| — Вика. — Подляди-ка, что за Вика, это просто ежевика! Ежевика Сергеевна! Я опять ничего не понял. Откуда эти стишки вылетели? Мы смеялись вместе. — Вы, кажется, уже нашли общий язык? — женщина открыла дверь из своей комнаты. — Мама, это Вася! — девчонка подлетела к матери и обняла её. — Вася будет к нам приходить в гости? — А вот мы посмотрим на его поведение. Женщина протянула мне листок бумаги. — Здесь адрес, — пояснила она. — Сегодня, часов в пять, приходи по этому адресу. Мы берём тебя на работу. Миша позвонит менеджеру, чтоб встретил тебя. Я хмыкнул. — В институт мы тебя устраивать не будем, — усмехнулась женщина. — Если захочешь, сам устроишься. А с голоду не умрёшь. Там, в подсобке, первое время можно и пожить. А уж дальше… видно будет… — Спасибо, — я взял бумажку с адресом. — А про отца? Адрес отца? — Вот мы с Михаилом приедем к тебе на работу… — Они посмотрят на твоё поведение! — оторвалась от матери Вика. — Ма, а дядя Миша вчера опять меня ругал… – С тобой я отдельно поговорю! Строгий голос женщины ясно показывал мне, что пришла пора откланяться. Я порощался и вышел. Что я чувствовал, спускаясь по лестнице? Не знаю… что-то, несомненно, я чувствовал. В Москве было жарко. Мокрая футболка прилипла к спине. Хоть мать и приучала меня стирать свои носки, и, извините, трусы, прачка из меня была та ещё. Мало того, что потом пахло, так ещё и плохо выполосканным стиральным порошком. Мама… мама, ты знаешь, где я был… Глава 17 Я плыл, «как утлый чёлн, по воле волн». А что, мне надо было поехать на вокзал, и на последние гроши купить билет в какой-нибудь общий вагон, чтобы бесславно возвратиться домой? Короче, в пять часов я, в двадцать пятый раз сверяясь с бумажкой, подходил к заведению, указанному в адресе женщиной моего отца. Пройдя туда-сюда пару раз, я, наконец, удостоверился, что ночной клуб «Зелёная птица» — это и есть то самое место, куда мне надо было явиться в этот вечер. Впрочем, мне было почти всё равно. Почти… Клуб находился в полуподвальном помещении. Неоновая реклама, изображающая птиц зелёного цвета, еще не горела. У входа в клуб стоял амбал, или качок — парень с небольшой головой и большим туловищем. |
| – Есть яблочный сад – в этом году должен быть хороший урожай яблок. А еще виноград, ежевика… – У вас под Питером растет виноград? – Да, уже третий год. Шикарный виноград – вкусный, сладкий… Сейчас есть много сортов, адаптированных к нашим климатическим условиям. Я решил попробовать – ради эксперимента. Посадил четыре куста. Один из них плодоносит уже несколько лет, вьется у меня на веранде, и с ним три молодых, тоже плодоносящих. Я уже не помню, какие сорта – созреют, тогда и будет видно, что это такое. Честно говоря, меня сорт не так уж и интересует. Главное, чтобы они нормально вызревали и были вкусными. Думаю, со временем попробовать делать свое вино для богослужений. – Вы держите хозяйство только для нужд храма или все-таки продаете продукты – ведете свой маленький бизнес? – Избытки, конечно, продаем. Скажем, куры несутся круглогодично, а у нас большую часть года пост. Мы в пост яйца не едим. Естественно, что нам приходится эти яйца как-то реализовывать среди тех, кто не постится. У кого-то дети, у кого-то старики. А деньги нужны, чтобы содержать тех же кур и все остальное. Но в первую очередь это, конечно, для себя, для семьи. Все-таки у меня пятеро детей – семья немаленькая. Кроме того, при храме есть трапезная, где питаются наши работники и часть прихожан, паломники (а их немало), которые приезжают к нам каждый год. – Через магазины не пробовали продавать? – У нас не такие объемы, чтобы ставить это на поток. Продукция расходится в основном среди своих – затруднений с реализацией мы не испытываем. Когда накапливается много продукции, тех же яиц, отдаем практически по себестоимости. А если очередь – цена естественным образом немного растет. Поскольку зерно для кур мы закупаем, приходится думать и об этом. Но заработок – не самоцель. Хозяйство мы держим совершенно для другого. Конечно, проще было бы приобрести курицу в магазине. Чем заводить цыплят, покупать для них зерно, каждый день их кормить, убирать за ними… Это совсем не дешево, если разобраться. Но лучше есть нормальное мясо, чем неизвестно что, выращенное неизвестно на чем. |
