| — Это была шутка… Я не вижу, почему вас это может интересовать. Я взял для шутки… и чтобы потом отдать… — Стало быть, взяли. Но ведь не отдали же и до сих пор… или отдали? — Это пустое… — бормотал Ракитин, — я не могу на этакие вопросы отвечать… Я, конечно, отдам. Вступился председатель, но защитник возвестил, что он свои вопросы господину Ракитину кончил. Господин Ракитин сошел со сцены несколько подсаленный. Впечатление от высшего благородства его речи было-таки испорчено, и Фетюкович, провожая его глазами, как бы говорил, указывая публике: «вот, дескать, каковы ваши благородные обвинители!» Помню, не прошло и тут без эпизода со стороны Мити: взбешенный тоном, с каким Ракитин выразился о Грушеньке, он вдруг закричал со своего места: «Бернар!» Когда же председатель, по окончании всего опроса Ракитина, обратился к подсудимому: не желает ли он чего заметить со своей стороны, то Митя зычно крикнул: — Он у меня, уже у подсудимого, деньги таскал взаймы! Бернар презренный и карьерист, и в бога не верует, преосвященного надул! Митю, конечно, опять образумили за неистовство выражений, но господин Ракитин был докончен. Не повезло и свидетельству штабс-капитана Снегирева, но уже совсем от другой причины. Он предстал весь изорванный, в грязной одежде, в грязных сапогах, и, несмотря на все предосторожности и предварительную «экспертизу», вдруг оказался совсем пьяненьким. На вопросы об обиде, нанесенной ему Митей, вдруг отказался отвечать. — Бог с ними-с. Илюшечка не велел. Мне бог там заплатит-с. — Кто вам не велел говорить? Про кого вы упоминаете? — Илюшечка, сыночек мой: «Папочка, папочка, как он тебя унизил!» У камушка произнес. Теперь помирает-с… Штабс-капитан вдруг зарыдал и с размаху бухнулся в ноги председателю. Его поскорее вывели, при смехе публики. Подготовленное прокурором впечатление не состоялось вовсе. Защитник же продолжал пользоваться всеми средствами и всё более и более удивлял своим ознакомлением с делом до мельчайших подробностей. Так, например, показание Трифона Борисовича произвело было весьма сильное впечатление и уж, конечно, было чрезвычайно неблагоприятно для Мити. |
| Итак, жизнь всякого совершенного по организации животного существа в воде и на земле начинается яйцом; сначала, как объясняет Бернар, «яйцо развивается в утробе матери от её зародыша; вокруг зародыша развиваются желтковые оболочки и содержимая в них протоплазма, от присоединения материальных частиц, увеличивается и развивается, затем образуется питательный желток, а наконец зародышевый пузырек, увеличиваясь, дает возможность различить в нем ядровые зерна или зародышевые пятна. Таким образом яйцо в утробе матери достигает определенной зрелости, делаясь способным принять оплодотворение семенем мужского зародыша. Дальнейшее развитие яйца в органические формы совершается по оплодотворении яйца. В зачаточном состоянии первичный зародыш в оплодотворенном яйце не сразу обращается в форменное существо, но развивается в таковое с постепенностью, посредством последующих новых созиданий. Когда клетки желтка, увеличиваясь, начинают дробиться и производить новые клетки, совершенно однородные тогда эти клетки, примыкая одни к другим, производят сначала общую всем животным массу сферической формы; потом, эта сферическая масса живого начатка организма начинает уже выказывать дальнейшие животные морфологические проявления. Зачатковая масса желточных клеток млекопитающего скоро образует в центре своем полость, где собирается жидкость, а на поверхности уплотняется. Яйцо превращается тогда в сферический пузырек, оболочки которого состоят из более или менее толстого слоя лежащих друг подле друга клеток, а внутренность этого пузырька занята бывает жидкостью. Эту полость называют зародышевою полостью. Сначала стенки зародышевого пузырька состоят из одного только слоя клеток, но в одном пункте этой стенки уже бывает виден эллиптический очерк небольшой кучки клеток, вдающихся в полость пузырька. Эта кучка с поверхности составляет вид пятна, а потому ее называют зачатковым пятном. Вот эта-то кучка клеток и составляет первый зачаток тела млекопитающего. Часть этой кучки, продолжает Бернар, составляющая границу её, по направлению к центру пузырька, развивается весьма деятельно, она дает новый слой, который располагается на внутренней стороне стенки, образуя второй слой её. |
