| Но эта женщина, которая, казалось, даже не дышала, была повергнута ниц, заняла наконец подобающее ей место. Все пришло в порядок. Он с гордостью думал, что у кого-нибудь другого счастье всей жизни рухнуло бы от такого удара, который обрушился на него, Бернара Дескейру, а он вот сумел выправить положение. Каждый человек может ошибиться, да, относительно Терезы, можно сказать, ошибались решительно все, даже г-жа де ла Трав, обычно очень быстро и верно выносившая суждения о своих знакомых. И все дело в том, что теперь не придают особого значения принципам и не замечают, насколько опасно то воспитание, какое получила Тереза. Конечно, она — чудовище, но что бы там о ней ни говорили, а если б она верила в Бога... страх — первая ступень к благоразумию. Так полагал Бернар. А еще он думал, что весь город жаждет насладиться зрелищем позора их семьи, но как же обыватели будут разочарованы, видя каждое воскресенье за мессой дружную супружескую чету. Право, хоть бы поскорее настало воскресенье, хочется посмотреть на эти физиономии... А справедливая кара, кстати сказать, от этого ничего не потеряет. Он взял со стола лампу и держал ее в высоко поднятой руке, свет падал на склоненную голову Терезы. — Вы еще не идете к себе в спальню? Тереза, казалось, не слышала. Он вышел, оставив ее в темноте. На нижней ступени лестницы сидела, скорчившись, тетя Клара. Видя, что она с беспокойством смотрит на него, Бернар заставил себя улыбнуться и, взяв ее под локоть, помог ей подняться. Но она упиралась, словно старая собака, не желающая отходить от постели умирающего хозяина. Бернар поставил лампу на каменный пол и крикнул тете Кларе в ухо, что Тереза уже чувствует себя гораздо лучше, но ей хочется побыть несколько минут одной. — Вы же знаете ее причуды. Да, старуха знала ее причуды, на свое несчастье, она не раз входила к племяннице как раз в то время, когда той хотелось побыть одной; зачастую стоило тете Кларе приотворить дверь, и она уже чувствовала себя непрошеной гостьей. Она с трудом поднялась и, опираясь на руку Бернара, добралась до своей комнаты, расположенной над большой гостиной. |
| Мне казалось, что Жану хочется поскорее остаться одному и без помехи отдаться своим мыслям. Я напомнила ему, что мы еще не поговорили об Анне. «Мы не свободны в выборе тем для разговоров, да и для размышлений тоже, или же тогда надо согласиться с мистиками и следовать их правилам... — величественно сказал он. — Такие люди, как мы, всегда плывут по течению, идут по линии наименьшего сопротивления». Словом, он все сводил к тому, о чем читал в этот период в книгах. Мы решили встретиться еще раз, чтобы обсудить, как вести себя с Анной. Он говорил рассеянно и вдруг, не ответив на вопрос, заданный мной, наклонился и с каким-то детским торжеством показал мне белый гриб, понюхал его, потом приложил шляпку к губам». VII Бернар поджидал Терезу на крыльце. «У меня ничего не нашли! Ничего! — закричал он, завидев в сумраке ее фигуру. — Представь себе, у меня, при моем-то сложении, оказывается, малокровие. Невероятно, но факт! Внешность обманчива. Начну теперь курс лечения... Буду принимать капли Фаулера — в них есть мышьяк. Очень важно, чтоб у меня снова появился аппетит...» Тереза помнила, что вначале она даже не почувствовала раздражения: все, исходившее от Бернара, меньше, чем обычно, раздражало ее (как будто все его слова и возгласы доносились откуда-то издалека). Она его не слышала, теперь она душой и телом устремилась в другой мир, где живут жадные существа, где каждый хочет одного — познавать, постигать — и, как твердил Жан с видом глубокого удовлетворения, жаждет «стать самим собой». Когда за столом она заговорила о своей встрече с ним, Бернар крикнул: «Отчего ты мне сразу не сказала? Странная ты все-таки особа! Ну как? О чем вы договорились?» Тереза тотчас же придумала план, который и в самом деле они потом осуществили: Жан Азеведо напишет Анне письмо, в котором в очень мягких выражениях лишит ее всякой надежды. Бернар презрительно засмеялся, когда Тереза сообщила, что этот молодой человек совсем и не домогается руки Анны. Какой-то Азеведо не мечтает жениться на мадемуазель де ла Трав! «Да ты что, с ума сошла? Просто-напросто он понял, что тут ничего не выйдет, а эти ловкачи не станут рисковать, когда заранее знают, что их карта будет бита. |
