| До наших дней в здании храма сохранились все оригинальные детали интерьера – массивные двери с деревянными ручками, мощеные полы, столы и шкафы в канцелярии, скамьи, киоты икон, старинные паникадила и лампады, изразцовые печи, газовые фонари при входах, ступени и ограждения лестниц. Эти детали создают неповторимую атмосферу подлинности всего архитектурного ансамбля. В последнее десятилетие последовательно ведутся работы по реставрации и благоустройству территории храмового ансамбля. Храмовый ансамбль включает в себя целый ряд помещений: малый храм, где происходит отпевание умерших, так называемая «трапезная» с иконостасом, в которой происходят братские трапезы участников церковных старообрядческих мероприятий (соборов, съездов, конференций), а также проводятся богослужения. В этом же здании расположены четыре кельи для наставников, в каждой из которых есть иконостас; помещения для причетников; крестильня с купелями разного размера для крещения как детей, так и взрослых. Специальное помещение выделено для общедоступной библиотеки, в ее фондах находится более 6000 книг и старообрядческие периодические издания. Рядом с библиотекой расположена книжница и музей И.Н. Заволоко. Несколько помещений занимает детская воскресная школа, с начала 1990-х годов в ней ежегодно занимаются более 20 детей в возрасте от 7 до 15 лет. На втором этаже здания находится канцелярия храма, здесь можно заказать требы, приобрести книги, иконы, свечи и другие предметы церковного обихода. В одном из помещений храмового комплекса расположена швейная мастерская, а также свечная мастерская, в которой изготавливаются свечи не только для храма Гребенщиковской общины, но и для старообрядческих общин Латвии. Продолжая книжные традиции, Гребенщиковская община ведет активную издательскую деятельность. При общине действует издательский отдел, оборудована единственная в странах Балтии и Польши староверческая типография (заведующий – Н.А. Лангер). Благодаря этому периодически издаются журнал «Наставник» (восстановленное довоенное издание), посвященный церковно-каноническим вопросам, духовно-просветительские сборники «Лествица», календари-указатели, молитвословы, жития святых, учебная и методическая литература, а также книги по истории староверия. |
| Первоначально, ударение было тоновым: тон голоса немного повышался, понижался или повышался и понижался на ударном слоге. В конце концов, ударение стало динамическим, как в русском языке 20 . Большинство преподавателей считают, что достаточно, если студенты просто делают динамическое ударение на ударном слоге. Острое (или восходящее) ударение показывает, что тон повышается на ударном слоге (ατω). Тупое (или нисходящее) ударение показывает, что тон понижается на ударном слоге (κα θες ν λγος). Профессор: Может оказаться, что некоторые слова имеют два ударения. Существуют определённые слова, которые отдают своё ударение последующему слову («проклитики») или предшествующему слову («энклитики»), и в результате получается слово, не имеющее ударения, и другое слово, возможно, имеющее, два ударения. – ες – проклитик, так что мы встречаем ες τν οκαν στιν – энклитик, так что мы встречаем οτς στιν Облеченное ударение (или циркумфлекс ) показывает, что тон голоса и повышается, и понижается на ударном слоге (γνς). Обратите внимание, что внешний вид знака ударения показывает направление изменения тона. Чем же полезны ударения? Некоторые преподаватели настаивают, что правила расстановки ударений необходимо выучить, некоторые – что они не нужны. Так как оригинальные манускрипты не содержали ударений, и поскольку я считаю такие правила излишним бременем для начинающих, сюда они не включены. Если преподаватель полагает, что они важны, следует обратиться к разделу «Дополнительные сведения» в конце данной главы. Однако всё это не означает, что ударения бесполезны и их нужно игнорировать. Совсем нет. Ударения весьма важны в следующих сферах: – Произношение. Если все студенты в классе ставят ударения где придётся, будет сложно общаться друг с другом. Последовательное выделение ударного слога приведёт к желанному и необходимому единообразию. – Запоминание. Если вы не произносите слово каждый раз одинаково, запомнить его будет сложно. Вообразите заучивание слова κοινωνα, если вы не в состоянии решить, куда падает ударение. Попробуйте произнести [кой-но-ни-а] четыре раза с ударением на четыре разных слога. Видите, почему единообразие столь желательно? |
