| Бернар вошел вслед за ней, заботливо зажег для нее свечу, стоявшую на столе, затем, поцеловав ее в лоб, вышел Старуха не сводила с него глаз. Чего только не умела она разгадать по лицам людей, которых не могла слышать! Она выждала, когда Бернар войдет к себе в спальню, тихонько отворила свою дверь... но увидела, что он еще стоит на лестничной площадке и, опершись на перила, свертывает сигарету; она поспешно юркнула обратно, ноги у нее дрожали, дыхание перехватило, она не в силах была раздеться, так и лежала на постели одетая, с открытыми глазами. X А в гостиной сидела в темноте Тереза. Под пеплом, покрывавшим угли, в камине еще тлел огонь. Тереза не двигалась. Теперь, когда уже было поздно, в памяти всплывали обрывки исповеди, которую она подготовила в поезде. Но стоит ли корить себя за то, что она не воспользовалась этим обдуманным признанием? По правде говоря, столь складная история не очень соответствовала действительности. Зачем, например, ей вздумалось придать такое большое значение ее разговорам с Жаном Азеведо? Вот глупость! Как будто разглагольствования этого юнца могли идти в счет! Нет, конечно, нет! Она повиновалась глубокому, непреложному закону. Она не погубила этой семьи — так теперь семья погубит ее, у них имеются основания считать ее чудовищем, но и она тоже считает их чудовищами. Ничем не проявляя внешне своих намерений, они хотят не спеша, действуя методично, уничтожить ее. «Теперь против меня пустят в ход весь мощный семейный механизм. Я ведь не сумела ни сломать его, ни выбраться из-под его колес. Совершенно бесполезно искать другие причины, кроме основной: «все дело в том, что они — это они, а я — это я»... Носить маску, стараться соблюдать приличия, обманывать. У меня для этого и на два года не хватило терпения; подумать только, что другие люди, такие же люди, как я, терпят до самой смерти, — вероятно, им помогает природная способность приноравливаться к обстоятельствам, усыпляющая сила привычки, и в конце концов они тупеют и погружаются в сон, зато остаются в лоне всемогущей семьи. |
| — А разве вы не догадывались, что всему причиной ваши сосны? Я хотела одна владеть вашими соснами. Он пожал плечами: — Если я когда-нибудь и верил этому, то сейчас уже не верю. Почему вы это сделали? Теперь-то вы можете мне сказать? Она смотрела куда-то вдаль; на покрытом грязью тротуаре, по которому текла густая толпа прохожих, в ту самую минуту, когда ей предстоит броситься в людской поток, биться там или покорно пойти ко дну, перед ней вдруг забрезжила заря: она увидела возможность возвращения в потаенный и печальный край, жизнь в тишине Аржелуза, всю отданную размышлениям, уход в свой внутренний мир, совершенствование, поиски Бога... Бродячий торговец, марокканец, продававший коврики и стеклянные бусы, подумал, что она улыбается ему, и подошел. Тереза сказала все так же насмешливо: — Я хотела было ответить вам: «Не знаю, почему я это сделала», — но теперь, представьте себе, я, пожалуй, знаю. Возможно, я сделала это для того, чтобы увидеть в ваших глазах тревогу, любопытство, словом, смятение, которые я уже целую минуту вижу в них. Он проворчал сердитым тоном, напомнившим Терезе их свадебное путешествие: — Как видно, вы до конца намереваетесь острить... Нет, скажите серьезно: почему? Она перестала улыбаться и спросила, в свою очередь: — А вы, Бернар, наверно, всегда знаете причины своих поступков, да? — Конечно... Но крайней мере, мне так кажется. — Я бы очень хотела, чтобы ничего не осталось скрытым от вас, знаете, я вся истерзалась, стараясь во всем разобраться. Но поймите, все причины, какие я могла бы привести, едва я выразила бы их словами, показались бы мне ложными... Бернар нетерпеливо перебил ее: — Но был же все-таки день, когда вы решились, когда вы сделали то самое... — Да, в день большого пожара около Мано. Они придвинулись друг к другу и заговорили вполголоса. На этом людном парижском перекрестке при свете нежаркого солнца и дуновениях довольно холодного ветра, приносивших запах пряного заморского табака и развевавших фестоны желтых и красных маркиз над террасой кафе, Терезе казалось странным говорить о знойном дне Аржелуза, о небе, затянутом облаком дыма, о закопченной небесной лазури, о въедливом запахе гари, который шел от сгоревшего соснового бора, и о своем оцепеневшем в дремоте сердце, где медленно зарождался преступный замысел. |
