| История есть (противоречивый, не линейный) рост смысла/свободы. От рабства к свободе, от бессознательности к самосознанию. Но значит, по мере этого движения контингентность истории уменьшается (ибо растет смысл), и одновременно растет вариативность истории (вплоть до предельного эсхатологического выбора). Так часто не понимают, что именно марксистское учение об обусловленности сознания бытием предполагает максимум осознанности и свободы. Силы, до сих пор слепо, стихийно, бессознательно управлявшие обществом, приходят к самосознанию: общество становится свободным и — что то же самое — рациональным, осмысленным (ибо свободные люди рациональное им управляют, покорив социальную стихию, коя всегда была отчужденной человечностью, в социализме возвращающейся к человеку). Гегель в отличие от Милбанка и в полном согласии с Библией не забывает конфликта, ведь мир во зле лежит, люди грешны, князь века сего — отнюдь не Бог, а Бога как раз таки распяли. Вообще, Милбанк как будто бы не знает о существовании греха и зла, точнее, грех и зло для него — нечто несущественное. Ведь какая разница, что дети страдают, идут войны, люди голодают, Иисуса убили — всё же конечное «совпадает» с бесконечным, а значит, всё в итоге гармонично. Гегель же, продумывая именно христианство, а не языческие гармонии, как Милбанк, создает философию истории, свободы, конфликта, пути к Концу истории. Милбанк пишет так, как будто бы Парусия уже произошла (точнее, как будто бы ее не нужно, а она всегда уже была). Милбанк не понимает основополагающей формулы христианской (гегелианской) историософии: что онтологически есть, то исторически будет («будет», а не «всегда уже есть»). Верно, что онтологическая истина состоит в мирности, не-конфликте, любви; ошибочно применять эту истину к падшему миру войны и ненависти; верно эту онтологическую истину исторически реализовывать. Всё есть красота, вот в этот момент уже все прекрасно, — утверждает Милбанк, — вопреки очевидности повсеместности уродства. И здесь надо сказать нечто про теологическую моду на «Красоту». Эта мода — попытка уйти от проблемы зла, страдания, греха (притом я солидарен с Милбанком относительно того, что аутентичная христианская мысль не знает и не должна знать проблемы теодицеи). Мир, вообще говоря, уродлив, и только должен быть прекрасным, а не сейчас уже эсхатологически прекрасен. Нам нужна не теология Красоты, а теология попранной Красоты («метафизической грязи» по Щедрину, «мирового уродства» по Иванову, «апокалиптической грязи» по Газданову, «достоевщины» с ее кабаками, проституцией, нищетой, убийствами, новозаветных блудниц, нищих, больных, прокаженных — и трупа Бога в Субботу). «Вечность» красоты противоречит библейскому историзму. То, что Милбанк называет красотой, есть на деле сплошность реальности, которая ведь с точки зрения Бога уродлива (век сей). Утверждать красоту мира сейчас означает «освящать» падший порядок, систему угнетения, бессмыслицу и тщету века сего. |
| Per crucem ad lucem – это была неотразимая вероятность, охлаждавшая все апокалиптические порывы 1832 . Наряду с этим и миссионерские наблюдения были не менее плачевны. Искупление требовало всецелого перерождения с воссозданием нового человека во всех облагодатство- ванных, дабы они были достойны святости царствия Божия. Посему обращенные рисовались сначала благовестнику в самых светлых чертах, и грех решительно изгонялся из общества спасенных. Но чем дальше шла жизнь, тем неудержимее потухал пламень «первой любви» призванных, а вместе с этим отчетливо выступали мрачные тоны. Зло, притихшее на время, потом широким потоком разливается среди христиан и приобретает такую активность, что было бы положительным самоослеплением мечтать о его быстром исчезновении. Галатия, Асиа, Македония, Ахаиа – всюду пред нами неразумные девы, не приготовленные для чертога брачного. Для них явление Господа для отмщения в пламенеющем огне грозило бы наказанием вечной погибели от лица Его и от славы могущества (2 Фессал. 