| Далее, если мы обратимся к проповеди не только среди неверующих, но и среди христиан, то и здесь мы найдем многочисленные свидетельства в Слове Божием о том, что и миряне (впрочем, этого слова вовсе не знает Слово Божие, Kmopoe называет христиан просто: верующие, ученики, братия и т. п.) принимают участие в учительстве, так что существует даже особый дар учительства. Ап. Иаков делает следующее обращение ко всем верующим: «Братия! если кто из вас уклонится от истины, и обратит кто его, пусть тот знает, что обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов» (Иак. 5, 19–20), — здесь на всю братию возлагается обязанность учительства, связанного даже с душепопечительством (ср. также 1 Фесс, 5, 11; Евр. 3, 13; I Петр. 4, 10–11; Гал. 6, 1 сл.). Известно, что в Коринфской общине (как, по-видимому, и вообще в первенствующей Церкви) миряне учили не только в частных, но и в церковных собраниях (I Кор. 14, 26; Кол. 3, 16), хотя в конце апостольского времени, в виду сильного распространения лжеучений, обязанность церковного учительства сосредоточивается на предстоятелях Церкви (I Тим. 1, 7; 3, 2; 5, 17), и в конце II века (Ириней) это становится господствующей практикой, а вместе с этим исчезает и сословие самостоятельных церковных учителей, которые занимают еще такое высокое место в Дидахе (начало 1 века). Лишение мирян права церковного проповедания настолько утверждается в Церкви, что позднее оно узаконяется отцами VI всел. собора (прав. 64, которое запрещает мирянам публичное (διδσκειν), т. е. церковное проповедание), хотя и оно допустимо, как мы знаем, с разрешения и благословения церковной власти. Но если миряне не имеют власти церковного, т. е. богослужебного, проповедания, как и активного участия в совершении священнодействия, во время которого слово проповедуется, то от них этим не отнимается права прицерковного, внебогослужебного, а уже тем более внецерковного проповедания. И во всяком случае, кроме богослужебного проповедания, известные ограничения в учительстве мирян вводились по соображениям дисциплинарно-практическим, но отнюдь не харизматическим, не в силу несовместимости его со званием мирянина. В Церкви нет места немоте, безгласию и слепому послушанию, ибо говорит апостол: «стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь игу рабства» (Гал. 5). |
| 128, 131, 133, 212). В таком критическом освещении смотрит на эту задачу и сам о. Вл. Н.Страхов и тут достигает достаточного успеха, убедительно раскрывая, что доводы этого рода вовсе не свидетельствуют о подложности 2 Фесс. Речи по сему предмету даже слишком пространны и несколько затемняют тот знаменательный факт, что все сходство обнимает не более трети содержания 2 Фесс. (см. у Prof. George Milligan, p. LXXXIII), а в остальном последнее является и оригинальным и павлинистическим, почему имеет все литературные права на самостоятельное историческое бытие подле 1 Фесс. в равном апостольском достоинстве. В этой комбинации разумеемый метод оказывается скорее критической придиркой. Подобное впечатление несколько поспешно и для своего утверждения нуждалось бы в поддержке с другой стороны. Мы знаем, что бывший защитник 2 Фесс. – американский профессор Arthur Cushman McGiffert пришел к отрицанию его главным образом в виду литературной близости к 1 Фесс. (см. у J. Ev. Frame, p. 42). Собственно тут и заключается весь корень соблазна против 2 Фесс. (Prof. D. Dr. Paul Wendland, Die hellenistisch-römische Kultur in ihren Beziehungen zu Judentum und Christentum, Tübingen 21912, S. 358 ff.), которое являлось бы вполне бесспорным, если бы не было предшествующего ему 1 Фесс. (Prof. D. Adolf Jülicher, Einleitung