| – Россия – страна Земледельческая! Она такой была и будет. Земледелие у населения – основное занятие. Оно предопределено необозримыми просторами нашей родины, годными под распашку и посев зерновых, и недостаточным количеством ископаемых, находящихся к тому же на далёком расстоянии друг от друга... Россия, как страна земледельческая, пойдёт к социализму совсем особым путём – через общину, кооперативные товарищества по обработке земли. Что касается данных, взятых из книги Ильина (В.И. Ульянова) „Развитие капитализма в России“, то они не обладают сугубой достоверностью и поэтому не могут быть взяты за основу для решения вопроса о направлении экономического развития в сельском хозяйстве! – с апломбом проговорил Мансветов» . Для Шмуккера тюремное заключение в Казани закончилось освобождением и возвращением в Вольск. За него ходатайствовал его дядя академик И.И. Янжул, к просьбе которого с пониманием отнёсся директор Департамента полиции С.П. Белецкий. Фёдора Мансветова ожидала иная участь. 14 января 1908 года после рассмотрения дела Особым совещанием министр внутренних дел П.А. Столыпин подписывает постановление о его высылке на четыре года в Туруханский край. Заступиться за него мог только отец. В архиве Департамента полиции хранится несколько прошений протоиерея Севериана Мансветова с просьбой отпустить сына за границу для лечения. Первое из них датировано 15 января 1908 года. Отец Севериан пишет: «Его Высокопревосходительству, Господину Министру Внутренних дел Саратовской губернии Вольского уезда, села Вязовки Священника Севериана Мансветова Прошение Сын мой Фёдор Мансветов, вольнослушатель Казанского Университета, был арестован 17 ноября 1907 года и содержался в порядке охраны в Казанской тюрьме, но с 31 декабря переведён в уездную Мамадышскую тюрьму. Насколько мне известно, его обвиняют по подозрению в принадлежности к одной из запрещённых партий. Но как сообщил мне сын, никаких данных к подобному обвинению не имеется, что он постарался доказать на бывших допросах; при бывших у него обысках ничего запрещённого не найдено. |
| Избитых много, но серьёзно пострадали только 15 человек, из коих один, а именно студент Петербургского Технологического института Яблочников, вскоре умер. Точных цифр и сведений об избитых доставить не представляется возможным, так как избитых скрывают, и даже городская больница относительно избитых лиц, находящихся там на лечении, сведений не даёт...» . Протесты городской общественности и Городской думы не остались неуслышанными. Дионисий Иванович Ждан-Пушкин был снят с должности полицмейстера. На его место был назначен Владимир Васильевич Прушков. В 1907 году Фёдор Мансветов оканчивает последний дополнительный класс Вольского реального училища и поступает вольнослушателем на юридический факультет Казанского университета . В это время он уже целиком погружен в политику, вступает в партию эсеров, занимается пропагандистской деятельностью среди крестьян Вязовки, где он находился до отъезда в Казань. Агентурное донесение за октябрь 1908 года сообщает следующее: «В делах Вольской группы социалистов-революционеров принимают наибольшее участие Иван Фёдорович Нестеров, окончивший реальное училище, Михаил Михайлович Шмуккер, проживающие в г. Вольске, и некто Бауэр, временно выбывший в село Балаково. Связи с вольской группой поддерживают проживающие в селе Сосновка Вольского уезда учитель церковноприходской школы Немов и в селе Вязовка того же уезда сын священника студент Мансветов и учитель Тиванов, которые широко вели преступную пропаганду среди крестьян в 1907 г. Среди крестьян названных сел есть и некоторые распропагандированные, но каких-либо прочных организаций в виде крестьянских братств не существует.» . Работа Мансветова и Тиванова была достаточно эффективной. Менее чем через год, в мае 1909 года, агент охранки докладывает: «В селе Вязовка Вольского уезда есть крестьянское братство. Члены его старые партийные работники 1905 г.: Балаев, молоканин, столяр, 40 лет, Михаил, Николай, Григорий Гришанины и Балаев, торговец лавки. Крестьянское братство ранее через учителей Мансветова и Тиванова поддерживало связи с гг. |