| Я было уже начал писать портрет Бернара–Лазара. Но для таких людей, чья история уходит вглубь на пятьдесят столетий, быть может, требется отступление лет на пятьдесят. Подавляющее большинство глупцов и в Израиле, и в христианском мире продолжают верить, что Бернар–Лазар был молодым человеком, не старым человеком, кажется, молодым писателем, приехавшим в Париж, как многие другие, чтобы сделать там карьеру, как тогда говорили, попытать счастья в литературе, театре, писать сказки, новеллы, создать какую–нибудь книгу рассказов, сборник, словом, участвовать во всякой всячине, в газете, политике, во всей мирской юдоли, пришедший в Квартал, как и все молодые люди нашей страны, молодой еврей с юга, из Авиньона, департаментов Воклюз или Буш–дю–Рон, или, точнее, Гар и Эро. Молодой еврей из Нима или Монпелье. Чему удивляться, я почти уверен, что молодой Бернар–Лазар и сам в это верил. Сперва потому, что пророк сам себя не осознает. Еще найдутся люди, которые, возможно, напишут труд о Бернаре–Лазаре — молодом поэте, символисте или друге символистов, или враге символистов. Как знать. Что касается Дела Дрейфуса, то я бы не удивился, узнав, что в штабе дрейфусаров, в окружении Дрейфуса, семья Дрейфуса и сам Дрейфус всегда считали Бернара–Лазара работником, которому платят, неким правовым или юридическим советником и не только по вопросам права, но и составителем докладных записок, наемным работником, публицистом, памфлетистом на жаловании, полемистом и любителем полемики, газетчиком без газеты, услужливым адвокатом, почитаемым как услужливый адвокат, не ведущий тяжбу. Для них он — составитель, учредитель записок и досье, некий адвокат, дающий консультации по юридическим вопросам, и в особенности вопросам политическим, и наконец, газетный писака. Профессиональный писатель. Следовательно, человек, достойный презрения. Человек, работающий и пишущий на заданную тему. Ту, которую ему дали, которую ему задали. Человек, которому необходимо зарабатывать себе на жизнь столько, сколько он может, сколько ему заплатят. Следовательно, человек, достойный презрения. Человек из окружения. Может быть, нанятый исполнитель. Израиль проходит мимо Праведника и презирает его. Израиль проходит мимо Пророка, идет за ним и не видит его. |
| Французский физик и философ Бернару д " Эспанья стал лауреатом Темплтоновской премии Париж, 17 марта 2009 г. Французский физик и философ науки Бернар д " Эспанья объявлен новым лауреатом ежегодной Темплтоновской премии, цитирует Благовест-инфо сообщения агентств Reuters и AP. 87-летний ученый получит самую крупную в мире – в денежном выражении – премию, присуждаемую индивидуальным исследователям. Ее размер составляет 1 млн. фунтов стерлингов (около 1,4 млн. долларов США). В 1960-80 годы д " Эспанья добился успеха в изучении квантовой физики, особенно важными для науки стали его эксперименты по исследованию теоремы " Неравенств Белла " . В заявлении о присуждении французскому ученому награды говорится, что его исследования в области квантовой физики показали существование " реальности за пределами научного познания " , доступные только духовному и творческому восприятию. Комментируя новость о присуждении ему премии, Бернар д " Эспанья заявил, что наука не может открыть ничего определенного