| Теперь нам не миновать его, да и весьма кстати. О. Софроний обещает нам там большую археологическую наживу. Все опускаемся несчетными зигзагами по усеянной каменными глыбами земле, насматриваясь на резкое, по своей дикости, зрелище. Темный, избуравленный и ноздреватый фон камней напоминал мне собою лаву. Желая отколупать себе на память одну фигурную сосульку от придорожной скалы, я убедился, что мнимо-рыхлый состав метеорских твердынь тверже самого гранита, каким я видел его в Египте. Вбивать в такую стальную толщу гвозди, держась на воздухе, мог бы только разве Вулкан, доисторический сих дел мастер. А вот и оно, Каламбацкое поле, столько прославленное шумливыми газетами Афинскими в 1854 году, по случаю одержанной тут над турками пресловутым Хаджи-Петро, победы. Наговорившись, на сколько хватало моего нерасположения к предмету, о сем бесцельном и бесплодном подвиге паликаров, воевавших с пуликарами из-за какого-нибудь палекаро... как, в свое время, острили над калабацкими героями „мужи Афинейские“, несочувствовавшие эллинской, в пользу северных варваров, диверсии, – мы подошли к городу или, точнее, городку, неровно и неказисто разбросанному по левому берегу речки, столько памятной нам своими изворотами по дороге в Метеоры. Мы прямо направились к церкви, еще издали намеченной нами. Стиль здания обличает Византийскую эпоху постройки его, хотя и мало подходит к общему образцу церквей последних веков византизма. Не смотря на полдневые часы отдыха и укрывательства в тени домов от жгучих и ослепительных лучей солнца, немедленно отыскался человек, который со всею предупредительностию отворил нам двери своей „митрополии“. С первого же раза оказалось, что мы не ошиблись, назвавши здание базиликой, прежде чем вошли в него. Это не базилика Солунская, конечно. Размеры ее весьма скромны, относительно говоря, но все же внешняя длина ее будет более 15, а ширина более 8 саженей. Главный корпус ее разделен на три нефа, средний в 8, боковые в 4 шага шириною, длина общая с алтарем 82 шага. |
| Очень может быть, что он и проживал некоторое время в Метеорах, и их странным поднебесным положением наведен был на мысль рассуждать и писать о небе 227 . Все в этой маленькой надземной обительке показалось мне, хотя сравнительно и в убогом виде, но в надлежащем порядке, и, как говорится, все на своем месте. Кому не нужен так называемый мир, то что лучше, как отделиться от него в недосягаемость, и оттуда относиться к нему с загробным равнодушием? Но, есть ли хотя что-нибудь на самом деле, соответствующее подобной мечте: человеку, хотя бы и поднебесному, нужны пища, одежда, отопление, освещение, инструменты, лекарства и пр. и пр. Где взять все это, как не в мире? А если последнему есть желаемый доступ и на отшельнический „столп“, то к чему сей последний? Вот из пяти троицких Метеоритов, троих нет на месте: они – в мире на послушании. Без них, без их мирского труда и обыденной суеты, остальные анахореты умерли бы с голоду и холоду. Мало этого. Мир, как видно, задевает их за более глубокую потребность души – отживая, любоваться жизнью других. Надобно глубоко, глубже костей и мозгов, проникнуться чаянием иной жизни, и с нетерпением Апостола (Павла) ждать минуты разрешения и соединения со Христом, чтобы действительно спозаранку послать миру, хотя бы с сего самого Метеора, прощальный привет навеки! А все же, и одна попытка такого надмирного, если не внемирного, жительства пленяет меня, отрезвляя упивающееся формами кратковременного бытия землелюбивое чувство. Ни о чем подобном, по-видимому, не думая, с тем же пустынническим радушием, точнее же -равнодушием, провожал нас почтенный Триадит до самого низа. На прощанье, я просил его перенести мемвраны из кельи в ризницу и ценить их не менее, чем знаменитый эпитрахиль. Евангелие же советовал обложить приличною материею (парчею, бархатом), на что мы со своей стороны пожертвовали 20 пиастров. Да школярам дали по 2 пиастра на душу. Этим и закончились первые расходы наши на день сей. Впечатление от первых двух, осмотренных нами, Метеорских обителей вынесено вообще достойное их имени, хорошее. |