| Если я хочу, чтобы они узнали, что такое любовь, я буду помогать им любить, уча молиться». Умеющий любить непременно встретит красавицу, которая воспламенит его сердце, но, видя, как он пламенеет, люди убеждаются в могуществе прекрасных лиц — и ошибаются. Преодолевший стихотворение воспламенён им, и все верят в могущество стихов. Но повторяю: сказав «гора», я обозначил её для тебя, а тебя колола ежевика на склоне, у тебя кружилась голова над пропастью, ты потел, взбираясь на скалу, рвал цветы, дышал на вершине полной грудью. Я назвал, но не донёс ни полноты понятия, ни его сути. Я сказал «гора» толстому лавочнику и оставил пустым его сердце. Исчезает поэзия не потому, что исчерпали силу стихи. Исчезает любовь не потому, что красота исчерпала силу. Отдаляется Господь, но не потому, что человеческое сердце уже не девственная земля в ночной тьме, которая так нуждалась когда-то в плуге ради цветов и кедров. Я внимательно всматривался в отношения людей и понял: ум опасен — ум, который верит, что слово передаёт суть, что в споре рождается истина. Нет, не язык передаёт меня. Я не знаю таких слов, которые бы меня высказали. Я лишь обозначаю что-то в себе, и ты меня понимаешь в той мере, в какой для тебя открыты иные пути постижения. Например, нас открыло друг другу чудо любви, или мы — дети одного и того же Бога. Если этого нет, я напрасно пытаюсь извлечь на поверхность таящийся во мне мир и неуклюже выговариваю то одно, то другое, — так о горе, например, я сказал, что она высока, но хотел сказать о холоде близких звёзд и могуществе ночи. XXXVI Ты пишешь, ты обращаешься к людям, ты словно бы снаряжаешь корабль. Немногие из кораблей достигнут гавани. Большинство затеряется в море. Не так уж много значимых слов продолжает плыть по реке истории. Может, я многое обозначил, но немного выразил сущностного. Вот и ещё одна сложность: людей нужно научить постигать, а не обозначать. Научить, как ставить всевозможные ловушки. Ты привёл ко мне человека, что мне до его учёности? Учёности много и в словарях. Что это за человек — вот что важно. Поэт написал стихи, они согреты его рвением, но ловил он на мелководье, нам ничего не досталось из глубины. Он обозначил весну, но не разбудил весну в моём сердце, я не насытился ею. |
| Полевая клубника. Русские сушат и продают рублями 2 дешевле вишней. Татары делают из нее пастилу и отвоз в Казань и Оренбург. Малины в лесах дороже других ягод. Клубникой обкладывается всякая баба по фунту в день. [Дикая вишня]. Ежевика. Костяника — красная ягода величиною в горох, кисло-сладкая. Черемуха сушеная продается. Рябина тоже сушится. Выражение Ноздрева: «Сыграл, как младой полубог» (на билиарде). Сведения о Лыскове. Промысл мужиков в посредничестве между продавцами и закупщиками хлеба. Мужики привозят в Лысково хлеб зимою, который складывается в амбары. Весной приезжают в Лысково купцы закупать его, с доставкой лысковцев в Рыбинск. Доставляют туда лыскавцы или на своих судах, которые сами строят, или на наемных. Суда: расшивы с мачтами и парусами тащат лямкой бурлаки вверх против течения, что назыв тащить завозней. Завозней называется лодка, на которой отправляется один вперед брос