о природе бытия, и не может сказать точно, чем бытие не является. " Тайна не есть нечто негативное, которое должно быть уничтожено, – подчеркнул ученый. – Напротив, это один из основополагающих элементов бытия " . Д " Эспанья – профессор нескольких университетов в США и Франции, а в прошлом он был старшим физиком женевской лаборатории ядерных исследований ЦЕРН. На минувшей неделе ученый дал интервью Reuters, заявив, что хотя был воспитан в верующей семье, не является практикующим католиком и предпочитает называть себя " спиритуалистом " . Темплтоновская премия «За прогресс в исследованиях или открытия в области духовных реалий» – ежегодная награда Фонда Темплтона; установлена в 1972 г.; предоставляется живущему человеку, который, по оценке фонда, наилучшим образом воплощает «поиск различных путей к открытиям и крупным достижениям, расширяющим человеческое восприятие Божественного замысла и способствующим развитию Божественного творческого потенциала». Премия носит имя Сэра ДжонаТемплтона, британского предпринимателя и бизнесмена американского происхождения, который был посвящен в рыцари королевой Елизаветой II в 1987 за его филантропическую деятельность. Вручение награды Бернару д " Эспанья состоится 5 мая в резиденции королевы – Букингемском дворце. Ранее лауреатами Темплтоновской премии становились Александр Солженицын, американский проповедник Билли Грэм, мать Тереза Калькуттская. 17 марта 2009 г. скрыть способы оплаты Подпишитесь на рассылку Православие.Ru Рассылка выходит два раза в неделю: Мы в соцсетях Подпишитесь на нашу рассылку |
| Дело в том, что как партия и правительство, так и фрондирующая интеллигенция равно не испытывали никакого восторга от парижского разгула леваков. Этот почему-то не замеченный историками СССР феномен единодушия КПСС и фрондеров наблюдался, кстати, и прежде – в отношении к китайской культурной революции; и спустя десять лет – в отношении исламской революции в Иране. КПСС образца 1968 г. вообще не слишком мечтала о революционных потрясениях в странах Западной Европы и еще менее мечтала о потрясениях, гегемоном которых становятся не коммунисты и рабочий класс, а непонятные и неприятные Кремлю леваки. Де Голль был гораздо ближе Политбюро ЦК КПСС, чем какой-нибудь Даниэль Кон-Бендит. Фрондирующая же часть советского общества мечтала о совершенно консервативно-буржуазных приятностях – об откручивании гаек, о свободе от идеологического контроля, о возможности ездить за границу, о ширпотребе etc. Самые смелые мечтали о мелкой торговлишке. Безоглядные же леваки вызывали чувство «с жиру бесятся» – с соответствующим уровнем симпатии. Так что, по состоянию на конец 1968 г. казалось, что всё это – не из тучи гром. Или, как говорили тогда: «Несколько разбитых витрин – это ничего, старая сука – потребительский капитализм – это переживет». К сожалению, несколькими витринами не обошлось. Первое следствие революционного мая сказалось в 70-е годы, которые в Италии прямо назывались «свинцовые семидесятые». Вслед за подъемом 1968 г. началась диссоциация. Одни движенцы стали делать легальную карьеру, оставив прямое бунтарство. Йошка Фишер стал вице-канцлером ФРГ Йозефом Фишером, о котором его не столь преуспевшие однопартийцы говорили: «Ничего, скоро у этой жирной свиньи отберут “Мерседес”». Андре Глюксмансделался философом и борцом за независимость Ичкерии. Бернар Кушнер – врачом, гуманистом и чиновным покровителем бойцов УЧК в Косове. Бернар Анри-Леви – советником П. А. Порошенко. Всё это тоже малоаппетитно, и не все любят повзрослевших детей 1968 г., но это, тем не менее, эволюция вместе с западным истэблишментом. В рамках изменившихся норм и представлений они уже не представляли собой чего-то из ряда вон выходящего. |
