| Шоссе поднималось – и бились сердца: что сейчас увидим? На архитектора Краснова надеялись – очень способный, и Николаше уже отстроил отличный дворец. Но когда вдруг возникла перед царской семьёй вся эта ослепительно-белая, радостная, изящная итальянская стройность – они все ахнули. Вышли из автомобилей, стали обходить, потом входить, не погоняя удовольствие, но для его, – Аликс не выдержала и ещё далеко до середины осмотра сказала: – С детства мечтала о таком дворце! Действительно: стены, которые сразу любишь. Ступеньки, которые так и зовут всходить и сходить. А кабинет Аликс, очаровательный, светлый, на втором этаже угловой, с балконом на Ялту! А большой кабинет самого Государя! Все спальни какие светлые, милые, весёлые, соединённые общим балконом. Угловая игральная Алексея. А мавританский дворик! А столовая к нему! – Теперь мы будем здесь каждую весну! – Иногда и осень?… С более важными докладами министры будут приезжать, им тоже приятно. Зиму в Царском, лето в Петергофе, а здесь – весну и осень. Каково здесь в начале марта, когда в Петербурге слякоти, туманы, метели, – а здесь глицинии, акации “золотой дождь”, итальянские анемоны, тюльпаны, ирисы! Теперь – на сколько дней увлекательное освоение новых комнат, устройство в них! Предстоит 16-летие Ольги, устроим бал – здесь?! Какое чудесное будет отдохновение, какая желанная жизнь. Тут, в любимом семейном кругу, в соединении с близкой, любовно-дружественной душой, за прогулками, завтраками, чаем, чтением друг другу вслух, иногда небольшими дружескими parties с милыми любезными друзьями, – так можно было бы провести и всю жизнь, если б не иметь на себе груза обязанностей. У Аликс блистали её дивные гордые глаза: – Это всё – надо показать нашему Другу! Я хочу, чтобы наш Друг увидел и благословил этот новый дворец! Ведь мы – поживём теперь здесь долго? Декабрь здесь – изумительный! Пригласим его сюда на твои именины?… И он расскажет нам ещё о Палестине. Минувшей весной Григорий ездил в Палестину, куда императорской чете положение и обязанности не позволяли так просто поехать. А Аликс очень хотелось. |
| — Кто? — Жених… мой бог. Не смотри на меня так, сестра. Для тебя я всегда буду твоей верной Психеей. Между нами все останется как прежде. — Психея! — вскричала я, вскочив на ноги. — Я не могу больше ждать. Ты рассказала мне столько удивительного. Если это все — правда, значит, я заблуждалась всю свою жизнь. Мне придется жить ее заново. Но скажи мне, сестра, правда ли все это? Ты не шутишь? Покажи мне все, покажи мне твой дворец! — Конечно! — сказала она, поднимаясь с колен. — Иди со мной и ничего не бойся! — Это далеко? — спросила я. Сестра с изумлением посмотрела на меня. — Что далеко? — удивилась она. — Твой дворец, дом твоего бога… Если вам доводилось видеть, как потерявшийся ребенок в большой толпе бежит к чужой женщине, приняв ее за свою мать, и если вы заглянули ему в глаза в тот миг, когда женщина оборачивается и он понимает, что ошибся, тогда вы легко поймете, как смотрела на меня Психея в тот миг. Щеки ее побледнели, радостный румянец погас. — Оруаль, — сказала она, и было заметно, что ее бьет дрожь, — Оруаль, что ты такое говоришь? Я тоже перепугалась, хотя не могла еще сама понять, в чем дело. — Я? — переспросила я. — Я говорю о дворце. Я спрашиваю, сколько нам до него идти. Психея громко и испуганно вскрикнула. Затем, окончательно побелев лицом, она сказала: — Но мы уже во дворце, Оруаль! Ты стоишь на главной лестнице у самых дверей. Глава одиннадцатая Постороннему бы показалось, что он видит двух врагов, изготовившихся к смертельной схватке. Мы неподвижно застыли в нескольких шагах друг от друга. Наши нервы были напряжены до предела, и каждый всматривался в лицо другого с отчаянным вниманием. Отсюда, собственно говоря, и начинается мое обвинение богам, поэтому я постараюсь быть как можно правдивее и не упускать ни малейшей подробности. Тем не менее мне вряд ли удастся пересказать все, что мелькало тогда у меня в голове. Я слишком часто вспоминала те мгновения, и от частых повторений воспоминания мои несколько стерлись. Кажется, первой моей мыслью было: «Она сошла с ума!» Так или иначе, все мое существо словно преградило собой незримые двери, за которыми стояло нечто жуткое, с полной решимостью не впускать это нечто, чем бы оно ни оказалось. Мне кажется, я просто боялась, как бы мне самой не сойти с ума. |