| Как части неизмеримого целого, они ничтожны сами по себе, но на микроскопический взор наблюдателя, умаленного сравнительно с ними до инфузории, все еще кажутся страшными громадами. С приближением нашим к ним, стали выделяться из общего фона картины отдельные массы, каждая своих особенных очертаний. Пора уже было отыскивать на них взором пресловутые монастыри, из коих один снятый у Пуквиля (т. III. л. 314), представляет нечто, до изумления странное и невиданное. Провожатый наш имел сугубый интерес вести нас к цели кратчайшим путем, но мне казалось, что мы давно уже сравнялись с Метеорами, и даже частично миновали их, направляясь параллельно им все к югу. И вот, между ними и нами вдруг оказался целый городок с большою и, видимо, древнею церковью 213 . Только это нежданное обстоятельство и дало нам в руки надлежащий масштаб для проверки громадного рисунка, развивавшегося перед нами. Сейчас же видно стало, что нас отделяет от Метеорских скал-столбов еще большое пространство, с которым нам надобно спешить покончить, ибо „к вечеру есть и преклонился есть день“. Точнее же, дело подходило уже к ночи. Благоразумие требовало спуститься в лежавшую перед нами селитву и остаться в ней на переночевку. Ни мы, ни Терпко не бывали в Метеорах и понятия не имеем, что и как там есть, бывает и случиться может. Но желание скорее быть у цели, погнало нас без оглядки далее. Мы обогнули с Юга город, и стали подниматься на ту сторону долины в упор грозно черневшим твердыням, выдвигавшимся одна за другою и не оставлявшим как-бы места для дороги. Местность имела дико-пустынный и вселяющий уныние характер. Делаем то сюда, то туда повороты, скользя по каменным глыбам и без конца поднимаясь куда-то в непроглядные теснины. Чуть показалась впереди некая прогалинка с ровным ложем, как-бы нарочно обсеченным, как провожавший нас албанец раскланялся с нами, сказав: на! Метеоры! Налево показался узкий переулок между скалами, он в него нырнул и – был таков! Мы стали было кричать, зовя его назад для объяснений, но знаток дела Терпко сказал нам, что мы напрасно надсажаемся, что человек видно сделал свое дело, привел нас, куда взялся вести и не воротится более ни за что! Утешил! Но, что же мы будем делать далее? Порешили следовать тропинкой пока она есть, а там – аллах керим! Но едва мы сделали нисколько шагов вперед, как где-то в высоте по правую руку услышали человеческий голос. |
| Во время многолетнего пребывания на Востоке по делам службы я списал очень много хрисовулов царей греческих, сербских, болгарских, молдавовалахских и испанских, много патриарших, митрополичьих и папских грамот и разных актов, судебных, межевых и других, на языках греческом, славянском и латинском, и отподобил почерки их; кроме сего занимался ученым описанием синайских, сионских, афонских, метеорских и каирских рукописей и сделать многочисленные извлечения из них, а некоторый переписать вполне; рассмотрел несколько деловых кодексов патриархов иерусалимских и александрийских и митрополитов ларисских в Фессалии и выписать из них очень много актов, кои послужат материалами для церковной истории; приобрел несколько десятков подлинных образчиков древнего письма греческого и славянского, и древней печати славянской, которых годы известны; собрал несколько древних икон письма абиссинского, индусского, коптского, критского, солунского, грузинского, болгарского и значительное количество образчиков книжной живописи греческой, славянской и арабской, как подлинных, так и срисованных посредством прозрачной бумаги, коих века и годы известны; написал сочинение об афонском зодчестве и иконописании; перевел с греческого языка на русский Руководство к церковной живописи, составленное афонским иконописцем иеромонахом Дионисием Фурноаграфиотом, а перевел его по предписанию св. Синода и по желанию августейшей председательницы нашей академии художеств; переписал греческие сочинения, содержащие теорию церковного пения, и собрал подлинные образчики нот греческих, сербских и болгарских, начиная с девятого века; составил сборник афонских надписей, как греческих с переводом их на русский язык, так и славянских. В добавок ко всему этому приготавливаю к печати a. Четыре беседы знаменитого патриарха Фотия, никогда никем не изданные и весьма важные во многих отношениях 13 , b. Греческий Паремейник по тексту 1054 года 14 , с. Описание путешествия моего в Метеорские и Олимпийские монастыри в Фессалии 15 и другие сочинения, именно d. Историю Синая и Афона 16 , е. Путешествия по Сирии, Палестине и Египту 17 , f. исторические сказания о судьбе и верованиях сиро-месопотамских племен, как то: православных туземцев, мандеев, несториан, иаковитов, маронитов, униатов, языдов, ансариев и друзов. 18 |