| В отцовском доме, когда после долгих трапез убирали со стола посуду и подавали спиртные напитки, Тереза зачастую оставалась в обществе мужчин и с интересом слушала их разговоры о фермах, о фермерах, о крепежном лесе, сосновой смоле и скипидаре. Ее увлекали цифры, подсчеты. Несомненно, ее соблазняла мысль сделаться хозяйкой таких больших сосновых лесов. «Впрочем, и он тоже влюбился в мои сосны». Но, может быть, в Терезе говорило более смутное чувство, которое она сейчас пытается определить: быть может, она искала в браке не столько материального могущества, богатства, сколько убежища. Что толкнуло ее на этот брак, как не чувство страха? Юная, но практичная девушка, с детства приученная к хозяйству, она поспешила войти в подобающий для нее круг, занять в нем раз и навсегда определенное место. Она хотела укрыться от какой-то невидимой опасности. Никогда она не казалась такой рассудительной, как в пору ее помолвки с Бернаром, она стремилась вступить в семейный клан, «устроиться», войти в добропорядочный мирок, спасти себя. В ту весну, когда их обручили, они ходили гулять по песчаной тропе, которая вела от Аржелуза к Вильмежа. На дубах еще держались засохшие листья, темными пятнами пачкавшие небесную лазурь, побуревший прошлогодний папоротник приникал к земле, а из нее уже пробивались штыки новых побегов ядовито-зеленого цвета. Бернар говорил: «Будьте осторожны, не бросайте сигарету, может случиться пожар — в ландах совсем не осталось воды». Тереза спрашивала: «А правда, что в папоротнике есть синильная кислота?» Бернар не знал, достаточно ли ее в папоротнике, чтобы отравиться. И ласково говорил: «Уж не хочется ли вам умереть?» Тереза смеялась. Он сказал, что ей надо быть проще. Терезе вспомнилось, как она закрыла глаза, а две большие руки сжали ее голову и низкий голос шепнул ей на ухо: «В этой головке, верно, есть еще и другие ложные мысли?» Она ответила: «Вы их изгоните, Бернар». Они с любопытством смотрели, как работают каменщики, которые делали пристройку к ферме Вильмежа. |
| Что же сам послушник? Обрел ли он вожделенный душевный покой? Всеми силами стремясь к этому, он с жаром принялся исполнять предписания устава и монастырские правила. Позже, когда для него настала пора воспоминаний, он даже утверждал, что попал в весьма небольшое число братьев, стремившихся к святости. Другое дело, что он, судя по всему, ограничился тем, что подвергал испытаниям одно лишь тело, полагая, что для достижения вечного блаженства этого достаточно. Если он и в самом деле питал такие надежды, это означает, что он сделал совершенно неверные выводы из литературы, которую читал, и из объяснений, которые получал от своего наставника. Одним из наиболее авторитетных авторов считался св. Бернар Клервоский, чьи проповеди , обращенные к монахам, входили в программу обучения послушников. Между тем, его тексты изобилуют предостережениями против обманчивого сознания собственной праведности. «Слишком часто, – удрученно восклицал великий аббат, – приходится встречать монахов, которые, приняв постриг и надев рясу, уже считают себя спасенными». Подчеркивая, что спасение души целиком зависит от милости Божьей, он далее говорил: «Несчастные ничтожества, в своем легкомыслии мы забываем, что блаженство досталось нам даром». На вопрос, довольно ли раскаяния, чтобы