| Фома, о котором упоминает Венгерский, лицо неизвестное. Малышевский 171 делает предположение, что это мог быть Вассиан, переменивший свое имя во время бегства, «как то именно и делали спутники Феодосия». Садковский принимает это предположение. 172 Основание для принятия – разве только то, что Венгерский не упоминает о Вассиане, который бежал с Косым и, может быть, его называет Фомой. Но, если бы Вассиан и переменил имя во время бегства, вряд ли была нужда ему удерживать ложное имя, когда он прибыл в Литву. Поэтому основание для догадки Малышевского кажется мне шатким. Но можно предположить, что в числе спутников Косого был кто либо, действительно носивший имя Фомы, так как «Сказание» к Многословному Посланию говорит: «разбегошася от Новоозера … Косой и Вассиан с прочими в Литву». В таком случае, нет нужды, по примеру Калугина, 173 видеть в липе Фомы «местного протестанта, с которым Феодосий соединился для своей пропаганды». Я не могу согласиться с Калугиным в том, что «нет необходимости и достаточно оснований выводить его (Фому) непременно из России», так как известие Венгерского ясно имеет в виду пришлых монахов, а при упоминании о казни Фомы даже отмечает, что Иоанн IV казнил его, как своего бывшего подданного и единоверца (hominem suae nationis suaeque religionis aliquando fuisse accepit). Итак, вернее признать Фому пришлым из России монахом, спутником Косого, не поименованным в «Сказании» к Мн. Посланию. Что касается одновременного прибытия трех монахов в Витебск, то можно, на основании слов «Сказания» к Мн. Посланию, вывести, что их было действительно трое или даже больше: Феодосий Косой, Вассиан и их спутники (может быть, один лишь Фома). Игнатий же бежал «на Двину», тогда как остальные из Москвы прямо в Литву. Артемий же, должно быть, прибыл вскоре после них – около 1554–56 г. Поэтому не трудно было допустить Венгерскому и здесь погрешность, назвав Артемия в числе спутников Косого, тем более, если среди бежавших монахов были и такие, которые были известны под именем Артемьевых учеников, как называет их «Сказание» к Мн. Посланию. Допустить же общее бегство Артемия с Косым я не могу, потому что «Сказание» не упоминает о чем-либо подобном и не позволяет делать такой вывод то соображение, что Косой бежал из Москвы (1555 г.), а Артемий из Соловков. Путь последнего неизвестен, но был, несомненно более длинен. Едва ли Артемий шел иным путем, чем чрез Новгородскую и Псковскую области, ему хорошо знакомые и для него более удобопроходимые, чем Московские земли. Идя таким путем, он мог прийти к Витебску и здесь соединиться с лицами, прибывшими из Москвы ранее его и очутившимися в таком же положении, как и он. |
| Яде же мних Князь Вассиан приносимое ему брашно от трапезы Великого Князя, хлебы чисты, пшеничны, крупитчаты и прочая брашна заслажаемая и многопестротно застрояемая, вся яже обычно на трапезу Великого Князя приносятся, яже от рыб и масла и млека и яиц. И благоговейный мних Вассиан Князь разнствова в брашне от Симонова монастыря ради стяжания двою тысячу вытей; так бо слышах древле, яко Симоново 2000 вытей имать; не разнствоваше же Вассиан в брашне от Христолюбива и Боголюбивого Великого Князя, имеющего тмы тмам вытей. Ещё же и сие, яко в толицем множесте брашеннем Вассиан ядяше, яже хотяше и егда хотяше; а егда воздержашесь и егда посту надставшу, брашном же надежда ему неотчаянна, еже нехуде воздержнику возмогаше алчбу. Пияшеж нестяжатель сей романию, бостр, мушкатель, ренское белое вино. Мнимого же стяжательного монастыря мниси ядят убо, егда дадут им, а не егда хотят, и не еже хотят, ядят, но еже представят им; и посту наставшу и о едином брашне неизвестно качество и количество брашна, еже убога и кроме алкания безсиловати