| поддержать организованный ОГПУ ВВЦС привел к тому, что предъявленное 21 янв. 1926 г. местоблюстителю обвинение по ст. 68 УК РСФСР («укрывательство и пособничество, не связанные с непосредственным совершением контрреволюционных преступлений») было переквалифицировано 10 апр. 1926 г. на обвинение по ст. 62 («действие, направленное на свержение завоеванной пролетарской революцией власти рабоче-крестьянских Советов и существующего на основании Конституции РСФСР Рабоче-Крестьянского Правительства», наказание - вплоть до высшей меры). П. опротестовал это обвинение и заявил ОГПУ, что его «отношения к Советской власти всегда были добросовестными и безупречными» (Кифа. 2012. С. 756). После неудачи с ВВЦС ОГПУ попыталось спровоцировать др. разделение в РПЦ, используя для этого возвращение из сибир. ссылки Ярославского митр. Агафангела (Преображенского). 18 апр. 1926 г., после переговоров с Тучковым, митр. Агафангел выпустил послание к РПЦ, которым без согласования с П. или митр. Сергием объявил себя патриаршим местоблюстителем. 30 апр. митр. Сергий отказался передавать митр. Агафангелу полномочия по управлению РПЦ, ссылаясь при этом на П., к-рый «принял власть законным путем и, следовательно, может быть ее лишен только на законном основании, т. е. или в случае добровольного отказа, или по суду архиереев» (Акты свт. Тихона. С. 458). 13 мая митр. Сергий и митр. Агафангел смогли встретиться в Москве в помещении ОГПУ и в присутствии Тучкова достигли соглашения, согласно к-рому первый передаст второму церковную власть по окончании дела П., если оно закончится его осуждением. 16 мая митр. Сергий, вернувшись в Н. Новгород, написал митр. Агафангелу письмо, в к-ром предложил ему в случае осуждения П. гражданским судом взять на себя инициативу по его преданию суду церковному и только после этого предъявлять свои права, «как старейшего», на должность заместителя местоблюстителя. 5 мая 1926 г. в ОГПУ было составлено пространное обвинительное заключение по следственному делу П. и еще 29 чел., привлеченных вместе с ним. |
| Закрыть Одесса в дни 220-летия 07.09.2014 406 Время на чтение 5 минут Молебен в Одесском кафедральном Спасо-Преображенском соборе 2-го сентября Прошедшая неделя в Одессе была насыщена мероприятиями, посвященными 220-летию города. Многие считают Одессу беззаботно-веселым курортным городом, столицей юмора, населенным людьми, предпочитающими не брать дурное в голову, избегающих всяческих проблем, аполитичными интернационалистами. Вот и нынешние власти изо всех сил стараются поддержать такой легкомысленный имидж города в противовес другим регионам Украины . Мол, смотрите и учитесь, как нужно жить даже в условиях кризиса государственности и гражданской войны. Не отошли от привычных штампов и власти предержащие. Мэр города Г. Труханов в своем поздравлении назвал Одессу мамой, а председатель Верховной рады А. Турчинов - жемчужиной. Оригинальнее всех, видимо, оказался Савик Шустер, написавший на своей страничке в социальной сети поздравление-шутку на остро политическую тему: «Украинский фашизм - это когда по еврейской Одессе идут две девочки в вышиванках и говорят по-русски». Популярный флюгер отстал от жизни - Одесса еще в начале 90-х перестала быть еврейской, когда с независимой Украины сбежали практически последние коренные одесские евреи. Их социальную нишу заняли выходцы из украиноязычных регионов. Пожалуй, только митрополит Агафангел увидел всю трагичность сложившейся ситуации и не посчитал возможным пребывать в иллюзиях благоденстия. «Одесситы - это особая общность людей, людей с широким сердцем и щедрой душой. И ныне в тревожный для страны период мы видим, что одесситы гостеприимно приняли множество беженцев с Донбасса и чем могли, помогли им», - сказал владыка в своем слове после торжественного молебна в честь 220-летия Одессы, состоявшемся в Спасо-Преображенском кафедральном соборе. И отметил: «Несколько месяцев мы усердно молимся, чтобы Бог помиловал всех нас, вразумил политиков, чтобы прекратилась братоубийственная война на востоке нашей страны, чтобы воцарились мир и согласие. И мы верим, что Господь благословит всех миротворцев, укротит ненависть, умягчит злые сердца и в нашей стране будет мир». |