1:7–9). Понятно, что Апостол не мог желать этого и вынужден был расстаться со своими упованиями насчет «парусии» 1833 . Итак: старое рушилось, но сохранялась вера, доставляющая людям господство над смертью. Тогда ее физическое приражение будет чисто внешней случайностью, не затрагивающей христианского бытия. Скорее, это благодетельный фактор, избавляющий нас от оков бренной призрачности с ее обманчивыми утехами и слишком реальными тяготами. В таком случае телесная кончина оказывается прямым переходом к вечности. Но ее мы имеем в Искупителе, почему тотчас за прекращением физического существования последует приведение ко Христу. «Эсхатологические идеи Павла, бывшие у него до конца первого послания к Коринфянам, со второго исчезают или преобразуются. С этого момента он более не надеется увидеть живым пришествие Господне. Славная парусия, суживавшая в его глазах горизонт будущего, отодвигается в неопределенность, и Апостол зрит пред собою мученичество и за ним общение с Господом» 1834 . Соответственно некоторым фарисейским аналогиям» 1835 рождается 1836 «надежда на непосредственное соединение со Спасителем», и здесь «христианский спиритуализм господствует по всей линии» 1837 . «Среди грубых и тяжелых глыб иудейской апокалиптики – подобно неожиданному ростку – возникает у благовестника новая мысль что «в нем обитает Дух Божий, непреходящий залог вечной жизни. Посему жизнь должна восторжествовать над смертью и даже в самой смерти» 1838 . Такова «громадная перемена» (un grand changement) и «решительная трансформация (cette transformation décisive) эсхатологии Павловой» 1839 . |
| В этом виде «парусия» была совершенно иудейским термином, поскольку считалась неизбежным средством увенчания правды. Однако такое толкование, по малой мере, тенденциозно и не согласуется с догматическими принципами Апостола. У него будущее проникает историю всех и каждого и частью созидается ими. Для сего довольно отметить его христологические созерцания. Они сводятся к тому, что натуральный человек есть раб греха и чрез него бывает данником смертного тления. Искупитель, уничтожив первый, упразднил и его действие. Этим навсегда утверждалась жизнь абсолютной независимости от космических ограничений. Но верой человек воспринимает это благо в себя и обладает им неотъемлемо. Он фактически вечен во всякое мгновение своего земного бытия, потому что последнее бывает отражением вечного Сына Божия. Тут наличное имеет всецелое этическое значение и само рождает свои плоды. Оно содержит в себе будущее и чуждо нетерпимости к окружающему, которое не ломается и не крушится насильственно, а либо претворяется, либо отпадает по непригодности. Эго лишь внешняя являемость, не затрагивающая природы христианской жизни, которая ничуть не связана с телесным и материальным, поскольку держится на иных высших опорах. У Апостола эсхатологические чаяния совсем не утверждаются на случайном в человеческом нравственном поведении. Струя вечности непрерывно течет под покровом преходящего и не нуждается в его скорейшем исчезновении для своей неиссякаемости. С другой стороны и грядущее тогда уже не будет собственно отдаленным идеалом с отрицанием его в наличности. Напротив, таково эссенциальное качество благодатного обновления, которое само творит свои формы. Поэтому недопустима и мысль о коснении, когда все бывающее оказывается моментом вечного, как присущего ему всегда. Естественно, что нетерпеливость исключается сама собою, коль скоро исход обязательно обеспечен нормальным ростом. Тогда нельзя 1824 думать, будто Апостол сначала ожидал «парусии» непременно в пределах своего земного бытия 1825 . Для этого у него не было ни побуждений, ни оснований, ибо откровение Христово не служило внешним восполнением к фактической недостаточности и не возникало из нее с неизбежностью в смысле обусловленного момента. |
