| Разделы портала «Азбука веры» ( 274 голоса: 4.0 из 5) Оглавление Глава четвертая. Матрос наводит на след Первым делом Вася дал Матросу понюхать мешок: — Ищи, Матрос, ищи! Где Курочкин? Матрос виновато заскулил, ожидая, видно, что ему снова будут чесать живот. Но ему подсунули мешок. — На, Матрос, на! Нюхай мешок! — приставал к нему Вася. Матрос сопел и из уважения к Васе нюхал мешок. — Ээ, — сказал капитан, — так дело не пойдет. Чего ему зря нюхать мешок? Он в нем сидел, нанюхался. — Пчелы! — вспомнил тогда Вася. — Пчелы, Матрос! Вжу, вжу, вжу… Вася жужжал, шевелил по-пчелиному пальцами и чуть ли не летал над Матросом. Тот не знал, куда деваться: то подпрыгивал на месте, то начинал брехать. — Чепуха, — сказал капитан Болдырев, — ничего не получится. Дворняга и есть дворняга. Он подошел к Матросу и вдруг топнул ногой и крикнул: — Домой! От неожиданности Матрос прижал уши. — Домой! — повторил Болдырев. Он сверкнул глазами и снова топнул с такой силой, что земля затрещала. — Домой! Домой! — подхватил Вася. Он тоже затопал ботинками и попытался сверкнуть глазами. Получилось это у него так мощно, как у капитана, но Матросу, видно, все-таки не понравилось, что на него сверкают и топают. На всякий случай он побежал куда-то, все время оглядываясь. Вася и Болдырев побежали за ним. Матрос сворачивал с одной улицы на другую, пробегал проходными дворами, и вскоре они оказались на окраине города Карманова, в редком сосновом лесу. Здесь стояли дачи за голубыми и серыми заборами. Матрос остановился у забора, сбитого из разнокалиберных досок и штакетин. Кое-где его подлатали ржавой жестью — специально, чтоб не было за ним ничего видно. Матрос сел у калитки, поджидая Васю и Болдырева. — Чего уселся? — крикнул Вася, подбегая. Матрос заскулил и лег на землю. — Домой! И тут Матрос, видно, совсем обиделся. Он чихнул и, поджав хвост, юркнул в дырку под забором. — Так, — сказал Болдырев. — Надо поглядеть, что там делается. Он приоткрыл калитку, и тут же раздался звонкий и злобный лай. Очутившись за забором, Матрос преобразился. Как рыжий горячий дьявол, он налетел на капитана и вцепился в ботинок. |
| Глядит домик: уйдешь?.. Глядит сиротливо, грустно: уйдешь. Я осматриваюсь, ищу опоры. Стиснуть зубы и умереть?.. Даться покорно смерти… Умирают безмолвные. Какие, куда – дороги?.. Держит дикарь в шлыке обгорелую черепушку, пальцы сует в глазницы… пощелкивает… – был какой-то! На перевале снега, пустые дороги в море… пустые – за горами. И дальше – снега, снега… Ну, какие, куда – дороги?!.. КОНЕЦ ТАМАРКИ Пошли бури и ливни. На горах зимней грозой гремело. Потоки шумят по балкам, рыкают по камням. Ветры носятся по садам, разметывают плетни, кипарисовые метелки треплют. И море загромыхало штормами. Стены мазанки дрожат от бури. Ночью глухо гремит по крыше, будто возятся в сапогах железных, бухают кулаками в ставни. Треснувшая печурка совсем задушила дымом. Отсыревшие сучья тлеют, не вспыхивают в огне видения. Наши тихие курочки дремлют голодным сном, возятся на насесте. Они ослабли. Упадет какая, и долго за стенкой слышно, как она трепыхается в темноте, ищет себе – согреться. Приткнется – и так досидит до утра. Их три осталось. Они, одна за другой, уводят и уводят с собою прошлое. Теперь они жмутся к дому. Стоят и глядят в глаза. Долгие ночи приводят больные дни. Да бывают ли дни теперь? Солнце еще на небе, и дни приходят. Оно подымается из-за моря, в туче. Выглянет, поиграет холодной жестью, – пустит полосу по морю. С тревогой глядят на море ослабевшие рыбаки, не нагонит ли ветром скумбрии ли – камсы ли… Какая теперь камса! И дельфины не плещутся, не ворочаются черные зубчатые колеса. А что дельфины?! Их из ружья бить надо! а где ружье?.. Только матросы могут. А им не нужно: у них – бараны. Запали у рыбаков глаза, до земли зачернели лица. Шумит рыбачья артель у городского дома – «Яны-Бахча», требует товарища – свою власть. – Детей кормите!.. Давайте хле-ба!.. С наганом в оттопырившемся кармане, товарищ кричит командно: – Товарищи рыбаки… не делать паники!.. Ему отвечают гулом: – Довольно!.. Отдай за ры-бу!.. Он тоже кричать умеет! – Все в свое время будет! Славные рыбаки! Вы с честью держали дисциплину пролетариата… держите кр-репко!.. Призываю на митинг… ударная задача!.. помочь нашим героям Донбасса!.. |