| Сказанное не снимает, конечно, всех текстологических трудностей, но позволяет уловить некий общий принцип: S лучше передает последовательность и смысл, G – лексику отдельных фраз и слов. Остальное предоставляем проницательности читателей (подробнее см. в работах Alpіgіano). Дата написания апологии По Евсевию, Иерониму и А , апология обращена к Адриану и могла, следовательно, быть поданной ему во время его проезда через Афины в сентябре 124(5) или 128(9) г., но надписание S упоминает также Антонина Пия. Расхождение Евсевия и А с одной стороны, и S – с другой, породило долгие дискуссии и не позволяет в итоге точно датировать сочинение. По одной гипотезе, апология была написана для Адриана, но автор не успел (или не смог) вручить ее адресату, и по смерти последнего отдал ее его преемнику (либо подал ее вторично). В любом случае крайними датами (учитывая знакомство с ней Иустина, если верить Иерониму) следует полагать, скорее всего, интервал между 124 и 140 гг. 5 ; по CPG – произведение составлено ок. 143 г .; по Granm’y, 38–9, сирийский текст указывает скорее на царствование Антонина Пия (обвинения христиан в инцестах – см. 17, 2), но в то же время относительно благоприятная картина иудаизма (14, 2) заставляет относить написание апологии значительно ранее 132 г. 6 Особенности содержания и стиля апологии Аристид, составляя апологию, придерживался определенного плана, исходя из оригинального и не встречающегося более ни у одного писателя деления человечества на четыре рода – варваров, греков, иудеев и христиан, положив в основу религиозные и национальные признаки сразу, не различая их 7 . Расположение союзов «и» в S заставляет предполагать наличие двух основных групп: политеистов (варвары и греки) и монотеистов (иудеи и христиане); среди первых выделяются поклонники низших форм жизни (стихий), т.е. варвары-идолопоклонники, и высших (человека), т.е. греки-антропоморфиты, причем переходной ступенью между ними (или просто смешанной) служат зооморфиты-египтяне, специально в классификации не выделенные, как относящиеся к варварам. |
| Я провел построчный сравнительный анализ расшифрованного, переведенного и отредактированного Кинг текста Евангелия от жены Иисуса на лицевой стороне манускрипта и Евангелия от Фомы. Дословные совпадения в коптском и английском (русском) текстах Евангелия от жены Иисуса и Евангелия от Фомы и от Матфея выделены подчеркиванием. Звездочка означает расхождение моего перевода с переводом Кинг. Надеюсь, что даже не владеющие коптским языком читатели без труда смогут следить за ходом моего анализа. Фото: http://www.hds.harvard.edu (GJW — в переводе «Евангелие от жены Иисуса, 1») ]»не [ко] мне. Моя мать дала мне жизнь…»[ Первая строка фрагмента нового евангелия начинается буквами , и Кинг совершенно справедливо предполагает, что — это две последние буквы слова — «мне», которое позже повторяется еще раз в той же строчке. Таким образом, буквы должны находиться в конце предыдущей строчки. Эта фраза полностью заимствована из Речения 105 Евангелия от Фомы (страница и номер строки относятся к оригиальному коптскому манускрипту): (GTh — в переводе «Евангелие от Фомы») («тот, кто [не] возлюбил своего [отца и] свою мать, как я, не может быть мне [учеником]. Ибо моя мать… но поистине она дала мне жизнь», Евангелие от Фомы, 105.) Первая строчка Евангелия от жены Иисуса не только идентично воспроизведит подчеркнутые слова из Речения 105 Евангелия от Фомы, она повторяет даже деление на строки в древнем коптском манускрипте. И там, и там строка начинается вот с такой последовательности букв (Евангелие от Фомы 49.36; Евангелие от жены Иисуса, строка 1). В обоих текстах строка заканчивается также одинаковой последовательностью букв (есть лишь одно небольшое расхождение: (Евангелие от Фомы 50.1; Евангелие от жены Иисуса 1). Автор или составитель Евангелия от жены Иисуса очевидным образом копирует древний текст коптского Евангелия от Фомы, он скрупулезно повторяет даже переносы слов. Логично предположить, что автор использовал современные печатные издания коптской рукописи, в которых сохранено оригинальное деление текста на строки(2). |