| Симеона, в божественном свете прежде всего открывается наше несходство с Богом. «Ныне, в настоящей жизни, входя в свет чрез покаяние, самоохотно и самопроизвольно, мы хотя обличаемся и осуждаемся, но, по благости и человеколюбию Божию, обличаемся и осуждаемся тайно и сокровенно, в глубине души нашей, во очищение и прощение грехов наших. И только один Бог вместе с нами знает и видит сокровенности сердец наших, И кто здесь, в настоящей жизни бывает судим таким судом, тому нечего бояться другого какого истязания. Но тогда, во второе пришествие Господне, на тех, которые ныне не хотят внити в свет и быть им судимы и осуждаемы, но ненавидят его, откроется свет, сокрытый ныне, и сделает явными все их сокровенности. И все мы, ныне укрывающие себя и не хотящие объявить сокровенности сердец наших чрез покаяние, раскрыты будем тогда действом света пред лицем Бога и пред всеми прочими, – что такое есмы мы ныне 261 . Итак, свет есть суд, он есть также парусия [второе пришествие], уже совершающаяся для тех, кто живет в общении с Богом, ибо опытное познание нетварного света превосходит границы тварного существа, выходит за пределы пространства и времени к «Тайне восьмого дня». Так у св. Симеона мистическое созерцание соединяется с эсхатологическим прозрением. В самом деле, « для тех, которые соделались чадами света и сынами будущего дня и могут всегда как во дни ходить благообразно, никогда не придет день Господень, потому что они всегда с ним и в нем находятся. Ибо день Господень явится не для тех, которые уже осияваются божественным светом, но он внезапно откроется для тех, которые находятся во тьме страстей, живут в мире по-мирски и любят блага мира сего; для них явится он вдруг, внезапно, и покажется им страшным, как огнь нестерпимый и невыносимый» 262 . В состоянии обожения, которое наступит в будущем веке. Святой Дух явится во всем как свет, но видеть будут Личность Христа. «Благодать Твоего Всесвятого Духа, – говорит Симеон, – будет озарять праведников как звезды и среди них воссияешь Ты, о недосягаемое Солнце! Тогда все они просветятся в меру своей веры и своих дел, своей надежды и любви, в меру очищения и озарения Твоим Духом, о Единый Бог бесконечной кротости!» 263 «Тогда Христос будет видим всеми, и Сам Христос будет видеть все бесчисленные мириады святых, ни с кого глаз не сводя, так что каждому из них будет казаться, что Он на него смотрит, беседует с ним и приветствует его; и никто не будет опечален тем, будто Христос не обратил на него внимания и презрел его… Пребывая неизменным, Он будет являть Себя инаковым для одного, и инаковым для другого; будет уделять Себя каждому, как подобает и как он того достоин» 264 . |
| Очесá – очи, глаза. Ошаявáтися – устраняться, удаляться. Óшиб – хвост. Ошуюю – слева; по левую руку. Пáвечерня, пáвечерница – малая вечерня. Пáволока – покрывало; чехол; пелена; покров. Пáгуба – гибель; моровая язва. Пáжить – луг; нива; пастбище; поле; корм для скота. Пáзнокти (мн. ч.) – копыта; когти; ногти. Пáки – опять; еще; снова. Пакибытиé – духовное обновление. Пáкости дéяти – бить руками; ударять по щеке; оскорблять; вредить. Пáкостник – причинитель зла, вреда; болезнь; боль; жало. Пáкость – гадость; нечистота; мерзость. Палáта – дворец. Иже в палáте суть – правительство. Палéстра – место для соревнований. Палителище – сильный огонь. Палительный – сожигающий. Пáлица – трость; дубина; палка. Пáличник – ликтор; телохранитель; полицейский пристав. Памятозлобие – злопамятство. Панфирь – пантера или лев. Пáра – пар; мгла; дым. Параекклесиáрх – кандиловжигатель; пономарь. Парáклис – усердная молитва. Парáклит – утешитель. Паримия – притча; чтения из Священного Писания на вечерне или царских часах. Парити – лететь; висеть в воздухе (подобно пару). Парусия – торжественное шествие; второе славное пришествие Господа нашего Иисуса Христа; торжественное архиерейское богослужение. Пасомый – пасущийся; находящийся в ведении пастыря. Пáствити – пасти. Пáствуемый – имеющий пастыря. Пáстися – согрешить (особенно против седьмой заповеди). Пастыреначáльник – начальник над пастырями. Пáстырь – пастух. Паучина – паутина. Пáче – лучше; больше. Пáче естествá – сверхъестественно. Пáче слова – невыразимо. Пáче умá – непостижимо. Пéвк, пéвг – хвойное дерево. Педагогон – детородный член. Пéкло – горючая сера, смола; неперестающий огонь. Пентикостáрий – название «Триоди цветной». Пентикостия – Пятидесятница. Пéняжник – меняла. Пéнязь – мелкая монета. Пéрвее – прежде; сперва; вначале; наперед. Первоверховный – первый из верховных. Первовозлежáние – возлежание, восседание на первых, почетных местах в собраниях. Первоначáток – первородное животное или первоснятый плод. Первостоятель – первенствующий священнослужитель. |