якорь; бросивши [вверх], завозня быстро отправляется назад по теченью подать на судно конец веревки; веревка накладывается на блоке; уцепивши свои перевязи, или лямки, бурлаки напирают грудью; судно идет вперед; другой конец на другом конце наматыв . Дела, предстоящ губерна . Главное дело — образовать губернское правление. Дела губернского прав : полицейская всей губернии: что в городе полицмейстер, то в губернии губернатор. Все случавшие происшествия: скоропостижные смерти, пожары, самоуправства, ссоры, убийства, неподчинения и неповиновения, все чрезвычайные происшествия: голод, появления засух, погод, саранчи, насекомых, все донесения обо всем. Об этом всем доносят по местам находящиеся чиновники. Капитан-исправник то же в Земском суде, что губернатор в правлении, и забирает от заседателей все донесения. Губернское правление состоит из присутствия и канцелярии. Присутствие из трех советников и губернатора. Все советники равны: в иных губерниях — по уездам: на каждого равное число уездов; в других — по материям: одному советнику герольдия — всё, что относится к лицам служащим: назначение, определение, увольнение чиновников, предание суду, выговоры, замечания (всё это не иначе, как с ведома присутствия), награды, наказания, повышения, преданье суду с отрешением и без отрешения. Все должны присылать послужные списки своих подчиненных. Второму — происшествия, продовольствие, магазины запасные, рассмотрение спорных дел — куда их относить: в суды ли, если судебные, или в губернии, — если распорядительные; относительно квартирования войск и повинностей квартирных, подводных и дорожных, собиранье податей и недоимок (которые ныне, может быть, в минист имуществ), побудительные меры ко взысканию их. |
| Если я хочу, чтобы они узнали, что такое любовь, я буду помогать им любить, уча молиться». Умеющий любить непременно встретит красавицу, которая воспламенит его сердце, но, видя, как он пламенеет, люди убеждаются в могуществе прекрасных лиц — и ошибаются. Преодолевший стихотворение воспламенён им, и все верят в могущество стихов. Но повторяю: сказав «гора», я обозначил её для тебя, а тебя колола ежевика на склоне, у тебя кружилась голова над пропастью, ты потел, взбираясь на скалу, рвал цветы, дышал на вершине полной грудью. Я назвал, но не донёс ни полноты понятия, ни его сути. Я сказал «гора» толстому лавочнику и оставил пустым его сердце. Исчезает поэзия не потому, что исчерпали силу стихи. Исчезает любовь не потому, что красота исчерпала силу. Отдаляется Господь, но не потому, что человеческое сердце уже не девственная земля в ночной тьме, которая так нуждалась когда-то в плуге ради цветов и кедров. Я внимательно всматривался в отношения людей и понял: ум опасен — ум, который верит, что слово передаёт суть, что в споре рождается истина. Нет, не язык передаёт меня. Я не знаю таких слов, которые бы меня высказали. Я лишь обозначаю что-то в себе, и ты меня понимаешь в той мере, в какой для тебя открыты иные пути постижения. Например, нас открыло друг другу чудо любви, или мы — дети одного и того же Бога. Если этого нет, я напрасно пытаюсь извлечь на поверхность таящийся во мне мир и неуклюже выговариваю то одно, то другое, — так о горе, например, я сказал, что она высока, но хотел сказать о холоде близких звёзд и могуществе ночи. XXXVI Ты пишешь, ты обращаешься к людям, ты словно бы снаряжаешь корабль. Немногие из кораблей достигнут гавани. Большинство затеряется в море. Не так уж много значимых слов продолжает плыть по реке истории. Может, я многое обозначил, но немного выразил сущностного. Вот и ещё одна сложность: людей нужно научить постигать, а не обозначать. Научить, как ставить всевозможные ловушки. Ты привёл ко мне человека, что мне до его учёности? Учёности много и в словарях. Что это за человек — вот что важно. Поэт написал стихи, они согреты его рвением, но ловил он на мелководье, нам ничего не досталось из глубины. Он обозначил весну, но не разбудил весну в моём сердце, я не насытился ею. |
