| Кто же создал ее? Ужели Бог? Нет, скажешь, она ни от кого не произошла. Но как же она, не происшедши ни от кого, делает все это? Ведь это противоречит одно другому. Следовательно, вообще это – не Божие дело. Займемся поэтому исследованием вопроса: кто сотворил небо? Ты скажешь – судьба. Кто землю, кто море, кто времена года? Следовательно, если она в вещах бездушных учредила такой прекрасный порядок, такую стройность, то каким образом в нас, для которых и существует все это, допустила такое нестроение? Это было бы похоже на то, если бы кто-нибудь заботился о доме, желая сделать его удивительно хорошим, а о домочадцах своих не имел бы ни малейшего попечения. Кто сохраняет преемство времен года? Кто определил столь стройные законы природы? Кто дал порядок течению дня и ночи? Это выше той судьбы. Нет, говорят, это само собою произошло. Но каким образом такой порядок мог явиться сам собою? Откуда же, скажешь, эти богачи, наслаждающееся здоровьем и пользующиеся славою, (которые получили богатство) – одни с помощью корыстолюбия, другие – путем наследства, третьи – посредством насилия. Почему же Бог попускает злым благоденствовать? Потому, что воздаяние по заслугам не здесь, а в будущем веке. Поэтому ты мне там укажи что-нибудь подобное этому. Прежде дай мне, пока я еще здесь, говоришь ты; а там я ничего не стану искать. Но ты и не получаешь потому, что ищешь. Если ты, не испытав еще удовольствий, так сильно домогаешься их, что предпочитаешь их будущим благам, то тем более (ты стал бы искать этих последних), если бы ты вкусил чистейших удовольствий. Потому-то (Бог) показывает тебе, что (земные блага) ничтожны, что они составляют нечто безразличное; если бы они не были чем-то безразличным, то Он не дал бы их и тем. Скажи мне: разве не все равно – быть черным, или высоким, или небольшого роста? Так и богатство. Скажи мне: разве не в равной мере дано всем то, что нам необходимо, именно способность к добродетели, разделение духовных дарований? Если бы ты знал, каковы Божии благодеяния, то, пользуясь ими наравне с другими, ты не огорчался бы неравномерным распределением земных благ и, зная равномерное разделение первых, не домогался бы изобилия последних. Подобно тому как слуга, который, получая от господина пищу, одежду и кров и пользуясь всем прочим наравне с другими, потому только, что имел бы волоса на голове длиннее и ногти больше, стал бы думать, будто он имеет более, нежели другие, – таким же образом и тот (кто наделен земными благами) напрасно стал бы много думать о том, чем пользуется только до времени. |
| Некоторые на основании этого говорят, что Христу было два года, когда волхвы поклонились Ему, так как звезда явилась одновременно с Его рождением, а два года употреблено на путешествие волхвов. Но Златоуст заставляет молчать говорящих так. Вероятно ли, чтобы они путешествовали целых два года, если даже они шли чрез чужие государства? Чего оставались бы в Вифлееме бывшие со Христом два года после переписи, ради которой они пришли туда? Но звезда явилась прежде на столько времени, на сколько они, путешествуя, могли прийти и предстать пред только что родившимся Христом. Посему звезда предупредила, чтобы выйдя прежде, они нашли Его в пеленах. Конечно, это дело исполнено таинственности. Посему неизвестно, они ли прежде пастырей, или пастыри прежде их видели Христа; скажешь ли ты то или другое, скажешь безопасно. Не удивляйся тому, что Ирод избивает младенцев от двух лет и ниже. Он подозревал, что звезда не тотчас явилась волхвам, но, может быть, предупредила рождение Его. Посему ради безопасности он расширил время и простер убийства и на окрестности Вифлеема, чтобы повсюду обыскать то, что хотел поймать, и во множестве убитых убить и Христа. «От двою лету» он убил, чтобы время имело пространство, как выше сказали, а «нижайше», это – сообразно с временем, которое выведал от волхвов; так что и время, которое он узнал от волхвов, наблюдал и сам прибавил другую широту. Итак, слова: «по времени, еже известно испыта от волхвов» нужно понимать не по отношению к словам «от двою лету», но по отношению к «нижайше». Следовательно, после: «от двою лету» нужно остановиться, а потом все последующее читать вместе. Если бы, как говорят, он узнал от волхвов, что