| Настала минута открыто взглянуть на то, что она сделала. Какое объяснение дать Бернару? Ничего не остается, как напомнить ему шаг за шагом, как все это случилось. Это было в день большого пожара около Мано. В столовую, где наспех завтракала вся семья, то и дело входили люди. Одни уверяли, что горит как будто очень далеко от Сен-Клера, другие утверждали, что уже пора бить в набат. Воздух в этот знойный день был пропитан запахом горящей смолы, а солнце казалось запачканным сажей. Перед глазами Терезы встает лицо Бернара: повернувшись к Бальону, он слушает его сообщение, а сильной волосатой рукой держит над стаканом пузырек с лекарством, не замечая, что капли Фаулера одна за другой падают и падают в воду. Он залпом выпил стакан, и Терезе, разомлевшей от жары, даже и в голову не пришло сказать ему, что он выпил двойную дозу лекарства. Все встали из-за стола, только она одна осталась, продолжая лениво раскрывать ножичком свежий миндаль, чуждая всему этому волнению, равнодушная к этой драме, да и ко всякой другой, кроме своей собственной. В набат не стали бить. Бернар наконец вернулся. «Ну хоть раз ты, Тереза, правильно сделала, что не волновалась, — горит далеко, в стороне Мано... — Потом спросил: — А капли я принял?» — и, не дождавшись ответа, накапал в стакан лекарства. Тереза промолчала — вероятно, от лени, от усталости. На что она надеялась в эту минуту? «Не может же быть, что я промолчала умышленно!» Однако и ночью, когда у постели Бернара, который мучился рвотой и плакал, доктор Педмэ стал расспрашивать, что произошло днем, она ничего не сказала о том, что случилось за столом. А ведь так было легко, не бросая на себя тень, обратить внимание доктора на то, что Бернар принял много мышьяку. Могла же она произнести такую, например, фразу: «В ту минуту до меня как-то не дошло... Мы все ужасно взволновались из-за этого пожара... Но теперь я готова поклясться, что он принял двойную дозу». Однако она промолчала. Было ли у нее хоть поползновение сказать это? Темный замысел, который за завтраком, неведомо для нее самой, уже был в ее душе, начал всплывать из самых глубин ее существа, еще бесформенный, но уже наполовину осознанный. |
| — Вот как это произошло. Мы сидели в столовой — там всегда закрывали ставни в жаркие часы и потому было темно. Вы говорили с Бальоном, повернув к нему голову, и позабыли считать капли, падавшие в стакан... Тереза не смотрела на Бернара и говорила, заботясь только об одном: как бы не упустить мельчайших подробностей, и вдруг услышала, что он смеется, и тогда взглянула на него — да, он смеялся обычным своим глупым смехом, а потом сказал: «Ну что это, право! За кого вы меня принимаете?» Он ей не поверил. (Да и по правде сказать, разве можно было поверить тому, что она говорила?) Он язвительно хихикал, и она узнавала прежнего Бернара — самоуверенного, самодовольного, который не даст себя провести. Он уже обрел свое обычное расположение духа, и она снова сбилась. Он ехидно сказал: — Значит, эта мысль пришла вам внезапно, по наитию свыше, так, что ли? Как он злился на себя, что вздумал расспрашивать Терезу. Ведь тем самым он мог потерять преимущества, которые ему давало презрение к ней, подавлявшее эту сумасшедшую, и она, черт ее подери, уже подняла голову! И зачем это он уступил нежданному желанию понять? Да и что можно понять у свихнувшихся баб? Но вот сорвался с языка вопрос... Нечаянный, необдуманный... — Послушайте, Бернар, я говорю не для того, чтобы убедить вас в своей невиновности, вовсе нет! И с какой страстной горячностью она принялась обвинять себя: пусть она действовала как лунатик, но ведь для этого надо было, по ее словам, чтобы мысль о преступлении уже целые месяцы созревала в ее сердце, чтобы она уже давно вынашивала преступный замысел. Это же ясно видно. С какой сознательной яростью, с каким упорством она после первых попыток продолжала осуществлять свое намерение. — Я чувствовала себя преступницей лишь в ту минуту, когда рука моя колебалась. Я сердилась на себя за то, что продлеваю ваши мучения. Я считала, что надо идти до конца и не медлить! Я подчинялась какому-то ужасному долгу. Да, это было как будто долгом. Бернар прервал ее: — Бросьте громкие слова! Попытайтесь наконец сказать мне, чего вы хотели. Попытайтесь. |
