| Аудитория философская и другие заняли и до построения в 1839 г. нового аудиторного корпуса занимали места прежних соответствующих классов семинарии, именно переднюю юго-восточную сторону нижнего этажа «чертогов»‚ т. е.. где теперь помещается студенческая библиотека. Остальное помещение нижнего этажа, занятое теперь студенческими спальнями, получило и до конца прошлого столетия сохраняло то же назначение, что и при Платоне в семинарии, именно служить жилыми комнатами для учащихся. Митрополит Платон много положил заботы на приспособление нижнего этажа чертогов под возможно-большее количество комнат и студентов. Часть студентов поместилась в особом помещении, специально взятом митрополитом Платоном у Лавры для семинаристов, именно в монастырских келлиях около каличьей башни 11 . Место, где теперь помещается инспекторский корпус, было взято для семинарии у Лавры, вместе с находившимся там до 1816 года келарским корпусом, митрополитом Платоном в 1775 г. для помещения ректора и префекта. До 1883 года Академия пользовалась доставшимися ей от платоновской семинарии деревянными зданиями больницы и бани, стоявшими на том же самом месте, на котором стоят нынешние здания; вместе с больницей Академия унаследовала от времен Платона лекаря (титул. советник Степан Григорьевич Витовский‚ † 1827 г.) и аптеку, на которой была надпись, сделанная митрополитом Платоном: «врачу, исцелися сам»; надпись эту сделал Платон в напоминание одному лекарю пьяному, но умному, и Академия ее сохранила 12 . Теперешний сад с цветником пред лицевой стороной аудиторного и ректорского корпусов и растительность пред тыловой его стороной являются отдаленным напоминанием тех садов, о разведении которых здесь митрополит Платон прилагал трогательную заботу, и которые окружали академические корпуса в первые годы существования Академии. Возникновение первого сада относится еще ко времени Петра Великого и обязано труду тогдашнего настоятеля Лавры архимандрита Тихона Писарева, по имени которого и самый сад стал называться писаревским. |
| Или тут был родник, или труба из Белого пруда» (замонастырского, находящегося за гостиницей) 265 . Вскоре по основании Академии, именно в 1816 году, в писаревском саду произведена совершенная перемена, о чем в одной современной академической бумаге сказано: «На правой стороне со всходу от святых ворот подле дворца сад регулярной, принадлежавший лаврской Семинарии, который был сделан из разных проспектов и обнесен снаружи каменною стеною с решеткой и столбами, срублен и в средине оного пруд завален» 266 . Митрополит Филарет предполагал после, что сырость в Успенском соборе лавры произошла именно от того, что пруд Писаревский был засыпан; он говорит: «в Успенском соборе, когда я был еще в Семинарии лаврской, замечал я только холод, а не сырость, тогда как мы с первого дня маия ходили в оный к богослужению. Сим усиливается мое подозрение, не испорчен ли грунт лавры тем, что засыпан пруд Писаревского сада, который был близко к Успенскому собору. Это тем неприятнее мне, что, помнится, и я подавал мысль бывшему начальству Академии засыпать пруд при построении дома, ибо пруд был неблаговиден» 267 . Митрополит разумеет здесь время, когда он в 1815 г. был в первый раз ревизором Академии и когда строили так называемый инспекторский корпус. Сад академический в том виде, в каком он находится в настоящее время, вновь распланирован, насажден и устроен в 1843 г., при чем особенно трудился студент XIV курса А. О. Ключарев. Дорожка из белого камня от чертогов до колокольни и тротуар около чертогов устроены в 1821 году. 7) Замонастырский академический дом. Так как семейным наставникам Академии не дозволялось жить в стенах лавры, то Академия должна была озаботиться устройством для них помещения в посаде. Для сей цели, на другой же год по открытии Академии, в Ильинской улице у племянницы митрополита Платона Анны Алексеевны Нестеровой, куплен за 1800 руб. асс. одноэтажный деревянный дом, длиною на 20, шириною на 17 аршинах. Земли при доме было в ширину по улице 10 сажен и в длину 50 сажен, всего квадратных 500 сажен. |