| «Да придет Царствие Твое». Молитва сия, как и предыдущая, имеет тот же смысл: да придет или да будет Царствие Твое в нас... Но если пришествие Царствия Божия согласно с Его волей и требует конца мира сего, то зачем просим мы Его иногда, чтоб Он продлил дни наши на земле? Царствие, испрашиваемое нами у Него, есть конец времен, исполнение веков. Мы молим Его о скорейшем вступлении в сие Царствие, а следственно, и о недолгом задержании нас в рабстве 972 . Со временем, однако, термин «парусия» (παρουσα) стали воспринимать не только в смысле пришествия Иисуса во славе, но и в смысле Его постоянного присутствия в Церкви и в сердце каждого верующего. Уже Ориген говорил о Царстве Божием как внутреннем состоянии человека: Если Царство Божие, по слову нашего Господа и Спасителя, приходит не с внешней пышностью и нельзя сказать «вот оно здесь» или «оно там»; если Царство Божие внутри нас... то молящийся о Царстве Божием очевидно с правом молится о том, чтобы в нем самом Царство Божие возникло, принесло плод и развилось до совершенства... По моему мнению, под Царством Божиим нужно разуметь то счастливое состояние разума, когда его мысли упорядочены и проникнуты мудростью... Каждый грешник, напротив, находится под властью князя мира 973 . Нередко два измерения (Царство Божие как Второе пришествие Христа и Царство Божие как внутреннее состояние верующего) соединяются в одном толковании: Мы просим о пришествии к нам Царства Божия в таком же смысле, в каком молим Бога, чтобы святилось в нас Его имя... Царством же Божиим… может быть и Сам Христос – нам вожделенно ежедневное присутствие Его, и мы просим, чтобы Он вскоре явил нам Свое пришествие. Как Он есть наше воскресение, потому что мы в Нем воскресаем, так Его же можно разуметь под Царством Божиим, потому что мы будем царствовать в Нем 974 . «Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли» Воля Божия – одно из важнейших понятий библейского богословия. Согласно Библии, воля Божия стала причиной сотворения вселенной, солнца и луны, звезд и неба: «ибо Он сказал, и они сделались, повелел, и сотворились» ( Пс.148:3–5 ). |
| То же отсутствие разумных целей в деятельности и высоких нравственных идеалов в жизни, то же увлечение земными чувственными благами, та же невоздержанность в удовольствиях, приводящая к страстям. „Тогда будет чревоугодие, объядение и пьянство“ 670 . И снова, как было то пред потопом, „земля растлится пред лицем Божиим и наполнится земля злодеяниями“. ( Быт.6:11 ). Ни постигающие мир бедствия, ни слово евангелия, ни жизнь избранных – ничто не отрезвит и не обратит мир к покаянию. Человечество последнего времени явится так же, как и современники Ноя, малопонимающим внешние признаки и знамения времени и решительно не способным к внутреннему, духовному, истинно-христианскому настроению. Вследствие такого состояния пришествие Христа будет для утопающих в удовольствиях внезапным и неожиданным, каким было и наступление потопа, и, подобно последнему, принесет вечную гибель всем беспечным. На основании этой беспечности и полной чувственных наслаждений жизни нельзя, однако, заключать, что пред вторым пришествием Христа наступят времена покоя, мира и довольства на земле, что они-то и дадут возможность человечеству предаться изнеженной и беззаботной жизни 671 . Такое предположение стояло бы в прямом противоречии предсказанию Христа о том, что Его парусия будет иметь место „в те дни“ особенно сильной скорби и бедствий. Очевидно, „удовольствия и мир будут у людей бесчувственных“ 672 , у большинства, у массы, которая всегда была и будет слепа в оценке событий, глуха к высоким призывам, инертна в достижении великих целей. Неожиданность паки-пришествия, равно как и те следствия, которыми оно будет сопровождаться для человечества, Иисус Христос картинно изображает в следующих словах беседы. Тогда два будета на селе: един поемлется, а другий оставляется: две мелюще в жерновех: едина поемлется, и едина оставляется ( Мф.24:40–41 ). Так среди самых обычных, повседневных занятий, которым предаются люди дома и вне дома, ничего не подозревая о наступлении великой катастрофы, среди житейских забот наступит великий и страшный момент парусии и связанный с ней неразрывно последний суд, полное и окончательное разделение – κρσις. |
