| Какое же ты имеешь оправдание, не соблюдая меры, тогда как другой восходит выше заповеданного? Но я, говоришь, не таков по своей телесной природе или по расположению. Да – потому, что не хочешь, а не потому, что не можешь. Я утверждаю, что все способны к добродетели; кто чего не может сделать, тот не сможет и в случае необходимости; если же кто в случае необходимости может, а без нее не делает, тот не делает по свободному решению. Например: летать и подниматься к небу человеческому телу трудно и даже невозможно; потому если бы какой-нибудь царь повелел делать это, угрожал смертью (не повинующимся) и говорил: тех, которые не летают, повелеваю сечь, жечь, или подвергать чему-нибудь подобному, то послушался ли бы кто его? Нет, потому что это невозможно для нашей природы. А если бы тоже сделано было касательно целомудрия п приказано было невоздержных наказывать, жечь, сечь, подвергать бесчисленным мучениям, то не стали бы многие повиноваться приказаниям? Нет, скажешь, потому что и теперь существует закон, повелевающий не прелюбодействовать, и не все повинуются. Но не потому, что закон бессилен, а потому, что многие надеются укрыться. Если бы при тех, кто склоняется на прелюбодеяние, присутствовали законодатель и судья, то страх был бы силен прогнать похоть. Если даже я представлю другую меньшую необходимость, например возьму и уведу его от любимой женщины и связавши запру где-нибудь, то и тогда он в состоянии будет перенести и не потерпит ничего худого. Итак, не будем говорить, что такой-то добр по природе, и такой-то зол по природе. Если бы кто был добр по природе, то никогда не мог бы сделаться злым; а если бы был зол по природе, то никогда не сделался бы добрым. Между тем мы видим быстрые перемены: люди впадают то в то, то в другое состояние, и переходят от одного к другому. Это можно видеть не только в Писаниях, где напр. мытари становятся апостолами, ученики предателями, блудницы целомудренными, разбойники добрыми, волхвы поклонниками, нечестивые благочестивыми, как в Новом, так и в Ветхом завете, но и каждый день можно видеть множество подобных случаев. |
| Ты спрашиваешь или затрудняешься перед невозможностью не считать нелепостью, что жертва принесена Богу Слову? Скажу тебе в разрешение недоумения: так же не нелепо, как и говорить, что эта самая жертва принесена Богу и Отцу. Ибо если как Бог, и не как Отец, Отец принял ее (потому что Отец не радуется крови Сына), то нет нелепости и в словах, что Сын принял ее, если не желаешь признавать двух Богов или даже присоединить и третьего к ним, Отца и Сына и Духа, по еретическому измышлению так называемых тритеитов. Если бы мы не нуждались тогда в примирении с Сыном, то и ни с Отцом, ни с Духом; а если с Ними, то и с Тем; потому что Бог неразделен, и Единым Богом пребывает Троица, и нельзя никак сказать, что какое-нибудь Лицо Единого Бога примирилось, а какое-нибудь не примирилось. Поэтому мы и не говорим, что только Сын особо, не как Сын, но как Бог, и вместе с Отцом и Духом принимает от Себя жертву и так Собою примиряется с нами, прилагая «от Себя», так как Он есть и Сын человеческий. Поэтому справедливо обвинять тебя в неразумии, а не нас; так как, не различая природ одного Сына, как мы и прежде нас Великий IV Собор, ты говоришь, что Он примиряется с Собою но тому и другому. Не говоришь ли и сам ты, что сражаешься с собою, когда видишь закон плоти противоборствующим закону духа, и помысел противящимся помыслу? А когда разумно сможешь примирить их и убедишь худшее подчиняться лучшему, тогда и о себе скажешь, что примирился с собою. Подлинно ты был бы неразумен, если бы не гак судил о своем состоянии. Примечай же, как поражаешь себя и в том выводе, который в связи с бессмыслием выставляешь против правильно рассуждающих и мыслящих, как будто они разделяют Христа по природам в Нем, и на две части делят, и говорят, что одно, от нас воспринятое, имеет мир с нами, а соединенное с ним Божество имеет нужду в примирении с нами через жертву. Потому что, обвинив в безумии слова, что