| Мансветов ставит все эти вопросы, но ответов на них не дает. В самом деле, мы не можем назвать ответом его следующее рассуждение по поводу первого вопроса. «Ставя этот вопрос, мы, – говорить г. Мансветов , – не имением в виду говорить об общих тому и другому основах и объяснять процесс их развития в первый период истории устава. Наша задача в данном случае несколько иная и касается изменений, которые испытал уже сложившийся, записанный студийский устав со стороны палестинской отрасли. Уже из одного того обстоятельства, что до нас дошли студийские списки от XV-XVI в. – от такой поры, когда на Востоке вошел в полную силу устав иерусалимский, – само собой возникает предположение в пользу этого влияния, и наоборот, становится невероятным, чтобы при широком развитии иерусалимских порядков службы, студийская редакция осталась вне всякого к ним отношения» (стр. 126). Мы с своей стороны все эти рассуждения считаем совершенно произвольными и в решении вопроса не имеющими ровно никакого значения. Для нас весьма важно знать, какое влияние оказал иерусалимский устав, который, к слову сказать, вошел в полную силу на Востоке гораздо раньше XV-XVI в., что показывает и самый вопрос о зависимости, – в период образования полных записей церковного студийского устава, а не на самые записи его и притом в период времени XV-XVI в., когда студийский устав на Востоке не имел никакого значения и когда памятники этих записей являются как редкое исключение на Западе и у нас на Руси. Инок Гавриил переписал студийский устав в 1558 г. для собора Бозенского, причем под руками он имел список 1292 года, а между славянскими студийскими известен лишь только один список с ктиторского устава патриарха Алексия XI в., 905, рукопись Московской синодальной библиотеки. Что же касается других вопросов, то на них почти нет никаких ответов. «К сожалению, на этот вопрос, – отвечает г. Мансветов на второй вопрос, – чрезвычайно важный для статистики и истории церковного обряда, при теперешних научных средствах не может быть дано положительного ответа и придется составлять заключения лишь по немногим отрывочным данным» (стр. |
| Ещё одним направлением в работе Ф.С. Мансветова в Праге стала издательская деятельность. Вместе с В.М. Черновым и другими видными представителями партии эсеров он организовывает издательство газеты, а потом и журнала «Воля России». Является одним из создателей (вместе с профессором Е.А. Ляцким) и редакторов издательства «Пламя», в котором занимает должность коммерческого директора. Издательство активно работало до 1926 года и выпустило за это время более сотни названий. «Пламя» имело собственные книжные магазины, склады в Берлине, Белграде, Брно, Лондоне, Риге, Хельсинки, Каунасе, Таллине и других городах. Программа издательства была широкой и включала философию, социальные науки и политику, естественные и прикладные науки, историю литературы, искусство, беллетристику, справочные издания и учебники. Кроме книг, издательство выпускало библиографические журналы: еженедельный «Огни» и ежемесячный «Славянская книга». В январе 1931 года Ф.С. Мансветов становится главным редактором журнала «Колонист», издававшегося в Праге. Нашлась в Праге для Фёдора Севериановича и работа по специальности. Он становится председателем правления созданного при его участии сберегательного банка (Заложны) «Славянская взаимность» . Американские будни Первую командировку в США Ф.С. Мансветов совершает в начале 1930 года. Правление «Славянской взаимности» в своём отношении от 10 января 1930 года к Генеральному консулу Чехословацкой Республики так определяет цели его поездки: «...вопрос переселения. Задача нашего делегата установить, а если возможно, то и оформить получение виз в Соед. Шт. Америки и Канаду. Войти в предварительные переговоры с банками по финансированию приобретения земель, построек и инвентаря для переселяющихся. Переговоры с собственниками земель. Установление связи с культурными и финансовыми организациями эмигрантов бывшей Российской империи. Обследование вопроса об открытии филиальных отделений „Славянской Взаимности“, если это окажется нужным. Вообще, Ф.С. Мансветов займётся всеми вопросами, которые могут составлять интерес для „Славянской Взаимности“ как организации кредитно-кооперативной. |