in das Neue Testament, Tübingen 5–61913, S. 56). В свою очередь проф. Ad. Harnack авторитетно свидетельствует, что все сомнение вызывается загадочностью столь тесной связи 2 Фесс. с 1 Фесс. (op. cit., S. 561), когда позднейшее является непостижимой диттографией раннейшего (S. 575), между тем умалчивает о нем и, рисуя совсем иную перспективу, попирает или извращает его (S. 561). Единственным спасением считается гипотеза, что фактически 2 Фесс. было первым или написано хоть одновременно, при чем подлинность будет незыблемой (S. 573). Эта теория разбирается и у о. Вл. Н. Страхова (стр. 54–55), но в другом контексте – хронологического характера и частью по соотношению с критическими нападками. |
| Настоящее сочинение представляет собою «исагогико-экзегетическое исследование», исполненное согласно требованиям наилучшей научной экзегетики. Профессор о. Вл. Н. Страхов проникнут серьезным сознанием важности взятой задачи и в этом отношении даже преувеличивается дело. По его словам, 2 Фесс. «относится к трудным предметам» изучения (стр. VII), ибо подвергается «большому сомнению» в своей подлинности, а понимание его «наиболее затруднительно в следствии темноты содержания» эсхатологических созерцаний (стр. V). В обоих этих пунктах допускается излишняя утрировка. Сам автор потом констатирует, что «число защитников подлинности 2-го Фесс. год от году увеличивается» (стр. 101), другие же прямо говорят о решительном преобладании подобных тенденций повсюду (Prof. James Everett Frame, A Critical and Exegetical Commentary on the Epistles of St. Paul to the Thessalonians, Edinburdh 1912, p. 42), в частности в Германии и в Америке (Prof. George Milligan, St. Pauls Epistles to the Thessalonians, London 1908, p. LXXVIII), хотя бы и немного меньше, чем в пользу 1 Фесс. (p. LXXII, LXXVI), при чем внешние свидетельства в его пользу (несколько) выше, чем за 1 Фесс. (J. Ev. Frame, p. 39; J.A.MClymont, New Testament Criticism, its History and Results, London 1914, p. 237). Проф. Adolf Harnack категорически заявляет, что – само по себе – 2 Фесс. производит впечатление подлинности (Das Problem des zweiten Thessalonicherbriefs в «Sitzungsberichte der Kniglich Preussischen Akademie der Wissenschaften», Jahrgang 1910, erster Halbband, Berlin 1910, S. 575), для которой вовсе не смертельны великие психологические и литературно-исторические трудности (S. 561). Что до эсхатологии главы, то и компетентнейший из новейших критиков (Ad. Harnack ibid., S. 574) – Prof. D.W. Wrede не придавал ей в данном отношении особой важности (Prof. J. Fv. Frame, p. 41), поскольку – вопреки прежним предубеждениям против этого «Апокалипсиса Павлова» (см. у Rev. R. D. Shaw, The Pauline Epistles, Edinburgh 1903, p. 38; 40–41) – здесь усматривают весьма сильный аргумент в защиту 2 Фесс. (Ad. Harnack, I. cit., S. 260). И сам о. Вл. Н. Страхов справедливо утверждает (стр. 98), что «новейшая критика, именно благодаря апокалиптическому характеру 2-го Фесс., все более и более склоняется к признанию подлинности этого послания». Отсюда очевидно, что этот элемент достаточно ясен и понятен для науки, а ничуть не служит для нее непостижимой загадкой, если по своему содержанию применяется для вполне определенных целей. |