| Но и вообще: что жизнь – это борьба, и личной свободой и даже жизнью можно и не дорожить, а отдать. Что за родину, за веру, за принцип можно и пострадать, и умереть. Мы были – лишь частью вот этого всего. И мне так разителен был контраст – что я в таком благополучном состоянии живу, но и – что это подготовка к каким-то испытаниям впереди. – В 1983 году в Вермонт приехал французский журналист Бернар Пиво (Bernard Pivot). Он был первым, кому удалось после почти восьми лет затворничества Солженицына взять у него интервью. Пиво снял момент, как вы набиваете на печатной машинке текст словаря для расширения русского языка, составленного Солженицыным. Вам много приходилось помогать отцу? С какого возраста и как вы помогали? – Хорошо помню день 9 августа 1983-го, память святого вмч. Пантелеимона, когда папа мне объявил, что теперь я могу ему помогать в новом деле. Это, конечно, было почетно, и я со всем рвением хотел оправдать его ожидания. Он объяснил мне цель, и она была, конечно, завораживающей: я назначался спасателем, мог приложить руку к спасению – но не детей, и не котят, а слов. Этот словарь – выжимки из словаря Даля, а это словарь живого языка, с примерами применений фраз, с местными особенностями, а папа настолько любил русский язык, что для него сам этот словарь был как сопровождающий, пожизненный друг. Но в папином словаре были и другие авторы, папины выписки из их сочной прозы. Все слова – понятные, но выпадают из оборота, при общей стандартизации и исхудании национального словарного запаса. Фото: Бернар Пиво Конечно, я всего лишь перепечатывал его блокноты, и довольно быстро понял, что пользы для папы от моей работы было не так-то много. Зато польза мне от этой возможности – колоссальная. И когда я мог, я посильно помогал ему и впредь. Нет сомнений, родина – это Россия – Вы учились в Гарварде, окончили Массачусетский технологический университет. Как выбирали ваш путь? Чье это было решение и почему? – Выбирал я, но влияние родителей было, в одном случае, решающим. Надо было выбрать вуз, и один – чикагский – славился высокой требовательностью программы, и эта требовательность меня привлекала. Но год на дворе был – 1991-й, самый разгар изменений на родине, и родителям казалось, что уехать далеко из дома, да еще как бы внутрь Америки, да еще в такой момент – это просто идти не вровень с эпохой. Уж не говоря о том, что Гарвард – тоже очень сильный вуз, а не только именитый. И мне не было что возразить. |
| – Это была шутка… Я не вижу, почему вас это может интересовать. Я взял для шутки… и чтобы потом отдать… – Стало быть, взяли. Но ведь не отдали же и до сих пор… или отдали? – Это пустое… – бормотал Ракитин, – я не могу на этакие вопросы отвечать… Я, конечно, отдам. Вступился председатель, но защитник возвестил, что он свои вопросы господину Ракитину кончил. Господин Ракитин сошел со сцены несколько подсаленный. Впечатление от высшего благородства его речи было-таки испорчено, и Фетюкович, провожая его глазами, как бы говорил, указывая публике: «вот, дескать, каковы ваши благородные обвинители!» Помню, не прошло и тут без эпизода со стороны Мити: взбешенный тоном, с каким Ракитин выразился о Грушеньке, он вдруг закричал со своего места: «Бернар!» Когда же председатель, по окончании всего опроса Ракитина, обратился к подсудимому: не желает ли он чего заметить со своей стороны, то Митя зычно крикнул: – Он у меня, уже у подсудимого, деньги таскал взаймы! Бернар презренный и карьерист, и в Бога не верует, преосвященного надул! Митю, конечно, опять образумили за неистовство выражений, но господин Ракитин был докончен. Не повезло и свидетельству штабс-капитана Снегирева, но уже совсем от другой причины. Он предстал весь изорванный, в грязной одежде, в грязных сапогах, и, несмотря на все предосторожности и предварительную «экспертизу», вдруг оказался совсем пьяненьким. На вопросы