| Халкинское богословское училище, о котором Русский Вестник в Москве провозгласил (в мае сего года), что оно закрыто после (мнимой) покупки острова Халки армянами, существует и процветает, благодаря неутомимой деятельности начальника его. Я провел у него вечер и несколько часов ночи в духовной беседе с ним и с наставниками управляемого им училища. Приятно мне было видеть в библиотеке оного пожертвованные иерусалимским патриархом Кириллом все классические творения латинских и эллинских писателей в хороших переплетах и принести в дар училищу свои собственные сочинения. Отрадно было встретить там образованных наставников и согреться их верой, смирением, самоотвержением, усердием к духовному просвещению и надеждой на лучшую будущность восточной церкви. Трогательно было слышать от маститого, но бодрого духом, митрополита Тибалдо, какой опасности подвергался он во время последней войны турок с нами и как уклонился от нее. «Турки, говорил он, повесили бы меня по наветам одного ученика моего (из болгар), наклеветавшего им, будто я внушаю ученикам своим ненависть к султану и сочиняю возмутительные письма; но Бог вразумил меня спастись так, как некогда апостол Павел спасся от врагов своих. Он защитил свою жизнь и честь правом римского гражданина, а я избавился от виселицы по праву гражданина английского». Общая беседа наша стала живее и занимательнее, когда я с увлечением говорил о необходимости издать Библию и творения св. отцов церкви на греческом языке и издать общим иждивением греческого и русского народа и племен славянских и румынских, а для издания собрать самые лучшие и древнейшие рукописи, какие только находятся в монастырях Синайском, Святогробском, Саввинском, Патмосском, в обителях афонских и метеорских и в библиотеках владычних. При рассуждении об этом предмете наведена была мною тень сомнения на издания творений отцов церкви, обнародованные католиками и протестантами, выражено было желание мое доказать самостоятельность православной церкви ее собственными изданиями текстов Библии, соборных деяний и проч., говорено было о важности текстов владычних, признанных церквами, и о маловажности рукописных текстов, древле изданных частными лицами, также о разности текстов Библии, хранящихся в Ватикане и Оксфорде, и наконец открыта была цель моего путешествия по Востоку. Я с искренностью говорил, что еду на Афон, в Метеоры, на остров Патмос и в Иерусалим для изучения церковной живописи и для сличения ватиканского текста Библии с чтениями из Ветхого Завета, помещенными в греческих минеях, и с рукописными Библиями, хранящимися в Ватопедской обители на Афоне и в святогробском монастыре в Иерусалиме. Собеседники мои одобряли все, что я говорил им, и молитвенно желали мне успеха в предприятии моем. |
| П.В. Безобразов Кн. С. Н. Урусову от 1 марта 1860 г. На письмо ваше от 8 октября 1859 года о метеорском списке пророчеств и исторических книг Библии я не отвечал так долго, потому что заблагорассудил лично переговорить об этом списке с вселенским патриархом по отъезде моем с Афона, где получено было мною это письмо в 14-й день ноября месяца того же года. Теперь спешу уведомить вас о ходе и успехе моего переговора с ним 232 . Итак, метеорский список Библии и вышеупомянутое творение царя Льва Мудрого будут доставлены в Халкинское богословское училище. Оттуда легче препроводить их в Петербург. Но в случае отказа надлежит сделать вот что: во-первых, прислать в нашу Императорскую миссию в Константинополе два издания греческого текста Библии, московское 