| Бесспорно, что в этих свидетельствах многое преувеличено, а другое и совсем сомнительно 5 , но для нас важно только основное положение, что вся древность находила у третьего синоптика живые и типические отголоски проповеди Павловой. При этих предварениях непрерывного и твердого исторического предания получают особенную силу пункты сходства между обоими писателями с формальной стороны и по содержанию. В лексическом отношении язык третьего Евангелия и книги Деяний весьма близок к вокабуляру писаний Павловых 6 и даже настолько, что Евангелие Луки и подлинные Павловы послания имеют общих между собою 83 слова, каких нет в других Евангелиях; из них 32 встречаются в книге Деяний, где еще около 65 общих с Павлом 7 . И замечательно, что подобные совпадения не редко захватывают целые выражения, по самому строению фраз, при идейной родственности (см. у Rev. R. Plummer, p. XLIV-XLV, где отмечаются параллели Лk. IV, 32 и 1Kop. II, 4 ; Лk. VI, 36 и 2Kop. I, 3 ; Лk. VI, 39 и Puм. II, 19 ; Лk. VI, 48 и 1Kop. III, 10 ; Лk. VII, 8 и Puм. XIII, 1 ; Лk. VIII, 12 и 1Kop. I, 21 . Рим. 1, 16 ; Лk. VIII, 13 и 1 Фесс. I, 8; Лк. Х, 7 и 1Tuм. V, 18 ; Лк. 8 и 1Кор. Х, 27 ; Лк. Х, 16 и 1 Фесс. IV, 8; Лк. Х, 20 и Филипп. IV, 3= Ncaл. LXIX, 28 ; Лk. XI, 7 и Гaл. VI, 17 ; Лк. 29 и 1Kop. I, 22 ; Лk. XI, 41 и Tum. I, 15 ; Лk. XII, 33 и Eф. VI, 14 =Иса. XI, 5; Лk.XII, 42 и 1Kop. IV, 2 ; Лк. ХШ, 27 и 2Tuм. II, 19 ; Лк. XVIII, 1 и Koл. I, 3. 1 Фесс, I, 11, равно Гaл. VI, 9 ; Лк. ХХ, 16 и Puм. IX, 14, XI , И. Гaл.III , 21 ; Лк. 22, 25 и Puм. XIII, 7 . Лк. ХХ, 35 и 2 Фесс. I, 5; Лк. ХХ, 38 и Puм. VI, 11 . Гал. И, 19 Лk. XXI, 23 и 1 Фесс. II, 16; Лк. 24 и Puм. XI, 25 ; Лk. XXI, 34 и 1 Фесс. V, 3 – 5; Лk. XXI, 36 и Eф. VI, 18 ; Лk. XXII, 53 и Koл. I, 13 ). В общем, у обоих проглядывает одинаковая заботливость в старательном оттенении всех моментов мысли, чтобы она «рисовалась» читателю с возможною выпуклостью и наглядностью 8 . Если и не преувеличивать аналогий в рефератах касательно установления таинства евхаристии ( Лk. XXII, 19 – 20 и 1Kop. XI, 24 – 25 ), ибо теперешний текст третьего Евангелия не отличается совершенною прочностью 9 , то во всяком случае остается факт, что лишь Лука (XXIV, 34 – 36) и св. |
| Таковые должны были направляться не к комментированию раннего послания, потому что в нем объективно не заключалось обсуждаемых материй, а к раскрытию этих последних. Но для них могло служить почвою лишь то, что уже известно Фессалоникийцам от Апостола сверх послания и было сообщено им устно. Естественно, что теперь благовестник не ссылается на 1 Фесс. и аппелирует собственно к устной проповеди, возвращаясь к пережитым впечатлениям, которые сейчас не имели первоначальной живости и были письменно закреплены раньше. Отсюда естественно и рационально, что 2 Фесс. не опирается на 1 Фесс., базируется на устных данных и лишено интимной горячности, обнаруживая известную официальность (см. у о. Вл. Н. Страхова, стр. 47, 48–49, 53, 94 и ср. Prof. George Milligan, p. LXXXIII; J. Ev. Frame, p. 34; Eugéne de Faye, Étude sur les origins des églises de lage apostolique, Paris 1909, p. 242). Наоборот, 1 Фесс. необходимо отражает всю непосредственность воспламенившейся взаимной любви (ср. у о. Вл. Н. Страхова, стр. 25) и дополняет устное благовествование, которое – поэтому – и не воспроизводится определенно, уступая место новым назиданиям. Так все будет ясно и на своем месте. На вопросы о взаимоотношении Фессалоникийских посланий тесно связаны с проблемами касательно подлинности второго их них и непосредственно направляют в эту сторону. Данному предмету о Вл. Н. Страхов посвящает много сосредоточенного внимания и старается раскрыть все дело до осязательности – отрицательно и положительно. По первому пункту особенно выдвигается именно взаимоотношение 1 и 2 Фесс., которое обсуждается подробно и обстоятельно (стр. 99, 108–131). Этот момент утилизируется критически – для аргументации такой сильной литературной зависимости 2-го послания от первого, что оно может быть лишь позднейшей компиляцией какого-либо Paulus redivivus (Prof. Paul Schmidt, Der erste Thessalonicherbrief neu erklärt, Berlin 1885, S. 127), т.е. неизвестного фальсария, не очень удачно обозначаемого у нашего автора необычным словом «поддельщик» (стр. |