| Но «принципиальным реформатором литургики» и «фактическим основоположником ее научного бытия» считают ученика Катанского, проф. И.Д.Мансветова , 23 который, по словам проф.Глубоковского, – «прочно аргументировал, что в литургических разысканиях надо выходить к первоначальному зерну, из которого постепенно развивалась вся дальнейшая богослужебная система то органическим возрастанием по внутренним импульсам, то механическим напластованием по случайным внешним причинам». 24 Его перу принадлежит капитальный научный труд «Церковный устав (Типик.). Его образование и судьба в Греческой и Русской Церквах», (М.1885, 448), в котором сочетается «детальный анализ с широким синтезом». 25 Проф. А.А.Дмитриевский в своей рецензии на эту работу отметил, что будущий исследователь устава обязан считаться с нею как с первой в истории последнего и «не лишенною весьма серьезных достоинств». 26 Работа Мансветова по изучению литургических источников и их систематической обработке нашла достойного продолжателя в лице другого специалиста в области литургики проф. Н.Ф.Красносельцева . оставившего после себя ценный научный вклад. 27 Особенно прославился своими трудами по исторической литуркике ученик Красносельцева А.А.Дмитриевский , который под руководством первого написал кандидатскую работу «Богослужение в Русской Церкви в XVI в.», а затем (в 1882г.) и магистерскую диссертацию на ту же тему. 28 Предприняв научные путешествия на Афон (1886 г.) и в другие места (1887–88гг.), Дмитриевский собрал богатейший рукописный материал, который лег в основу его громадного научного труда по описанию и изучению литургических манускриптов. 29 Подготавливая свой труд к изданию, А.Дмитриевский с неутомимой энергией продолжает научные поездки в каникулярное время для работы над рукописями в книгохранилищах Афона, Патмоса, Константинополя, Афин, Рима и др. Одновременно он знакомится со службами в храмах на св. местах, о чем пишет очерки, имеющие не только познавательную, но и научную ценность. 30 Неутомимый труженик на ниве исторической литургики, проф.Дмитриевский своим энтузиазмом вдохновлял многих своих последователей. У него было немало учеников, которые под его руководством писали кандидатские работы. 31 Среди них проф.прот. М.Лисицын , прот.М.Прилуцкий, который был и его преемником на кафедре литургики в Киевской Духовной Академии (1908–1912гг.) и др. 32 |
| Не удивительно поэтому, что автор намеченную им рубрику, из опасения, очевидно, не оставить ее без содержания, наполняет не только разнохарактерным материалом, но и берет его из разных эпох, лишь бы он находился в рукописях до X века. С этими в действительности немногочисленными и притом «малосодержательными», и по сознанию самого автора, источниками трудно было приступить к изложению особенностей богослужебного порядка за данное время. Поэтому г. Мансветов решается познакомить своих читателей с характером уставов западных: Венедикта Нурсийского, Цезария Арльского, Исидора Севильского и др., называя их «важным дополнением к указанным выше источникам» (стр. 11), и по ним старается сделать то, чего не мог достигнуть с источниками восточного происхождения. Попытка весьма неудачная, потому что уставы Западной Церкви не имели никакого отношения к уставам Греческой Церкви и нашей и никогда в нашем современном Типиконе не цитируются, а, следовательно, и отыскивание в них нужного для характеристики богослужебных порядков в первый период истории Устава можно назвать напрасной тратой труда и времени. Вообще, к нашему сожалению, мы должны констатировать тот факт, что для исторической судьбы Типикона в Греческой Церкви в его первый период существования в книге г. Мансветова нет почти никаких данных и вся его первая глава ее, по нашему мнению, наполнена, за немногими исключениями, совершенно излишним материалом. Вторая глава, обнимающая собой «второй период истории Устава», начинается заявлением почти с самых первых строк, что из древнейших памятников Церковного Устава подлинных записей не сохранилось; «весьма вероятно, – пишет г. Мансветов , – они вошли по частям в состав позднейших, но выделить отсюда их содержание и приурочить его к тому или другому местному Типику становится невозможным. Самостоятельной будущности они не имели, уступив место более авторитетным и состоятельным. Из этих местных записей взяли перевес студийская и саввина: они легли в основу всего последующего развития Типика и отразили на себе дальнейшее движение. |