| С одной стороны, мы стремились издать книгу, которую наш современник мог бы с легкостью читать, не находясь в непрестанной борьбе с самобытностью текста в ущерб смыслу. С другой стороны, было бы, безусловно, недоразумением переписать труд Глубоковского языком XXI века, не дав читателю почувствовать очарование особого дореволюционного стиля научной историко-богословской литературы, несущей к тому же отпечаток непосредственности живого лекционного материала. Поэтому мы старались держаться золотой середины, выправив орфографию и пунктуацию по современным нормам, при этом лишь в нескольких местах незначительно скорректировав стиль или выбор слова: как правило, вопросы стилистики и прояснения значения отдельных не совсем удачных фраз перенесены в редакторские примечания. Кроме того, для удобства читателя добавлены русские переводы всех многочисленных цитат на древних и современных иностранных языках. Перевод помещается редактором в квадратных скобках после цитаты из оригинального текста. Вместе с этим ряд зарубежных имен, данных у Глубоковского латиницей, мы приводим в русской транскрипции. Также отметим здесь, что в рукописи автор использует для выделения текста подчеркивание, которое в настоящем издании заменено на курсив. К вопросу о языке тесно примыкает другой – о корректности и полноте библиографических ссылок и точности используемых Глубоковским отрывков из цитируемых авторов. Здесь задача редактора понималась более широко. Культура цитирования столетней давности отличается от нынешней, несколько более строгой. Кроме того, автор «Лекций» мог не утруждать себя созданием библиографически безупречного аппарата, держа в уме, например, то, какое именно издание цитируемого труда доступно студентам в библиотеке, а также имея возможность дать интересующимся полную информацию об источнике в процессе устного общения. Для современного читателя все эти детали должны быть прояснены, в связи с чем мы стремились воссоздать полное библиографическое описание цитируемого сочинения, сразу приводя восстановленный (полный) вариант, без специальных комментариев. |
| Именно эти проблемы и стали причиной написания данной книги. Предлагаемое пособие направлено на устранение основных ошибок в диалоге с исламом, а также призвано сложить базу для научно-богословской межрелигиозной полемики. Многие цитаты из арабских первоисточников даны в авторском переводе. Коранические аяты, ввиду частого несоответствия переводов оригиналу и разногласия между собой, даны в наиболее близком к изначальному смыслу слова переводе одного из трех ученых-исламоведов: Кулиева, Османова и Крачковского 2 . Из практических соображений, ссылка на арабский первоисточник дана в простейшей английской транскрипции непосредственно внизу каждой страницы. Примечания автора также помещены в сносках. Прямые цитаты выделены в тексте курсивом. Из-за особого характера книги, направленной, в первую очередь, на освещение научно-теологических проблем, спорные вопросы по теме «практического» исламского Шариата раскрыты в приложении в конце издания. Данные в тексте биографические и библиографические справки призваны устранить возможные упреки оппонентов в неавторитетности приводимых источников и их авторов. Необходимо заметить, что данный труд, в первую очередь, призван осветить тексты исламских богословских первоисточников без детального разбора разногласий внутриисламских идеологических течений, зачастую вторичных традиционализму. Книга будет полезна миссионерам, религиоведам, теологам, а также всем интересующимся христианской и исламской апологетикой. Георгий (Фарес) Нофал, Август 2011 г. Предисловие автора ко второму изданию Прошел год с тех пор, как я поставил точку в рукописи этой книги. За это время я, как автор, получил множество отзывов о методологии моего исследования, его аргументации, плюсах и минусах, но – что самое удивительное! – преимущественно, из уст своих единоверцев. Главным их требованием, пожеланием, замечанием выдвигался тезис, который необоснованным никак не окрестить: эта книга должна стать пособием, карманным справочником, «методичкой» для диалога с представителями ислама ; но в ней – что самое важное – отсутствует хоть какое-либо описание методологии ведения подобного диспута, даже краткое. И вот сегодня, в предисловии к новому изданию, я считаю необходимым устранить подобный недочет, и обозначить ту линию общения с мусульманами, которую испробовал я сам в процессе многолетнего диалога с разнообразием палитр исламской культуры – как русской, так и арабской, отчасти, размышляя над ней, в какой-то степени, философски, диалектически. |