| Музей «Петергоф» прокомментировал ситуацию с девушкой-колясочницей, которую не пустили в здание 4 сентября, 2023. Новостная служба Петергофский дворец обещают оснастить оборудованием для подъема 4 сентября. ПРАВМИР. После сообщения в твиттере от девушки-инвалида, которая не смогла попасть в один из музеев Петергофа на инвалидной коляске, история широко распространилась в интернет пространстве. По этому поводу высказалась пресс-служба музея-заповедника «Петергоф». «На сегодняшний день Большой петергофский дворец не оснащён оборудованием для подъёма на второй этаж людей в инвалидных колясках… В ближайшее время проблема доступности экспозиции второго этажа Большого петергофского дворца будет решена», — прокомментировали ситуацию сотрудники музея изданию «Подъём» В музее также добавили, что всю актуальную информацию для людей с ограниченными возможностями можно найти в специальном разделе сайта музея, который называется «Доступная среда». Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Материалы по теме 7 ноября, 2023 31 октября, 2023 18 января, 2024 16 января, 2024 16 января, 2024 15 января, 2024 3 декабря, 2023 30 ноября, 2023 26 ноября, 2023 7 ноября, 2023 31 октября, 2023 18 января, 2024 16 января, 2024 Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. Лучшие материалы Показать еще Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее! Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира. Давайте дружить! © 2003—2024. |
| Великаны находились и в русском войске: в 1718 году велено было при сенатской роте быть двоим великанам. Необходимою принадлежностию дворца и домов знатных людей считались также шуты – люди, у которых всегда были наготове остроты и шуточки, чтоб посмешить хозяина и компанию. У Петра в описываемое время главным шутом был иностранец Лакоста, по просьбе которого был сослан в Казань знаменитый впоследствии лекарь Лесток. Чтоб познакомиться поближе с житьем-бытьем преобразователя и окружающих его людей, более всего тронутых преобразованием, перенесемся в Петербург, этот парадиз, где Петру спорее работалось и веселее пировалось, чем где-либо. Город отстраивался быстро, иностранцев уже поражал своею красотою Невский проспект, длинная и широкая аллея, вымощенная камнем, с рощицами и лужайками по сторонам; пленные шведы проложили проспект, они же каждую субботу и чистили его. Прочных построек было немного: Адмиралтейство, царский летний дворец (у Летнего сада), Биржа, почтовый двор, где теперь Мраморный дворец, дом князя Меншикова на Васильевском острове; большая часть частных домов строилась на скорую руку и представляла большие неудобства, особенно в петербургском климате: в домах знатных людей потолки протекали и за большими обедами разгоряченные вином гости прохлаждались крупными дождевыми каплями, падавшими им на лицо. Дождь часто мешал праздникам, которые Петр любил задавать в Летнем саду: тут праздновалась коронация царя, «преславная виктория», царские именины. Праздник начинался в пять часов после обеда; на обширном месте подле сада (Царицын луг) становились два гвардейские полка – Преображенский и Семеновский; сам царь угощал их, подносил в деревянных чашках пиво и вино. В саду у одного из фонтанов помещалась царица со всею фамилиею и дамами, которые с изумительною для иностранцев быстротою переняли европейское обращение. Двор царицы великолепием не уступал дворам германским, зато двор царя отличался простотою, состоял из одних денщиков; некоторые из них были в большой милости у Петра, но подвигались вперед не самые любимые, а самые способные, как Ягужинский, Девьер. Угощение в саду происходило по старому русскому обычаю: пей непременно – хочешь не хочешь, и ворота на запор! Запах хлебного распространялся по всему саду, являлось человек шесть гвардейских гренадер, которые несли большие чаши с вином. За солдатами идут майоры гвардии и угощают: нельзя не выпить за здоровье их полковника. Гости развеселялись; высшее духовенство, постоянно приглашаемое на праздники, веселилось больше других. Между тем в открытой галерее, построенной на северной стороне сада, подле Невы, начинались танцы и продолжались до двенадцатого часа ночи. |