| Дети соскользнули по крыше, Первый по-прежнему со связанными руками. С криками радости и восторга, забыв о страхах, они скатились вниз, словно с горки в снежную погоду. Один за другим они поднялись, опираясь о красную скалу, как и Пит, уселись верхом на дерево и перебрались через пропасть в огромный зал. — А вот и сокровище, — с гордостью объявил Пит, и его порадовало их изумленное молчание: даже Первый забыл пренебрежительно фыркнуть, а веревка, привязанная к ленте на его руках, упала на пол. — Гы! — восхищенно выдохнул Второй. — Это лучше, чем ежевика! — Положите фанты в юбку Лиз. Мы разделим их позже. — А Первый тоже получит свою долю? — спросила Лиз. — Тут всем хватит, — ответил Пит. — Развяжите ему руки. — Самое время для помилования, решил Пит, да и вообще, в такой ситуации лишняя пара рук не помешает. Пока они собирали фанты, он подошел к огромной дыре в стене. Когда-то она служила окном, которое на ночь, как и в домах Дна, наверное, закрывали соломенным матом. Пит выглянул наружу. Холмы вздымались и падали, будто коричневые, громадные волны. Деревню он, конечно, не увидел. Огромная стена, закругляясь, терялась где-то внизу. Место, где она уходила в землю, скрывали деревья, растущие в долине. Он вспомнил древнюю легенду и игру, в которую они играли на окраине Дна. «Ной построил лодку. Какую лодку? Лодку для всех животных и Бриджит. Каких животных? Больших животных, таких, как медведи, бобры, и Бриджит тоже...» Откуда-то донеслось позвякивание. Пит обернулся и увидел, что Третий копается в большой, поросшей мхом куче, размерами чуть уступающей той, что раскопал он. Третий отрыл длинный ящик с прямоугольничками, похожими на те, что они называли домино. Третий прикасался к ним, и раздавался звон, у каждого разный, и звук этот ни разу не повторился. Второй, в надежде еще что-нибудь раскопать, зарылся в мох, но нашел только ржавые струны, подергал за них и исцарапал руки. Никаких новых звуков ящик не издал, и никто так и не понял, почему сначала он решил немного для них поиграть. 6 |
| Наконец снова собрались тронуться и путь. Тропинка, которая привела их сюда, нашлась с северной стороны, но вела себя неправильно, все время норовя забрать вправо. Когда начался заметный спуск, стало очевидно, что никуда, кроме Ивлинки, она привести не может. Делать было нечего, и после недолгих споров, путники решили бросить ее и идти на север. До Дороги, хоть и невидимой за лесом, вряд ли могло оказаться больше пятнадцати миль. Опять же, земля в той стороне была поровнее и посуше, деревья росли потоньше, а темные сосны и ели уступали место более приятным дубам и ясеням, среди которых попадались, правда, и какие-то местные, неведомые породы. Поначалу выбор казался хорош. Двигались быстро, но на очередной прогалине заметили, что чересчур забирают на восток. Потом над головами снова сомкнулись древесные своды, причем как раз там, где деревья издали казались потоньше и росли не так густо. Под ногами стали попадаться глубокие рытвины, похожие на борозды, оставленные гигантскими колесами. На них буйно разрослась ежевика. Постепенно борозды становились шире, лежали они поперек пути, и приходилось тратить время на спуски и подъемы, мучая и без того усталых пони. Каждый раз на дне очередной уже не рытвины, а лощины оказывалось, что сплошные заросли не дают идти влево, но зато оставляют проход вправо. Выбираясь наверх, хоббиты замечали, что деревья с каждым разом становятся темнее и гуще, и