Сын Сам с Собою примиряется через жертву, прилагаешь к обвинению и следующее 84 : «Или воспринятая Им от нас природа имела с нами мир, а соединившееся с нею Божество имело нужду в примирении с нами через жертву? Или, выражаясь с Павлом, разделился Христос ( 1Кор. 1:13 ), так что одна часть Его дружественна, а другая враждебна?» – Пойми, что говоришь, мудрейший! Зачем высказываешься против себя? Не разделять двух природ Христовых так, чтобы одному усваивать богоприличные совершенства, а другому естественные несовершенства ( λαττματα), – это болезнь безумия Севира, Евтихия, Диоскора и прочего с ними сборища еретиков, подвергнутых анафеме священными Соборами; а разделяющих так объявлять разделяющими через это и Христа свойственно ереси сливающих ипостаси, или фантазиастов, которые не признают IV Вселенского Собора и Соборов, следовавших за ним. |
| – Знаешь, а у меня вот такая проблема! Или: – А у меня кое-что произошло с другой женщиной! Если ты так скажешь, то другому человеку будет больно, он свалится. Это не вопрос искренности – признаться ему в этом. У тебя есть какая-то проблема или что-нибудь произошло – скажи это на исповеди, духовнику, ты реши сначала проблему с Богом и не усложняй жизнь другому человеку. Потому что иногда в браке хочется быть искренним, чтобы другой знал обо всем, и ты идешь и вываливаешь на него все, что произошло, а он не может этого вынести – и конец! Это нехорошо, надо иметь рассудительность. Когда Авраам послал своего слугу 11 , тот отправился в Месопотамию, а по дороге спрашивал себя, что он станет делать, где найдет жену для хозяйского сына. И помолился он Богу: «Боже мой, я сяду вот тут, у источника, и придет девушка, она заговорит со мной и поможет мне напоить животных, и тогда я увижу, подойдет ли она в супруги парнишке». Действительно, многие приходили поить своих животных и уходили, ничего ему не говоря, а Ревекка пришла и сказала ему: «Ты чужестранец, давай я помогу тебе напоить твоих животных, а потом приходи к нам, остановись у нас». Он счел это знаком, и это действительно был знак от Бога. Итак, слуга Авраама пошел к ним домой, а после этого Ревекка вышла замуж за Исаака. Нелегко жить в проблемном браке, поэтому молитесь, чтобы Бог не дал вам совершать ошибок. Это деталь, однако тут видны две вещи. Во-первых, Божий Промысл. Когда вы соберетесь делать что-нибудь в этом направлении, вашим действиям должна предшествовать молитва , вам надо молиться – это самое главное, одно из самых важных дел в вашей земной жизни, что, естественно, имеет свою долю и в Царстве Божием. Тяжело жить в проблемном браке, поэтому умоляйте Бога не давать вам совершать ошибок. Во-вторых, когда вы молитесь и возлагаете надежду на Бога, то шагайте себе вперед спокойно, не тревожась, не делая ошибок, не давите на другого человека и не притесняйте его. Если вы видите, что встретилось какое-нибудь препятствие и вы стараетесь, а дела не трогаются с места, то проявите терпение, молитесь, делайте свои попытки в меру. Как с той дверью, к которой вы подбирали все ключи, а она все равно не открывается, – не ломайте ее, вы потом будете кусать себе локти, увидев, что то, что вы сделали, вышло нехорошо. Видишь, что она не открывается, что вопрос не находит решения, – прояви терпение, молись, пытайся в меру. Но удерживать и душить другого человека, пока не подчинишь его, нехорошо: обычно из этого ничего не выходит. Поэтому перестаньте, оставьте все как есть, и Бог промыслит, Бог знает наше будущее. |