| Опять он по телефону советовался с Григоровичем. Тот благополучно отсиживался под охраной в морском штабе – и ему советовал для безопасности всё-таки переходить в Главный. Это было верно! – тем более, что и на Мойке против ворот собирался, кажется, подозрительный народ. А днём в Главном Штабе – не схватят. Надев попроще шинель без погонов, нахлобучив большую фуражку, Беляев через чёрный ход и другой двор ушёл – незаметный, маленький, ещё съёженный, никем не узнанный, – и по Морской быстро достиг Главного Штаба. А там он ощутил себя уже гораздо смелей и рассудил так: он – никакой не преступник перед новой властью, он – честнейший человек, но ошельмован в ходе общей политической кампании. Во время войны он выполнял колоссальную работу на пользу родины и это должно быть ему зачтено. Ему – 54 года, и он подлежит увольнению со службы с большой пенсией. Он даже очень охотно отрясёт от себя прах власти – и как бы хотел теперь начать жизнь частного человека! Если нужно – он может дать подписку о невыезде. Но надо просить охрану себе и спасать квартиру на Николаевской, откуда он ещё никаких ценных вещей не успел перевезти на казённую. И с таким настроением, с этими мыслями он сел после трёх часов дня за телефон и стал дозваниваться в Государственную Думу, до какого-нибудь ответственного лица. Подошёл Некрасов. – Я бывший военный министр Беляев. Я никаких препятствий вам не чинил и не буду чинить. Дайте только возможность мне поскорей превратиться в частного обывателя. И защитите меня самого и мою квартиру, которую громят… Я могу дать подписку о… – Я вам советую, – ответил Некрасов, – как можно скорей самому отправиться в Петропавловскую крепость. – Как? За что? Позвольте, я – честнейший… – Там, в каземате, вы будете лучше всего и защищены. Всё упало. Но ещё успел пискнуть бессердечному насмешнику: – Тогда лучше арестуйте меня, пожалуйста, в Таврический дворец! 265 Политехнический институт в Лесном. Над белым, как дворец, зданием – красный флаг. Вокруг толпа. Внутри у раздевалок уже нет больше служителей, не раздеваются, грязь по лестницам, коридорам. На дверях аудиторий надписи: «социал-демократическая фракция», «социал-революционная»… |
| В самой большой каменной хижине они уселись на войлочные коврики. — А где же твой дворец? — спросил Икар. — Ах, ты не знаешь, Икарчик, — сказал Рашид. — Мой дворец теперь принадлежит тирану. — Какое безобразие! — сказал Икар. — А сестра у тебя красивая? — Самая красивая девушка в Крыму. — Мало ли кого можно назвать красавицей! Рашид обиделся: — Клянусь тебе… да что клятвы! Верный Волк, есть у нас еще портреты Гюль-Гюль? — С большим удовольствием, — сказал Верный Волк, — сейчас достану. И пока женщины разносили блюда со скромной крымской едой, он принес небольшой, сделанный красками в самом Иране портрет принцессы. — Конечно, — сказал Верный Волк, протирая портрет волчьей шкурой. — Конечно, он не может передать живости и непосредственности этого лица, но тем не менее похож… — Как вылитая, — всхлипнула кормилица Фатима. — Похож… — повторили все местные жители, что набились в комнату. И когда они замолчали, все услышали короткий глухой стук. Это упал, ударившись о ковер затылком, великий герой Крита, воздухоплаватель Икар. И когда его откачали и отпоили мятным чаем, он попросил портрет снова и, покрывая его страстными взглядами, возопил: — Это невероятно! Она прекраснее богини Геры! Раздался грохот, земля зашаталась, с потолка посыпалась штукатурка. — Нет! — вскричала Алиса, вскакивая на ноги. — Нет смертной девушки, которая могла бы сравниться с Герой, а также с Афродитой, Венерой, Деметрой и рядом других богинь. — Ты о чем? — спросил Рашид. — Она права! — закричал попугай, прыгая по подушкам. — Нельзя злить богинь — это никогда хорошо не кончается. Землетрясение улеглось, Икар успокоился. — Я не хочу тратить времени даром, — сказал Рашид. — Я пойду к князю Симеизу. — Я с тобой, можно? — спросила Алиса. — И я! — закричал Икар. — А без меня тебе туда и соваться нечего, обдерут как липку, — предупредил попугай. Глава 13. Хитрый Симеиз В замок к Симеизу отправились всей честной компанией. Впереди топал Верный Волк, он нес копье и шуровал им под кустами — не спрятались ли там змея или прыгучий скорпион. |