1821 года и тишендорфовское по ватиканскому списку 1850 года, и поручить архимандриту, иеромонаху и иеродиакону этой миссии сличение сих изданий с метеорской Библией, так чтобы они со страхом Божиим внимательно и зорко примечали каждую малейшую разницу трех текстов, всякую лишнюю иоту в каждом стихе, и на особых листках отмечали бы варианты московского и ватиканского издания, написав вполне только те стихи из метеорской Библии, кои не сходны с подобными им стихами в этих изданиях; во-вторых, пригласить к этому труду одного или двух наставников Халкинского училища, которым греческий язык родной, и обещать им должные награды деньгами и нашими орденами. После тщательного сличения сказанных текстов предлежит другой труд. Надобно вытребовать из афонских монастырей в Халкинское училище, или в наш св. синод, все пергаминные списки Библии и общецерковные чтения Ветхого Завета на пергаминах же, какие там хранятся (или указаны будут мною), а вытребовать через посредство вселенского патриарха и священной общины, управляющей этими монастырями, сличить их между собой и с тремя вышесказанными текстами, наконец, избрать из всех сличенных текстов самый близкий к общецерковным чтениям, издать его по благословению четверопрестольных патриархов и всех священных синодов православных и уже с него сделать новый славянский перевод. Труд тяжелый, но славный, бессмертный! Что касается до вышеупомянутого творения Льва Мудрого, то всего лучше напечатать его в Константинополе, или в Афинах, иждивением нашего св. синода. Это творение, написанное высоким слогом, глубокомысленно и весьма назидательно. 232 Опускаем разговор с патриархом, буквально повторенный в Кн. Бытия моего, ч. VII, 223–225. Прим. ред. Читать далее Источник: Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского. Том 2/П.В. Безобразов. Типография В.Ф. Киршбаума, Санкт-Петербург, 1910 г. Поделиться ссылкой на выделенное |
| П.В. Безобразов Б. П. Мансурову от 20 марта 1859 г. 221 Перед отъездом в Фессалию, где мне надобно осмотреть Метеорские монастыри и соутешиться единоверием тамошних христиан и их архипастырей, еще раз пишу вам о выборе места на Афоне под странноприимный дом для наших богомольцев, посещающих эту святую гору. Один обыватель города Иериссо, хозяин мореходной лодки, говорил мне, что тамошняя пристань не удобна для стоянки пароходов и для высадки людей с их грузами, потому что мелка и подвержена сильному волнению, от которого рыбаки спасают свои лодки, вытаскивая их на сушу, далеко от берега. По словам этого же обывателя, самая лучшая афонская пристань находится в расстоянии двухчасового пути от Иериссо, там, где отрог Мегаловиглийской возвышенности далеко тянется поперек залива Контессо. Эта пристань называется Плати. В ней во всякое время могут спокойно стоять большие суда, быв защищены помянутым отрогом от напора всех волн. Тут хорошо ловится рыба. Но, к сожалению, пологий берег Платийской заводи не заселен; и от него не очень близко до подворьев монастырей Иверского и Хиландарского, кои устроены в окрестностях Мегаловиглийской возвышенности. Можно поставить на этом берегу наш странноприимный дом; но весьма трудно снабжать его съестными припасами по причине отдаленности этого места от Руссика. Передав вам все сведения свои об афонских пристанях, я остаюсь при первом мнении своем, что остров Мульяни есть самое лучшее пристанище для наших богомольцев, желающих побывать на святой горе. А вам предоставляю устранить те препятствия к нашему водворению тут, о коих я писал вам прежде. Выскажите мне свое мнение об этом деле. Я готов содействовать вам по возвращении из Фессалии на Афон, где еще не кончены мои занятия. Святогорцы, сверх чаяния моего, принимали меня, как брата, и отворяли мне свои библиотеки, закрытые для франков. Я почерпнул из них множество разнообразных познаний и могу приобрести их еще более, но не ведаю, дадут ли мне отсрочку на пять месяцев, которой поджидаю давненько. В Петербурге как-то не ценят, или не хотят ценить моего усердия к святому делу и моего самоотвержения и призвания к деятельности кафолической. Кажется, на роду мне написано не иметь чести в отечестве моем. Но зато я слишком вознагражден почетом от чужих! Предержащие и правительствующие не видят вождя моего. А ведет меня Бог и куда приведет, там я и буду. Он мой кормчий. С Ним я переплыву новые моря и войду в ту пристань, в которой будет брошен мой последний якорь. Его святой воле предаю себя. Он же да исправит путь и пред вами! Читать далее Источник: Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского. Том 2/П.В. Безобразов. Типография В.Ф. Киршбаума, Санкт-Петербург, 1910 г. Поделиться ссылкой на выделенное |
