его, а 33 члена Собора, выступили с обращением, в котором заявили, что отказываются принимать участие в голосовании. Среди подписавших обращение, были имена шести архиереев – архиепископов Евлогия (Георгиевского) и Анастасия (Грибановского) , епископов Аполлинария (Кошевого), Вениамина (Федченкова) , Сергия (Петрова) и сербского епископа Максимилиана. Однако, противники упоминания династии оказались в меньшинстве. 51 член Собора высказался за принятие постановления. Среди них, также, было шесть архиереев – митрополит Антоний (Храповицкий) , епископы Михаил (Космодамианский), Гавриил (Чепур), Дамиан (Говоров), Серафим (Соболев) , Феофан (Гаврилов) 156 . |
| Собор постановил передать заключения отдела на рассмотрение во Временное высшее церковное управление. В завершение пятого, последнего, заседания Собор утвердил окончательный список членов ВВЦУ. Во Временное высшее церковное управление вошли: председатель – архиепископ Донской и Новочеркасский Митрофан (Симашкевич), члены от епископов – архиепископ Таврический и Симферопольский Димитрий (Абашидзе), епископ Приазовский и Таганрогский Арсений (Смоленец), от пресвитеров – протопресвитер военного и морского духовенства Г. И. Шавельский, протоиерей профессор А. П. Рождественский, от мирян – ординарный профессор Донского университета П. В. Верховской и граф В. В. Мусин-Пушкин. Заместители – от епископов: епископ Челябинский и Троицкий Гавриил (Чепур), Владикавказский и Моздокский епископ Макарий (Павлов) и епископ Александровский Михаил (Космодемьянский); от пресвитеров: священник Г. П. Ломако и священник В. А. Лаванов и от мирян: профессор H. М. Абрамов и граф П. Н. Апраксин 67 . На этом Собор закончил свою работу. По мнению протопресвитера Г. Шавельского , известному из его воспоминаний, значительную часть своего времени Собор потратил на церемониальную часть и выборы ВВЦУ 68 . Однако, основываясь на протоколах Собора, это мнение мемуариста можно подвергнуть сомнению. Выборы занимали часть четвертого и пятого заседаний, в течение которых Собором приняты решения по целому ряду вопросов. Так, в пятом заседании во время подсчета голосов были рассмотрены следующие вопросы: о довольствии членов Собора; приветственный адрес архиепископу Агафодору; доклады о работе отделов о приходе, о духовно-учебных заведениях, о церковной дисциплине, о высшем церковном управлении; доклад священника А. Ногатырева о положении русского православного населения в Закавказье; проекты обращений от имени Собора к адмиралу Колчаку, Всевеликому войску Донскому, Терскому и Кубанскому казачьим войскам и некоторые другие. Собор смог эффективно совместить рутинные формы своей работы с рассмотрением содержательных церковных вопросов, которые осмыслил и по которым вынес свои решения. Следует полностью согласиться с мнением протопресвитера Г. Шавельского о том, что «Собор сделал чрезвычайно много... Работа шла быстро, продуктивно, несколько спешно, но и эта спешность скорее помогала делу, сдерживая словоизвержения, чем вредила ему... В общем, работа на Соборе протекала спокойно, велась энергично, и историк отметит, что Собор в короткий срок разрешил множество вопросов самого разнообразного характера» 69 . |
|
|