исполнилось время двух лет, то он не убивал бы тех, которые были младшего возраста. Но некоторые недоумевают, почему несправедливо убитые за Христа младенцы были оставлены в пренебрежении, тогда как Он Сам предпринял бегство. Таким мы скажем, что хотя многие несправедливо поступают, но никто не страдает несправедливо. Всякий, кто по видимому несправедливо страдает, страдает или для того, чтобы омыть свои прегрешения, и посему не испытывает зла, а скорее благодеяние, – или для того, чтобы иметь причину получить венец, и тоже благодетельствуется, получая за перенесение временного несчастья вечное успокоение. Итак, наносящий другому обиду, конечно, причиняет эту обиду, – но для претерпевающего она не служит несчастьем. Так как эти младенцы убиты не ради очищения своих грехов, то ясно, что они пострадали, чтобы быть увенчанными, и посему не страдали несправедливо. Может быть, эти младенцы и не были бы полезными. Если Бог даже грешников удерживает в жизни, ожидая их обращения, то гораздо более нужно верить, что никаким образом Он не лишил бы жизни тех, которые должны быть великими в добродетели. И немного спустя после убийца младенцев – Ирод потерпел наказание за насильственное убийство, окончив жизнь горькою смертью , как пишет Иосиф (Флавий). |
| Катерина Гордеева Ирина Ясина: «Раньше я хотела жить ярко, теперь – долго» От редакции: Журналист Катерина Гордеева задает экономисту Ирине Ясиной базовые человеческие вопросы - о жизни и смерти . Еще недавно Ирина Ясина принимала участие в диалогах Правмира как агностик. Мы не подгоняем ответы наших собеседников под православные каноны, а просим их честно поделиться своим личным миропониманием. Мы сидим у большого окна и пьем вино. Через стекло хорошо видно белку, что прыгает по сосне вверх и вниз без особой цели: ничего внизу не подбирает, ничего наверх не уносит. Просто белка в хорошем настроении. Скачет. Сумерки сгущаются. И внутри дома становится светлее, чем у белки снаружи. Белка замирает и разглядывает нас. Ясина спрашивает: «Хочешь еще вина?» Потом говорит: «Какой кайф смотреть за белкой, правда? Просто смотреть. И больше — ничего». Ирине Ясиной только что исполнилось 54 года. Она — выдающийся экономический публицист. Дочь бывшего министра экономики России Евгения Ясина. Было время — руководила департаментом общественных связей Центробанка (Банк России), вела радио- и телепередачи, была директором программ «Открытой России», возглавляла Клуб региональной журналистики. В 35 лет получила диагноз «рассеянный склероз», но не сбавила оборотов, может даже наоборот: возглавляла, руководила, участвовала, выступала, спорила и боролась с удвоенной силой. В первый год болезнь заставила ее отказаться от высоких каблуков, во второй — ходить с палочкой, через несколько лет — сесть в инвалидную коляску. В один из первых приездов в ее дом, Ясина показывала мне свои бывшие туфли на шпильке, водружённые, на манер музейного экспоната, за стекло книжной полки. Теперь показывает белку. — Что изменилось? — Этого не скажешь запросто. А, если скажешь, не прозвучит как-то важно или значительно: я стала проводить время по-другому. Я сейчас занята тем, что чувствую себя. Я живу. И живу, наконец, так, как хочу. Я читаю и перечитываю книги, которых я не читала, или думала, что читала: мне казалось, что по верхам — это достаточно. И вот я сижу у окна или перед камином, заваленная книжками и напитываюсь знаниями, которые мне по большому счету не особенно нужны. То есть, в практическом смысле вряд ли пригодятся. Но я жадно их впитываю. Я делаю это только для себя, это мне надо, мне важно. Хочешь — назови это самоудовлетворением, таким онанизмом, я не против. Мне даже нравится: я, быть может, впервые в жизни, делаю что-то только для внутреннего пользования, для себя. |