| Фет Афанасий Афанасьевич (1820–1892) – поэт. Лучшие свои стихотворения, ставшие шедеврами русской лирики и романсов («На заре ты ее не буди...», «Я пришел к тебе с приветом...»), он опубликовал в «Москвитянине» в 1842 и 1843 годах, еще будучи студентом Московского университета. Готовясь к поступлению в университет, он жил в «пансионате» издателя «Москвитянина» и университетского профессора истории М.П. Погодина, а затем переехал во флигель дома своего однокурсника Аполлона Григорьева на Малой Полянке, где и прожил почти весь студенческий период. Оба они, по словам Фета, успели к этому времени «заразиться страстью к стихотворству». По свидетельству еще одного их сокурсника Якова Полонского (он тоже, как Фет и Аполлон Григорьев, свои первые стихи опубликовал в погодинском «Москвитянине»), «Григорьев верил в поэтический талант своего приятеля, завидовал ему и приходил в восторг от лирических его стихотворений». После окончания университета их жизненные пути разойдутся, но через много лет Аполлон Григорьев напишет Фету из Италии: «...Дело в том, что ты меня понимаешь и я тебя понимаю, и что ни годы, ни мыканье по разным направлениям, ни жизнь, положительно-мечтательная у тебя, метеорски-мечтательная у меня, не истребили душевного единства между нами». Фет действительно не испытал мыканья по разным направлениям, которое, по сути, сгубило самого Аполлона Григорьева, побывавшего даже в масонах. В середине 50-х годов несколько стихотворений Фета появилось в некрасовском «Современнике», но затем, по выражению современника, «он бросился из литературы в фермерство», весьма преуспев на этом новом поприще. Владимир Соловьев писал о своем литературном наставнике: «А.А. Фет, которого исключительное дарование как лирика было по справедливости оценено в начале его литературного пути, подвергся затем продолжительному гонению и глумлению по причинам, не имеющим никакого отношения к поэзии». Причины эти известны. В 1861 году он попытался обобщить свой практический фермерский опыт, опубликовав в катковском «Русском Слове» цикл статей о сельском хозяйстве. О последовавших глумлениях можно судить по фельетонному отзыву Салтыкова-Щедрина: «Вместе с людьми, спрятавшимися в земные расселины, и Фет скрылся в деревне. Там, на досуге, он отчасти пишет романсы, отчасти человеконенавистничает; сперва напишет романс, потом почеловеконенавистничает, и все это для тиснения направит в «Русский Вестник». Как это ни парадоксально, но Салтыков-Щедрин оказался почти прав. Не по отношению к человеконенавистничанию Фета, описывавшего реальные проблемы, с которыми столкнулись русские фермеры после освобождения крестьян, а по отношению к романсам. Упомянутые земные расселины спасали в древности крестьян от военных нашествий. Романсы, не подвергшиеся идеологизации, оказались подобным же спасением для русской поэзии, став отдушиной, глотком чистого воздуха как для поэтов, так и для композиторов. |
| Такое препятствие к приобретению этого, быть может, единственного во всей православной церкви текста пророчеств воспламенило во мне желание достать его на время с помощью крепчайших сил. Я запиской просил нашу Императорскую миссию в Константинополе помочь нам в этом святом деле. Препровождаю к вам при сем подобен этой записки и усердно прошу вас содействовать приобретению найденного мною в Метеорах сокровища. Нужно ли усиливать просьбу мою убеждениями? Посмотрите, ваше сиятельство, синодальные мнения о переводе св. Писания на русский язык, припомните мое замечание о том, что у нас не выбраны верные тексты, ни еврейский, ни