| —379— После убиения императора Маврикия царской властью овладел Фока, совершивший это убийство. В его правление дела христиан пришли в такое расстройство, что народ в песнях повторял, что Персы разоряли Римскую державу извне, а Фока ещё хуже их делал внутри. Для Римлян это стало невыносимо. Посему тогдашние правители Ливии (два брата Ираклий и Григорий), от Маврикия получившие власть стратигов, ободряемые большой отдалённостью, с общего согласия послали в Византию своих сыновей, условившись между собой, что прибывший из них первым овладеет, если будет в состоянии, царством. Ираклия, сына Ираклия, с громадным флотом, который был наполнен Африканцами и Мавританцами, они послали морем, а Никиту, сына Григория, с большим конным войском отправили сухим путём. Ираклий, споспешествуемый счастьем, при попутном ветре приплыл в Византию прежде Никиты и, пристав к городу, произвёл нападение. —380— Между тем Крисп (это был зять Фоки, занимавший в то время место градоначальника, человек сильный при дворе), возненавидев Фоку за оскорбление, причинённое ему удалением его изображения, которое члены состязавшихся партий поставили рядом с изображением Фоки, хитро проводил его, уверяя, что старается для него, и притворно утверждая, что Ираклий пришёл на собственную погибель. В тоже время он помогал Ираклию и действительно сделал для него очень много. Тем временем поднялись сторонники Фоки, участники зрелищ, принадлежавшие к числу граждан (ибо члены партии зелёных подожгли дворец Кесаря и возглашали императором пришельца), но увидев сильно наступавшие на них войска Ираклия, оставили императора и смирились перед ними. Некто Фотий, когда-то оскорблённый Фокой, который посягнул на его жену, войдя во дворец с толпой солдат, схватил его и, сняв с него царское облачение, надел на него чёрное платье, связал ему руки назади, посадил в лодку и связанным доставил к Ираклию. Увидев его, Ираклий сказал: „так-то ты, презренный, управлял государством!“ Фока ответил: „ты будешь управлять лучше“. Тотчас же, когда Фока ещё был в лодке, Ираклий приказал казнить его мечом, изувечить, отрубить правую руку, начиная с плеча, отрезать студные члены, поднять их на копье, а тело, оттащенное на так называемую бычачью площадь, предать сожжению. Велел он подвергнуть участи Фоки и брата его Доментиола, Воносса и Леонтия, хранителя царских сокровищ. Так это и было сделано. |
| – Так что нам надо переехать в новый дом, который я подготовил за последние два месяца. После этого гоблины заговорили о домашних делах. Курд не услышал больше ничего интересного. Но теперь Курд знал одну из причин возни гоблинов. Они собирались переехать на новую квартиру, так как горняки, разрабатывая пласт, вплотную подошли к их жилищу. Кроме того, мальчик догадался, что гоблины готовили людям какую-то большую пакость. Оказывается, что у гоблинов нет пальцев на ногах, этого Курд раньше не знал. Но что же они задумали? Мальчик аккуратно ощупал стену и попытался без лишнего шума отколоть несколько камней. Потом Курду удалось вынуть из стены большой камень. – Что за шум? – спросил гоблин-отец. Курд тут же задул огонек своего фонаря. В темноте даже слабый отблеск огонька далеко виден. – Должно быть, тот рудокопчик за стеной, – ответила мамаша-гоблин. – Не похоже. Что-то я давно не слышал ударов кирки. Не нравится мне все это. – Наверное, он вывозит породу. – Может быть. Курд замер. Некоторое время он просидел совершенно неподвижно. Перед ним открывался путь в царство гоблинов. – Пора в путь, – сказал гоблин-отец. Гоблины разом взвалили узлы на спину. – Эй, Хелфер, смотри не урони сундук. – Не беспокойся, папочка. – Может, еще вернутся старые добрые времена. Поспешим. Я должен успеть во дворец. А после совещания мы вернемся и заберем остальные вещи. Зажигайте факелы и пошли. Вперед! Курд молил судьбу, чтобы свет факелов не попал на проделанное им отверстие. Но он увидел лишь далекие отсветы, а потом гоблины исчезли. Глава 9. Зал – дворец гоблинов Курд прополз в пещеру гоблинов, он решил проследить за ними. Он не мог зажечь лампу, но факелы уходящей все дальше и дальше компании давали достаточно света, и Курд рассмотрел пещеру, служившую гоблинам жилищем. Мальчик был разочарован: ничего особенного, пещера как пещера. Горняки часто натыкались на такие. Из стен торчали острые выступы; потолок в одном углу поднимался футов на двадцать, а в другом углу можно было стоять только пригнув голову. И еще пещеру пересекал тонкий ручеек. Гоблины же шли вперед, сгибаясь под тяжестью. Курд осторожно последовал за ними. Сталактиты свешивались с потолка, а пол был усеян выступами и камнями. Они поднимались все выше и выше. Все больше становилось вокруг сталактитов и камней. |