| В заключение сказано, чтобы Академия уплатила архитектору Бове за труды посоставлению плана и сметы 1 000 руб., а строение производилось по Высочайшеутвержденным плану и смете. По получении сего митрополит приказал составить строительный комитет, в который вступили: казначей лавры, соборный иеромонах Анастасий, профессор Академии священник П. С. Делицын, эконом Академии иеромонах Илиодор и секретарь бакалавр И. Ф. Загорский 245 . В Петербургском плане строительный комитет и московский архитектор Бове нашли недостатки и представили митрополиту, что в нем нужно сделать некоторые изменения. Митрополит по этому поводу написал ректору Филарету: «Строительный комитет и Бове думают видеть ученические ошибки в плане, составленном профессором Академии художеств, не подозревая себя в ученическом непонимании плана. Хотя бы вспомнили об учтивости, чтобы возражать скромнее, и тем меньше обнаружить свое незнание, или неведение того, что под глазами, как например: вы говорите, что в смете нет подоконных лещадей, а в смете положено подоконники покрыть железом, что по опыту прочнее. И для чего проспали зиму и вошли представлением о переменах в плане, когда настало время исполнять? Спешу сказать вам, чтобы вы ничего не делали по своим мудрованиям, а по плану. Я могу согласиться только на немногое, например, на продолжение сообщительной галлереи до внутреннего корпуса и на чугунную лестницу, и о сем надобно представить комиссии дух. училищ. Вы забыли взять в соображение, что план рассматривался Государем Императором. Прошу не прогневаться, что я много молчал и вдруг много спорю 246 . Старый корпус-кишка сломан; из наставников пять человек кое-как размещены были в академических зданиях, а двое С. Т. Протопопов и А. И. Смеловский поселились в посаде и каждому из них назначено по 200 р. квартирного пособия в год. 247 А. В. Горского взял к себе на жительство ректор. Корпус окончен постройкой в 1839 г. и в верхнем этаже его открыты две аудитории: богословская и философская и одна в среднем для гражданской истории или для одного из новых языков. |
| Оставляя за собою эти отрадные виды, мы скоро спустились в глубокую лощину; втеснившись на её скучный путь, между поразительных горных высот, странствовали мы около двух часов, если не более. Изредка попадались нам бедные шалаши кочующих Арабов; в лощине этой два водоема, из которых один только имеет воду, но мутную, грязную и, конечно, не совсем здоровую, впрочем драгоценную для стад и для диких бедуинов. Надобно заметить, что Арабы не имеют постоянной оседлости, но, как наши разгульные цыгане, кочуют в своих таборах, развивая шалаши большей частью близ пути, особенно при водоемах. Жизнь их озабочена не более, как только несколькими ничтожными посевами пшена, сбором маслин, хищничеством и трубкой с длинным чубуком. Часто случается здесь видеть увечных нищих, у которых, может быть, ни куска хлеба за душой, но – трубка не выходит из рук. По мере приближения к Лавре нетерпение наше усиливалось. Мы шли легко и быстро, растянули в беспорядке наш семейный караван и далеко оставили за собой Лаврского провожатого с тяжелым верблюдом; впрочем, при виде угрюмых жилищ Бедуинских, сгрудились и, дождавшись самого провожатого, исподволь тихо приблизились к самой Лавре. Но едва показались мы из тесной лощины на пространстве равнины, как из одной горной скалы появился верховый Бедуин, и, прежде чем мы поравнялись с ним, провожатый наш тихо заметил, что это единственный разбойник здешней пустыни – Абделла. Дружески предложил Бедуин нашему провожатому своего вороного коня, и тот без слова принял предложение. Выражение лица Абделды не столько грозно, как дико, мрачно; его взгляд больше ветрен, украдчив; рост средний; корпус даже тощий... И этот жалкий дикарь так страшен!.. Синий плащ его небрежно был перекинут с плеча на плечо, и длинный нож торчал за поясом. До самой Лавры Абделла был угрюм и молчалив. Не доходя до Лавры Св. Саввы на полчаса пути, показывают на гладкой равнине Лаврское торжище, куда в древности стекались св. отшельники на продажу своих изделий, а влево отсюда находится Бедуинское кочевье, где имеет свой шалаш и Абделла. |
| После учинения предписанного испытания началось великое переселение воспитанников старых школ московской епархии. 4 Ноября в Вифанию препровождены были 50 студентов и учеников бывшей Московской Академии оказавшиеся по испытании достойными поступить в отделения богословское, философское и риторическое и изъявившие желание обучаться в Вифанской семинарии. На этот раз академикам Вифания не могла показаться приятным уединением. Малопоместительный семинарский корпус не мог вместить всего ученого юношества, собравшегося в пустынную Вифанию вкушать плоды нового образования. Вместе с академиками прибыли в Вифанскую семинарию лаврские семинаристы, которые после вакации проживали на квартирах в домах посадских обывателей, бедные из них на средства, отпускаемые Академией 14 и продолжали до 5 Ноября учиться по старому в незанятых новой Академией покоях 15 . В Вифанскую семинарию присланы были риторы закрытой Дмитровской семинарии свыше 20 человек. Вифанское семинарское начальство не знало где и как приютить многочисленных учеников дореформенных школ, а между тем прислано было распоряжение немедленно открыть учение в семинарии по новому уставу. 