| Johannes Weiss, Das Urchristentum I, S. 217). Многими неясностями производит впечатление несамобытности и авторская речь насчет Маркиона (стр. 56–57), прозываемого «первородным сатаною»(?) 6 и награждаемого (по западной номенклатуре) целою «Библиею Маркиона», когда у него был сектантски обработан лишь Новый Завет , а далее о. Вл. Н.Страхов повторяет маловразумительную и едва ли приемлемую сентенцию, что текстуальные «изменения могли случится перед началом распространения отдельных Павловых посланий, но в этой стадии новозаветного канона они совершенно невероятны» (стр. 73). Особенно существенным является то, что сближения 2 Фесс. с патристическими документами не всегда столь характерны и не обеспечен приоритет первого пред вторыми. Одно связано с другим, ибо – помимо критических крайностей – надо согласится, что общие выражения могли употребляться независимо и ничего не дают для точной хронологии, допуская обратное, что 2 Фесс. позднее. Это видим. напр., уже в трактациях об «апостольских отцах», как о. Вл. Н. Страхов почему-то [с западного голоса?] называет «мужей апостольских» (стр. 58). Здесь читаем, что «автор послания Варнавы стоял в литературной зависимости от 2 Фесс.» (стр. 58), между тем всякий беспристрастный читатель должен сказать, что тут нет никакого типического сходства, а тогда можно ли говорить с такою решительностью и не допустимо ли влияние Варнавина послания, коль скоро принимается и у о. Вл. Н. Страхова (стр. 59), что оно позднее лишь лет на сорок? Утилизируется термин πομον, хотя у Варнавы чаще глагол πομνειν (стр. 58), но не отмечена (стр. 59–60) более созвучная параллель (для 2 Фесс. 5) у св. Игнатия Богоносца ( Rom. X, 3 ), где Bishop J. B. Lightfoot находил одинаковый смысл с Апостолом, хотя и колеблется насчет точного значения (The Apostolic Fathers, Part II, Vol. II, London 21889, p. 234). Если устранить все проблематичное и спорное, то получится весьма небольшой запас фактических аналогий. В специальном чуждом всякой партийной тенденциозности труде этого рода, который можно и следовало бы знать о. |
| Ev. Frame, p. 28, 31, 32). Ветхозаветные влияния ничуть не подавляют этих качеств, и глагол αρεσϑαι употребляется в Филип., 2 Фесс. и Евр. совершенно по-гречески в смысле «избирать», заменяемого в 1 Кор. и Ефес. через λγεσϑαι, когда в обиходе Κοιν первое значило «желать» (см. Th. Nägeli, S. 82). Еще более существенно, что во 2 Фесс. Первая глава полна предметными и языковыми реминисценциями, хотя без цитат (J. Ev. Frame, р. 229, 234), но о ней прямо утверждают (Prof. Ad. Harnack I. cit., S. 567), что по стилю периодичности это есть образчик Павловой речи («Muster paulinischer Diction»). «Ветхозаветная окраска» излишне преувеличивается, как увидим ниже (стр. 46 сл.) и не объясняет вполне языковых особенностей 2 Фесс. уже потому, что во многих типических чертах он не зависит от нее, будучи индивидуально-павлинистическими, о чем сказано у автора гораздо меньше и бледнее. Впрочем, эта ветхозаветная стихия бесспорна и требовала бы сосредоточенного внимания с другой стороны – по ее происхождению; при этом открылось бы, что она вполне уместна, естественна и законна именно в раннюю благовестническую эпоху, когда письменным источником религиозно-мессианского назидания мог служить лишь Ветхий Завет . Здесь была бы прочная опора для широких наблюдений и важных выводов самого разнообразного характера, – тем более ценных, что данный момент, будучи существенным в истории первенствующего христианства, почти совершенно забывается исследователями. И о. Вл. Н.