снова путь направо и вниз неизменно оказывался легче, чем налево и вверх. Через пару часов направление потеряли окончательно. Ясно было только, что на север они не идут уже давно. Их явно уводили прочь, и оставалось идти, куда вели - в самое сердце Древлепущи. Полдень давно миновал, когда ползком (а где и кувырком) они спустились в очередной (какой по счету?) овраг, самый широкий и глубокий из попавшихся за день. Края его нависали над головой так высоко, что с пони и думать нечего было выбраться наверх. Оставалось идти по дну. Земля пружинила под ногами, кое-где становилась топкой, из склонов били родники, появился ручей, а местность продолжала быстро понижаться. Ручей становился все шустрее, сумрачный овраг все глубже, а небо уже давно закрыли сплошные кроны деревьев. |
| Относительно происхождения названия города выдвигалось и другое предположение: его производили от мордовского слова «кадома», «кадонь», что значит «нечто потерянное, оставленное». Оно могло относиться к Старокадомскому городищу, которое вынуждена была покинуть мордва, теснимая славянами. Ведь изначала Кадомская сторона принадлежала мордовским племенам. Когда образовалось Рязанское княжество, мордовские земли вошли в его состав. Непростым было это соседство: летописи повествуют о частых сражениях за обладание землями, которые вели русские княжества с местными мордовскими племенами и с булгарами, о походах русских князей на половцев, не раз переходивших границы Рязанского княжества. Немало еще версий о происхождении названия «Кадом» выдвигается историками и лингвистами. Но, как бы то ни было, древнее имя города осталось нетронутым на протяжении веков и сегодня заставляет сильнее биться сердце каждого, кто хотя бы раз побывал здесь. Что прежде всего поражает тех, кто впервые ступает на кадомскую землю? Красота. Величественная и спокойная красота рязанщины. Здесь природа непосредственно и щедро одаривает нас всеми впечатлениями, которых мы ждем, отправляясь в путешествие по родным просторам, прочь от больших заводов, железных дорог и оживленных трасс. Полноводная Мокша, манящая своими дивными излучинами, изумрудное кольцо лесов, заливные луга, живописные холмы древнего города… Река Мокша. Фото: А.Поспелов/Православие.Ru Само название реки, Мокша, напоминает о седой древности, когда лесные племена, жившие в этих местах тысячу лет назад, поклонялись божеству плодородия Мокоши. От этой реки неотделима жизнь народа. Когда-то по ней сплавляли лес – хоромный и дровяной, везли на баржах изделия разных промыслов, деготь, мед и хлеб, а еще – по берегам дивной Мокши рос великолепный корабельный лес, который был защищен от бесцельного вырубания указом Петра I. Мокша щедра и сегодня: до сих пор здесь водятся щука, судак, лещ и стерлядь на радость рыбакам, а в конце августа вдоль ее берегов обильно зреет ежевика… |
| II.6. Но я хочу говорить о радостных вещах, ибо и они подвержены изменениям. Если что-то размыло море, выжгли небеса, увела вниз земля, истребил меч - все это, как бы взятое в долг, возвращается в другом месте. Ибо и в начале земля была пустынна и свободна от людей на большом пространстве, и если где-нибудь занимало место какое-то племя, оно было единственным для самого себя. Итак, род человеческий, если только ты подразумеваешь в одних местах большое число людей, а в других незначительное, позаботился о том, чтобы все обрабатывалось, пропалывалось и исследовалось, так что затем, словно из пахотных борозд и посадок, стали взрастать по всему свету народы от народов и города от городов. Перелетели на другие места вереницы изобиловавших своей численностью племен. Скифы производят в изобилии персов, в Африку изрыгаются финикийцы, фригийцы порождают римлян, в Египет