| Другие сомнения относительно единства «Благословения» касаются отдельных стихов. Во-первых, различие индивидуальных благословений по размеру и стилю наводит некоторых на мысль, что отдельные благословения могли иметь независимую историю; в частности, высказывается даже гипотеза, что колена сами для себя могли составлять тексты благословений. В пользу такой точки зрения говорит отсутствие в известной нам истории Древнего Израиля периода, состояние каждого из колен в который можно было бы четко соотнести с текстами соответствующих благословений 8 . Однако если мы вспомним, что в тексте «Благословения» изображен идеальный, а не исторический Израиль, необходимость в «поиске» такого периода отпадет сама собой. Кроме того, хотя имеются особенности в текстах индивидуальных благословений, все же заметны и сходства между ними в метрике, использовании общих формулировок и образов, что делает предположение об их независимом происхождении маловероятным. Во-вторых, высказывается сомнение в целостности введения, ибо стихи 2–3 по содержанию существенно отличаются от стихов 4–5: в первом фрагменте прославляется величие Божие, тогда как во втором говорится о роли Моисея. В связи с этим возникает мысль о том, что стихи 4–5 как раз и были оригинальным прологом «Благословения», тогда как стихи 1–3 – позднее добавление 9 . В-третьих, ряд экзегетов как позднее добавление воспринимают стихи 8–10, где говорится о священнических функциях левитов, тогда как «оригинальное» благословение Левию, по их мнению, ограничивалось стихом 11. В отличие от предыдущих мнений, это представляется наиболее обоснованным, ибо в пользу выделения стихов 8–10 из контекста Втор. 33 приводятся и стилистические, и лексические особенности. В частности, указывают на то, что в стихе 8 используется слово ), которое в остальной части главы встречается лишь однажды, в стихе 29, и то его присутствие здесь сомнительно с текстологической точки зрения. Также маркер определенного дополнения ), употребляемый дважды в стихе 9, больше в тексте главы не встречается вообще, да и в принципе его употребление не характерно для поэтических текстов. |
| Многосторонность составляет отличительную черту учения Н. Ф.: богослов и философ, историк и экономист, государствовед и естествоиспытатель найдут здесь для себя пищу. Насколько велика была библиографическая осведомленность и начитанность нашего полигистора, настолько же многообразны были темы его размышлений. Основным грехом философии и науки Н. Ф. считает ее обособление от «общего дела», признание знания самостоятельной самодовлеющей задачей, самоцелью, и это отделение мысли от дела, внешне выразившееся в выделении ученого сословия в корпоративно замкнутую среду и противопоставлении его сословию неученому, привело философию к субъективизму, иллюзионизму, дуалистическому разделению человеческого духа на теоретический и практический разум. Мысли Н. Ф. об истории философии древней и новой, от Сократа до Ницше, блещут оригинальностью и проницательностью (ср. Кожевников, цит. соч., гл. IV, 2, 3). Особенно велика его антипатия к Канту, узаконившему разделение на практический и чистый разум, и к Ницше, в котором он видел последнее слово развития философии сословного обособления, раздробления, мысли без дела. «Все должны быть познающими и все должно быть предметом знания, не отделяемого от дела, ибо без второго не может быть и первого. Совокупность познающих разумных существ, относясь к цельности (совокупности) всего познаваемого, приведет мир или природу к самосознанию и самоуправлению чрез разумные существа, которые во всеоружии знания и объединенной волевой и нравственной энергии получат силу и мощь, пределов коим в настоящее время даже и предугадать невозможно. При такой постановке вопроса о задачах мудрости предметом первого разума, теоретического, была бы уже не мысль о мысли, а мысль о деле и о проекте всеобщего дела, тогда как практический разум стал бы исполнителем его; третий же разум, как творение подобий, явился бы введением во второй, создавая образцы («модели») того, что должно быть воссоздаваемо». Есть одна универсальная, исчерпывающая тема для философии – о человеческом родстве и неродственности. |