| Это один новый человек, которого благословляет Христос через таинство брака и соединяет нерасторжимо. Этот новый человек не может функционировать своими частями по отдельности. Никто никогда не может рассматривать свою жену как что-то иное, чем «будут двое в плоть едину». Эти два человека – они разные с самого начала. Одно дело – муж, и другое дело – жена. Они очень разные существа. Они не одинаковые. Они совершенно разные. Именно в этом красота супружеской пары: один дополняет другого. Один другого не оккупирует, не порабощает один другого, не поглощает. Не уничтожает его как человека. Не обезличивает. Нет, эти двое – вместе – становятся одним новым человеком. Муж дает жене мужские качества, а жена мужу женские дары, и эти двое вместе составляют нового человека, благословенного человека в браке, супружескую пару, которая производит на свет детей. Вы видите, как премудрость Божия устроила, с каким искусством, что дети рождаются не от одного, но от двоих. Двое производят ребенка на свет. Итог единения двух людей, их психосоматического единения – это их дети. Поэтому и человек в своих детях видит себя. Самый большой дар, который мы можем дать нашим детям, – это наше присутствие. Это гармония в нашей семье. Ради этой гармонии мы должны пожертвовать вещами, которые мы делаем. И более того, даже теми, которые нам могут казаться обязательными, потому что нужно понять: самое необходимое – это мир, он есть богатство, которое не зависит от вещей. Поймем, что наш удел – отдать себя и не требовать от другого, чтобы и он отдал нам себя за это. Вступим в брак с верными представлениями и верными предпосылками! Будем смотреть на другого человека как на человека. Примем его. Поймем, каковы нужды другого человека. Поймем, что в браке мы даем, а не получаем. Поймем, что наш удел – отдать себя и не требовать от другого, чтобы и он отдал нам себя за это. Не будем говорить в браке: «Единственное, чего я хочу от тебя, чтобы ты меня любил». Какое это чудовищное заблуждение (сколь справедливым бы оно нам ни казалось)! Порой мы слышим, как молодые пары говорят: «Я хочу от тебя лишь одного: чтобы ты меня любил». Я им говорю: «Деточки, вы уже совершили основополагающую ошибку!» Когда ты требуешь любви от другого, ты даешь повод для ссоры. Скажи лучше своей жене: «Я хочу лишь одного – любить тебя», а не чтобы «она меня любила». Я должен тебя любить, я должен сделать первый шаг и любить тебя, отдавать себя тебе. Другое последует, другое придет как следствие. Когда ты выдвигаешь другому требование, чтобы он тебя любил: «единственное, что я хочу от тебя, – это чтобы ты меня любила, меня уважала, была порядочной, была хорошей женой», – всё кончено! Подписан конфликт на будущее, потому что после ты скажешь: «А ты, оказывается, вовсе не такая, как я думал раньше». Разве ты не понимаешь, что сперва ты должен дать другому человеку, и только потом получишь от него? Если ты с самого начала хочешь получать, тогда всё пойдет наперекосяк! |
| — Посему не безумно ли подавать повод к хуле за те самые благодеяния, за которые приносится благодарность? Но, скажешь, язычник будет говорить это и тогда, когда увидит, что я не разведываю. Нет, ибо не все наполнено идоложертвенным, чтобы иметь такое подозрение; притом ты вкушаешь это не как идоложертвенное. Итак, не разведывай напрасно; а с другой стороны, не принимай пищи, когда тебе скажут, что она идоложертвенная. Христос, даровав тебе благодать, столько возвеличил тебя и поставил выше всякого вреда не для того, чтобы подавать повод к худой молве о тебе, и не для того, чтобы теми самыми преимуществами, за которые ты благодаришь, столько оскорблять других, что они могут хулить». 1Кор.10:31. Аще убо ясте, аще ли пиете, аще ли ино что творите, вся в славу Божию творите. Все соображения покрывает Апостол одним всеобщим правилом: «Видишь ли, как он от частного предмета перешел в поучении к общему и преподал нам превосходное правило — прославлять Бога во всем?» (святой Златоуст). Отсюда видно, что, по мысли Апостола, от неразборчивого вкушения идоложертвенного некоторая тень падала на самую веру и Господа Бога. Почему Апостол и выставил этот общий закон, что мы обязаны не пищу только и питие употреблять, но и все другое делать во славу Божию, — ничего не дозволяя себе, чрез что, хоть на малейший волос, мог бы кто-либо нечто не хвалебное помыслить о святой вере нашей и о Боге. Прекрасно Апостол все это, — и сидеть, и ходить, и беседовать, и сожалеть, и наставлять, — совокупляет воедино, чтобы во всем поставить для себя одну цель — Божию