может». Наконец Зиновий в опровержение упрёков Вассиановых присовокупляет: «Слезити ми найде от жалости сердца. Прииде бо ми в память и ныне, яко иногда видех мнихов некоих монастырей оных, иже осуждаеми ради деревень, имеющих руце оклячевши ради страдания многа, и кожу на них аки воловую и расседающуся и лица их опусневша и власа их растрощена, без милости же от истязующих дани повлачими и нещадно биеми, жестоце аки от иноплеменных истязуеми; нозе же и руце посиневших и опухших; ови убо храмлюще, ови же и валяющеся; имением же своим толико могущих, яко и просителем нищим паче изобиловати их. Овем бо сребрениц пять или шесть имеющим, овем же три или две, множайшим же в них редце обретати у себе и едину медницу. Брашно же в них обретаемо хлеб овсян невеян, или классы ржаные толчены, и таковые хлебы сухи без соли; питие же воду, и варение имеющих капустное листвие; преимеющии же в них, аще зелие имеют свеклу и репу; овощи же им егда обретаются рябина и калина; о одежди же что и глаголати, искропаны, и проч. |
| Но все еще оставалась в монастыре часть монахов, которые таили в сердцах своих недовольство против Старца и не могли смотреть на дело его спокойными глазами. Один из таких недовольных был скитский схимник о. Вассиан. По происхождению он был из крепостных крестьян некоей помещицы по фамилии Филатьева, в имении которой был старостой, но по времени вдовым отпущен с дочерью на волю; а затем монах и схимонах, скитский старожил. Был он человек малограмотный, читать Псалтирь мог, а писать не умел. В отношении же жизни духовной его иначе нельзя обрисовать, как назвав, по монастырскому выражению, монахом внешним. В Скиту он проводил самую суровую жизнь. В пищу употреблял (может быть, не всегда) пареную траву – сныть, которая, простоявши у него несколько дней в горшке, протухала, обратившись в совершенный навоз. Вспоминал о сем один монастырский монах, современник о. Вассиана хлебник о. Иван: «Приду, бывало, навестить о. Вассиана, а он и начнет угощать меня протухлой сниткой. Вынет из горшка травинку и скажет: „Ну-ка, рабе Божий, на-ка покушай». – Я возьму в рот, пожую, пожую, но проглотить никак не могу, так и выплюну. – „Плох же ты, рабе Божий», – заметит о. Вассиан. Сам же он, бывало, свободно ее кушает». – Кроме сего ежегодно он первую и последнюю седмицу Великого поста проводил совсем без пищи. А два раза в жизни поревновал провести без пищи по 40 дней. Спал, где придется, иногда на голой земле. Конечно, все это хорошо, но только должно заметить, что подвиги эти – внешние; а есть еще внутренние, несравненно более важные иноческие подвиги, именно: заботливость об очищении сердца от страстей бесчестия, скрытой гордости, тонкого тщеславия, гнева, памятозлобия, осуждения ближних и проч... Насколько о. Вассиан преуспевал в них, мы судить не можем. По крайней мере известно, что старец Леонид не одобрял его подвижничества. Так он в 1836 г. писал о нем своим духовным детям: «А об В-не пусть думают, как кому угодно, и ублажают его высокое жительство; но мы ко оному веры не имамы и не желаем, дабы кто следовал таковой его высоте, не приносящей плода. От плод бо их, сказано, познаете их. А плод духовный есть: любовь, радость, мир, долготерпение, вера, кротость, воздержание и прочее. Сожалея об нем, желаем ему прийти в познание истины». |