| Так вот, коль скоро одним лишь перечисленным свойственно допускать по отношению к себе понятие количества, то как же вы, о христоборцы, [в обсуждение подобия и неподобия] привносите посредством большего и меньшего количество, когда Аристотель поместил их в другой род? Итак, потому что, исследуя вопрос о большем и меньшем, вы невежественно уклонились к сопоставлению подобного и неподобного, говоря: «Если Сын является меньшим Отца, то и не подобным, стало быть», вы [теперь] снова подпадаете под еще более тяжкое обвинение в невежестве, когда говорите: «Если Сын является меньшим Отца, то и не равным, стало быть, и не столь великим». И коль скоро ни с какой стороны не здравствует ваше слово, то тщетной и легковесной является посылка. ИНОЕ, учащее, что, при наличии большего и меньшего, невежественно привносится не подобное, являющееся инородным, согласно Аристотелеву искусству Ясно устанавливая те из имен, что являются соотнесенными, и которые так ими называются, Аристотель, изобретатель этого искусства, выносит таковое определение: «Соотнесенными же называются такие [вещи], о которых говорится, что тем, чем они являются, они являются в связи с другим, или находясь в каком-то ином отношении к другому, как о большем говорят, что тем, что оно есть, оно является по отношению к другому. И о двойном говорится, что тем, что оно есть, оно является по отношению к другому; ведь оно называется двойным против чего-то» 283 . Итак, коль скоро таково определение соотнесенных, то пусть изрыгающие Аристотелево искусство покажут нам и при помощи оттуда [позаимствованных] уроков, а не [уроками] от божественного Писания хвалясь, говорится ли и о подобном, что тем, что оно есть, оно является по отношению к другому, каки большое, и двойное. Ведь подобному противопоставляется не подобное, как и большему меньшее, но не так и не таким же образом. Ибо о большем говорится как о большем меньшего. А о подобном никогда не скажешь как о большем не подобного, ни так же, как и если о большем говорится, что оно по причине превосходства или противоположным является тем, что оно есть, не подумаешь, что и подобное таково, потому что оно больше не подобного. Поэтому всяко разнородными будут не допускающие [по отношению к себе] одну и ту же классификацию (διαρεσιν) и определение. |
| Творения св. отца нашего, препод. Феодора Студита , перевед. с греч. при СПб. дух. академии, ч. I, стр. 299–300 (греч. текст у Migne – Patrol. gr. t. XCIX, col. 1092–1093). Высказавшись, таким образом, с полной определенностью против церковного благословения второбрачных, св. отец несколько дальше, в том же письме, подробно останавливается на тех случаях, когда из двух брачущихся только один вступает во второй брак, другая же сторона является первобрачною. «Может быть, ты еще скажешь: если одна сторона – девственная, как говорят некоторые, то не следует ли одному (из сочетавающихся) возлагать венец на голову, а другому, уже бывшему в браке, на плечо, при чтении молитвы венчания? Это, кроме нелепости, мне кажется еще и смешным. Ибо допустим третий брак: тогда где будет возложен венец, на руке или на колене, если вдова, вступающая в брак (вторично), будет принимать венец на плечо. Это нелепо. И кто будет возлагать венец? И как разделится нераздельная молитва? Одна из сторон, как непорочная, будет благословляться, а другая – нет? Это смешно и невозможно. И как одна сторона будет принимать приобщение, а другая – нет, как находящаяся под епитимией? Если это будет муж, а муж – глава жены и оба они составляют одно тело, то остальное тело будет приобщаться, а глава – нет? Таким образом соединяемое тотчас же будет расторгаемо самим соединяющим, если по снисхождению будет дозволено ему сделать это; ибо главная принадлежность и цель сочетания есть святое и единое Тело и Кровь Христова; или он будет приобщать обоих? Впрочем, оставим пустословие. Очевидно, что такой будет не священником, а преступником божественных постановлений и посему достойным лишения священства, так как ему не дозволено и пиршествовать на таком браке, не только что совершать такое беззаконие. Как же, скажешь, неужели девственная сторона теряет победный венец с благословением и, не быв побежденною, не одерживает большей победы, так чтобы доставлять вместе с собою благословение, и венчание, и участие в приобщении стороне, побежденной второбрачием? Если бы было так, то было бы определено отеческими правилами; но никакого различия не сделано. А что не определено и не утверждено свидетельствами отцев, то вымышлять и говорить и делать – есть тщеславие. Я же скажу так: справедливо будет, если девственная сторона лишится однобрачнаго преданнаго (венчания); ибо она могла бы воспользоваться им чрез сочетание с равночестным; и следует сочетаваться чистому с чистым, девственному с девственным, побеждающему с побеждающими а кто захотел сочетаться с недевственным, тот падает и чрез это бесчестит девственную хвалу, которой, может быть, он и не имел, или, имея, некоторым образом унизил ее пристрастным расположением к второбрачному; посему не только не возвысит, но еще унизит его до епитимии (назначенной) стороне второбрачной». (Твор., ч. I, стр. 301–3; Migne ibid, col. 1094–1096). |