| Москву, где состоит студентом Коммерческого Института» . Чувствуя необходимость продолжения образования, Фёдор действительно становится студентом Московского Коммерческого института. В анкете от 1 мая 1912 года, сохранившейся в его личном деле, он не называет истинную причину ухода из Казанского университета, объясняя его тяжёлым материальным положением. Умалчивает он и о ссылке в Туруханск, оставляя эту часть своего жизнеописания весьма лаконичной: «За неимением материальных средств я был принуждён оставить Университет впредь до окончания Высшей школы моих братьев и сестры, и сам занимался частной педагогической деятельностью. Имея теперь материальную возможность поступить в Высшую школу и желая продолжить своё образование по юридическо-экономическому отделению, я решил подать прошение в Коммерческий институт» . В течение полутора лет Фёдор мечется между Москвой и Красноярском, где остаётся его семья. Только в 1914 году семья Мансветовых окончательно переселяется в Москву. Переезд из Красноярска в Москву проходил в августе 1914 года. Яркое описание мобилизации, перемещения огромного количества солдат находится в воспоминаниях С.А. Трушковской, хранящихся в фондах Дома русского зарубежья имени А.И. Солженицына. Материальное положение семьи с двумя, а затем с четырьмя детьми до конца обучения Фёдора оставалось напряжённым. Софья Амвросьевна вынуждена была искать работу. Как пишет сестра Федора Надежда: «Федя перебрался из Красноярска в Москву, перевёз туда жену и детей, она получила там место фельдшерицы, перешёл очень хорошо на 3-й курс, написал прекрасное сочинение, вообще, принялся усердно за учение...» . Принялась за учение и жена Мансветова, продолжив образование в Московском медицинском женском институте. Ближайшими друзьями Мансветовых стала семья Ф.В. Ленгника, старого знакомого Софьи Амвросьевны по сибирской ссылке. В доме Ленгника Ф.С. Мансветов часто встречался с другими видными представителями большевиков П.Н. Лепешинским и Л.Б. Красиным. Перебравшись в Москву, Фёдор Мансветов вновь оказался в гуще политической жизни. |
| Видно, прибавляет автор, что издатели руководились этими последними в самой широкой степени и позволяли себе отступать от них лишь в редких случаях» (стр. 251). По нашему мнению, на вопросе об отношении рукописных типиконов к первопечатному следовало бы остановить более серьезное внимание, или, по крайней мере, указать, в чем заключались упоминаемые «отступления» Типикона первопечатного от своих оригиналов, но автор не сделал ни того, ни другого, ограничившись лишь сухим перечнем входящих в первопечатный Типикон статей с указанием, где они напечатаны кроме этого места. О современном Типиконе великой Церкви в книге г. Мансветова имеются более обстоятельные сведения, чем о первопечатном иерусалимском греческом Типиконе. Кроме изложения некоторых интересовавших его обрядов, имеющих место в богослужебной практике ныне, в службах воскресного дня, на Рождество Христово, Благовещение, великого поста и в частности страстной седьмицы, пасхальной недели, автор решает еще здесь вопрос и о характере этого Устава. На этот вопрос он дает такой ответ, что «при ближайшем знакомстве с делом оказывается, то это не есть древний Типик великой Церкви», с которым он познакомил своих читателей в предшествующих отделах своего труда, «но его позднейшее изложение и переделка» (стр.263). Сделав дальше несколько замечаний относительно неудобств пользования этим Типиконом в греческой Церкви, как Типиконом, в котором содержатся особенности, «имеющие место лишь в практике великой Церкви и не приноровленные к общецерковному употреблению» (стр.262), автор вопрос об этом Типиконе считает исчерпанным до конца и переходит к судьбе иерусалимского Устава в землях славянских. Между тем, по нашему мнению, не только не лишне, но даже необходимо было бы обратить серьезное внимание на отношение современных обычаев константинопольского Типикона к нынешней богослужебной практике и поискать между ними некоторое родство. Дело в том, что сличение наших современных обычаев церковной богослужебной практики с подобными обычаями, заключенными в Типиконе великой Церкви, приводит нас к тому убеждению, что сходство между ними полное и зависимость одних от других несомненная. |