| Здесь — только случаи из практики «Лиза Алерт»: Убийство Богдана . Преступник выскочил из леса, оттолкнул одного мальчика постарше, схватил второго, убежал в лес. Его искали больше полугода, а он жил напротив отдела полиции. Как в этих случаях ищут? По горячим следам или проверяя подходящий контингент. Но этот упырь был снят с учета за давностью содеянного (десятилетний срок за надругательство над четырехлетним ребенком), и его никто не проверял. В 2018 году в Серпухове я координировал поиск пятилетней малышки . Ее нашел наш парень; думаю, это снится ему до сих пор. Убийцей был сосед, на поведение которого в отношении детей родители неоднократно жаловались полиции. Мер принято не было. Девять лет назад — Лера в Брянской области. Убийца не найден. Во время следственных действий был обнаружен там же проживающий педофил, который за это сидел, а теперь он продает детям сигареты поштучно у себя в сенях частного дома, где окна забиты жестью. И всем нормально. Томск. Вика . Преступник просто забрал ребенка через невысокий забор детского сада. Убийца ранее был судим за аналогичное преступление. Оренбург. Похищение девочки . Быстрая и четкая работа добровольцев из «Оренспаса» и силовиков. Задержан. Признался в совершенном ранее убийстве на территории Пермского края. Серийный убийца убежал в Отрадном Ленинградской области, где проводился следственный эксперимент по делу о пропавшем первокласснике . Через незначительное время его поймали за убийство девчонки на Украине. Десятилетний Руслан в Ленинградской области погиб от рук убийцы, ранее судимого дважды за действия насильственного характера, в том числе в отношении несовершеннолетних. Лиза в Саратове… В ряде стран за такие преступления в отношении детей предусматривается химическая (США, Канада, Великобритания, Франция) и хирургическая (Германия, Чехия) кастрация. А если педофил был осужден, во многих странах после его выхода на свободу за ним постоянно следят. Самые в этом плане жесткие условия контроля за педофилами в США: они обязаны регулярно отмечаться в госорганах и сообщать обо всех своих перемещениях по стране, за нарушение режима — возврат в тюрьму. В некоторых штатах освободившемуся условно-досрочно педофилу на ногу вешают электронный браслет, и ему запрещено приближаться на определенное расстояние к детским площадкам, школам, детсадам. Если он нарушает этот режим, срабатывает маячок — и его задерживают и снова отправляют в тюрьму. |
| И нужно же так, что эту живую лисицу удалось сейчас же продать как раз за десять долларов! Торговец, купивший лисицу, был тот самый, который старался когда-то купить бобров. Подумав, что индейцы начали распродаваться, он опять принялся торговать бобров и поднял цену до ста долларов наличными. Торговец был чрезвычайно настойчив, отвязаться от него было до крайности трудно, и все-таки пришлось бобров отстоять. Каждый из них теперь весил уже по восьми фунтов, хотя, вследствие недостатка движения и особенно плавания, нормального для своего возраста веса они еще не достигли. Но зубы от этой недохватки в развитии тела ничуть не пострадали. Свой ящик, обитый жестью, они уже переросли, и в связи с этим возник трудный вопрос, как их перевозить. Вот из-за этой-то тесноты ящика случилось, что однажды при переезде через озеро бобры вывалились в воду, и пришлось потерять почти полдня в ожидании, когда они наконец соизволят пожаловать обратно в каноэ. Снег уже лежал на земле, в затишных местах вода подергивалась льдом, надо было очень спешить, и невозможно было растрачивать по полдня времени на ожидание бобров. И вот тут пришла в голову “гениальная идея”: бобров посадили в жестяную печку, устроенную в виде продолговатого ящика, при этом, конечно, туго привязали кружки и крепко заперли дверцу. Кормили же их через отверстие для трубы, откуда перед едой несся столь