очиститься от греха и заслужить Божье прощение, Бернар отвечал так: «Если обращение затрагивает одно лишь тело, оно не стоит ничего. Оно есть лишь символ обращения, но никак не само обращение. Являя собой лишь видимость добродетели, оно не несет никакой пользы. Жалости достоин человек, живущий одними телесными ощущениями! Он полагает, что все вокруг него – добро, он не чувствует, что в душу к нему забрался червь, грызущий его изнутри. Он выстригает тонзуру, не меняет платья, соблюдает посты, в надлежащий час читает молитвы, но, как говорит Господь, «сердцем своим он далек от Меня». В другом месте Бернар в лаконичной, но весьма выразительной форме говорит о пользе конкретных дел: «Не умеющий любить не сможет возлюбить и Жениха Небесного, а деяния его, даже праведные, не могут без веры сделать праведным его сердце. Вера же мертва без милосердия». Итак, добрые дела живы верой, а вера жива милосердием. |
| Французская клизма - либерастам 22.01.2014 09:03:04 Исраэль Шамир Когда англичане хотят показать, что они хотели бы сделать (или уже сделали) с противником, они показывают один палец; французы – целую руку, по плечо. «Вот такую клизму засадим», подразумевают они. А иногда этот универсальный жест означает – во как вы нас достали. Называется он по-французски кенель, quenelle. Вообще-то кенель, или кнель – популярное блюдо, вроде пирожка, а французам кнель почему-то кажется похожим на клизму. Сейчас вся Франция бурлит из-за этой клизмы. Дьедонне и Анелка показывают клизму Жест этот бытовал во Франции издавна, но новую жизнь ему дал знаменитый скандальный современный комик и стендап-артист Дьедонне. Сын бретонской женщины и иммигранта из Камеруна, этот высокий черный француз играл в политическом кабаре, вполне спокойно и очень успешно, пока он не замахнулся на слишком сильного и опасного врага. Он зло подшутил над проектом еврейской колонизации Палестины. Сионисты жестко наехали на него. Он ответил жестче. Дальше – больше. Дьедонне стал подшучивать над самым святым, что есть на Западе, после однополых браков – над еврейскими страданиями. Не то, чтобы он отрицал еврейские страдания. Но евреи слишком тянут на себя одеяло мировых страданий, говорил он. Кто не страдал? Неужто черным рабам из Африки было легче, чем еврейским банкирам? И тут он столкнулся с жесткой системой идеологической индоктринации, выстроенной во Франции. О евреях можно говорить только с придыханием. У них есть иммунитет, утверждает Дьедонне. Пример тому – сверхпопулярный и влиятельный Бернар-Анри Леви. Главный идеолог Франции – и при правых (Саркози), и при левых (Олланд) – богач и красавец еврей в вечно расстегнутой до пупа белой шелковой рубашке Бернар-Анри Леви, обер-либераст, успешно толкавший Францию на войну против Сербии и Ливии, призывавший к бомбежкам Сирии. Настоящий дискурсмонгер (словечко Пелевина), во имя своей любви к Израилю он требовал войны с Ираком, сумел заставить Олланда затормозить договоренности с Ираном. Он – заклятый враг России и Путина («Россия – это колосс на глиняных ногах под властью отставного кагебешника Путина»), требует свободы Украины от проклятых москалей. А возражение Бернару-Анри сразу сводится к антисемитизму, Освенциму, короче – абажурам. |
| Отац Ткачов у Cpбuju Отац Ткачов, велики православни мисионар, аутор чланака, и тв Београд и народ и од 24. до 26. 2019. године. Током кратког боравка се два и то десет наслова у два кола издавачке Бернар. 