5 Ноября последовало торжественное открытие Вифанской семинарии. Новое семинарское Правление в порядке субординации, установленной реформою 1808 года, докладывало академическому, что Вифанская семинария открылась с приличной церемонией в присутствии членов и бакалавров. По открытии семинарии прежде всего семинарскому начальству предстояла трудная задача устроить быт многочисленных учеников, которые переполнили семинарский корпус, поместились в монастырской богадельне, в домах штатных монастырских служителей и даже крестьянских избах соседнего с семинарией села Глинкова. Вслед за открытием семинарии из нее удалены были ученики низших классов, предназначенные обучаться в новоучрежденных уездных училищах. Предположение об открытии училища в Лавре не осуществилось 16 . Грамматики и информаторы в холодное время длинною вереницей отправились из Лавры. |
| —453— Дай Бог, чтобы по крайней мере в пределах возможного предполагаемый труд был достойным своего предмета, а затем будем надеяться, что первый шаг автора не останется одиноким. Во внешних условиях существования Московской академии минувший год произвёл некоторое улучшение. Давно уже и неоднократно нам приходилось и слышать, и высказывать сетования на тесноту и неудобство помещений, занимаемых в стенах лавры нашей академией. Отчасти вероятно благодаря таким свойствам помещений, а отчасти вследствие некоторых недостатков в устройстве, унаследованном от седой старины, которая не любила сообразоваться с требованиями гигиеническими, санитарное состояние нашей академии за последнее время далеко нельзя было назвать блестящим. Среди учащегося юношества слишком часто стали обнаруживаться лёгочные заболевания, иногда сопровождавшиеся, как мы знаем, печальным исходом. Чтобы по возможности предотвратить впредь такие явления, возбуждено было пред высшею властью ходатайство об ассигновании сумм, потребных для производства в академии некоторых построек и переделок. Инициатором этого ходатайства и главным деятелем в проектировании планов постройки был покойный о. Архим. Григорий. К концу 93-го года ходатайство было уважено и с весны 94-го года начались работы. Вся ассигнованная по смете сумма простирается до 60-ти тысяч рублей, но она должна быть израсходована не на одну какую-либо постройку, а на несколько различных работ. Прежде всего, около двадцати тысяч исчислено на сооружение нового двухэтажного корпуса, который непосредственно примыкает к одному из прежних, вмещающих в себе студенческие помещения, аудитории и квартиры чинов инспекции. Новый корпус весьма незначителен по своим размерам, – в нём всего 27 аршин длины и 16 аршин ширины. По предположению, в верхнем этаже этого корпуса устраиваются помещения для студентов, а в нижнем – квартира помощника инспектора академии. Таким образом весь этот новый корпус, уже седьмой в общем счёте академических зданий, послужит к расширению студенческих помещений, так как прежняя квартира помощника инспек- |
| С именем пр. Филарета, как ректора, неразрывно связано в академии воспоминание о совершенном обновлении нового (студенческого) корпуса, переустройстве старого (теперь библиотечного) и постройка нового академического дома (за монастырскою оградою). Вскоре, по поступлении на должность ректора, он стал хлопотать (в 1862 г.) о разрешении высшего начальства перестроить новый корпус 129 , уже ветшавший и приходивший в упадок. Это разрешение, по обычным канцелярским промедлениям, последовало только чрез год 130 ; но лишь только оно было получено, о. ректор немедленно же и горячо принялся за дело. В том же заседании внутреннего Правления, в котором было заслушано отношение главного Управления путей сообщения и публичных зданий, признавшего предположенные Правлением работы «в техническом отношении одобрительными», – составлен строительный комитет под председательством ректора 131 и была заслушана записка последнего о том, что епархиального архитектора, который производил прежние постройки в академии, он «не признавал благонадежным к производству предположенных работ» и в замене его рекомендовал пригласить другого (из лавры) 132 . Но и на этого архитектора, как видно из дел Правления, он не