| (Соловьёв Алексей Федорович; 8.02.1812, с. Ильинское Шуйского у. Владимирской губ.- 8.03.1876, г. Житомир), архиеп. Волынский и Житомирский. Род. в семье священника. По окончании в 1832 г. Владимирской ДС поступил в МДА, к-рую окончил в 1836 г. со степенью магистра богословия. 23 июня 1835 г. принял монашеский постриг, 20 июня 1836 г. рукоположен в сан иеромонаха, в 1841 г. назначен соборным иеромонахом Троице-Сергиевой лавры . С 20 авг. 1836 г. преподаватель Свящ. Писания в МДА, с 8 окт. 1838 г. библиотекарь. В 1841 г. А. обратился к 3 митрополитам, членам Святейшего Синода, с анонимным доносом на законоучителя, проф. СПбДА прот. Г. П. Павского , к-рого обвинил в том, что его литографированный перевод Библии, выполненный для классных занятий со студентами, отличается «умолчанием имени Иисуса Христа в пророчествах» и потому представляет собой «злоречие древнего змия», после чего Г. Павский был привлечен к ответу. 28 февр. 1842 г. А. был назначен инспектором МДА, преподавателем нравственного богословия, 21 сент. 1842 г.- ректором Харьковской ДС и настоятелем харьковского Куряжского Преображенского мон-ря с возведением 22 окт. того же года в сан архимандрита. 21 сент. 1845 г. переведен на должность ректора Костромской ДС, настоятеля Богоявленско-Анастасиина костромского мон-ря , а 20 янв. 1854 г.- ректора КазДА. В Казани в 1855 г. А. начал издавать ж. «Православный собеседник» . 31 марта 1857 г. А. хиротонисан во епископа Ревельского, викария С.-Петербургской епархии. С 6 февр. 1860 г. епископ Вятский и Слободской. В Вятке стал инициатором издания ЕВ, основал уч-ще для девиц духовного звания, епархиальную б-ку. В Вятскую ДС пожертвовал книги личной б-ки, в т. ч. многотомную «Патрологию» Ж. Миня . 17 июля 1866 г. был назначен на Волынскую и Житомирскую кафедру, 31 марта 1868 г. возведен в сан архиепископа. В Житомире издавал Волынские ЕВ, устроил ремесленное уч-ще в Почаевской лавре и общежитие при семинарии. А. был противником синодальной системы церковного управления, отстаивал неограниченность власти архиерея над подчиненным духовенством, высказывался против обер-прокуратуры, критиковал проект реформы церковного суда , инициатором к-рой был обер-прокурор гр. Д. А. Толстой . Получил выговор Святейшего Синода за критические статьи в Волынских ЕВ по поводу антиканоничности реформ. Знаток канонического права, древних и новых языков, особенно древнеевр., естественных наук и музыки. Изданы его перевод с древнеевр. Книги Иова с подстрочными примечаниями (Вятка, 1861), перевод с греч. Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова (СПб., 1860). Однако значительная часть сочинений А. (напр., «Проект о миссионерском отделении при Казанской ДС») осталась неопубликованной. |
| В 1923 году Татьяна повезла передачи нуждающимся заключённым в тюрьму в город Иркутск. Здесь её арестовали, предъявив обвинение в контрреволюционной деятельности, заключавшейся в благотворительности узникам. Здесь ей впервые самой пришлось познакомиться с тяжкой неволей, услышать в своей душе ту сложную гамму переживаний, когда вчера ещё вольный человек становится ограниченным почти во всех своих действиях. Это переживание было сродни смерти, когда спелёнутая душа лишена свободы и, скованная силой внешней власти, уже не может по-земному заявить себя. Но она по-прежнему может любить, и в страдании эта любовь становится ещё сильнее. Татьяне было всего двадцать лет, когда её окружил плен стен тюремных, решётки железные, но она переживала свою неволю с задором молодости, у которой ещё много сил, чтобы легко смотреть на все невзгоды. Но тюрьма недолго удерживала праведную девицу – через четыре месяца она была освобождена и сразу же стала помогать заключённым. В 1925 году ОГПУ снова арестовало Татьяну за помощь заключённым; на этот раз её освободили через семь дней. Освободившись, она по-прежнему продолжала помогать узникам. К этому времени она познакомилась со многими выдающимися архиереями и священниками Русской Православной Церкви, томившимися в тюрьмах Сибири. 