| Цензура донесла об этом обстоятельстве Святейшему Синоду, который приняв во внимание, что духовная цензура в Москве учреждена для свидетельства и рассматривания сочиняемых и переводимых книг, до церкви и учений церковных касающихся, и, следовательно, не для той цели, для которой существовали упраздненные Высочайшим указом 9 февраля 1802 цензуры, признал необходимым просить государственного казначея о распоряжении, чтобы московское статское казначейство, не имея от начальства предписания, не останавливало само собою отпуска положенного на духовную цензуру по Высочайше утвержденному 13 марта 1799 штату. При эгом Святейший Синод, постановляя уведомить духовную цензуру о настоящем со стороны Синода распоряжении, присовокупил, что об упразднении цензуры, если бы оно последовало, цензура была бы уведомлена в свое время. Обращение Святейшего Синода имело полный успех. Со стороны государственного казначейства было предписано московскому статскому казначейству, чтобы оно следуемые по штату на содержание духовной цензуры деньги отпускало на прежнем основании 131 . Из всего, вышеизложенного видно, что цензура находилась в самых непосредственных отношениях к Святейшему Синоду, составляла как бы финальное учреждение Синода, который следил за ее деятельностью, по временам получал и от цензуры сведения о том, сколько одобрено цензурой и вообще напечатано сочинений и переводов 132 ; равным образом и цензура в свою очередь представляла Святейшему Синоду годичные ведомости о присутствующих в ней и занимающихся письмоводством лицах 133 . Вообще дело цензуры немало озабочивало Святейший Синод и в то время, когда им были созданы для сего особые учреждения. 3 См. ст. Мансветова. «Очерки из истор. дух. лит. и просв. в древн. Руси». «Прав. Обозр.» 1976 г. кн. III, стр. 46 и след. 4 «Прав. Обозр.» 1866 г. кн. III, 56 ст. Мансветова «Очерки из истории духовн. литерат. и просвещ. в древн. Руси». 6 Истины показания к вопросившим о новом учении соч. инока Зиновия см. от издателя, ст. XI-XII. Казань, 1863 г. |
| Вообще не легко иметь дело с частностями вашей статьи, в которой вы не даете себе труда иногда понять и правильно привести оспориваемое место; так что я не узнавал своей статьи в иных выдержках: до того искажали оне ея смысл. Вот напр. на 191 стр. читается следующее: „эти последние (новые жившие св. Романа (?)) были настолько авторитетны, на сколько была велика их известность и сподручно техническое строение“. Я говорю здесь об гимнографических образцах, а вы в скобках толкуете о песнописцах и им приписываете какое то „техническое строение“. Такое толкование возвращаем вам по принадлежности. Или другое место: „кто поручится, что в данном случае та и большая (?) известность выпадала на долю древнейших кондаков Романовых, что они, и они исключительно, считались тогда образцом для составления и исполнения оных (?)“ (ibid. 189). Затем, пропустив без всякого указания (а в таком случае ставят какой-нибудь знак) начало следующого предложения с другим подлежащим, вы приставили вторую его половину к оконченному уже периоду, и вышло совершенно противоположное тому, о чем у меня идет речь. Слова: „пользуясь широкою известностью“ и т. д., относятся не к произведениям Романа, а к произведениям позднейших песнописцев, о которых говорится в выпущенном вами месте (Слич. 487 стр. нашей статьи). Исправлю и еще одну неточность. Вы говорите о какой-то „критике, сделанной мною на Агиологию“ Восточной церкви (стр. 188). Никакой критики я не писал, а писал для Академии Наук разбор этого сочинения, и на основании представленного мною отзыва почтенный труд Архимандрита Сергия был удостоен Академиею Наук Уваровской премии. Все эти неточности произошли конечно от того, что ответ свой вы писали наскоро, между делом, как и сообщили о том в конце своей статьи. Читать далее Источник: Мансветов И. Д. К статье о греческом кондакаре XII-XIII в. (Ответ Архимандриту Амфилохию)//Прибавления к Творениям св. Отцов 1880. Ч. 26. Кн. 4. С. 1055-1069 (1-я пагин.). Вам может быть интересно: Поделиться ссылкой на выделенное |