| Несмотря на все улики Максим и присутствовавший здесь также князь Вассиан вполне отвергли показания своих переписчиков и помощников. Трудно выяснить здесь степень виновности Максима. Прежде всего непонятна та настойчивость, с которою Максим и Вассиан подтверждали долгое время правильность перевода против частых возражений и докладов своих помощников. Положение Максима в этом деле несколько яснее чем Вассиана. Дело в том, что Максим переводил житие за десять (1520–1521) лет до суда, тогда, когда он мало знаком был с русским языком. Значит допустить ошибку в его положении не представляется ничего удивительного. А что действительно это была ошибка, а не сознательная погрешность Максима, это видно из его заявления на соборе 1531 года, когда он тотчас же, по прочтении ему известной строки, сам назвал ее еретическою. В упрямстве Вассиана, в его стойкости за правильность перевода, никак нельзя видеть задней, коварной мысли его воспользоваться авторитетом Максима для оправдания своих догматических воззрений, с которыми, нужно заметить, вовсе не гармонировала и даже диаметрально расходилась еретическая мысль Максимова перевода, да это противоречило бы тем нравственным близким, искренне дружеским отношениям, какие всегда существовали между тем и другим. Наконец, подобная мысль вовсе не соответствует историческим фактам. Когда Вассиан Рушанин обратился за разъяснением по поводу хульной строки к князю Вассиану, то последний прямо сказал ему: «аз того не знаю», и тотчас же послал за Максимом, после совещания с которым они оба засвидетельствовали истинность перевода. Для объяснения того обстоятельства скорее всего нужно допустить некоторое недоразумение между Вассианом и Максимом во время их совещания по поводу известной строки перевода, – недоразумение, понимаемое не в смысле разногласия, а как только взаимное непонимание одного другим. За большой отпуст, употреблявшийся в Троицкую вечерню и исправленный во времена патриаршества, стояли впоследствии также и раскольники. Сырцов. Возмущение Соловецкого монастыря. |
| Сравнительная оценка содержания того, что сделано для своего собрания кормчей Даниилом с одной стороны и Вассианом – с другой показывает, что м. Даниил мог с полным убеждением в правоте своих действий обвинять и судить Вассиана за его попытку изменить неизменяемый по его взгляду характер кормчей книги. Только то обстоятельство, что Даниил, осуждая Вассиана за составление им нового сборника правил, в тоже самое время не гнушается пользоваться новым переводом некоторых толкований, явившихся только благодаря настойчивости Вассиана, помимо того, что бросает тень на нравственный характер митрополита, но оно и противоречит высказанному им самим на соборе взгляду о неприкосновенности и неизменяемости кормчей книги. – Вообще нужно сказать, что там, где играют роль личные счеты, там очень трудно бывает выделить истинные взгляды лиц, которые ведут между собою литературные состязания. Это видно и в прении митр. Даниила с Вассианом, в котором каждый из них под влиянием затронутого личного чувства увлекается и договаривается до крайностей. Поэтому требуется большая осмотрительность и осторожность для того, чтобы из прения Даниила с Вассианом выделить истинные взгляды того и другого. В сущности все обвинительные пункты, выставленные митрополитом Даниилом против Вассиана по поводу составления им особого собрания кормчей книги, имеют один источник, который заключается в ее полемическом характере. Вассиан существеннейшим образом судился за свою кормчую – настолько, несколько он в ней затрагивал жгучий вопрос своего времени – о монастырских имуществах. На представленные м. Даниилом в защиту вотчинных прав монастырей доводы Вассиан отвечал кратко и уклончиво. Он даже как бы хотел показать вид, что аргументы его судей действуют на него убедительным образом. На указанные ему примеры владения селами со стороны некоторых древних подвижников Вассиан заметил: «те держали села, а пристрастия к ним не имели» 458 . Ответ Вассиана скрыто допускал мысль о совершенно противоположном отношении ко владению селами некоторых святых подвижников позднейшего, ближайшего к нему, времени. |