| В пользу идентификации фрагмента как гимна служит и обычная для гимнов форма повествования от третьего лица ед. ч., и конечно, само содержание отрывка, который говорит о деяниях Христа, проясняя содержание христианского богословия, названное здесь «тайной благочестия». «Темы, которые рассматриваются на всем протяжении гимна, включают в себя повторение истории Спасения и мотивы уничижения и возвеличения: гимн описывает, что Христос сделал на земле в Своем уничиженном состоянии и как Его деяния были оценены на небесах и на земле» 479 . Но если практически все признают за отрывком его гимнический характер, то по вопросам, касающимся структуры гимна, ученые далеки от согласия, а именно: сколько строф в этом гимне, какие из строк параллельны, соблюдается ли хронология на всем протяжении гимна. Решения по структуре необычайно субъективны и очень сильно зависят от толкования самих строчек 480 . Можно выделить три основных гипотезы построения гимна, каждая из которых не лишена недостатков. 1) Предполагается рассматривать гимн как одну строфу, состоящую из 6 строчек: «очевидно, что перед нами шесть параллельных членов без какой-либо группировки» 481 . Эта реконструкция подчеркивает хронологический порядок строк, которые описывают земное страдание Христа; при этом 6 строка оценивается или как описывающая вознесение Христа, или как свидетельствующая о парусии 482 , а возможная схема этой реконструкции выглядит следующим образом: 1 строка – воплощение, 2 – крещение, 3 – течение жизни, 4 – проповедание, 5 – следующее за этим уверование в мире, 6 – вознесение/парусия 483 . Недостатком здесь является игнорирование взаимосвязей между строками. 2) Гимн разделяется на 2 строфы по три строчки. Здесь сохраняется параллелизм между «проповедан среди народов» и «уверован в мире» 484 . Тогда строки будут иметь следующее содержание: 1 – воплощение; 2 – Воскресение; 3 – вселенское провозглашение; 4 – проповедание; 5 – уверование; 6 – представление на Царство. При этом отрывок может укладывался в хиастическую модель: abc/с " b " а», где секция «а» – представляет хронологическое окончание служения Христа, с антитезой «плоти и славы»; «b» – подчеркивает контраст между духовным миром и миром человеческим; «с» – контраст свидетелей невидимых (ангелов), свидетельствующих о воплощении и прославлении, и видимых (народы), слушающих проповедь и обретающих веру. Д.У. Моунс (D.W. Mounce) считает деление на 2 строфы наиболее удачным, поскольку тогда обе строфы как бы дополняют друг друга: стр. 1, 4 – Христос явился во плоти и, таким образом, проповедан народам – стр. 2, 5; Он был оправдан в духе и, таким образом, стал объектом веры – стр. 3–6; Его оправдание было не только засвидетельствовано ангелами, но и как результат человеческой веры Он был прославлен миром 485 . |
| Чем является этот огнь, который сжигает плевелы? и как совершается суд? Судия есть Сын Человеческий, Которому Отец дал власть творить этот суд над течи, кого «Он не стыдится называть братией Своей» ( Евр. 2, 11–12, 17 ; ср. Пс. 81, 1 : «Бог стал посреди богов, среди богов произнес суд»). Об этом суде, который есть и крещение мира огнем, говорит Предтеча Господень. «Он (Христос) будет крестить вас Духом Святым и огнем» ( Мф. 3, 11 ; Лк. 3 16, Ин. 1, 5 ). Это крещение огнем относится не только к Пятидесятнице Сионской, открывающей царство благодати и предначинающей Пятидесятницу мира, царство Славы в Парусии. Оно само и есть Слава, как явление Духа Святого Христос входит в мир явно для всякого человека силою Духа Святого. Парусия есть явленное облечение во Христа Духом Святым всякого человека. Но в этом именно смысле она же есть и суд, причем Христос, как Судия ( Ин. 5, 27 ), судит Духом Святым. Облечение во Христа, Который есть Истина