| XII . — Письмо от хозяина! Тереза не брала протянутое ей письмо, но Бальонша не отставала: наверное, тут сказано, когда хозяин вернется, и ей, Бальонше, надо про это знать, чтобы вовремя все приготовить. — Может, хотите, чтобы я прочитала? Тереза ответила: — Прочтите! Прочтите! — и, как всегда в присутствии Бальонши, повернулась лицом к стене. Но то, что чуть не по складам читала вслух Бальонша, вывело ее из оцепенения: «Я был очень рад, узнав из сообщений Бальона, что у вас в Аржелузе все благополучно... Бернар писал, что вернется на машине, но так как он намерен останавливаться по дороге в тех или иных городах, то не может указать точной даты своего приезда. «Во всяком случае, вернусь я не позднее двадцатого декабря. Не удивляйтесь, что я приеду с Анной и Дегилемом. В Болье они обручились, но это еще не официальная помолвка. Дегилем непременно хочет сначала увидеться с Вами. Уверяет, что этого требуют приличия, но я чувствую, что он хочет составить себе мнение о некоторых обстоятельствах — Вы, конечно, догадываетесь каких. Вы так умны, что прекрасно справитесь с этим испытанием. Помните: Вы больны, у Вас затронута психика. В общем, я полагаюсь на Вас. Я буду Вам признателен, если Вы постараетесь не разрушить счастья Анны, не помешаете благополучному осуществлению плана, который во всех отношениях удовлетворяет нашу семью. В противном случае Вы дорого заплатите за малейшую попытку повредить нам. Однако я уверен, что этого нам нечего опасаться...» Это было в ясный и холодный день. Тереза встала с постели, подчинившись настояниям Бальонши, и, опираясь на ее руку, немного прошлась по саду, но за завтраком она с трудом справилась с кусочком белого мяса цыпленка. До двенадцатого декабря оставалось еще десять дней. Бальонша уверяла, что если Тереза встряхнется, будет выходить из дому, дышать свежим воздухом, она живо встанет на ноги. — Не то что она со зла упрямится, — говорила Бальонша мужу, — она просто совсем раскисла. Господин Бернар умеет дрессировать непослушных собак: чуть что, наденет парфорсный ошейник. Ну, с этой-то не пришлось долго возиться, видишь, ползает теперь на брюхе. Но лучше бы он все-таки ей не доверял... |
| Вот явления, говорит Бернар, которые открывают нам весьма сложное строение ядра». 207 Первая степень морфологического развития есть клетка с ядром, называемая яйцом или яичком, почему мы и обратим теперь внимание на эту клетку – яйцо и на её морфологическую деятельность. Бернар говорит: «яйцо не остается неопределенное время в состоянии первичного яичка: оно есть элемент, существенно одаренный способностью к развитию; оно видоизменяется, размножается, пополняется, дифференцируется посредством прогрессивного движения и постоянной работы. Животный индивидуум, в своем окончательном совершенном виде, есть только, так сказать, самая высшая или последняя фаза этого развития; тогда как, с другой стороны, первичное яичко может быть названо первичным состоянием животного, его началом и первым проявлением». 208 Бальбиани, производя свои исследования, пришел к тому заключению, что «яйцо не есть простой элемент, это уже организм: он составился посредством соединения или сопряжения двух элементов, одного – играющего роль мужского элемента, а другого – играющего роль женского элемента; эти два тела, соединение которых производит яичко, суть, с одной стороны, зародышевый пузырек с его протоплазмой, а с другой стороны – зародышевая клетка или андробласта». 209 Поэтому оплодотворенное и снесенное, т.е. изверженное из утробы яйцо птицы, как находят, уже дышит, принимая из воздуха необходимые для его первоначальной жизни вещества и выделяя из себя газы, уже организмом переработанные. Такая зачаточная жизнь в яйце поддерживается некоторое время; если в это время яйцо не попадет в благоприятные условия, пролежит долго, то зачаточная жизнь его заглохнет, зародившееся существо умрет, и, при насиживании, из такого яйца не выйдет уже живого существа. В снесенном яйце птицы детеныш развивается только при благоприятствующих внешних обстоятельствах – при физико-химических условиях, а главное, при известной степени теплоты, не менее 40 градусов. Стало быть, мы здесь наглядно видим, что живое существо из жизненного зародыша может известь только земля с её силами, а в иных случаях – воды. Поэтому священное писание и выражает, что Творец мира предоставил земле и водам извести животные существа, так как Он, Всемогущий, в момент творчества, сотворил только те животные начала, которых неорганическая природа не имела и которых самопроизвольно сама собою образовать не могла. |