| Помимо греч. влияния юго-западнорус. богослужебные книги испытали сильное воздействие лат. изданий, особенно усилившееся при Киевском митр. св. Петре (Могиле) , который сам принимал деятельное участие в преобразовании богослужения и сопутствующей этому К. с. по греч. и отчасти лат. образцам. Так, при подготовке издания Требника (К., 1646), которое до XX в. широко использовалось на укр. и белорус. землях, Петр (Могила) использовал в качестве источников не только греч. евхологии, но и католич. Rituale romanum (Romae, 1615), откуда им были заимствованы ок. 20 чинопоследований, не встречавшихся в православных богослужебных книгах. В Московской Руси офиц. статус К. с. определило постановление Стоглавого Собора 1551 г. , вменившее в обязанность духовенству наблюдение за правильностью церковных книг, к-рая связывалась с ориентацией на слав. рукописную традицию. «Неправленые» и «описливые» рукописи требовалось соборно поправить «з добрых переводов» (Стоглав. СПб., 1863. С. 95). Авторитетное орфографическое руководство того времени «О множестве и о единстве» заканчивается грозным предостережением: « » ( Ягич И. В. Рассуждения южнослав. и рус. старины о церковнослав. языке//Исследования по рус. языку. СПб., 1885/1895. Т. 1. С. 722). Особую актуальность К. с. приобрела в связи с появлением в Московской Руси книгопечатания, начавшегося деятельностью т. н. анонимной типографии (создана в Москве в 1553) и трудами Ивана Фёдорова с Петром Тимофеевым Мстиславцем, затем продолженного на Московском Печатном дворе . Основной задачей типографий было издание богослужебных книг, что активизировало К. с. с целью создания кодифицированных редакций. На Печатном дворе работали справщики, в обязанности к-рых входила подготовка книг к изданию и контроль над правильностью языка и текста. Состав справщиков в XVII в. известен из документов Приказа книгопечатного дела (РГАДА. Ф. 1182), гл. обр. из приходно-расходных книг Печатного двора. Справщики принадлежали к ученой элите своего времени. «В течение XVII в. в звании справщиков являются почти все передовые люди того времени, все известные представители тогдашней учености» ( Прозоровский. 1896. С. 163-164). Аналогичным образом характеризовал справщиков и И. Д. Мансветов: «Это были люди, в которых выражалось умственно движение Руси в течение всего XVII века» ( Мансветов. 1883. С. 30). |
| Рецензия И. Д. Мансветова «Церковный Устав (Типик), его образование и судьба в греческой и русской Церкви» Источник Профессор Московской духовной Академии И.Д. Мансветов принадлежит к числу весьма немногих деятелей на поприще ученой разработки вопросов из истории христианского богослужения. В ряду этих деятелей И.Д. Мансветов занимает выдающееся место, которое он завоевал себе, с одной стороны, изумительной энергией и непрерывными трудами в разработке этих вопросов, а с другой стороны, выдающимися достоинствами своих трудов чисто литературного и ученого свойства. Мастерское изложение предмета весьма сухого и трудно поддающегося литературному изложению, уменье подыскать удачный план или схему для построения своего труда, тщательность и серьезная разработка даже второстепенных вопросов по материалам новым и сырым, способность выходить или обходить ловко и легко камни преткновения по тому или другому вопросу – вот те качества, которые присущи обыкновенно трудам этого почтенного профессора. Названное сочинение И. Д. Мансветова отличается всеми сейчас указанными достоинствами, но имеет за собою еще одно выдающееся достоинство – это важность затронутого им вопроса, оригинальность и смелость в постановке его. В самом деле наш Церковный Устав имеет громадное практическое значение. Он регулирует весь строй религиозно-бытовой жизни нашего современного общества, и знакомство с его исторической судьбой может иметь не одно только научное значение и удовлетворять простой любознательности, но и важное практическое значение. Это изучение покажет не только то, каким образом образовался этот кодекс разного рода вопросов и требований от современного христианского общества, и в частности от нашего духовенства, но и то, что в нем существует издавна и освещено таким образом авторитетом глубокой древности, и что явилось в недавнее время, отличается новизною, случайностью, которая портит, вносит неустойчивость взглядов и воззрений и производит в нашем церковно-богослужебном строе не «порядок и благообразие», а качества противные им, а следовательно и подлежат или исправлению или совершенному уничтожению. |