греческий, с которых надлежит делать перевод сей; дознайте легкомысленное доверие наших богословов к разным печатным Библиям, несогласным с чтениями Бытия, паремий и пророчеств в наших минеях; взвесьте надобность дать в руки нашим переводчикам св. Писания лучшие тексты оного, совершенно согласные с этими чтениями; представьте себе, как кстати открыты мною на Востоке такие тексты; подумайте, что какой-нибудь лорд, или маркиз, с помощью турецкого фирмана и аги, может забрать их в свои руки, или раздать в общественные библиотеки, где уже никому из наших не покажут их, как мне не показали в Ватикане рукописной Библии VI века; примите к сердцу все эти речи мои и склоните св. синод, министерство иностранных дел и, если нужно, самого Государя склоните к живейшему участию в священном деле, о котором я пишу вам. Пусть наша Императорская миссия из Лариссы и Константинополя доставит нам сперва метеорский текст св. Писания, потом другие тексты оного, какие уже найдены и вновь будут открыты мною. Тогда, и только тогда, нам можно будет приступить к русскому переводу и изъяснению Библии по тщательном сличении всех рукописных текстов ее друг с другом и с принятыми нашей церковью чтениями из оной. А после такого сличения появится в свет наше печатное издание св. Писания на греческом языке, одобренное всеми православными церквами. Не одними учеными разысканиями я занимался во время путешествия по Фессалии. |
| Мы не скажем неправды, если заметим теперь, что патмосская библиотека была школой для г. Саккелиона, который под конец своей жизни благодаря своим непрерывным занятиям рукописями приобрёл себе славу замечательного, а в Греции даже единственного, знатока палеографа и библиографа, удивлявшего своими тонкими наблюдениями над рукописями и замечательной памятью всех библиографических справок, за которыми обращались обыкновенно к покойному Саккелиону. Задержка относительно напечатания « Πατμιακ βιβλιοθκη» имела немаловажное значение для его учёной репутации. Прекрасно ознакомившись с содержанием патмосских рукописей во время их описания, г. Саккелион в течение более тридцати лет наполнял многочисленные константинопольские, афинские и смирнские периодические филологические и археологические издания новыми материалами из патмосских рукописей, снабжая их своими, иногда весьма обширными, критическими и учёными примечаниями. В основу своих небольших палеографических работ г. Саккелион полагал всегда слова, сказанные Спасителем своим учениками: «соберите избытки укрух, да не погибнет ничтоже» ( Ин. 6:12 ). Всем этим его многочисленным изданиям составлен сыном покойного И. Саккелиона обширный перечень, хотя, как мы знаем, далеко ещё не полный, напечатанный в « Δελτον τς τορικς κα θνολογικς ταιρ ας τς λλδος» за месяц июль 1891 г. Все работы Саккелиона имели характер новизны, знакомили людей, занимающихся византийской историей и византийскими древностями, с богатствами малодоступной патмосской библиотеки и потому ценились не только в Греции, но даже и за границей. Уже незадолго до смерти, когда г. Саккелион занялся составлением каталога рукописей, поступивших по распоряжению греческого правительства в библиотеку афинского университета из метеорских монастырей, стали появляться его работы по рукописям этой новой библиотеки. Но и на этой должности хранителя рукописей в библиотеке афинского университета он продолжал сводить счёты с излюбленной им патмосской библиотекой. В 1890 году он напечатал в третьем томе известного издания венских учёных Миклошича и Мюллера под заглавием «Acta et diplomata monasterion ecclesiarium orientis» все акты и документы, относящиеся к истории патмосского Иоанно-Богословского монастыря и хранившиеся дотоле в памосской библиотеке. Издатели актов не взяли у г. Саккелиона его обширных ученых примечаний к этим актам, имеющих составить том объёмом не менее самих актов и оставшихся после его смерти не напечатанными. В 1890 же году он окончил печатание и своей « Πατμιακ βιβλιοθκη», давно ожидаемой в свет всеми, кто интересовался подобного рода работами и принятой весьма сочувственно в Греции и за границей. |
|
|