| Вассиан не утверждает, что эти и иные подвижники, будучи настоятелями обителей, вообще не имели в своем распоряжении монастырских владений, он говорит только, что «те держали села, а пристрастия к ним не имели». Вассиан не оспаривает прав церковных учреждений на земельные владения, он признает такие права за епархиальными архиереями и приходскими церквами и требует только, чтобы эти владения и пользование ими не противоречили канонам . Но иночеству, по его убеждению, должны быть чужды всякие имущественные притязания, в этом он верный последователь Нила . Ибо монастырские владения, по мнению Вассиана, даже если они очень скудны, пробуждают у монахов страсть к новым приобретениям: они начинают просьбами или обманом вымогать у богатых людей дары для монастыря, ведут тяжбы с соседями из–за ничтожных клочков земли и даже не стесняются прибегать к подделке документов и обману властей . Для Вассиана, выходца из среды богатого и властолюбивого боярства, весьма своеобразным оказывается то обстоятельство, что в своей полемике он ставит и чисто социальные вопросы, а именно вопрос о положении монастырских крестьян. Таким образом, в крестьянском вопросе князь–инок Вассиан Патрикеев оказывается первым русским либералом. Он упрекает монашество, в первую очередь настоятелей монастырей и тех монахов, которые управляли монастырскими владениями, в том, что они пользуются трудом монастырских крестьян; он сравнивает богатую и легкую жизнь монахов с тяжким существованием крестьян, говорит об изнурительном ежедневном труде крестьян, их простой и скудной пище, о плохих жилищах, о бедности и задолженности монастырю, приводящей к закабалению крестьян . Читая полемические сочинения Вассиана, мы видим, с какой энергией и увлеченностью отдавался он обсуждению этих вопросов. Чисто принципиальное обсуждение темы и бесстрастие аскетически опытных иноков, подобных Нилу Сорскому, не могли удовлетворить Вассиана. В сочинениях Вассиана мы ощущаем кипение его горячей боярской крови, страстность, непримиримость и гнев на противников–иосифлян; его язык остр, оценки его метки; он не отступает даже тогда, когда остается в одиночестве, когда видит, что его положение (о чем будет рассказано ниже) почти безнадежно. |
| 3) Если умершие письменно или словесно завещали нам исполнить какие их распоряжения после их смерти, то мы должны исполнить оные во всей точности, если воля их сообразна с законом евангельским и гражданским, и не есть прихоть человека язычески мыслящего. Апостол говорит: человеческаго предутвержденна завета никто же отметает или приповелевает ( Гал.3:15 ). 309. Какая ответственность за чужие грехи? 3 Вопрос дворянина. Какая ответственность за чужие грехи? Ответ священника. Очевидно, что тяжесть ответственности за чужие грехи измеряется мерою вашего участия в них. И сие вменение чужих грехов иногда занимает безмерное пространство. Это особенно относится к тем, которые делают публичный соблазн, в продолжение многих столетий: напр., те, которые обнародывают сочинение, развращающее ум и сердце людей, вводят противные нравственности обычаи, пишут гнусные картины, или делают статуи, возбуждающие сладострастие. Чтобы понять, как велик грех сих людей, довольно вспомнить здесь то, что говорит Спаситель: горе миру от соблазн; нужда бо есть приити соблазном: обаче горе человеку тому, имже соблазн приходит ( Мф.18:7 ). 