выводится семя халдеев, а когда оно оттуда исходит - это уже племя иудеев. Так, равным образом, и потомки Геркулеса под предводительством Темена продвигаются вперед, захватывая Пелопоннес; так и ионийцы, спутники Нелея, застраивают Азию новыми городами; так и коринфяне во главе с Архием закладывают Сиракузы. II.7. Но к чему уже древность, когда наши ристалища перед нами. Насколько изменился мир в этом веке! Сколько городов или вывела, или возвеличила, или возвратила тройная доблесть нынешней власти А в то время как Бог благоприятствовал стольким Августам, сколько было проведено переписей населения, сколько народов вновь обрели чистоту, сколько сословий обрели достоинство, сколько варваров было отражено! Земля действительно стала обработанной усадьбой этой империи, когда с корнем выдрана всякая волчанка вражды, вырваны артишок и ежевика коварной дружбы, и прекрасен мир над яблоневым садом Алкиноя и розами Мидаса. Итак, хваля меняющуюся вселенную, что придираешься ты к человеку? III.1. И животные меняют облик в соответствии со сменой своего одеяния. Хотя бы и у павлина одеждой, и притом из числа дорогих, служит перо более багряного цвета, чем любой пурпур в том месте, где цветет его шея, с большей примесью золота, чем в любой обшивке там, где сверкает спина, и свободнее всякой сирмы там, где лежит его хвост - перо многоцветное и пестрое, никогда не бывающее одинаковым, всегда иное, хотя и когда иное - всегда то же самое, и столько раз, наконец, ожидающее изменений, сколько раз оно будет приведено в движение. |
| – Да, но совсем голову заморочила, – проворчал фаэтонщик, – лошади тоже нервничают! Теперь Чик знал, куда они едут. На окраине города был один дом, где по утрам можно было съесть хаш. Дядя Чика хаживал в этот дом. Да, хаживал. Наконец фаэтон остановился. Чик быстро соскочил с задка и перебежал на тротуар, не замеченный фаэтонщиком. Белочка, увидев соскочившего Чика, перестала лаять и побежала к нему. Было похоже, что она гордится своей победой: заставила фаэтон остановиться и отпустить Чика! – Парень! – крикнул фаэтонщик. – Вы меня? – спросил Чик, остановившись. – А разве здесь есть кто-нибудь? – спросил фаэтонщик, кивая на пустынную улицу. – Откуда я знаю, – сказал Чик, голосом показывая, что степень безлюдности улицы его как-то не занимала. – Чья это собачка? – грозно спросил фаэтонщик и издали кнутовищем ткнул в Белочку. Чик взглянул на Белочку, как бы обнаружив ее только благодаря точной указке кнутовища. – Первый раз вижу! – сказал он. По взгляду фаэтонщика было видно, что он смутно догадывается, что Чик катался у него на запятках. Чику показалось, что тот не прочь дотащить его до того места, где Чик прицепился к фаэтону, но он никак не мог вспомнить, в каком месте начала облаивать его Белочка. – Тогда чего она за тобой пошла? – мрачно спросил фаэтонщик. – Не знаю, – удивился Чик и, взглянув на Белочку, поднял глаза на фаэтонщика. – А разве она за мной идет? – Ладно, Бичико, – сказал один из седоков, выходя из фаэтона и разминаясь, – береги нервы! Эта собака за тобой тоже бежала! Сейчас покушаем один жирный хаш, выпьем по стопарю и споем «Аллаверди»! Чик по голосу понял, что это был тот седок, который пел про гусаров. Чик пошел дальше, как-то спиной чувствуя, что фаэтонщик все еще смотрит ему вслед. Белочка мирно семенила рядом. Через десять минут Чик вышел на огромный приморский луг, озаренный восходящим солнцем. Местами луг был изрезан овражками, над которыми кустились ежевика, сассапариль и облепиха, выбрасывающая вверх длинные прутья, унизанные желто-маслянистыми ягодами. То там, то здесь виднелись выжженные солнцем коричневые заросли папоротников. Посреди луга угадывалось болотце, обросшее камышами и деревьями. |
|
|