6 мая 1925 года начальник секретного отделения ОГПУ допросил девушку о том, помогала ли она сосланному духовенству и кому именно, а также через кого она пересылала посылки в другие города, на что та ответила: “С 1920 года я оказывала материальную помощь ссыльному духовенству и вообще ссыльным, находящимся в Александровском централе, иркутской тюрьме и томской и в Нарымском крае. Средства мной собирались по церквям и городу как в денежной форме, так и вещами и продуктами. Деньги и вещи посылались мной по почте и с попутчиками, то есть с оказией. С попутчиком отправляла в Нарымскую ссылку посылку весом около двух пудов на имя епископа Варсонофия (Вихвелина). Фамилию попутчика я не знаю. Перед Рождеством мною ещё была послана посылка на то же имя, фамилию попутчика тоже не знаю. В Александровском централе я оказывала помощь священникам, в иркутской тюрьме епископу Виктору (Богоявленскому), в Нарымской ссылке священникам Попову и Копылову, епископам Евфимию (Лапину), Антонию (Быстрову), Иоанникию (Сперанскому), Агафангелу (Преображенскому) и заключённому духовенству, находящемуся в томских домах заключения, и мирянам”. – “Кого вы знаете из лиц, производивших помимо вас сборы на заключённых и ссыльных?” – “Лиц, производивших помимо меня сборы, не знаю”. |
| Освящение состоялось 5 июля 1886 года. 25 января 1893 года в Покровском приходе открывается церковно-приходская школа, в которой обучались 12 мальчиков и 3 девочки. Обучение проходило в просторном двухэтажном здании, где помимо трех больших классных комнат, вмещавших до 125 учеников, находилась и квартира священнослужителя Ивана Гавриловича Грифцева. Здание в 1902 году было заново отремонтировано. Школа существовала до 1918 года и была закрыта в первые годы Советской власти, согласно декрету " Об отделении церкви от государства и школы от церкви " (23.01.1918 г.), а помещение экспроприировано. В 1895 году окончен производившийся с апреля 1894 года капитальный ремонт храма по утвержденному проекту, выполненному епархиальным архитектором Б. Цинке при участии тюменского городского архитектора А. Пермякова. Проект был утвержден епархиальным начальством и Тобольским Губернским Правлением с преобладанием элементов русско-византийского стиля. Перестроены главный купол и колокольня, перед входом устроена небольшая каменная паперть без навеса. В главном приделе установлен новый иконостас в стиле эпохи Возрождения (Ренессанса); обновлен каменный пол и украшены живописью стены. В главном храме сделаны три арки: на западной стороне - во всю ширину его на высоте 1 сажень 2 аршина, а также устроены широкие хоры, окруженные деревянными перилами. В подвале помещен калорифер. В этом же году 12 ноября состоялось освящение Покровского обновленного храма, переименованного в Пророко-Ильинский, согласно первоначальному его наименованию. Само освящение происходило с большим размахом. Еще накануне вечером храм был освещен множеством электрических огней (более 2,5 тысяч лампочек, размещавшихся на колокольне, куполе и у входа в храм). Этим чудным освещением и внутренним благолепием попечитель храма Иван Иванович Игнатов и другие жертвователи создали всем участвовавшим в торжестве по случаю освящения придельного храма большую радость. Даже архипастырем Агафангелом (Преображенским) было отмечено, что Ильинский храм своей внутренней отделкой напоминает некоторые столичные. |