310. Можно ли оставить употребление водки? Вопрос прихожанина. Отче духовный! Я пристрастился к водке, и намерен уже не употреблять оной. Некоторые говорят мне, что я уже и умру от водки, и Бог мне не поможет отстать от неё. Справедливо ли сие? Ответ священника. Несправедливо. Хотя привычка, как говорят, есть другая природа, но если ты положишь твердое, благое намерение не употреблять водки и будешь о сем просить Бога, то Бог , как Всемогущий, всегда может тебе помочь в сем деле, ибо Он, как Всеблагой, всегда управляет благими намерениями. Касательно того, что Бог управляет благими намерениями, я тебе расскажу священную повесть, а ты послушай! «Святый Вассиан 4 , друг Великого во святителях Амвросия Медиоланского , будучи сын идолопоклонника, воспитанный посреди таких же родственников, в доме всеми прелестями кумирослужения исполненном, принял христианскую веру в такое время, когда сего, по-видимому, нельзя было надеяться от юноши; ибо Вассиан крестился в Риме, куда отправлен был единственно для того, чтобы усовершевствовать себя в науках и лучше узнать большой свет. Но благими намерениями управляет сам Бог . Человеку только стоит приложить к ним своё сердце. Сию истину доказывает пример Вассиана, ибо когда он вошел во святую купель, увидел прекраснейшего юношу, который держал белую одежду, приуготовленную для новокрещенного. Блаженный Вассиан ужаснулся, но собрав силы, спросил: кто он? И откуда?... |
| Наконец пришла эта страшная минута, когда все стихло. Мы молчали, и молчание тянулось бесконечно и однообразно, как поросшая водорослями сельская река, пока течение ее не нарушили гулкие, отдающие эхом шаги по коридору. Шаги приближались. Я инстинктивно прижался к стене. Наконец, показалась фигура в темносинем балахоне из гобеленовой ткани, богато расшитой золотом и серебром. Шаги стихли – пришедший остановился. Повернулся к нам. Это был Набунаид. Чтото темное болталось у его левой руки. Сангнхит размахнулся и швырнул это в нас. Перелетев невидимый барьер, предмет с металлическим грохотом ударился об пол, подпрыгнув, грохнулся еще раз и, проскрежетав немного по инерции, замер. На нас уставились погасшие глазадиоды «искателя». В этот же момент в другом конце пола зазвенело. Правой рукой Глава воинов молча перебрасывал к нам в камеру помятые пластинки из белого металла – одну за другой, так что еще не стихал звон от одной упавшей, как падала следующая. Вторая. Третья. Четвертая. Пятая. Шестая. Звон умолк. Мы сидели не шелохнувшись, искоса наблюдая за неподвижной фигурой в расшитом золотом и серебром одеянии. Наконец донесся знакомый голос: – Вассиан! Я поднялся и неторопливо пошел к незримой линии. По пути взгляд скользнул по разбросанным металлическим пластинкам: С401, С405, остальные лежали надписью вниз, но и без того все было ясно. Я остановился и посмотрел в огромные глаза сангнхита. Мы стояли друг против друга, лицом к лицу. – Вассиан! – шепотом повторил Набунаид. – Сегодня после захода Уту состоится Гарза, Большой Контакт. Анаким хотят забрать моего сына. Вассиан! Прошу тебя, он один у меня… Если ты не хочешь отдавать нам секрет – пусть будет потвоему. Я помогу бежать тебе и твоим друзьям. Только спаси моего сына! Я все для тебя сделаю, только помоги! – Очередная попытка вытащить из меня то, чего у меня нет? – Нет! Я прошу от себя. Это правда… – Да? Неужели ты, Глава воинов, не можешь просто приказать подчиненным защитить сына? – Увы. Воины слушают прежде слова своих анаким, а уже потом – мои. |
| В отношении же жизни духовной его иначе нельзя обрисовать, как назвав, по монастырскому выражению, монахом внешним. В скиту он проводил самую суровую жизнь. В пищу употреблял (может быть, не всегда) пареную траву – снить, которая, простоявши у него несколько дней в горшке, протухала, обратившись в совершенный навоз. Вспоминал о сем один монастырский монах, современник отца Вассиана хлебник отец Иван: «Приду, бывало, навестить отца Вассиана, а он и начнет угощать меня протухлой сниткой. Вынет из горшка травинку и скажет: «Ну-ка, рабе Божий, на-ка покушай». Я возьму в рот, пожую, пожую, но