об обиде, нанесенной ему Митей, вдруг отказался отвечать. – Бог с ними-с. Илюшечка не велел. Мне Бог там заплатит-с. – Кто вам не велел говорить? Про кого вы упоминаете? – Илюшечка, сыночек мой: «Папочка, папочка, как он тебя унизил!» У камушка произнес. Теперь помирает-с… Штабс-капитан вдруг зарыдал и с размаху бухнулся в ноги председателю. Его поскорее вывели, при смехе публики. Подготовленное прокурором впечатление не состоялось вовсе. Защитник же продолжал пользоваться всеми средствами и все более и более удивлял своим ознакомлением с делом до мельчайших подробностей. Так, например, показание Трифона Борисовича произвело было весьма сильное впечатление и уж, конечно, было чрезвычайно неблагоприятно для Мити. |
| 284 Необычные способности, которые проявляли св. Бернар, св. Винсент Феррер и св. Ксаверий, были не чудесной гетероглоссолалией, а красноречием – настолько страстным, убедительным и мощным, что варварские народы, к которым они обращались на латыни или испанском, воображали, будто с ними говорят на их родном языке. Св. Бернар (ум. 1153), проповедуя на латыни, призывал германцев отправиться во второй крестовый поход, причем его внешний облик производил на слушателей большее впечатление, чем его слова, повторяемые переводчиком. См. Neander, Der heil. Bernhard, p. 338 (2 d ed.). Албан Батлер (Lives of the Saints, текст на 5 апреля) рассказывает о св. Винсенте Феррере (ум. 1419) следующее: «Спонданус и многие другие говорят, что этот святой был наделен особым даром и что, когда он проповедовал на своем родном языке, его понимали иноязычные люди; это подтверждает и Ланзано, свидетельствующий, что греки, германцы, сарды, венгры и люди других национальностей, по их признанию, понимали каждое слово, сказанное святым, хотя он и проповедовал на латыни или на своем родном языке, на котором говорят в Валенсии». Из этого рассказа отчетливо следует, что Феррер не знал греческого, германского и венгерского. Что же касается Франциска Ксаверия (ум. 1552), Албан Батлер также сообщает (текст на 3 декабря), что его дар языков был «преходящим даром» и что св. Ксаверий выучил малабарский и японский языки путем «неустанного старания»; отсюда мы можем сделать вывод, что впечатление, которое этот проповедник производил на язычников, никак не было связано с даром языков. Ни один из этих святых не претендовал на обладание даром языков или иными чудесными способностями – об этом говорили лишь их ученики и более поздние авторы. 288 По поводу Стефана см. Thiersch: De Stephani protomartyris oratione commentatio exegetica, Marb. 1849; Baur: Paul, ch. II; Schaff, Hist, of Apost. Church, pp. 211 sqq.; a также комментарии Майера, Лехлера, Хэкетта, Вордсворта, Пламптре, Хаусона и Спенса к Деян. 6; 7 . 294 |
| «Идею a priori Бернар провозглашает виновницею открытия великих законов. Случается, что какой-нибудь факт, весьма долгое время, остается пред глазами ученаго, не внушая (15) ему ничего особеннаго; потом вдруг является луч света, – и тогда новая идея является с быстротою молнии, подобно внезапному откровению. Не новый факт составляет открытие, но идея, связанная с этим фактом. Этому явлению нельзя найти другой причины, кроме некотораго предчувствия, смутнаго и слабаго у умов обыкновенных, деятельнаго и лучезарнаго у умов высших. Можно сказать, что в нашем уме есть созерцание или чувство законов природы, но нет познания их формы. Узнать ее мы можем только посредством опыта». «Подобным же образом, и по мнению поэта Гёте, как и по мнению Бернара, все то, что мы называем изобретением, открытием, есть не более, как перевод в дело, реализация какого-нибудь первоначальнаго чувства истины, которое, будучи, долгое время, возделываемо в безмолвии, внезапно, с быстротою молнии приводит к какой-либо плодотворной концепции. По словам