| тысяч бывш. российских военнопленных. Когда возникли трудности с их проживанием из-за недостатка средств и отсутствия персонала, иером. Питирим получил у тур. властей разрешение привезти с Афона монахов, чтобы они смогли оказать помощь рус. солдатам. В нач. янв. 1919 г. он в последний раз побывал на Афоне. Братия Свято-Андреевского скита уговаривала его остаться и больше не возвращаться в Россию. Но как позднее П. писал в автобиографии, «на мне были ответственные дела - подворья в Константинополе и главное поручение от Святейшего Патриарха». Передав к-польские подворья и попечение о военнопленных представителям афонских монастырей, в сер. февр. 1919 г. иером. Питирим прибыл в Одессу, затем отправился в Москву, доставив грамоту К-польского патриарха лично патриарху Тихону. По благословению патриарха настоятель Донского мон-ря архиеп. бывш. Херсонский и Одесский Назарий (Кириллов ; впосл. митрополит) возвел иером. Питирима в сан архимандрита. Через нек-рое время архим. Питирим вернулся в Одессу. К 1920 г. все имущество афонских обителей в России было национализировано, однако храмы подворий оставались действующими. На одесском Андреевском подворье проживавшие там 60 насельников практически не имели средств к существованию, и тогда архим. Питирим добился выделения земли в 50 верстах от Одессы, у села Кузьменко, близ станции Еремеевка, для монашеской «Курто-Андреевской артели по совместной обработке земли», что серьезно облегчило существование подворья. Летом 1922 г. архим. Питирим решительно выступил против обновленчества . В авг. того же года, получив послание патриаршего заместителя митр. священноисп. Агафангела (Преображенского), предупреждавшего от общения с обновленческим Высшим церковным управлением (ВЦУ), немедленно обнародовал это послание и прекратил поминовение признавшего обновленцев управляющего Одесской и Херсонской епархией Тираспольского еп. Алексия (Баженова). За противодействие обновленцам архим. Питирим 25 окт. 1922 г. был арестован ГПУ, но через 17 дней освобожден, т. |
| Поддержал «Декларацию» 1927 г. митр. Сергия. 30 мая 1928 г. в качестве члена Временного Священного Синода при Заместителе Патриаршего Местоблюстителя подписал постановление о преодолении административного разрыва с высшей церковной властью Ярославского митр. священноисп. Агафангела (Преображенского) и группы возглавляемых им епископов. 29 нояб. 1928 г. назначен архиепископом Феодосийским, викарием и, видимо, временным управляющим Крымской епархией. С янв. 1929 г. жил в Феодосии. 25 июня 1930 г. Д. был назначен архиепископом Иркутским. Сумел частично восстановить в епархии церковную жизнь, сильно пострадавшую от гонений в предшествовавшие годы, при нек-рых храмах Иркутска были созданы правосл. сестричества, организован сбор помощи ссыльному духовенству. В февр. 1933 г. арестован вместе с 11 иркутскими священнослужителями по обвинению в «организованной контрреволюционной деятельности среди верующих масс». 16 июня в связи с арестом освобожден от управления епархией и уволен на покой. 22 авг. особое совещание при Коллегии ОГПУ, рассмотрев составленное в Постоянном представительстве ОГПУ в Восточно-Сибирском крае следственное дело, вынесло решение об освобождении Д. и др. арестованных, зачтя им в наказание предварительное заключение. По некоторым данным, в сент. был назначен на Минусинскую кафедру, но в должность, очевидно, не вступил, т. к. до дек. того же года проживал в Иркутске. С янв. 1934 г. архиепископ Ачинский, с мая того же года архиепископ Уфимский. Оставил о себе память как добрый, отзывчивый, бесхитростный человек и заботливый архипастырь. В янв. 1936 г. назначен архиепископом Ростовским и Азовским. Посетив предварительно в Москве митр. Сергия, прибыл в епархию и поселился у сестры в пос. Батайск. Однако органы местной власти отказали Д. в прописке, и он был вынужден выехать в Москву к митр. Сергию за новым назначением. 26 февр. во время проводов в Ростове-на-Дону сообщил присутствовавшим о причинах своего отъезда из епархии и призвал отстаивать права верующих в установленном законом порядке. Вернувшись в Ростов-на-Дону, 15 марта 1936 г. был арестован органами УНКВД Азово-Черноморского края по обвинению в «активной контрреволюционной агитации и пропаганде». 16 июля того же года Специальной судебной коллегией Азово-Черноморского краевого суда приговорен к 3 годам заключения. Отбывал срок в тюрьме г. Новочеркасска, с марта 1937 г.- в лагере для инвалидов под Томском. |