24. увече у 19 часова отац говорити у крипти Храма светог Саве у Београду, у Храма и издавача. Долазак су потврдили српски свештеници и монаси, преводиоци, предавачи и просто дана 25. отац Ткачов служити свету у од београдских храмова, а у уторак увече Црквена општина у циклусу трибина и млади“ у сали Вишег тужилаштва у од 19 часова трибину са оцем оцем Шестаковим, сабратом московског манастира и уредником „Бернара“ Николом У среду 26. гости из у манастиру свету а затим посетити и манастир Истога дана оци из Москве се у Изабрана дела познатог руског свештеника и делатника, оца Ткачова, од православних беседника су у десет тематски Читаоци у могу да одговоре на многа савременог човека - из здравог, црквеног угла. Од Старог Завета до свакодневних тема централно место у делу припада свакако и Васкрслом Христу и што и аутентично преноси и на читаоце, па се зато не треба чудити што не само у и широм православног света отац од савремених аутора. текстови о Богу, човеку и свету, стварно су у мору научне и често живота лишене литературе. Оно што се у буци обичног дана, како каже отац тако искрено пренео на нас да несвесно од радости или туге пролити сузе. Трн у оку неолибералима, мелем за душу сваком истинском Српска читалачка публика могла да прати свакодневно чланке на Pravoslavie.ru . По аутора и су желели да саберу и осенче српски духовни простор, поред издавачке Бернар, саиздавачи су и далматинска СПЦ, „Ризница духовног блага“, Верско добротворно београдско карловачке, Црквена општина сремскокарловачка и Храма Пресвете Богородице из Наредна у сатрудништву са представницима других СПЦ. 18 июня 2019 г. скрыть способы оплаты Комментарии Подпишитесь на рассылку Православие.Ru Рассылка выходит два раза в неделю: Мы в соцсетях Подпишитесь на нашу рассылку |
| Вместо всего этого получилась реализация наработок представителей Франкфуртской школы — диктатура феминисток и ЛГБТ, требующих привилегий и не ограниченной законом вседозволенности на основе Стамбульской конвенции (см. « Эрдоган и Стамбульская конвенция: задушить феминизм и стать центром ислама »), ювенальная юстиция, фактически превращающая детей в государственную собственность, отрицание неприкосновенности частной собственности путем поддержки погромных акций леворадикального негритянского движения Black Lives Matter, идеологический контроль в науке, когда отрицают биологическую природу этноса, расы и пола, позитивная дискриминация, выраженная в квотах для различных меньшинств. Хуже того, в нынешнюю эпоху Турции вообще нечего делать в ЕС еще из-за продвижения в странах Евросоюза вегетарианства. Вопиющим проявлением этого является попытка запретить фермерам производить кошерное и халяльное мясо в Польше, что началось еще в 2012 году во времена премьерства Дональда Туска, выступавшего за вступление Турции в ЕС. То есть опять — таки, как это ни парадоксально, но мусульманская Турция в своё время могла бы стать частью Европы национальных государств в голлистском или тэтчеровском вариантах. О том, что Турции не место в современном ЕС, говорит и письмо 30 леволиберальных «интеллектуалов» « Сражайтесь за Европу — или вредители уничтожат её!» 25 января 2019 года. Автором этого манифеста был французский философ Бернар Анри Леви. Данное обращение было приурочено к выборам в Европейский парламент и по факту направлено против евроскептиков национал-консервативного толка. Чтобы убедиться в мракобесном содержании этого опуса, приведем цитату: « Вместо этого давайте воссоединимся с нашей „национальной душой“! Давайте заново откроем для себя нашу „потерянную идентичность“! Эту повестку дня разделяют популистские силы, омывающие континент. Неважно, что такие абстракции, как „душа“ и „идентичность“ часто существуют только в воображении демагогов». Хотят ли турки жить в одном объединении с мракобесами, отрицающими понятие «душа», «нация», «национальная культура» и «национальная идентичность»? Вероятно, нет, и это подтверждается всей историей турецкого народа. И не случайно очень важно обратить внимание на подписантов данного творения и их отношение к Турции. Среди них оказались турецкий писатель Орхан Памук и редактор польской оппозиционной «Газеты Выборчи» Адам Михник. Автор письма — Бернар Анри Леви известен как последовательный враг Турции, призывавший к защите сирийских курдов и созданию независимого Курдистана, а во время недавней Карабахской войны призвавший Францию и иные страны признать независимость Нагорного Карабаха. Памук известен как критик эрдогановской Партии справедливости и развития, о себе он сказал : |