| Павел в Послании к римлянам начинает рассуждение против свободной воли в защиту Божьей благодати следующим образом. «Открывается,— говорит он,— гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду людей, которые удерживают истину Божью в неправде» . Ты слышишь здесь общее суждение обо всех людях — что они находятся под гневом Божьим. Что это иное, как не то, что они достойны гнева и кары? Он называет причину гнева: она в том, что люди делают только то, что достойно гнева и кары, а именно что все они нечестивы и неправедны и удерживают истину в неправде. Где же теперь сила свободной воли, которая может стремиться к какому-то добру? Павел полагает, что их поступки достойны гнева Божьего, и решает, что они нечестивы и неправедны. А то, что заслуживает гнева и является нечестивым, то стремится действовать и действует против благодати, но не за благодать. Здесь станут смеяться над тем, как зевает Лютер, который недостаточно хорошо прочитал Павла; кто-нибудь даже скажет, что Павел здесь говорит не обо всех людях и не обо всех их стремлениях, а только о тех, которые нечестивы и неправдивы, потому что сказано о тех, которые удерживают истину в неправде. Отсюда не следует, что все таковы. Я же здесь говорю, что у Павла имеет одно и то же значение, если ты скажешь: «на всю нечестивость людей»—и если скажешь: «на нечестивость всех людей». Ведь Павел почти везде говорит так, как говорят евреи, поэтому смысл такой: «все люди нечестивы и неправедны и удерживают истину в неправде», поэтому все достойны гнева. И потом: по-гречески не ставят относительное местоимение «те, которые», а ставят артикль. «Открывается гнев Божий на нечестие и неправду людей, удерживающих истину в неправде» — это как бы эпитет, относящийся ко всем людям за то, что они удерживают истину в неправде. Когда говорят: «Отче наш, Который на небесах», то могут сказать и по-другому: «Отец наш небесный» или «Отец наш на небесах». Ведь это сказано для того, чтобы отличить их от тех, которые верят и благочестивы. Но это может быть болтовней и вздором, если само рассуждение Павла не требует такого смысла и не приводит к нему. |
| «Павел Иванович!» вскричал он наконец, когда Чичиков вылезал из брички. «Насилу вы таки нас вспомнили!» Оба приятеля очень крепко поцеловались, и Манилов увел своего гостя в комнату. Хотя время, в продолжение которого они будут проходить сени, переднюю и столовую, несколько коротковато, но попробуем, не успеем ли как-нибудь им воспользоваться и сказать кое-что о хозяине дома. Но тут автор должен признаться, что подобное предприятие очень трудно гораздо легче изображать характеры большого размера: там просто бросай краски со всей руки на полотно, черные палящие глаза, нависшие брови, перерезанный морщиною лоб, перекинутый через плечо черный или алый, как огонь, плащ, — и портрет готов; но вот эти все господа, которых много на свете, которые с вида очень похожи между собою, а между тем, как приглядишься, увидишь много самых неуловимых особенностей, — эти господа страшно трудны для портретов. Тут придется сильно напрягать внимание, пока заставишь перед собою выступить все тонкие, почти невидимые черты, и вообще далеко придется углублять уже изощренный в науке выпытывания взгляд. Один бог разве мог сказать, какой был характер Манилова. Есть род людей, известных под именем: люди так себе, ни то, ни сё, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, по словам пословицы. Может быть, к ним следует примкнуть и Манилова. На взгляд он был человек видный; черты лица его были не лишены приятности, но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то, заискивающее расположения и знакомства. Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами. В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: какой приятный и добрый человек! В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: чорт знает, что такое! и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную. От него не дождешься никакого живого или хоть даже заносчивого слова, какое можешь услышать почти от всякого, если коснешься задирающего его предмета. У всякого есть свой задор: у одного задор обратился на борзых собак; другому кажется, что он сильный любитель музыки и удивительно чувствует все глубокие места в ней; третий мастер лихо пообедать; четвертый сыграть роль хоть одним вершком повыше той, которая ему назначена; пятый, с желанием более ограниченным, спит и грезит о том, как бы пройтиться на гуляньи с флигель-адъютантом, напоказ своим приятелям, знакомым и даже незнакомым; шестой уже одарен такою рукою, которая чувствует желание сверхъестественное заломить угол какому-нибудь бубновому тузу или двойке, тогда как рука седьмого так и лезет произвести где- нибудь порядок, подобраться поближе к личности станционного смотрителя или ямщиков, — словом, у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было. |
| Такое рыдание достойно его злобы, а тебе, долженствующему увенчаться и успокоиться, не прилично. Поистине, - смерть есть тихое пристанище. Смотри, сколь многих бедствий исполнена настоящая жизнь; размысли, сколько раз сам ты проклинал ее. Жизнь наша чем долее продолжается, тем становится тягостнее. Ты уже в самом начале осужден на великие скорби, потому что сказано: в болезнех родиши чада; и еще: в поте лица твоего снеси хлеб твой (Быт. III, 16, 17); также: в мире скорбни будете (Иоан. XVI, 33). Но о будущей жизни не сказано ничего подобного; совершенно напротив, о ней говорится: отбеже болезнь, печаль и воздыхание (Ис. XXXV, 10); и еще: от восток и запад приидут, и возлягут в недрах Авраама, Исаака и Иакова (Матф. VIII, 11). Там чертог духовный, светлые светильники и жизнь небесная. 4. Итак, для чего же ты срамишь умершего? Для чего других заставляешь бояться и трепетать смерти? Для чего побуждаешь многих обвинять Бога, как будто бы Он уготовал для нас великие бедствия? Или, еще более, для чего ты, по смерти кого-либо из присных, созываешь нищих, просишь священников, чтобы они молились об нем? Для того, скажешь ты, чтобы умерший получил успокоение, чтобы Судия был милостив к нему. Итак, об этом-то ты плачешь и рыдаешь? Но ты противоречишь себе самому. Оттого, что он удалился в пристань, ты подвергаешь себя буре. Но что же делать? скажешь ты: такова природа наша. Нет, не вини природу, и не почитай слез своих необходимыми. Мы сами все превращаем, сами предаемся слабостям, сами унижаем себя и неверных делаем худшими. В самом деле, как станем мы говорить другому о бессмертии, как можем уверить в этом язычника, когда сами более его боимся и трепещем смерти? Многие из эллинов, не смотря на то, что не имели никакого понятия о бессмертии, по смерти детей своих украшали себя венцами, облекались в белые одежды, чтобы приобресть настоящую славу; а ты и для будущей славы не перестаешь уподобляться женам и плакать. Но у тебя нет наследника, тебе некому отказать свое имение? Но чего бы ты пожелал лучше: того ли, чтоб сын твой был наследником твоего имения, или - наследником благ небесных? Чего бы ты захотел более: того ли, чтобы он получил в наследие сокровища тленные, которые вскоре он должен будет оставить, или того, чтоб стяжал блага вечные и нетленные? Тебе нельзя иметь его своим наследником, но вместо тебя Бог сделал его Своим наследником. |
| Все мы, говори, одно: все братия, все Божии дети. Поступая так, будешь всегда спокоен и доволен собою и всем и разговорчив; а коли будешь жалеть другим еды-питья или денег, будешь всегда в тесноте, омрачении, огорчении, всегда будешь неспокоен, нерадостен, неразговорчив. Истинно и поделом: не будь самолюбцем окаянным, а вселюбцем. Люби всех, как себя, по Господню словеси [ Мф. 19, 19 ]. Со мною бывали случаи: как пожалеешь другому сладенького, так тотчас тобою овладеет теснота, огорчение на ближнего, недовольство собою и омрачение; как скажешь от души к себе самому: себе не жалко ничего – и другому не жалею ничего, себе не считываю, сколько съел-спил, – и другого не хочу усчитывать, ибо все мы – едино, – и станет у