проглотить никак не могу, так и выплюну. «Плох же ты, рабе Божий», – заметит отец Вассиан. Сам же он, бывало, свободно ее кушает». Кроме сего ежегодно он первую и последнюю седмицу Великого поста проводил совсем без пищи. А два раза в жизни поревновал провести без пищи по 40 дней. Спал где придется, иногда на голой земле. Конечно, все это хорошо, но только должно заметить, что подвиги эти – внешние; а есть еще внутренние, несравненно более важные иноческие подвиги, именно: заботливость об очищении сердца от страстей бесчестия, скрытой гордости, тонкого тщеславия, гнева, памятозлобия, осуждения ближних и прочего. Насколько отец Вассиан преуспевал в них, мы судить не можем. По крайней мере, известно, что старец Леонид не одобрял его подвижничества. Так он в 1836 году писал о нем своим духовным детям: «А об В-не пусть думают, как кому угодно, и ублажают его высокое жительство; но мы ко оному веры не имамы и не желаем, дабы кто следовал таковой его высоте, не приносящей плода. От плод бо их, сказано, познаете их ( Мф.7:16 ). А плод духовный есть: любовь, радость, мир, долготерпение, вера, кротость, воздержание и прочее. Сожалея о нем, желаем ему прийти в познание истины». Что отец Вассиан полагал дело спасения более во внешности, могут подтверждать еще такие случаи. Придавал он своей схиме, или, вернее сказать, схимническому облачению, такое важное значение, что, обращаясь к кому-либо из близко знакомых монахов и указывая на свою схиму, имел обыкновение так говорить: «Трепещут схимы бесы, трепещут, рабе Божий». |
| – Дай Бог здоровья твоему благородию! – кричала ему снизу поднимавшаяся баба, очевидно, принявшая его за простого офицера. – Хорошо, матушка, хорошо, – буду здоров! – отвечал он и, накинув шинель, скоро пошел своей дорогой, вероятно спеша согреться. IV. В 1813 году, во время пребывания в Дрездене, государь, по обыкновению, совершал свои прогулки по городу пешком, один, без всякой свиты. Одна крестьянка, увидев его прогуливающимся таким образом, в изумлении сказала: – «Смотрите ка! ведь это русский император идет один! Право, видно, у него чистая совесть». V. В 1816 году, находясь в Киеве, император Александр послал сказать известному в то время по святости своей жизни схимнику Вассиану, что вечером в восемь часов его намерен посетить князь Волконский. В назначенный час ожидаемый гость тихо вошел в келью слепого старца и стал говорить с ним. Вассиан спросил гостя: женат ли он? имеет ли детей? давно ли служит государю? – «Благодарение Господу Богу, продолжал схимник, – что государь удостоил и Киев и Лавру своим посещением. Он вчера в Лавре всех обрадовал своим благочестием и своей кротостью». – Да он здесь, сказал посетитель. – В Киеве? спросил Вассиан. – Он у вас, отвечал Александр, – благословите меня! Еще в Петербурге я наслышался о вас и пришел поговорить с вами; благословите меня! Вассиан хотел поклониться в ноги царю, но Александр не допустил его до этого, поцеловал его руку, говоря: – Поклонение принадлежит одному Богу. Я человек, как и прочие, и христианин, исповедуйте меня и притом как всех, как вообще духовных сынов своих. После исповеди и долгой беседы, государь пожелал знать, кто в Лавре более других заслуживает внимания, и когда схимник назвал наместника иеромонаха Антония, приказал послушнику позвать наместника, будто бы к князю Волконскому, ожидающему его у Вассиана. Когда же Антоний, узнав государя, хотел отдать ему должную честь, Александр удержал его, сказав: – Благословите, как священник и обходитесь со мной как с простым поклонником, пришедшим в сию обитель искать путей к спасению, потому что все дела мои и вся слава принадлежит не мне, а имени Божьему, научившему меня познавать истинное величие. |
|
|