| Парижский профессор словесных наук, Каро, в сочинении своем: Материализм, и наука 92 , поставив себе задачею доказать, что позитивизм не в праве отвергать метафизику, свидетельствует, что, с каждым днем, возрастает группа ученых, которые высоко ценят права философии, – группа, которую Каро называет школою экспериментальною, в-отличие от позитивной. «Явилась, пишет Каро (3), привычка думать и повторять, будто все ученые – позитивисты. Между тем, это заблуждение: – будто достаточно постояннаго, а тем более исключительнаго, употребления позитивнаго метода, чтобы быть позитивистом». В подтверждение своих слов, Каро берет книгу Клода Бернара: Введение к опытной медицине.– «Если есть сочинение, – пишет Каро, – которое, по тенденциям, по общему духу, по некоторым формулам, с перваго раза можно принять за произведение позитивной школы, то таково именно упомянутое сочинение Клода Бернара. По словам Клода Бернара, в каждом разряде наук, физических и естественных, нам предстоит изучать только явления, изследовать материальныя условия обнаружения этих условий и определять законы этих обнаружений. Этот принцип детерминизма применим, без ограничений, как в области явлений физико-химических, так и в области явлений жизненных. Сущность вещей, но словам Клода Бернара, должна всегда остаться неизвестною для нас; мы можем знать только отношения этих вещей, а не самыя вещи, и явления вещей вовсе не составляют обнаружения этой сокровенной сущности их, но только результаты отношений их между собою. Тем не менее он же говорит: дух наш, по природе, стремится наследовать сущность или причту вещей. Познание внутренней природы или, абсолютного, в самом простом явлении (7), потребовало бы от нас познания целой вселенной, потому что всякое явление во вселенной есть, очевидно, как бы отблеск, этой вселенной, в состав которой оно входит, как одна из ее частей. В живых телах еще труднее дойти до абсолютной (8) истины, так как это предполагало бы не только знание всего внешнего мира, но потребовало бы еще и совершеннейшего знания нашего организма, который сам по себе составляет малый мир в великой вселенной. Абсолютное знание ничего не допускало бы вне себя. Мы никогда не можем узнать ни духа, ни материи, и часто в том и другом случае приходим только к научным отрицаниям. Путем процессов положительной науки, мы, действительно, никогда не дойдем до познания внутренней основы вещей, ни до тайны их сущности, атома или монады, духа или материи, ни до источника и начала их, Бога или природы, диалектического движения идеи, или присущей молекуле причины движения. Таков принцип экспериментальной школы, у которой позитивизм заимствовал и свой метод, и свое имя. А Клод Бернар берется у Каро, как тип и представитель экспериментальной школы. Между тем Клод Бернар предоставляет огромное участие, в области науки, идеи a priori и, таким образом, допускает поворот к метафизическим понятиям. |