славу. Так повелел и Господь: «да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, Иже есть на небесех» (Мф. 5:16). Так сказано и здесь» (Феодорит). «Так, говорит, все творите, чтобы тем подавать побуждения к прославлению Бога, давая разуметь, что то, как они тогда действовали, служило к бесславию Бога и к хуле на Него и на святую веру Его» (Экумений). «Яст же кто и пиет во славу Божию, когда яст и пиет не на соблазн другим, не как чревоугодник и сластолюбец, но как желающий так содержать тело, чтобы оно было способно к деланию всякой добродетели; и просто, всякое дело творит кто во славу Божию тогда, когда ни другому не вредит соблазном, ни самому себе чем-либо, и когда ничего не делает из человекоугодия или по другому какому страстному помыслу» (Феофилакт). |
| 3. Следовательно, поскольку Маркион вынужден признать величайшим Того, Чью божественность он не может отрицать, то невозможно допустить, чтобы величайшему он приписывал некое умаление, из-за которого это величайшее оказалось бы подчиненным другому величайшему. Ведь величайшее перестает быть таковым, если будет подчиненным. Не подобает Богу переставать быть Тем, Кем Он является по Своему положению, т. е. величайшим. Ведь и в том лучшем боге величайшее может оказаться под угрозой, если оно может обесцениваться в Творце. Таким образом, когда два бога провозглашаются двумя величайшими, необходимо, чтобы ни один из них не был больше или меньше другого, чтобы ни один не был выше или ниже другого. Отрицай, что является богом тот, которого ты назовешь худшим; отрицай, что является величайшим тот, которого ты считаешь меньшим. Признав же того и другого богами, ты признал существование двух величайших. Ты ничего не отнимешь у одного и не припишешь другому. Признав божественность, ты отверг различие. прочим личностям, ибо написано: Бог богов встал в собрании богов, среди богов будет вершить суд и Я сказал: вы — боги ; однако, скажешь ты, на том основании, что они называются богами, они не могут претендовать на звание величайшего, как не может претендовать на него и Творец. 2. Я готов ответить и глупцу, не принявшему во внимание, что с таким же успехом это может быть обращено и против Маркионова бога: тот факт, что он назван богом, не доказывает, однако, что он является величайшим, как не являются таковыми ангелы или люди Творца. Если общность имен создает предвзятое мнение о статусе, сколько негодных рабов — Александров, Дариев и Олофернов — позорят царские имена? И, однако, изза этого у царей не отнимается то, чем они являются. Ведь и сами идолы язычников — боги для толпы; однако, никто не является богом из-за того, что так называется. 3. Таким образом, в отношении Творца я закрепляю атрибут величайшего не за произнесенным или написанным именем Бога, но за самой сущностью, к которой относится это имя. |
| – Оставьте меня в покое! Буду делать, что хочу. Это вы так думаете. Как жаль, как жаль! «Он меня не слышит», – скажешь ты. Впрочем, буду говорить о себе. Как жаль, что я не могу убедить человека в том, что мои слова – не мое, человеческое мнение или принцип, а божественная заповедь. Недостаточно говорить людям о заповедях Божиих. Важно также, чтобы они звучали по-Божии. Понимаешь? Потому люди и не меняются. Слушают Евангелие, проповеди, беседы, праздничные послания Патриарха, но при этом не меняются. Потому что дело не в нехватке знаний или информации. Отсутствует благодать, которая должна передаваться через подобное оглашение. Ведь что значит слово «оглашать»? Наши уста издают звук, слышный уху другого человека. Обычный звук, обычный голос, но при этом происходит своеобразный мягкий толчок – и вот слово уже проникает в душу, касаясь сердца. Мы постоянно говорим, а нас никто не понимает, не придает значения нашим словам, потому что мы сами пока так и не поняли, что живем в пространстве Божественного откровения и чуда. Об этом я сказал в самом начале нашей беседы. И когда люди увидят это в нас, то начнут воспринимать наши слова совсем по-другому и скажут: – Ну надо же! Это не священник говорит. Не наш духовник, отец, брат и т.