| Очевидно выражение «пето будет» нужно понимать в общем смысле, в значении чтения, а не пения исключительно. Если же допустить понимание этого места такое, какое мы видим в книге г. Мансветова , то мы будем с новой капитальной особенностью Устава студийского, на которую не обратили внимания ни Никон Черногорец ни позднейшие последователи церковного Устава. Из настоящего толкования статьи Устава патриарха Алексея о пении великого славословия (л. 260) нужно вынести то заключение, что эта песнь пелась каждый день, потому что статья говорит о богослужении седмичном, обычном, тогда как по Уставу иерусалимскому пение великого славословия составляет отличительную особенность богослужения праздничного и дней в честь нарочитых святых. Вернее же всего нужно думать, как это утверждал и Никон Черногорец, что эта песнь никогда не пелась, потому что в службах даже в дванадесятые праздники после стихир на хвалитех имеются еще стихиры на стиховне. Присутствие же этих последних даже и в современном нам Типиконе (например, когда ныне совершается служба на Сретение, Благовещение по Марковым главам) исключает господствующий обычай петь в дванадесятые праздники великое славословие и заменяется чтением великого славословия. Указание ж на то, что принятое в обители патриарха Алексея пение великого славословия в великую субботу на утрени было делом исключительного случая (его же николиже б обычай творити), еще более убеждает нас в том, что в других местах, где господствовала практика Устава студийского, великое славословие читалось, а не пелось. В данном случае, т.е. в великую субботу на утрени в обители патриарха Алексея стихир на стиховне не было положено и порядок службы изложен применительно к настоящему. В данном обстоятельстве нас убеждает, между прочим, и тот факт, что когда царь Иван Васильевич Грозный путешествовал в Новгород, то между разными богослужебными обычаями практики новгородской он отменил и существующий там обычай петь великое славословие, обычай согласный с предписанием уже давно господствовавшего иерусалимского Устава, чего не делали в Москве и других местах, очевидно, по привычке к практике относительно этого предшествующего времени. |
| Эта Праздничная Минея (она называется русскими справщиками Анфологием, Трефологием, Трефолоем - см. об этой книге Мансветов, 360-361 ) была издана в Киеве в 1619 г. (см.: Украинские книги, вып. I, 28 ). В книге два предисловия. Первое - Елисея Плетинецкого, второе - от лица иноков Лавры, где сказано о лицах, принявших участие в переводе и печатании. Перевод с греческого Иова Борецкого; исправление текста Захарии Копыстенского; печатал книгу Памва Берында («с поспешники»). Книга - результат книжной справы на Украине (краткий перечень правленых книг см.: Мансветов, 361-362, прим. 3 ). Далее Анфологион перепечатывается несколько раз в Львове, в Типографии братства ( Украинские книги, вып. I, 62, 69, 81, 178 ). Полного издания Миней на Украине в XVII в. не предпринималось. Мы считаем древнерусскую традицию безусловно авторитетной. Нам неоднократно приходилось убеждаться в том, что в большинстве случаев русские богослужебные традиции архаичнее греческих. См. напр.: T 4 Paront ipik 4 n , Ben 1 tia, 1577г., (РГАДА, БМСТ/ИН 77(3046)), л. 41 об. В первопечатной славянской праздничной Минее (Минея праздничная, Венеция, 1538г., начало 37 тетр. - нумерация листов в издании отсутствует) имеется только четыре мегалинария. Начальная их строфа та же, что указана Василиком и Маасом, а не современная. Впервые воскресные кондаки появляются в Оке Церковном 1641 г. - в приложении (уставные указания об этих кондаках пока не упоминают: положено петь кондак святому или Богородице - «Заступнице усердная...»), затем в Октоихе 1649 г. (они вписаны в корректурном экземпляре Октоиха 1638 г., 2-я часть, БМСТ/СПК, 4604, который был использован при иосифовской справе для издания 1649 г.). Таким образом, нетрудно установить время появления перевода греческих воскресных кондаков и появления их в наших богослужебных книгах: между 1638 и 1641 годами (при патриархе Иоасафе I). Однако воскресные кондаки были сочинены ранее. Они имелись в Студийско-Алексеевском уставе, затем были забыты и лишь к XVII в. вновь введены в богослужение (см. Скабалланович, 285 ). Вполне возможно, что у мегалинариев подобная судьба, но чтобы обосновать это предположение, нужно найти где-либо в древних источниках текст мегалинариев. |
| 392 Мансветов. Как правились у нас книги. (Приб. к Tbop.cb.Om.m.XXXII, стр.519; опись книг. см. приложении А). 394 Замечательно, что трудившиеся все время вместе Арсений и Наседка говорят различно. Первый решительно говорит, что в греческих переводах слова „и огнем» – нет, второй же говорит, что не знает, есть оно или нет. Как видно, осторожный Наседка поопасался утверждать со слов других. 402 Список, по которому издан первый печатный служебник, надо полагать, есть тот самый, который в Опис. рук. Син. Биб. Горского указан под 362 и относится к XVI веку. (Опис. Син. Биб. III. 1 стр. 88). 408 χατα πασαν ποσιν χωραν χηρυε ι τον μετεωρον τα αγιαζον τα υσατα σια της επ του ΙΙνευματοσ (из сочинений Студина). Мансветов.Цер.