| Напротив, в других чисто яйцеродящих породах, рождаются животные во всем отлично от отца и матери, как по форме, так и по образу жизни. Нередко оно предназначено жить в другой среде и снабжено органами, которых не находится у его родителей, тогда как у сих последних усматриваются другие органы, не достающие у детей. Следовательно, сколько тут изменений! Какой переработки требует, молодое вышедшее неделимое, чтобы преобразоваться в совершенное существо и выразить или восстановить свой первоначальный тип». 198 О таком изменении Керби и Спенс говорят: «Серошерстный комар был не что иное, за несколько часов до этого, как обитатель стоячей лужи, и походил более на рыбу чем на насекомое. Вынуть его из воды в ту пору значило бы погубить тут же; а теперь иначе, как в воздухе, он не может существовать ни в каком ином элементе. В воде он дышал хвостом, теперь же отверстиями по сторонам тела. Почти каждое насекомое, которое вам случается видеть, подвержено столь же странным и удивительным превращениям, хотя и различающимся во многих подробностях». 199 Объяснивши способы, как животные существа растятся и множатся, мы коснемся отчасти их морфологии, то есть сложения их в более или менее совершенные формы. Научные исследования, как мы видели выше, показали, что исходная точка всякого живого существа есть яйцо – протоплазматическая масса с ядром. Сначала формируется первый форменный элемент свойственный всем живым существом клетка, а клетка, под влиянием жизненного начала и физико-химических сил, принимая окружающие вещества, производит другие однородные клетки, и из этих уже клеток, постоянно увеличивающихся числом и располагающихся в определенных направлениях, формируется живое существо, одаренное жизнью и движением. Поэтому, как говорит Бернар, «живое существо есть протоплазма, принявшая известный вид» 200 Но форма жизни не зависит от протоплазмы; эта последняя, поясняет Бернар, остается одинаковою среди бесчисленных морфологических изменений. Она сама по себе не имеет морфологии, никакой фигуры. |
| Никогда не надо забывать, что комбизм, комбистская система, комбистская тирания, источник всех этих несчастий, были изобретением Жореса, что именно Жорес благодаря своей ненавистной политической силе, своей ораторской силе, своей парламентской силе навязал это изобретение, эту тиранию стране, то господство, которое только он и поддерживал, мог поддержать; что в течение трех и даже четырех лет он под именем г–на Комба был подлинным хозяином Республики. Когда Жорес, — говорил Бернар–Лазар в том вызывающем восхищение досье, прекрасном исследовании, крайне интересной статье, помеченной Париж, 6 августа 1902 года, то есть тогда, когда мы хотели, чтобы закон Вальдека приобрел всеобщий смысл и обратную силу. — Когда Жорес выступает перед нами, готовый поддержать дело, которое он одобряет, в котором он желает сотрудничать, то поскольку он Жорес, поскольку он был нашим соратником в незавершенной битве, он должен… (действительно, поражало, и Бернар–Лазар с его огромной политической проницательностью сразу же это заметил, что не стали хотя бы ради самой политики, думая о политике, дожидаться окончания дела Дрейфуса, его итога, чтобы заразить, опозорить, извратить мистику политикой, переродить, превратить мистику в политику, то есть уже между двумя делами Дрейфуса, даже до того, как уничтожили дело, в самый момент, когда готовились открыть его вновь, возобновить), (то есть начали осуществлять перерождение мистики в политику именно тогда, когда готовились вновь призвать на помощь все силы, все неисчислимые силы мистики. Именно поэтому не было преступнее наших политиков и нашей политики, преступных вдвойне. Если бы они только занимались своей политикой, скажем, профессионально, если бы они только занимались своим политическим ремеслом, они были бы виновны лишь в первой степени, были бы преступны лишь единожды. Но они же хотели сохранить и все преимущества мистики. А это как раз составляет вторую часть их вины. Им очень хотелось одновременно и предавать мистику и в то же самое время не только ссылаться на нее, не только прикрываться, пользоваться ею, быть вместе с ней, но и стать ее первопричиной. |