д. Это Сам Бог говорит через него! Фото: tatmitropolia.ru Бог, Который не мое изобретение, не плод моих фантазий, а Явление, Откровение. Две тысячи лет тому назад небеса отверзлись, и Господь спустился на землю, обретя нас. В своей слепоте не знали, куда идти, во что верить. Вместо Бога мы поклонялись животным, обожествляя их, превратив творение в Создателя. А Господь пришел к нам и явил истину. Его слова – Божественны. Если правильно подумать обо всём, что окружае т нас в Церкви; если понять, что пространство, в котором мы находимся, – Божественное пространство и наши слова – не слова от человека, то мы не будем никого угнетать и подавлять, в том числе и себя. Исчезнет ощущение насилия. Я не чувствую никакого насилия в Церкви. Если меня где-то ограничивают, подавляют – так, что начинаю задыхаться (именно это я называю насилием), – то не могу больше оставаться в таком месте, среди таких людей. Не могу быть чадом Божиим – если там, где я нахожусь, мне не хватает воздуха. Потому люди и говорят: |
| 4. Итак, это Послание целиком было задумано не для чего другого, как для того, чтобы научить, что удаление Закона происходит в соответствии с установлением Творца, доказательства чему мы теперь и будем приводить. Кроме того, если не упоминает никакого нового бога – каковое упоминание он нигде не сделал бы с большей вероятностью, чем в этом случае, а именно обосновывая отмену Закона при помощи этого единственного и вполне достаточного утверждения новой божественности, – то понятно, что он подразумевает, когда пишет: Я дивлюсь, что вы так быстро переходите от Того, Кто призвал вас в благодать, к другому благовествованию, 2209 – другому по образу жизни – не по религии; по правилам – не по божественности; ибо Евангелие Христа должно было призывать от Закона – к благодати, а не от Творца – к иному богу. 5. Ибо никто не удалял их от Творца, чтобы казалось, что они переходят к иному Евангелию тогда, когда они якобы переходят к Творцу. Действительно, прибавляя, что иного Евангелия вообще не существует, 2210 утверждает принадлежность Творцу того, существование которого отстаивает. Ибо если и Творец обещает Евангелие – говоря через Исаию: Благовествующий Сиону, взойди на гору высокую; благовествующий Иерусалиму, возвысь в силе Своей глас Свой; 2211 также – к апостолам: Как своевременны ноги благовествующих мир, благовествующих благо, 2212 – конечно, благовествующих и язычникам, ибо говорит и: На имя Его будут уповать язычники, 2213 – т. е. на имя Христа, Которому говорит: Я поставил Тебя светом язычникам, 2214 – и есть также Евангелие нового бога, которое, как ты утверждаешь, апостол тогда отстаивал, то, стало быть, есть уже два Евангелия у двух богов, и апостол будет лгать, говоря, что другого вообще не существует, 2215 хотя имеется и другое, и он мог бы отстаивать свое Евангелие, доказывая его преимущество, а не определяя его как единственное. Но, пожалуй, ты, чтобы выкрутиться, скажешь: «Поэтому он и добавил: Даже если ангел с неба будет благовествовать иначе, да будет анафема, 2216 – так как он знал, что и Творец будет благовествовать». |
| Не был привязан к вещам, утешений себе не искал. Всё готов был отдать. Деньги ему в конвертах приносили, тоже всё на раздачу шло. Братии – кому на отпуск даст, другому на лечение. О себе батюшка не заботился. Себя не жалел. Вниз по лестнице и опять наверх – не зарядка, а аскетическое упражнение Постник был, молитвенник. Великим постом первую седмицу вообще ничего в рот не брал. Помню, притащил я ему с трапезы скромный паек, а он меня разворачивает: – Так, Александр, бери всё и неси назад. Я тебя не просил. А вот к другим в отношении поста и прочих аскетических подвигов был снисходителен. – Главное, – говорил, – чтобы пары всей этой еды, ее разнообразия, не затмевали вам ум и разум. В нашем же естестве всё взаимосвязано, – вот наестся человек до отвала, да и пошел вразнос, столько всего накуролесит. А всего-то надо было посдержаннее в