Страхов, применив только филологический масштаб, утрировал «ветхозаветную окраску». Во всяком случае наряду с нею были другие факторы, которые непосредственно и сильнее способствовали языковой оригинальности 2 Фесс. в его единичной отдельности. Один из них заслуживает специального упоминания о прямой пригодности для самого истолкования. Давненько было высказано (см. Prof. J. Rendel Harris, A Study in Letter-Writing в «The Expositor» 1898, р. 168 sq. и ср. р. 404) и якобы хорошо восстановлено (Rev. Prof. W. Lock у James Hastings в The Dictionary of the Bible IV, Edinburgh 1902, p. |
| von Prof. Johannes Weiss II, Göttingen 1907, S. 21; Prof. D. Dr. Paul Feine, Theologie des Neuen Testament, Leipzig 21912, S. 466; Willaughby C. Allen and L. W. Greensted, Introduction to the Books oft he New Testament, Edinburgh 1913, p. 104, 1; Prof. Adolf Hausrath, Jesus und die neutestamentlichen Schriftsteller I, Berlin 1908, S. 391–392 Anm.; J. Ev. Frame, p. 246–248; Ad. Harnack 1. cit., S. 568), но она вполне допустима научно и заключает немалые преимущества. Ею более отчетливо освещается историческое осложнение по происхождению и характеру. Для него называются три причины, а тут и является крайне загадочным, что могло прибавлять простое учительное слово к боговдохновенному вещанию? Если же все их прилагать к миссионерским соотношениям Апостола Павла с Фессалоникийцами, то πνεμα приобретает собственную энергию, указывая благовествование в Духе Святом, которое сопровождалось многими удостоверениями (1 Фесс. 5), конечно, чрезвычайного свойства. Это были чудесные знамения, и они как в начале, так и после оставались убеждающими наряду со словом учения и письменными вразумлениями. Что до связи с напряженными «парусийными» томлениями, то уже по обращении своем Фессалоникийцы стали ожидать с небес Сына Божия, избавляющего от грядущего гнева (1 Фесс, 9–10), чего не исключало и 1 Фесс. Эти самые факторы сохранялись у них и потом, корда развилась «парусийная» обостренность. Очевидно, последняя питалась прежними источниками, а в таком случае и корень эсхатологического кризиса был не в новых, посторонних причинах, создавших его, но во внутренних переживаниях самих Фессалоникийцев, которые в старом усмотрели нечто особое в силу своего внутреннего настроения. Это помогает лучше понять и вернее оценить всю картину. Наконец, отсюда точнее раскрываются и взаимоотношения 1 и 2 Фесс. Прежнее послание было неправильно истолковано и преувеличенно применено читателями, у которых прочно сочеталось с известными ошибочными ассоциациями. При подобных условиях этот письменный документ был бы просто неудобен и даже непригоден для дальнейших разъяснений. |
| Для περιεργξεσϑαι не допускается ни одной ветхозаветной параллели (стр. 373), потому что автор забыл о Cup. III, 23 (24). Вследствие всех подобных недочетов не отличается совершенною точностью и ближайшая характеристика языка 2 Фесс. В пользу «полной самостоятельности его сравнительно с другими посланиями ап. Павла» выдвигаются παξ λεγμενα, а между ними непонятным образом различаются две категории – слов «находящихся только во 2 Фесс.», и таких, «которые находятся только во 2 Фесс. и которых нет в других посланиях ап. Павла» (стр. 78). Разность – не всем не очевидная. Автор хочет сказать, что первых – кроме 2 Фесс. – нет в Новом Завете вообще, а во-вторых – во всех остальных Павловых посланиях. Во всем этом немало недоуменного или неверного. В первом разряде названо σημειον вместо σημειοσϑαι и выделяются νϑειγμα, αλοποιεν и περαυξνειν,которых якобы «нет ни у