Гёте, откровение, развивающееся извнутри ко вне, дает предчувствовать человеку о его подобии с Божеством; синтез мира и духа дает нам сладостную уверенность в вечной гармонии бытия, такое созерцательное чувство может даже, в некоторых избранных натурах, достигать, на мгновение, до тожества с реальностью; в субъекте, в человеческом духе, существуют идеи, соответствующия еще неизвестным объективным законам природы. Назначение гения – открыть эти, сокровенные в безмолвной глубине вещей, законы, формулу которых, еще никем не подмеченную, носит он в себе самом». «Если же, как уверяет Гёте (17), в духе человеческом существуют идеальныя понятия, соответствующия реальным законам, – если, далее, справедливо, как говорит К. Бернар, что нашему духу присуще созерцание, или чувство законов природы, – то как могло бы существовать такое соотношение, если бы не было наперед установлено некоторой гармонии между миром и человеческим духом? Если наш разум может предугадывать порядок вещей, антиципировать понятие о нем, – если существует естественная и как бы предуставленная связь между порядком вещей и человеческим разумом, то ужели это только случайное и не имеющее никакого смысла совпадение? Когда же становится очевидным, что порядок в мире есть только следствие великаго плана, и что, с другой стороны, человек предрасположен к постижению этого порядка, как бы заранее нося в своих недрах смутный его образ, в ожидании пока опыт оживит неясныя его черты и еще неопределенный отпечаток, то может ли, после всего этого, наш ум отказать себе в столь естественной индукции, по которой он относит к одной и той же первопричине и этот повсюдный план в природе, и предчувствие этого плана, предначертанное в идеальных понятиях нашего, ума»? |
| Клюнийские реформистские идеи продолжали развивать схоластик Ансельм Кентерберийский (1033-1109) и впавший в мистику Бернар Клервоский (1091-1153). Бернар был настоятелем цистерцианского аббатства в Клерво. Аббатство начало борьбу с проявлениями рационализма, в первую очередь с Пьером Абеляром (1079-1142). Представители идей церковного реформистского движения провозглашали примат церкви над государством, проводили в жизнь примат теологии над светскими науками. Примирению со светской властью способствовало и то, что в соответствии с каноническим правом были разработаны условия разделения церковных должностей и принадлежавших королю церковных благ. Церковники называли полученные от короля блага регалиями. Папа из-за отсутствия должного политического опыта полагал, что епископы в интересах церковной инвеституры способны отказаться от своих регалий. Лучше знавший своих епископов Генрих V в тайном договоре, заключенном в феврале 1111 года в Сутри, естественно, пошел на сделку и в обмен на регалии отказался от права на инвеституру. Договоренность должна была быть скреплена отставкой антипапы и торжественной коронацией императора. Однако коронации императора не произошло. Когда в церкви папа огласил предварительное соглашение о возвращении регалий, среди епископов вспыхнуло такое возмущение, что папа вынужден был отступить. Разумеется, тогда и король не пожелал отказаться от инвеституры. Чтобы навязать духовенству свою волю, Генрих прибегнул к насилию. Он велел схватить папу и весь его двор. Двухмесячное заключение сломило сопротивление папы, и он в соответствии с соглашением, подписанным в Понте Маммоло 11 апреля 1111 года, отказался от инвеституры. Полный отказ от григорианских устремлений натолкнулся на сопротивление григорианской партии. Существовала также сильная оппозиция во Франции и Бургундии: на соборе во Вьенне папу Пасхалия заклеймили еретиком из-за его отступления. Под давлением со всех сторон папа не мог поступить иначе как взять обратно привилегию, предоставленную им в 1116 году императору. |
|
|