элементарном, в еде, например, быть. Как-то внешне сдерживать себя. Помню, мы, ребятня, взметнулись по лестнице в братском корпусе – не через две, через четыре ступени летели. А наверху отец Даниил: – Так, дружочки, ну-ка, вниз опять спустились, вышли на улицу и спокойно назад поднялись. Это, кстати, и внутренней, столь необходимой в духовной жизни, степенности учит. Самого-то батюшку-то обычно не видно и не слышно. Мог он внезапно точно вырасти перед тобой. Да и в храм зайдет незаметно, встанет в сторонке, молится. Никогда о себе не заявлял, не выставлял себя ни перед кем. Скромный, тихий человек глубокой духовной жизни. В некоторых сложных случаях батюшка мог тебя к отцу Иоанну (Крестьянкину), например, перенаправить. Помню, подошел я к нему с каким-то путаным вопросом… – Ой, – говорит батюшка, – что ж я тебя к отцу Иоанну не взял? Надо было тебя взять в Печоры. Вот только что ездил. Как же я не догадался взять тебя с собой. Батюшке Иоанну про отца Даниила, помню, скажешь, а он: – Молимся о нем, поминаем, – тут же отзывался. Была между ними духовная связь. Как между всеми подвижниками, наверно. Помню, отец Даниил, бывало, устанет, вдаль куда-то посмотрит… А как будто зрит какую-то тайну Божию. Рядом с ним запредельность бытия ощущалась. Он был постоянно в молитве – весь в себя углубленный, собранный, никогда лишних слов не говорил. Не болтал ничего попросту. Не смеялся. Рассудительный. Спокойный. Если кто начинал какую-то панику разводить, батюшка всех успокоит: |
| Пробыли мы у него около часа. Всё это время муж не спускал малыша с рук. Валентина Павловна рассказывала нам о мальчике, но больше расспрашивала о нас. Очень обрадовалась, узнав, что мы православные, воцерковлённые. Сама она тоже глубоко верующий человек. А мы не находя слов слушали её историю. Дети у этой необыкновенной женщины уже взрослые, а она посвятила (по-другому и не скажешь) свою жизнь чужим детям. Особенно таким — брошенным, ничейным. Возилась с ними с утра до ночи, при помощи девушек-волонтёров искала им родителей. И ведь находила! За последние годы из этой больницы почти ни один ребёнок не отправился в дом малютки! Большинство забирали в семьи. Если деток всё же никто не брал, то перед отправлением в дом малютки Валентина Павловна сама договаривалась с местным батюшкой и малыша крестили. Нашего кроху никто не хотел брать, информацию о нём уже отправили в региональный банк. Когда пришло время прощаться, мы поняли, что вот сейчас положить малыша в кроватку, повернуться спиной и уйти отчего-то очень сложно. Перед уходом мы поставили в изголовье маленькую икону Иверской Божией Матери. Перекрестив нашего (да-да! нашего!) малыша, Валентина Павловна почти вытолкала нас из палаты, приговаривая: «Езжайте, ребятки! Вам ещё далеко ехать!» На трясущихся ногах я спускалась по лестнице. Муж молчал. Вышли на улицу. Ветер гонял по дорожкам позёмку. — Ну что? Наш? — Наш. — Но мы же девочку… На всё воля Божья. Значит, мальчик. Когда мы ещё только ехали в эту больницу, всё уже было понятно. У нас сын. Вот этот, пока ещё неизвестный. Выбирать — это не для нас. А сейчас, после того, как мы его увидели, всё стало ещё определённей. Наш. Крохотный, с носиком пуговкой (немаленькой такой пуговицей) и глазами-щёлочками, с почти лысой головкой размером с крупный апельсин и аккуратными ушками. Наш. Самый любимый на свете. Позвонили родителям. И те и другие первые несколько секунд поражённо молчали. Потом говорили одно и то же: «Мы его уже любим!» Невыносимо долгая неделя На следующий день понедельник. У меня выходной, у мужа тоже. Вскочив с утра пораньше, поехали в больницу. Утром здесь все было совсем по-другому. Сновали медсёстры, у поста стояла высокая женщина лет тридцати пяти — заведующая отделением. Сказать, что встретила она нас неласково — это ничего не сказать. Долго ругала за то, что мы без халатов и бахил (а мы, балбесы, об этом даже и не подумали), что не привезли разрешения из местной опеки… Мы покаянно молчали. Выпустив пар, заведующая отделением спросила: |
|
|