знакомый длительный и громкий крик. Это остроумное изобретение было самым удобным приспособлением из всех, какие только были испробованы: ночью, когда печка нужна была самим хозяевам, бобры шныряли в воде; днем, когда надо было двигаться, бобры исчезали в печке и входили в состав обычного груза. К этой печке бобры очень скоро привыкли и послушно отправлялись спать в свой жестяной дом, на постели из веток. Однако из-за этого же гениального изобретения индейцам чуть-чуть не пришлось навсегда расстаться со своими любимцами. Вот как это случилось. Устроив все для отправки груза кружным путем к устью реки, которому суждено было стать местом длительного обитания странников леса, сами они наконец-то отправились вверх по реке в каноэ. |
| Часть третья Глава первая. Миссия ДОЛИНА Никто не сумел так прочно внушить людям представление о ханже–священнике, подавившем в себе всякие человеческие чувства, как Сомерсет Моэм. Когда-то «Открытое письмо» Стивенсона подарило нам отца Дамьена, но «Ливень» навсегда запечатлел для нас образ миссионера мистера Дэвидсона, который говорил о своей работе на островах Тихого океана: «Когда мы туда приехали, у людей совершенно не было чувства греха. Они нарушали все заповеди подряд, не подозревая, что творят зло. И самое трудное в моей работе, как мне кажется, было внушить туземцам чувство греха». Это был тот самый мистер Дэвидсон, который сошелся с проституткой Сэди Томпсон, а потом покончил с собой. Я помню, что в школе мне трудно было примирить это общепринятое представление о миссионерах с худыми, усталыми людьми, которые, стоя на кафедре, постукивали указкой, в то время как по экрану скользили тощие тела черных детишек. Они казались мне куда менее библейскими, чем мистер Дэвидсон; их, по–видимому, больше волновало получение нескольких шиллингов на содержание своей уродливой, обитой жестью церквушки, которую, стараясь разжалобить нас, тоже показывали на экране, нежели чувство греха. Чувство греха гнездилось гораздо ближе — по эту сторону алтаря школьной церкви. Тут было сколько угодно и ханжества и сластолюбия. Гости из Африки казались мне невинными младенцами по сравнению не только с моими учителями, но и с теми неграми, которых они просвещали. Они стояли там на кафедре, изможденные и обтрепанные, наивно упрашивая пожертвовать несколько шиллингов на новый покров для алтаря или серебряную дароносицу; мне не верилось, чтобы они причиняли так уж много вреда тайным Обществам аллигаторов и леопардов или могли растлить тех, кто тайком приносит детей в жертву огромному питону. В Либерии я узнал другой тип миссионера. Не думаю, чтобы доктор Харли (врач и методистский миссионер) был единственным в своем роде на всю Африку. Этот человек, измотанный душой и телом после десяти лет подвижнического труда, выпускал гной из раздутых, воспаленных половых органов, делал прививки от фрамбезии, смазывал язвы, принимал по двести больных венерическими болезнями в неделю. Он обосновался в этом уголке Либерии со своей женой и двумя детьми — странными желтолицыми маленькими старичками; третьего ребенка он похоронил здесь же, в миссии 1 . |
| Разрешение консистории было получено, и 12 декабря 1889 года она поручила составить проект собора и записку к нему Вятскому гражданскому архитектору В.М. Дружинину. В первой половине 1890 года проект был составлен и утвержден Строительным отделением губернского правления. За составление проекта В.М. Дружинину Уржумским купцом И.В. Бердинским было уплачено 100 рублей. В 1890-м году проект В.М. Дружинина был отправлен в духовную консисторию. После рассмотрения проекта последовало разрешение на строительство. Выдано оно было в декабре 1893 года за 14118. Для отвода места под строительство собора в мае 1894 года в Уржум приезжал архитектор В.М. Дружинин. Закладка собора была произведена 6 августа 1894 года. После чего начались строительные работы. Собор практически был выстроен на деньги верующих. Самое деятельное участие в постройке принимал лесопромышленник С.