LXX-mu, ни у греческих авторов» (стр. 78). Правильно здесь лишь первое, поскольку все эти три термина известны у греческих писателей (см. напр., у Heinrich Ebeling, Griechisch-deutsches Wörterbuch zum Neuen Testament, Hannover und Leipzig 1913, S. 149, 219, 406) и встречаются в обычной речи апостольского века, περαυξνω несколько раз попадается в позднейшем греческом языке, а αλοποιω находится в варианте Лeb. V, 4 (Prof. George Milligan, p. LIII) и заслуживало бы особого обсуждения со стороны его павлинистических свойств. Для этого обязательно было вспомнить о τ δ αλν ποιοντες Гaл. VI, 9 и по вопросу о словообразовании сослаться на αοποιω 1Nemp. II, 14 и нередкие αλς ποιω в папирусах (Prof. George Milligan, Selections from Greek Papyri, Cambridge 1912, p. 7, 58). Насчет 11 слов второй категории нужно полагать, что вся она появлялась по недосмотру или по недоразумению – с голоса ученых, отвергающих Павлово происхождение послания к Евреям. О. Вл. Н. Страхов многими примерами (стр. 74, 77, 78, 133, 326, 377) убеждает, что подобный взгляд ему чужд, но есть достаточно и других случаев напрасного забвения, когда непременно надо было бы вспомнить то послание (см., напр., стр. 316, 325, 341, 351). В нем из 11 поименованных слов употребляются ναιρεν Х, 9, πισυναγωγ Х, 25 (ср. J. Ev. Frame, p. 245) и μιμεσϑαι XIII, 7. Касательно павлинистических свойств языка следовало бы рельефно оттенить филологически-доктринальное сходство с миссионерскими речами в Деян. (Prof. George Milligan, p. LXIV), весьма знаменательное для ранних апостольских посланий в разных отношениях. |
| —67— Толкование это преследует одну научно-экзегетическую цель: возможно точнее установить, что именно разумел автор 2-го Фесс. под таинственными понятиями второй главы и что он мог разуметь, когда писал эту главу, а также – каким естественным путем пришел он к своим эсхатологическим мыслям и представлениям. Проблема этого толкования – экзегетико-историческая и, главным образом, литературно-историческая. К этому толкованию принадлежат, с одной стороны, те, которые с помощью иудейской апокалиптики и современной ап. Павлу истории стремятся точно установить и истолковать отдельные мысли 2-ой главы и их происхождение. К этой группе толкования 2-ой главы 2-го Фес. принадлежат Керн, Шрадер, Баур, Шнеккенбургер, Эвальд, Гильгенфельд, Вейсс, Фан-дер-Фис, Банзен, Пфлейдерер, Клеппер, Шпитта, Буссэ. 1078 Следует заметить, что некоторые представители этой группы критико-исторического толкования отрицают подлинность 2-го Фесс. С другой стороны, к этому толкованию принадлежат те исследователи, которые предварительно ставят и решают вопрос, в каком смысле можно говорить о зависимости учения ап. Павла об антихристе от библейского и внебиблейского учений о том же, и, установив таким образом границы чужих влияний, исследователи этой группы приступают к уяснению апостольского учения об антихристе. Сюда принадлежат Рейхе, Де-Ветте, Цан, Воленберг, Люнеман, Борнеман, Добшютц 1079 и др. На основании толкования этих исследователей выясняем эсхатологическое учение 2-ой главы 2-го Фесс. и мы. Поэтому мы не будем излагать толкований каждого из них в отдельности. —68— Представители критико-исторического толкования второй главы 2-го Фесс. решают вопрос о человеке беззакония в трех направлениях. Одни в человеке беззакония видят указание на римских императоров: Калигулу или Нерона или какого-нибудь лже-Нерона. Другие понимают под антихристианством еретическое учение и особенно гностицизм, а под антихристом – отдельных представителей этого учения и особенно – гностиков. Третьи под человеком беззакония разумеют иудейского лжемессию. |
|
|