| В некоторых случаях, как например, при изучении жизни священномученика Онуфрия, документов, свидетельствовавших о его служении дореволюционном до последних месяцев его жизни, сохранилось значительное число. Но и в этом случае его жизнь пришлось детально исследовать. Во второй половине восьмидесятых годов я встречался в Харькове с живыми еще тогда свидетелями церковного служения епископа Онуфрия, побывал в доме, в котором он жил в двадцатых годах и где еще жили люди знавшие его. Они помогли рассмотреть сложности его положения в Харькове и те противоречия во взглядах с общественной средой, которые отмечал сам владыка, говоря о непонимании мотивов его поступков харьковской интеллигенцией. Люди, знавшие его лично и продолжавшие жить в условиях советской действительности, воспринимали события двадцатых годов и личность служившего в их городе исповедника вполне адекватно. Чтобы понять исповеднический подвиг архиепископа Онуфрия, его церковную позицию было изучено его судебно-следственное дело 1926 года, которое велось в Харькове и в котором освещался драматичный эпизод церковной истории ХХ столетия – попытка занятия поста Местоблюстителя митрополитом Ярославским Агафангелом (Преображенским); дело 1935 года, которое велось в Курске; и дело 1937–1938-х годов, которое велось сначала в концлагере на Дальнем Востоке, а затем в благовещенской тюрьме и по которому архиепископ Онуфрий был приговорен к расстрелу и расстрелян. Изучение житий новомучеников дает нам возможность соприкоснуться с историей страны на уровне конкретных фактов и локальных исторических процессов. Оно дает нам представление о переживаниях и внутреннем мире людей из различных социальных слоев, возможность получить знание о человеке эпохи умеренно отдаленной от нас, не столь далекой, как древняя Русь, когда многие реалии социальной и политической жизни страны не могут сейчас быть восприняты адекватно без специальных исследований, и в тоже время мы не являемся современниками этих событий и, следовательно, получаем добротный материал для сравнительного анализа и научных выводов – и в частности о том, в какую сторону и насколько продвинулось современное общество. |
| Приводим, также суждение об этом послании Его Святейшества (точнее: о вопросе об отношении к гражданской власти, затрагиваемом в нем), высказанное его бывшим когда-то викарием по Виленской и Литовской епархии, оставшимся после революции в зарубежье. Он говорит по этому поводу: «...Что касается отношения к советской власти, то сущность его была выражена ещё митрополитом Агафангелом [Преображенским] в своём, как Заместителя Патриарха, послании, – это признание её, как уже власти установившейся: «Повинуйтесь с доброй совестью, просвещённою Христовым светом, государственной власти, несите в духе мира и любви Свои гражданские обязанности, памятуя завет Христов: воздадите кесарево кесарю и Божие Богови». Тот же взгляд в отношении советской власти созрел в душе Патриарха во время его темничного заключения. «Отныне я определенно заявляю всем тем [кто будет пытаться восстановить его против советской власти], что их усердие будет совершенно напрасным и бесплодным, ибо я решительно осуждаю всякое посягательство на советскую власть, откуда бы оно ни исходило», писал он в своём послании уже на свободе (15/28 июня 1923 г.)