и жизнь, совершается Духом Святым животворящим, Который есть Дух Истины. Оно означает внутреннее поставление каждого пред истиной о себе самом, видение себя в истине. И это видение не есть отвлеченное, но жизненное, как попаляющее пламя огня, от света которого нельзя укрыться, ибо все станет явно: «на суд пришел Я в мир сей» ( Ин. 9, 39 ), говорит Господь, «ныне суд миру сему» (12, 31). Но суд этот совершит Христос через Утешителя: «Он пришел обличить мир о грехе и о правде и о суде... о суде же, что князь мира сего осужден» (16, 8–11). Явление Славы Божией в мире есть и явление самой Истины и обессиление, упразднение лжи вместе с властью «отца лжи» ( Ин. 8, 44 ). Самообман и заблуждение, также, как и прямая ложь, не найдут для себя места в Царстве Истины, и это «обличение» от Духа Истины есть уже само по себе суд. Этот суд силою истины для каждого становится и самосудом, совлечением покровов лжи и самообольщения, прикрывающих пустоту. Воцарение Христа в мире, Царствие Божие, пришедшее в силе, есть Дух Святой, уже вполне, помимо всякого кенозиса, излившийся на всякую плоть. Откровение Христа в Духе Святом имеет в себе превозмогающую силу. Эта сила проявляется как во всеобщем воскресении, так и в изменении мира, с его преображением и прославлением, которое распространяется на всякую плоть. Эта просветляющая и преображающая сила выражается в образе огня . Она есть огонь, конечно, не природный, но «духовный», который имеет проникнуть «духовное» тело и дух. Огнь будущего века есть попаляющий, но и преображающий, просветляющий, увеселяющий. Свет и огнь», – оба определения, применимы и к обоим ипостасям, как Сына («Я есмь свет миру» ( Ин. 8, 12 ), «кто близ Меня, тот близ огня» (апокриф. ев.), «огонь пришел Я низвести на землю» ( Лк. 12, 49 ), – так и Духа Святого, явившегося в видении огненных языков, с тем различием, что Сын есть «тихий свет Св. Славы», а Дух – пламень огненный. |
| Отвечая таким жизненным потребностям, имея в виду такую великую цель, эсхатологическая беседа Спасителя не только для апостолов, но и для всей последующей церкви является как бы своего рода маяком, руководясь светом которого вожди церкви безбоязненно направляют ее по волнующемуся морю. Понимая всю важность этой беседы, апостолы глубоко запечатлели ее в своих сердцах и, сохранив эту беседу в евангелиях, воспроизвели ее по частям, иногда почти буквально, и в своих посланиях. При этом мы встретим там не только общее указание на паки-пришествие Иисуса Христа, но и те частные черты, которыми обрисована эта парусия в эсхатологической беседе. Апостолы учат ожидать Сына Божия с неба ( 1Сол.1:10 ср. 1Сол.4:16 ), говорят, что Он придет на облаках небесных ( 1Сол.4:17 ср. Мф.24:30 ), со множеством ангелов ( 2Сол.1:7 ср. Иуд.1:14 ), при звуке трубы ( 1Сол.4:16 ср. Мф.24:31 ), что тогда откроется вполне слава Сына Человеческого ( 2Сол.1:9–10 ср. Мф.24:30 ), которые есть в сущности слава Бога Отца ( 2Сол.2:14 ср. Мф.16:27 ). День паки-пришествия есть великий день суда над всеми ( 1Пет.4:5 ср. Мф.24:31 ), наказания одних ( 2Пет.4:9 ср. Мф.24:40 ) и спасения других ( 1Пет.1:5 ср. Лк.21:28 ). Он принесет совершенный конец нынешнему веку и миру (2Пер.3:12–13; 1Кор.3:13 ср. Мф.24:28 ), и наступит внезапно и неожиданно ( 1Сол.5:2 ; 2Пет.3:10 ср. Мф.24:43 ). Но прежде его наступления верующим предстоят многие опасности, обольщения ( Еф.5:6 ; 2Сол.2:3 ср. Мф.24:4 ), соблазны и бедствия, которые христиане должны терпеливо переносить ( Иак.5:7 ср. Мф.24:13 ), не отступая от веры в Иисуса Христа Спасителя ( 1Ин.2:28 ). Лучшим средством для этого является непрестанное бодрствование и трезвенность ( 1Сол.5:6 ср. Мф.24:43 ). Не будем увеличивать количество этих параллелей, так как и приведенных, думаем, достаточно, чтобы убедиться в том поразительном сходстве, какое существует между эсхатологической беседой евангелий и эсхатологическим учением посланий апостольских. Не боясь упрека в преувеличении, можно сказать, что в эсхатологической беседе Христа Спасателя нет ни одного эсхатологического положения, которое не находило бы себе отзвуков в писаниях апостольских. |
|
|