| II. Историософия о. Павла Флоренского, как и следовало ожидать, основана на христианском взгляде на историю. У о. Павла мы видим оригинальный синтез Учения 12 апостолов о двух путях и тезиса Экклезиаста о повторяемости. П.А. Флоренский указывает: « В Учении XII Апостолов противополагаются два пути и дается перечень их признаков. Этот сюжет имеет длинную генеалогию в христианских памятниках и древней языческой литературе. Напр , в воспоминаниях Ксенофонта о Сократе приводится рассказанный Сократом миф о том, как Геркулес встретил на распутье двух женщин, из которых каждая давала каталог добродетелей и пороков. Это противоположение получает особенную значительность, когда мы говорим о миропонимании. Это противопоставление намечается в самых предпосылках мысли, и речь идет не об отдельных нарушениях, а более глубоком противопоставлении мысли и всей культуры Богу, и оно хуже, чем грех [выделено мной – А.К.]» (Флоренский П.А. Культурно-историческое место и предпосылки христианского миропонимания//Флоренский П.А. Соч. в 4-х т. Т. 3 (2). – М.: Мысль, 2000. – С. 448). Два пути (путь жизни и путь смерти) определяют два типа обществ – «средневековое» и «возрожденское». Флоренский определял тип средневековой культуры с помощью понятий объективности, коллективизма, конкретности, цельности, синтетического видения и реализма. Данному типу противостоит тип западной ренессансной культуры. Признаками его служат субъективизм, индивидуализм, абстрактность, аналитичность, сенсуализм и иллюзионизм, раздробленность, атомизация – и, наконец, нигилизм и саморазрушение. Ренессанс в глазах Флоренского означает распад Божественного порядка во Вселенной и одновременно грехопадение западной культуры. Тезис Экклезиаста о повторяемости в модели Флоренского реализуется в «снятом виде», в виде параллелизма культур одного типа обществ. Историк Сергей Чесноков отмечает , что « теорию сменяющихся культур (средневековых и возрожденских) Флоренский берет из современной ему научно-исторической литературы, в которой не раз проводились культурологические параллели между культурами прошлого и современностью». Аналогичного мнения придерживается историк-неоевразиец Максим Медоваров : « Флоренский, как известно, учил о чередовании " авторитарных " и " либеральных " формаций, приблизительно соответствующих " идеациональной " и " чувственной " культурам у Питирима Сорокина. Первобытнообщинный строй, феодализм и социализм – примеры " авторитарных " формаций, для которых характерны, среди прочего, отсутствие частной собственности, акцент на онтологических проблемах в философии. Для " либеральных " , или же " возрожденских " формаций, вроде торгового строя Финикии, Древней Греции и капиталистического Запада, характерен политический и идейный плюрализм, индивидуализм, определяющая роль частной собственности и гносеологический уклон в философии». |
| Что же касается работ Риболова и Тутекова, они лишены элемента полемики и сосредоточены на системных реконструкциях и выделении общего богословского метода кого-то из отцов (Риболов) или ограничениях и этапах мистического богопознания (Тутеков). При этом Светослав Риболов достаточно кратко, содержательно и понятно рассуждает о понимании богодухновенности, герменевтике и способе богословствования Феодора Мопсуестийского (хотя порой его описания отдельных библейских толкований или богословских воззрений Феодора кажутся излишними и прямо не относящимися к теме). А вот Свилен Тутеков погружается в пучину столь сложных наукообразных выражений, что уловить его мысль непросто, а если это и удается сделать, то не покидает ощущение, что эту мысль можно было бы высказать гораздо проще. Вот пример его заоблачно высокого стиля: «В опытном богословии св. Симеона Нового Богослова мы можем найти предпосылки для характерной аскетической гносеологии, антропологическим “оросом” которой является истина о том, что человек как единая психосоматическая ипостась призван к преображению и обожению в диалогической эсхатологической встрече и взаимности с Богом в новом образе существования Христа по благодати Святого Духа» (167). Или вот: «Поэтому и основной антропологический аргумент в богословском “оправдании” опыта мистического богопознания от категорий созерцательной интровертивности и психологического субъективизма – это истина о благом изменении (по благодати) всей человеческой природы и о подвиге очищения и покаяния как основы покаянной аскетической гносеологии» (167). Т. е. текст изобилует специфической терминологией, и за ней порой трудно увидеть четкий и оригинальный смысл исследования. Таким образом, «Современная болгарская патрология» выступает в роли отличного ассорти статей и этакого открытого окна в мир болгарской патристики и медиевистики. Достаточно широкое разнообразие тем и вариации в уровне статей позволяют получить адекватное представление о состоянии дел в софийской патрологической школе и ознакомиться с ее достижениями. Перевод с болгарского и английского (в случае одной статьи) выполнен хорошо и не препятствует пониманию. То есть сборник в целом оказывает положительное впечатление и заслуживает хорошего приема. |
|
|