вполне полагался: во все производившиеся работы он сам вникал, сам составлял проекты и сметы перестроек, которые и вносил на утверждение Правления. По его запискам и личным предложениям произведены переделки: а) в старом корпусе 133 б) в новом корпусе 134 , в) в столовой 135 , г) в больнице. В этих записках с мелочною подробностью определены были все поправки и переделки, какие он признавал необходимыми в воспитательном 136 , гигиеническом или хозяйственном отношениях. Мы не будем передавать подробного содержания записок ректора, так как это значило бы изображать тот вид наших зданий, в каком они сохранились почти до сих дней. Заметим только, что произведенные (в 1863–1864 г.) постройки совершенно преобразили новый корпус, сделали его весьма удобным для общежития и приспособленным ко всем студенческим нуждам, так что он стал неузнаваем для лиц, живших в нем в прежнее время. Особенного упоминания заслуживает заботливость ректора о больнице, которой нельзя было устроить надлежащим образом, со всеми удобствами необходимыми для этого помещения, так как суммы, отпущенной по смете на постройки, не доставало для этой цели. В виду этого ректор вошел запискою в Правление, в коей с одной стороны доказывал совершенную необходимость привести в лучший вид больничное помещение 137 , а с другой – указывал местный источник, из коего можно бы взять средства, необходимые для проектируемых им перестроек 138 . |
| —314— производить жалованье, присвоенное Ректору уездного училища из остаточных экономических сумм, первому бывшей Московской Академии, а второму лаврской семинарии. 385 После учинения предписанного испытания началось великое переселение воспитанников старых школ Московской епархии. 4 ноября в Вифанию препровождены были 50 студентов и учеников бывшей Московской Академии оказавшиеся по испытании достойными поступить в отделения богословское, философское и риторическое и изъявившие желание обучаться в Вифанской семинарии. На этот раз академикам Вифания не могла показаться приятным уединением. Малопоместительный семинарский корпус не мог вместить всего учёного юношества, собравшегося в пустынную Вифанию вкушать плоды нового образования. Вместе с академиками прибыли в Вифанскую семинарию лаврские семинаристы, которые после вакации проживали на квартирах в домах посадских обывателей, бедные из них на средства, отпускаемые Академией 386 и продолжали до 5 ноября учиться по-старому в незанятых новой Академией покоях 387 . В Вифанскую семинарию присланы были —315— риторы закрытой Дмитровской семинарии свыше 20 человек. Вифанское семинарское начальство не знало где и как приютить многочисленных учеников дореформенных школ, а между тем прислано было распоряжение немедленно открыть учение в семинарии по новому уставу. 5 ноября последовало торжественное открытие Вифанской семинарии. Новое семинарское Правление в порядке субординации, установленной реформой 1808 года, докладывало академическому, что Вифанская семинария открылась с приличной церемонией в присутствии членов и бакалавров. По открытии семинарии прежде всего семинарскому начальству предстояла трудная задача устроить быт многочисленных учеников, которые переполнили семинарский корпус, поместились в монастырской богадельне, в домах штатных монастырских служителей и даже крестьянских избах соседнего с семинарией села Глинкова. Вслед за открытием семинарии из неё удалены были ученики низших классов, предназначенные обучаться в ново-учреждённых уездных училищах. Предположение об открытии училища в Лавре не осуществилось 388 . Грамматики и информаторы в холодное время длинной вереницей отправились из Лавры. Сострадательное семинарское начальство бедным из них выдало на дорогу по рублю, а некоторых одело в старые кафтаны серого сукна. За грамматиками и информаторами добровольно оставили семинарию некоторые из философов и риторов. 389 Пять иноепархиальных учеников перешли в семинарии своих епархий и до 20 учеников Московской епархии подали прошение об увольнении в епархиальное ведомство „по причине многих лет и бедности, как они объясняли в своих прошениях“. В виду переполнения семинарии воспитанниками семинарское начальство охотно увольняло излишних и даже понуждало иноепархиальных к переходу |