| Бернар потребовал, чтобы его перевезли в Аржелуз, рассчитывая, что его окончательно вылечит осенняя охота на вяхирей. Терезе пришлось тогда нелегко, — острый ревматизм приковал тетю Клару к постели, и все пало на молодую хозяйку: двое больных в доме, ребенок, не считая всяких хлопот и дел, лежавших на тете Кларе. Тереза с большой охотой старалась заменить ее в заботах о бедняках Аржелуза. Она обегала все фермы, заказала по рецептам лекарства для заболевших, как это делала тетя Клара, заплатила за них из своего кошелька. Ее не печалило, что ферма Вильмежа заперта. Она больше не думала о Жане Азеведо, да и ни о ком другом. Она шла одиноко через туннель в головокружительной темноте, она должна была идти, идти, не размышляя, как животное, чтобы выбраться из черного мрака удушливого дыма, вырваться на чистый воздух. Скорее! Скорее! В начале декабря болезнь с новой силой обрушилась на Бернара: как-то утром он проснулся, дрожа от озноба, а ноги у него онемели, ничего не чувствовали. Что же за этим последовало? Г-н де ла Трав вечером привез из Бордо врача для консультации; осмотрев больного, тот долго молчал. (Тереза держала в поднятой руке лампу, в жена Бальона вспоминала потом, что хозяйка была бледна как смерть.) На скудно освещенной лестничной площадке Педмэ, понизив голос, чтоб не услышала насторожившаяся Тереза, рассказал своему коллеге, что аптекарь Даркей показал ему два подделанных рецепта, подписанных, однако, им, доктором Педмэ; на одном рецепте чья-то преступная рука добавила: «Капли Фаулера», а на другом выписаны были довольно сильные дозы хлороформа, дигиталина и аконитина. Бальон принес в аптеку эти рецепты вместе со многими другими. Даркей встревожился, что отпустил ядовитые вещества, и на следующий день прибежал к Педмэ... Да Бернар знает обо всем этом не хуже самой Терезы. Его тотчас отправили в санитарной карете в Бордо, положили там в клинику, и с того дня ему стало лучше. Тереза осталась в Аржелузе одна, но, каким бы глубоким ни было ее одиночество, она слышала вокруг нараставший гул: забившийся в нору зверь чуял, что приближается стая псов. Она изнемогла, словно после неистового бега, словно бежала из последних сил и была совсем уже у цели, уже протянула руку, как вдруг ее швырнули на землю, и она упала как подкошенная. |
| «Но вы! В каждом вашем слове я чувствую, как вы изголодались, как вы алчете истины... Надо ли передавать Бернару в точности наши разговоры? Сущее безумие надеяться, что он в силах хоть что-нибудь понять тут! Пусть он все-таки знает, что я не сдалась без борьбы. Помню, я однажды возразила этому юноше, что он приукрашает ловкими фразами самое гнусное приятие нравственного падения. Я даже призвала на помощь нравоучительное чтение, которое нам предлагалось в лицее. «Быть самим собою? — повторила я. — Но это возможно лишь в той мере, в какой мы сами создаем свою жизнь». (Не стоит развивать эту мысль, хотя для Бернара, пожалуй, и следовало бы ее развить.) Жан Азеведо утверждал, что нет ужаснее падения, чем отречься от самого себя. Он заявлял, что не найдется ни одного героя, ни одного святого, которому не случалось бы, да еще не раз, напрягать всю волю, чтобы преодолеть свою натуру. «Надо превзойти самого себя, чтобы обрести Бога», — твердил он. И еще он говорил: «Принять себя — это обязывает лучших из нас бороться с собою, но открыто, в честном сражении, без хитрых уловок. И нередко случается, что эти освободившиеся рабы добровольно связывают себя узами самой стеснительной религии». Не надо спорить с Бернаром, насколько обоснованна такая мораль, надо даже согласиться с ним, что все это — жалкие софизмы, но пусть он поймет, пусть попытается понять, как увлекательны были эти речи для женщины моего склада и что я испытывала по вечерам в нашей столовой в Аржелузе. Рядом, в кухне, Бернар снимал охотничьи сапоги, рассказывал на местном диалекте, удачна ли была охота и какую добычу он принес. Пойманные вяхири трепыхались в мешке, брошенном на стол, вздували его; Бернар ел не спеша, радуясь, что аппетит вернулся к нему, потом он с любовью отсчитывал капли Фаулера. «Это здоровье», — твердил он. В камине пылали дрова, и за десертом Бернару нужно было только повернуть свое кресло, чтобы протянуть к огню ноги в домашних войлочных туфлях. В руках он держал «Птит жиронд», но глаза у него слипались. |
|
|