| Закрыть Макрон уволил главу французской разведки за африканский провал Скрывать очевидное становится всё труднее 28.12.2023 88 Время на чтение 18 минут Источник: ФСК 20 декабря президент Франции Эмманюэль Макрон в ходе заседания Совета министров со скандалом уволил главу внешней разведки Пятой республики (Direction générale de la Sécurité extérieure – DGSE) Бернара Эмье. На его место назначен личный друг Макрона, глава французской контрразведки (Direction générale de la Sécurité intérieure – DGSI) Никола Лернер. В сентябре из DGSE уволился заместитель Бернара Эмье четырехзвездный генерал Оливье Бонне де Пайере. Предчувствуя растущее недовольство Макрона нескончаемыми провалами французской разведки, генерал предпочел не дожидаться, когда грянет гром, и ушел в частный бизнес. Гнев главы Пятой республики на своих шпионов копился давно. 29 июля во время заседания Совета обороны Макрон просто набросился на Бернара Эмье, как сообщил хорошо информировананный еженедельник Le Canard Enchaîné: «Макрон в ярости из-за DGSE, агенты которой не предвидели приближающегося государственного переворота в Нигере. В середине заседания Совета обороны президент напал на большого начальника разведки: «Нигер после Мали, это уж слишком!» Макрон поставил в вину Бернару Эмье то, что возглавляемая им спецслужба проспала государственные перевороты в Мали и Нигере, где к власти пришли дружественные России военные. В последние месяцы DGSE преследовали сплошные провалы. Кадровый дипломат Бернар Эмье оказался явно не на своем месте во главе национальной разведки и провалил все, что можно провалить. «Бернар Эмье не абы кто. Помимо посольских должностей в период с 1998 по 2014 год, мы обязаны ему тем, что он взял на себя ответственность за легендарную службу после блестящего, но вызывающего разногласия Бернара Бажоле. Он служил в министерских кабинетах, он нормальный и умеет читать и писать», – иронизирует основанный Тьерри Мейсаном портал Boulevard Voltaire, отмечая, что «Макрон с 2017 года взял на вооружение печальную привычку окружать себя самоуверенными неудачниками». |
| Интересно также, что это «озарение» наступило почти в одно время с выходом в свет скандальной книги Карлы дель Понте, факты из которой связывают, в том числе, с Харадинаем. Складывается впечатление, что кому-то очень не хотелось, чтобы осужденный «полевой командир» имел много времени в тюрьме для того, чтобы решить вопрос о собственном возмездии – разоблачительных показаниях против «подельников» — для тех, кто оставался на свободе. И речь, видимо, идет не только о «подельниках» из бывшей «армии освобождения», но и о тех, кто занимался прикрытием всей операции по «потрошению сербов». В местной печати прямо называют эти имена и организации. Прежде всего, это миссия ООН в Косове, которую тогда возглавлял нынешний министр иностранных дел Франции Бернар Кушнер и которая препятствовала расследованию случаев пропажи и похищения людей в крае. Об этом же пишет (жалуясь на то, что ей не дали рассмотреть все эти факты и обвинения до конца) и сама бывшая прокурор. Это же подтверждает и ее бывшая помощница Флоранс Артман в интервью западной печати: именно руководство миссии ООН в Косове не позволило дель Понте возбудить против албанцев дело о похищениях людей в Крае и торговле их органами. Несмотря на всеевропейское обсуждение скандальных мемуаров дель Понте, пока сам Бернар Кушнер, ООН и непрошенная Сербией миссия ЕС в «независимом» Косове хранят молчание по поводу ее убийственных откровений. Тем временем, белградская «Политика» почти ежедневно печатает свидетельства десятков местных организаций, которые еще в те годы передали в Гаагский трибунал килограммы документов и свидетельств, чтобы добиться расследования преступлений сепаратистов в Косово. Среди них – подробные карты захоронений и тогдашних концентрационных лагерей на территории Края и на севере Албании, а также страшные свидетельства жестоких пыток, уничтожения сербов, в том числе детей и беременных женщин. В одном из интервью национальному телевидению глава сербского «Общества пропавших без вести» Симо Спасич заявил, что в их списках с 1999 года таких значится более 2000 человек. Его показания нельзя слушать без ужаса: «Эти монстры из Освободительной армии Косово штыком вспороли живот беременной женщине и вытащили оттуда плод. Вот это зародыш младенца. Тогда было много таких случаев. Я держал это в руках, чтобы показать, что эти выродки наделали». Симо Спасич несколько раз встречался с самим прокурором, передавал ей документы и свидетельские показания, но все они оседали в кабинетах Трибунала — хода им не давали. |
|
|