Уст. стр.106. прим.2 412 Придает русский народ значение и другим свечам, употребляемым при тех или иных церковных службах. Так, в Тульской губернии свечам, употребляемым при чтении 12-ти евангелий, придают силу предохранять от пожара,если только от церкви и до дома донести их горящими и потом на каждом окне покапать воском их. 413 Обзор некоторых особенностей в чинопоследованиях рукописных требников, принадлежащих С.-Пет. Дух. Акад., привел г. Каратыгина также к тому выводу, что «в древнейших чинах устав освящения воды свечами излагается просто – и перекрестит поп воду свечею трижды – обыкновенный устав рукописей XVI в.». (Христ. Чт. 1877 г., ч. 1, стр. 168). 416 Рук. Син. Биб. 410. л. 380 об. и 381. В некоторых служебниках встречается при освящениии воды еще действие дуновения на воду и оно указывается при произнесении тех слов молитвы, где призывается или только упоминается Дух Святый. Так, в служебнике М. Д. Ак. 86 дуновение на воду указано дважды: 1) по окончании тайной молитвы «Господи Иисусе Христе, единородный Сыне,» которая оканчивается словами: «Тебе подобает всякая слава, честь и поклонение с безначаль- ным Твоим Отцем и со Пресвятым, благим и Животворящим Твоим Духом и 2) при словах молитвы: «Ты бо еси Бог наш, обновивый водою и Духом» (и дунет поп на воду трижды) и после дуновения продолжает слова молитвы: «обетшавший род наш». В служ. 85 дуновение указано после слов: «Ты и ныне, владыко, освяти воду сию, Духом Твоим Святым» (и дунет трижды и перекрестит со свечею рукою трижды). Появление дуновенья можно объяснить, между прочим, тем, что хотели выразить в действии то, что выражали словами (дух – дуновение). По отношению к слову и огнем совершилось обратное: огонь употреблялся сначала в действии, а потом, что выражалось в действии стали выражать и словами, так что внесение слова и огнем, при указании дуновения и знаменования воды свечами или погружения их в воду, было как-бы дополнением чего-то не достающего, т. е. одному действию – дуновению – было соответствующее слово – Дух, а действию со свечами такого слова не доставало, – и вотъ оно явилось. |
| Иеродиакон Спиридон ограничился лишь исправлением замечания касательно пения славословия 23 сентября, о посте в среду 5 недели и в Великую Субботу, прибавкой новых замечаний касательно перенесения службы великомученицы Екатерины на 25 ноября и службы Спиридона под 12 декабря и трех новых статей касательно Пасхалии. Судя по изданию типикона 1738 г. с заявлением, что оно νεωστ τυπωθν κα πιμελς διορθωθν, последующие издания типикона лишь перепечатывают типикон 1771 года. Печатный типикон Греческой Церкви имел своим оригиналом, как мы сказали, типикон рукописный, поэтому, весьма естественно, между ними должно существовать самое тесное и близкое родство. Г. Мансветов же думает, что «дисциплинарная часть» печатного типикона составляет нечто новое, неизвестное в рукописях (стр. 251), а равно – деление на главы и количество марковых глав, тогда как на самом деле все это целиком перешло на печатный станок из рукописей. История «иерусалимского устава в землях южнославянских» обработана г. Мансветовым старательно. Для нее он сделал справки в Петербургской публичной библиотеке и, через профессора Варшавского университета Кулаковского, в библиотеке Белградской (в Сербии), но история эта далеко все же не обнимает разнообразия списков южнославянского типикона, какое было в действительности, чтобы можно было ее считать совершенно удовлетворительной. Для примера мы укажем на два 493 и 241) типикона из Халандарской библиотеки, которые по составу и изложению во многом отличаются от описанных г. Мансветовым . Г. Мансветов полагает, что сербские списки типикона Саввы Освященного и «были первой известной на Руси редакцией иерусалимского устава» (стр. 272). «На Руси у нас поворот от студийского устава к иерусалимскому начался еще в то время, когда первый был в полном ходу и ясно обнаруживается в XIII в.» (стр. 269). Автор и объясняет этот поворот появлением у нас с Востока сначала одних только особенностей иерусалимского устава, которые, сталкиваясь с обычаями господствовавшего в ту пору устава студийского, порождали разного рода недоумения и вопросы, решавшиеся на Соборах (напр., Константинопольском 1276 г.) и авторитетными пастырями Русской Церкви (Нифонтом, еп. Новгородским, Киприаном, митрополитом Московским, и др.). Когда же явились и самые списки устава из Сербии, то они мало-помалу начали вытеснять прежние обычаи церковной практики и устав студийский. Окончательная замена одного устава другим совершилась просто без всяких волнений со стороны лиц, пользовавшихся тем или другим уставом, и без официальных принуждений со стороны церковно-административной власти. |