| Тем временем наследник престола уже тайно явился в предназначенную для него комнату; узнав о ... императора, он поторопился с выступлением и поспешил в Большой дворец 1591. В это время город ... пришел в волнение, но не совсем ... Императрица же сказала сквозь рыдания: «Пусть провалится все – диадема, империя, власть, владычество, троны, господство; начнем скорбный плач». И я, забыв обо всем на свете, зарыдала вместе с ней, заплакали и ... рвали на себе волосы и испускали скорбные крики. Но мы привели ее в чувство. Император находился при последнем издыхании и, как говорится, уже испускал дух. Императрица, еще одетая ... и пурпурные сандалии, бросилась на землю у изголовья Алексея ... терзалась и не знала как ... воспаление сердца. В это время возвратились пульс императора ... биение артерии ... но, скрыв всю серьезность положения, внушили всем окружающим добрые, но ничем не оправданные надежды. Они сделали это с определенным умыслом, ибо знали, что, как только уйдет из жизни император, испустит дух и императрица. Но императрица со своим здравым умом не знала, верить ей или не верить. Она хорошо знала их искусство, верила им и в то же время не могла поверить, ибо видела, что жизнь самодержца «на мечном острие распростерта»; не зная, к чему склониться, она нередко обращала свой взор на меня и, как это она постоянно делала в критические моменты, просила оракула и ждала, что я ей возвещу. Моя госпожа и самая любимая из моих сестер Мария, украшение нашего рода, женщина твердого характера, воплощение всех добродетелей, стояла между самодержцем и императрицей и рукой то и дело мешала смотреть на самодержца. Я вновь положила свою правую руку на кисть императора и наблюдала за пульсацией крови, ее же, то и дело хватавшуюся руками за голову... покрывало (в этих обстоятельствах она намеревалась сбросить с себя императорское одеяние) столько раз я удерживала ее ... ощущая пульс. Но я ошиблась ... ибо то, что показалось мне ... было не силой ... но так как дыхания большая ... работа артерии и легких прекратилась. Отняв руку от тела самодержца, и к императрице ... вновь положила руку на кисть ... удушье. Она несколько раз делала мне знаки, ибо хотела, чтобы я сообщила ей о пульсе императора. Когда же ... я опять коснулась его кисти и поняла, что последние силы покидают Алексея и пульс исчез, я склонила голову, в бессилии и изнеможении устремила свой взор на землю, не произнося ни слова, закрыла глаза руками и, отступив назад, зарыдала. Императрица поняла, что это означает, и в полном отчаянии огласила весь дворец жалобным криком. |
| Войдя в швейцарову квартиру, мы сразу увидали большой кофейный стол, за который нас усадили и предложили угощаться. Каждый выпил по две чашки (знала бы тетя!) и наелся сдобных булочек, все было замечательно вкусно. Хозяйка, жена швейцара, была радушна и словоохотлива, а молоденькая племянница, учившаяся на портниху, очень веселилась. Мы бы чувствовали себя вправду замечательно, если бы не тревожились все время, удастся ли нам повидать институт и те удивительные вещи, какие там есть. Нам до конца не верилось, что швейцарова жена говорила про институт всерьез, но, поскольку она не делала поползновений встать из-за кофейного стола, а все сидела да говорила, мы оробели не на шутку. Кивали и подмигивали кухарке, чтобы она умаслила свою тетю, иначе-то никак не успеем осмотреть все красивые залы, придется идти домой. Когда же кухарка сказала, что мы, мол, отдохнули и могли бы немножко тут осмотреться, швейцарова жена покачала головой и ответила, что заходить в институт нам не положено, мы ведь дети. Не сумеем держать язык за зубами. Она думала, мы постарше, не такие маленькие. Кухарка уверяла, что мы будем молчать, она, мол, не сомневается, что нас даже каленым железом не заставишь вымолвить ни словечка. — Вдобавок думаю, вряд ли им от этого будет польза, — сказала швейцарова жена. — Не знала я, что они такие маленькие. — Да они в жизни не увидят ничего более полезного, чем то, что найдут здесь, — возразила кухарка. — Стыдно опять же, ведь я обещала показать им место, с которым не сравнятся ни Дворец, ни Национальный музей. Она едва не плакала, и мы, дети, тоже. По крайней мере, я тогда думала, что мы попадем во дворец, полный прекрасных картин, статуй и фонтанов. Думала увидеть что-то наподобие Львиного дворика в Альгамбре, изображенного в альбоме, который всегда лежал на столе в морбаккской гостиной, и оттого была очень разочарована. Теперь-то я знаю, Каролинский институт не что иное, как учебное заведение для тех, кто собирается стать врачом. Но вчера, когда пришла туда, я понятия об этом не имела. |
|
|