| Среди учащегося юношества слишком часто стали обнаруживаться легочные заболевания, иногда сопровождавшиеся, как мы знаем, печальным исходом. Чтобы по возможности предотвратить впредь такие явления, возбуждено было пред высшею властью ходатайство об ассигновании сумм, потребных для производства в академии некоторых построек и переделок. Инициатором этого ходатайства и главным деятелем в проектировании планов постройки был покойный о. Архим. Григорий. К концу 93-го года ходатайство было уважено и с весны 94-го года начались работы. Вся ассигнованная по смете сумма простирается до 60-ти тысяч рублей, но она должна быть израсходована не на одну какую-либо постройку, а на несколько различных работ. Прежде всего, около двадцати тысяч исчислено на сооружение нового двухэтажного корпуса, который непосредственно примыкает к одному из прежних, вмещающих в себя студенческие помещения, аудитории и квартиры чинов инспекции. Новый корпус весьма не значителен по своим размерам, в нём всего 27 аршин длины и 16 аршин ширины. По предположению, в верхнем этаже этого корпуса устроятся помещения для студентов, а в нижнем – квартира помощника инспектора академии. Таким образом, весь этот новый корпус, уже седьмой в общем счёте академических здании, послужит к расширению студенческих помещений, так как прежняя квартира помощника инспектора предоставляется также студентам. Для улучшения санитарных условий академии от всех ее зданий устроится канализация с выводом труб за стены лавры и с сооружением там фильтра. Весьма значительному ремонту подвергается здание академической библиотеки, страдающее, особенно в ее нижнем этаже, сыростью, т. е. таким свойством, которое в хранилище драгоценных рукописей и книг всего менее может быть терпимо. Для устранения этого недостатка теперь предпринята переделка всех печей, выемка земли с устройством сводов и вытяжных труб для осушки и замене всех колод и рам новыми. Наконец около десяти тысяч употребляется на ремонт главного корпуса, т. е. так называемых чертогов, где в недавнее время замечена в некоторой части осадка, образовались трещины в потолках и местами значительно осыпался фундамент. |
| Тут я должен сказать, что я, к величайшему моему удовольствию, освободился от лифляндской группы, в которую был сначала записан, — и переписался в группу киевскую, потому что матушка, в ответ на мое письмо об исключении меня из корпуса, уведомила меня, что мне в Лифляндию ехать незачем, потому что там она не надеется найти для меня никакого дела, а что она немедленно же пользуется удобным случаем переехать в Киев, где один родственник моего отца занимал тогда довольно видную штатскую должность, — и мать надеялась, что он не откажется дать мне какое-нибудь место по гражданской службе. Это было для меня чрезвычайно радостное известие; во-первых, я перестал завидовать нашим товарищам, которые ехали в славянском собратстве, между тем как я должен был тянуться с немцами; потом, вместо мызной мазанки в серой Лифляндии, я стремился к «червонной Украине», под тень ее тополей и черешен, к ее барвинкам, к Днепру, к святыням Киева, под свод пещер, где опочили Антоний, Нестор и Никола-князь , сбросивший венец и в рубище стоявший у ворот Печерской лавры… О боже, каким неописанным восторгом была полна душа моя при одной мысли, что я все это увижу! Я потерял всякое самообладание — и, точно опьянев от восторга, почти не обращал внимания на все, что вокруг меня происходило. Помню только, как мы с участливостью осматривали большие, крытые троечные телеги, в которых нам надлежало ехать; садились в них, вылезали и снова садились; делили между собою места; осматривали лошадей, ценили их, определяли их достоинство, силу и характер; потом отправились с своими будущими возницами в какой-то грязненький трактир, где пили чай и водку. На этот раз нас угощали мужики, и мы все пили, — даже те, кто никогда не брал в рот капли вина, должны были выпить по две или по три полурюмки сладкой водки. Через час мы все были пьяны, и не знавшие что с нами делать мужики запрягли парою одну из своих крытых телег, упаковали нас туда как умели и отвезли в корпус. Мы этому нимало не противились; мы уже освоились с своим безначальным положением и привыкли считать себя вольными казаками, над которыми нет старшего. А потому нас нимало не пугала мысль, что мы явимся в корпус в таком развращенном и омерзительном виде. Мы ехали, распевая с присвистом военные песни и дрянные романсы, обнимались, барахтались, кривлялись, делали ручки проезжавшим дамам и вообще вели себя как настоящие пьяницы. Дома солдаты нас едва уложили, а утром едва добудились. На дворе уже стояли, погромыхивая тяжелыми бубенцами, толстоногие тройки с расписными дугами, и в комнату к нам полоз едкий дымок тютюну, который курили ожидавшие нас у дверей извозчики. |
|
|