тебя на сердце спокойно и весело, и прямо, без зазрения совести смотришь всем в глаза, и говоришь со всеми свободно и рассудительно; в противном же случае совесть убивает: смотреть прямо в глаза не можешь другому, неловко себя чувствуешь, упадаешь в своем мнении, презренным каким-то делаешься в своих собственных очах; кажется тебе, что все на тебя смотрят с неудовольствием и все чуждаются и прочее и прочее. Вот какая беда, какое наказание не любить ближнего, как себя. Слава Господу, тако определившему, тако наказующему грехи наши нашими же грехами! Все ежедневные вразумления Божии нам клонятся к тому, чтобы научить нас горняя мудрствовать, а не земная, о Небесном Отечестве воздыхать да о грехах своих, а не о деньгах, да о сластях, да об одеждах и домах. Доколе же я буду безумничать? Тысячу раз я каялся искренно в своей приверженности к земным благам, тысячу раз от долготерпеливого и милосердого Владыки получал прощение в своем вольном безумии – и всё еще продолжаю безумничать, всё еще не хочу вразумиться. Господи! Помилуй. О, лесть вражия! Лесть плотская! Лесть сластей! Лесть видимого и временного, преходящего! Окаянная, многострастная плоть! Смрад ты будешь, земля и пепел – вот твой конец, твои плоды, результат всего. Вот какова прелесть земных благ! Благодарю Тя, Господи Иисусе Христе, Боже мой, яко державным Твоим именем лицо от стыда и сердце от тесноты и омрачения избавил еси и дерзновение пред учениками моими даровал еси. |
| Спрашиваешь или затрудняешься пред невозможностью не считать нелепостью, что жертва принесена Богу Слову? Скажу тебе в разрешение недоумения: так не нелепо, как и говорить, что сия самая жертва принесена Богу и Отцу. Ибо если как Бог, и не как Отец, Отец принял её (потому что Отец не радуется крови Сына), то нет нелепости и в словах, что Сын принял её, если не желаешь признавать двух Богов или даже присчитать и третьего к ним, Отца и Сына и Духа, по еретическому измышлению так называемых требожников. Если бы мы не нуждались тогда в примирении с Сыном, то и – ни с Отцом, ни с Духом; а если с Сими, то и с Тем, потому что Бог неразделяем, и единым Богом пребывает Троица, и нельзя никак сказать, что какое-нибудь Лицо единого Бога примирилось, а какое-нибудь не примирилось. Посему и не говорим, что Сын только особно, не как Сын, но как Бог, и обще с Отцом и Духом принимает от Себя жертву и так Собою примиряется с нами, прилагая «от Себя», так как Он есть и сын человеческий. Посему справедливо обвинять тебя в бессмыслии, а не нас: так как не различая естеств одного Сына, как мы и прежде нас Великий Четвёртый собор, говоришь, что Он с Собою примиряется по тому и другому. Не говоришь ли и сам ты, что сражаешься с собою, когда видишь закон плоти противоборствующим закону духа, и помысл противящимся помыслу? А когда разумно сможешь примирить их и убедишь худшее подчиняться лучшему, тогда и о себе скажешь, что примирился с собою. Подлинно был бы ты несмыслён, если б не так судил о своём состоянии. Примечай же, как поражаешь себя и в том выводе, который в связи с бессмыслием выставляешь против правильно рассуждающих и мыслящих, как будто, то есть, они разделяют Христа по естествам в Нём и на две части делят и говорят, что одно, от нас воспринятое, имеет мир с нами, а соединённое с ним божество имеет нужду в примирении с нами чрез жертву. Потому что обвинивши в безумии речь, что Сын сам с Собою примиряется чрез жертву, прилагаешь 45 к обвинению и следующее. «Или воспринятая Им от нас природа имела с нами мир, а соединившееся с нею божество имело нужду в примирении с нами чрез жертву? Или, выражаясь с Павлом, разделился Христос ( 1Кор. 1:13 ), так что одна часть Его дружественна, а другая враждебна? «Пойми, что говоришь, мудрейший! Зачем высказываешься против себя? Не разделять двух естеств Христовых, так чтобы одному усвоять богоприличные совершенства, а другому естественные несовершенства ( λαττ ματα), – это болезнь безумия Севиров, Евтихиев, Диоскоров и прочего с ними сборища еретиков, подвергнутых анафеме от священных соборов; а разделяющих так объявлять разделяющими чрез то и Христа свойственно ереси сливающих ипостаси или фантазиастов, которые не признают Четвёртого Вселенского собора и соборов, следовавших за ним. |
|
|