| Об общем возмущении городских служащих политикой большевиков говорил и участвовавший в заседании Федор Мансветов: «Я сейчас только пришёл из Временного комитета городских служащих. Временный комитет, обсудив создавшееся положение, вынес следующую резолюцию: во-первых, в виде протеста большевикам они хотят объявить однодневную забастовку; затем, они заявляют, что единой законной властью в Москве являются Городская Дума и её исполнительный орган – управа. В акте насилия над Думой они видят посягательство на самую идею народоправства и потому признают необходимым обратиться ко всем городским работникам с выражением твёрдой уверенности, что они объединятся с городскими служащими в борьбе за идею народоправства. Затем, об отношении к комиссарам, назначенным Военно-Революционным Комитетом, городские служащие заявляют, что они с ними работать не будут, потому что считают их насильниками, злодеями и захватчиками, а не представителями законной власти.» . В Февральской революции 1917 года партия эсеров сыграла самую серьёзную роль. Фёдор Мансветов тяготел к центристской её части, избегая крайностей политической линии как правых, так и левых эсеров. Его ориентиром был В.М. Чернов, занимавший должность министра земледелия во Временном правительстве. Он же стал первым и последним председателем Учредительного собрания. Отношения социалистов-революционеров и социалистов-демократов, вместе боровшихся против царизма, всегда были откровенно враждебными. Крушение самодержавия обострило борьбу за электорат, главной частью которого было крестьянство. Вышедшие из социал-демократов большевики начисто забыли о всякой демократии и ни с кем не желали делиться властью. Тактический союз с эсерами был разрушен сразу же после Октябрьского переворота. С прежними союзниками большевики расправлялись столь же безжалостно, как и с представителями любой другой политической оппозиции. Впрочем, и социалисты-революционеры не собирались так просто уступать большевикам. При этом «диктатура демократии», которую они противопоставляли ленинской «диктатуре пролетариата», понималась ими в традиционном для эсеров смысле революционного террора. Так, например, В.М. Чернов в докладе на IV съезде своей партии (9–18 декабря 1917 г.) говорил: «В тот момент, когда кто-нибудь на это осмелится (речь шла о разгоне Учредительного собрания), я думаю, партия эсеров не скрывала и не скрывает, что все её силы, физические и революционные, которые будут в её распоряжении, она противопоставит всякой узурпации... как она это делала прежде при предыдущих покушениях на право народа» . |
| Переживая ужасные материальные лишения, выпавшие мне на долю, с двумя малолетними детьми (старшему четыре с половиной года, младшему 1 год), при суровых климатических условиях Туруханского края, надломили вконец мой и до того расшатанный организм, о чём с очевидной ясностью свидетельствует наличие у меня туберкулёза лёгких в острой форме. Присовокупляя же при этом всю трудность предстоящего мне обратного переезда по окончании срока ссылки, а именно: в последних числах месяца октября сего года, т. е. в такую часть года, когда передвижение совершается по зимнему тракту в открытых санях. Таковые непосильные трудности неизбежно могут стоить жизни малолеток и моей. А поэтому, в силу вышеприведённых обстоятельств, я имею честь покорнейше просить Вас, Ваше Превосходительство, во имя гуманизма разрешить мне отъезд из места ссылки до закрытия навигации; приурочить таковой хотя бы к отходу последнего казённого парохода. О последующем решении Вашего Превосходительства прошу уведомить меня. 30 мая 1910 г. София Воден. Туруханский край» . Прошение было удовлетворено, Софья Воден с мужем и детьми возвратилась в Красноярск, где в последний раз сменила фамилию, став женой Фёдора Мансветова. Вероятно, Фёдор поселился в Красноярске сразу же после завершения ссылки. Познакомиться с Софьей Трушковской он мог и в 1908–1909 годах, так как деревни Мирное и Сумароково расположены не особенно далеко друг от друга. В письме его сестры Надежды от 10 марта 1912 года говорится: «Федя из ссылки вышел, живёт в Красноярске» . Брак с Фёдором Мансветовым был счастливым. Софья Амвросьевна разделила все тяготы нелёгкой судьбы своего мужа, переезжая с ним из города в город, из страны в страну, с континента на континент. Фёдор Северианович усыновил родившихся в браке с Воденом сыновей Викторина и Владимира. Позже в Москве рождаются двое собственных его сыновей: в 1914 году – Лев и в 1917 году (22 февраля) – Глеб . Отношение Ф.С. Мансветова к семье со временем становилось всё более трепетным. Партийные интересы, которым он был беззаветно предан в молодости, постепенно уступали место другим чувствам. |
|
|