| Из этих трех неравномерно развитых частей Типика мы, – заявляет г. Мансветов , – избрали для своих занятий эту первую, а дисциплинарной стороны касались лишь настолько, насколько это было нужно для уяснения вопросов литургических и ближайшего знакомства с судьбою Типика, как известной записи или письменного памятника. Но и в этих пределах мы сделали далеко не все, что предполагалось и что должно было войти в намеченную нами программу, за невозможностью воспользоваться всеми данными, необходимыми для ее оправдания. Прежде всего нам остались неизвестны материалы для истории греческого устава в его древнейшую пору – в переходный период от кратких записей до образования полных письменных его изложений. То, что мы имели для знакомства с последними из московских библиотек, ограничивается десятком греческих списков, по которым было бы очень смело делать широкие обобщения и восстанавливать судьбу Типика в период его первоначального образования. В значительной степени этому делу могли бы помочь заграничные библиотеки, но, к сожалению, находящиеся в них материалы оказались для нас недоступными, и мы могли воспользоваться ими лишь в самой малой мере, по каталогам Ламбеция, Монфокона, Гардта и др.», в которых, заметим мы от себя, имеется лишь перечень рукописей, носящих название Типикона, без указания даже статей, входящих в состав их. «Из области старорусских уставов в нашем сочинении, – продолжает свое сознание г. Мансветов , – остались нетронутыми местно-русские церковные чины, представителями которых служат монастырские обиходники и уставы соборной службы. Этот отдел нашей литургической письменности настолько богат по содержанию и важен по своим выводам, что мы не решились касаться его в беглом очерке. В виду уже изданных материалов этого рода и начавшейся их разработки исследование местно-русских уставов ожидает специальной монографии» (стр. III). Таким образом, с одной стороны, недостаток данных для решения предложенной задачи, а с другой – чрезмерное богатство их в одинаковой почти мере, по собственному сознанию автора, мешают ему. |
| — удобнейшее практическое пособие, не очень похожее на рукописные Типиконы XVI b., но сочетавшее в себе Типикон, к которому было добавлено нечто вроде современных «Богослужебных указаний» и еще множество других материалов. Согласно Дмитриевскому, тип «больших Типиконов» много позаимствовал из монастырских и соборных Обиходников ( Дмитриевский, 554 ). В Приходно-расходных книгах Печатного Двора сохранились имена справщиков, правивших Типикон. Они составляли некую корпорацию, обособленную от остальных справщиков: «Кроме того упоминаются как справщики Устава 1641 г. Черниговский (собора Черниговских чудотворцев в Москве) протопоп Михаил Рогов, ключарь Успенского собора Иван Наседка, князе-Александровский протопоп Иоаким, и Захар Афанасьев…» ( Мансветов II, 536–538 ). Отметим, что правили Устав самые опытные и уважаемые справщики. Корректурного экземпляра от этого печатного издания не сохранилось. Скажем немного об Оке церковном 1651 г. Это библиографический фантом, появившийся в каталогах Сопикова и Ундольского. Его описывает (!) Мансветов, ссылаясь на несуществующие Приходно-расходные книги Печатного Двора (одна не сохранилась, в другой вырван лист — согласно Е.В. Лукьяновой). Эту ошибку повторяют вслед за Мансветовым многие литургисты (А.А. Дмитриевский, Н.Д. Успенский , из современных исследователей Т.В. Суздальцева). См. по этому поводу: Рубан II . Типикон 1682 г. Далее мы переходим к никоновской справе Типикона. Это условное название — справу точнее можно назвать послениконовской, поскольку осуществлялась она при Патр. Иоакиме, который по своем поставлении (1674) дал указ править Типикон. Однако принципы справы оставались прежними и определялись новым нетрадиционным отношением к символу и символике. Характер справы стал принципиально иным, впрочем, об этом подробно сказано в моей недавно вышедшей книге о справе Миней 7 . Патриархом Иоакимом был издан ряд указов в целях усиления контроля над справщиками. Вводилась вторая (патриаршья) цензура: новоправленую книгу прочитывали в Крестовой палате в присутствии патриарха. |
|
|