... Нельзя согласиться с общераспространённым в эмиграции мнением, что это послание написано не самим Патриархом, а, заранее заготовленное большевисткою властию, только подписано им, как вынужденная уступка тому условию, под которым он мог получить свободу, крайне необходимую, по личному сознанию его, для Церкви. ...Психологически это мнение трудно и, прямо скажу, едва ли допустимо. Я не стою за формулировку этого послания, но говорю о сущности его, о признании Патриархом Тихоном советской власти; мне думается, что он сделал это не под внешним только насилием, в душе оставаясь против власти, но придя к тому свободно в своих первосвятительских совести и разуме. Иное мнение – это точка зрения чисто мирская, подсказываемая политическим чувством, для которого закон христианской жизни: «Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его, и все это [остальное] приложится вам» ( Мф. 6:33 ) не имеет правосущественного [первосущественного? – Сост.] центрально-основного значения; для него этот закон, пожалуй, приемлем только в обратной перестановке двух его существенных предметов. |
| Благодарю Вас за копию письма дедушки 216 . Оно меня очень порадовало и утешило. С Вашим анализом и пониманием его содержания не могу и я не согласиться. Если раньше в двух открытках он некоторыми выражениями давал невольные поводы говорить о нем, что он не совсем разделял тогда нашей точки зрения на церковные события, но теперь после этого письма и известной его просьбы: «успокойте моего Митрофана», – приятно убеждаешься, что он наш и с нами. Он знал нашу настроенность и направление и если умолял Господа о сохранении нас в правой вере, то, значит, не только сам был в таковой же настроенности, но ещё горел молитвенным желанием, чтобы все мы пребывали в ней, как угодной Богу. Иначе он, действительно, просил бы не о хранении нас в правой вере, какую мы имеем, а о вразумлении нас. И не одними только словами молитвы желал укрепления нам в нашем настроении, но и самым делом жития своего в уединённом пустынном месте после испытаний. Какие же могут быть ещё другие разговоры вокруг его имени и какие основания у отошедших заявлять, что “совесть их спокойна, так как они идут по стопам нашего любимого?” Неужели же это имело место в обращении к верующим? Ведь для этого нужно иметь самые наияснейшие и наитвердейшие совершенно бесспорные основания. А где они? Если нет таковых, то это заявление есть поклёп обиднейший и тяжко грешный, рассчитанный на то, чтобы его авторитетом склонить верующих и прикрыть им свой грех, якобы послушанием «любимому». Здесь уже, выходит, не принцип имеет доминирующее значение, а персона и следование за ней без особых рассуждений. Так в Церкви быть не должно. Мне в высшей степени приятно, отрадно и утешительно, конечно, убедиться в том, что он наш и с нами: но, если бы, паче чаяния, он был бы иного настроения и направления, то следовать за ним «спокойно» нельзя, как бы ни был велик авторитет его персоны. Принцип Истины Святой должен всегда стоять выше и дороже всего. Да упокоит Господь его душу в селениях праведных. Мы должны горячо молиться о нем, как послужившем до конца нашему спасению своими скорбями, испытаниями, молитвами и смертью в пустынном месте. Удивительное дело; в своей обычной молитве о нем за три-четыре месяца приблизительно до его смерти, я почувствовал какую-то особую лёгкость при возношении его имени и все это время так было легко и сладко молиться за него... Это обстоятельство, мне, оторванному от всего и ничего не знающему о происходившем тогда, подсказало, что он – наш и с нами. Это было какое-то дивное внутреннее знамение. А последующее известие (просьба об успокоении Митрофана и так называемые предсмертные письма, дошедшие до меня через три месяца после его смерти) с несомненностью уже внешним образом подтвердили это. Я, по крайней мере, так думаю и не знаю, можно ли ещё думать иначе? |
|
|