И. Стародубцев, который вложил в строительство большие денежные суммы. Как говорили его современники – старанием Стародубцева и был воздвигнут собор. Кирпич для строительства собора (самого высокого качества) заготовляли на Белой речке, покупали у крестьян. Белый камень, для украшения стен, возили из каменоломен на реке Нольке, невдалеке от Сернура (теперь это республика Марий-Эл) близь деревни Помашъял. Алебастр привозили из каменоломен, что находились невдалеке от деревни Красная гора на берегу Вятки. Известняк заготовляли у деревни Федькино. Купола храма были покрыты белой жестью и отливали серебром на солнце. Для того чтобы доставлять кирпич к строящимся стенам, по Буйской улице (ныне Чернышевского) были устроены поднимающиеся к стенам мостки, длиною с квартал. Лошадей с грузом кирпича по этим мосткам под уздцы вели возчики. Во время строительства В.М. Дружинин приезжал в Уржум каждое лето. Он был здесь в 1895, 1896, 1897 и 1898 годах. К концу 1899 года строительство собора было закончено, и для освидетельствования работ в Уржум 8 октября 1899 года приезжал губернский инженер Г.Е. Янчковский. Он «при почетных прихожанах» засвидетельствовал завершение работ, свидетельство передал в консисторию. При освидетельствовании присутствовали протоиерей Троицкого собора И.П. Мышкин, священник Е. Троицкий и дьякон Люстрицкий. |
| Признаться, мне стало стыдно за мой примус, когда я увидел, как этот ненец, что-то строго сказав своей бедной, заплаканной жене, вынес сундук, обитый жестью, без сомнения, единственное украшение чума. Он подошел ко мне очень довольный и поставил сундук на снег. – Бери сундук, – перевел доктор. – Четыре крепких доски есть. Я комсомолец, мне ничего не надо. Я на твой примус плевать хотел. Не знаю, может быть, доктор не совсем точно перевел последнюю фразу. Во всяком случае, это было здорово, и я от всей души пожал комсомольцу руку. Случалось ли вам чувствовать, как вы полны одной мыслью, так что даже странным кажется, что есть на свете какие-нибудь другие желания и мысли, и вдруг точно буря врывается в вашу жизнь, и вы мгновенно забываете то, к чему только что стремились всей душой? Именно это случилось со мной, когда я увидел старый латунный, багор скромно лежавший на снегу среди жердей, из которых строятся чумы. Конечно, все было как-то необыкновенно, начиная с этого «ай-бурданья», когда я читал лекцию о примусе и ненцы слушали меня очень серьезно и между нами, как во сне, стоял прямой, точно сделанный из длинных серых лент, столб дыма. Странными были эти домашние деревянные вещи, лежавшие на снегу вокруг самолета. Странным показался мне шестидесятилетний ненец с трубкой в зубах, что-то повелительно сказавший старухе, которая принесла нам кусок моржовой кости. Но самым странным был этот багор. Кажется, во всем мире не было вещи более странной, чем он. В эту минуту Лури выглянул из кабины и окликнул меня, и я что-то ответил ему очень издалека, из того далекого мира, в который меня внезапно перенесла эта вещь. Что же это был за багор? Ничего особенного! Старый латунный багор. Но на этой старой, позеленевшей латуни было вырезано совершенно ясно: «Шхуна „Св. Мария“. Я оглянулся: Лури еще смотрел из кабины, и это был, несомненно, Лури, с его бородой, над которой я каждый день издевался, потому что он отпустил ее, подражая известному полярному летчику Ф., и она совершенно не шла к его молодому, подвижному лицу. |
| Защурив глаза, я вижу, как в комнату льется солнце. Широкая золотая полоса, похожая на новенькую доску, косо влезает в комнату, и в ней суетятся золотники. По таким полосам, от Бога, спускаются с неба Ангелы, — я знаю по картинкам. Если бы к нам спустился! На крашеном полу и на лежанке лежат золотые окна, совсем косые и узкие, и черные на них крестики скосились. И до того прозрачны, что даже пузырики-глазочки видны и пятнышки… и зайчики, голубой и красный! Но откуда же эти зайчики, и почему так бьются? Да это совсем не зайчики, а как будто пасхальные яички, прозрачные, как дымок. Я смотрю на окно — шары! — Это мои шары гуляют: вьются за форточкой, другой уже день гуляют: я их выпустил погулять на воле, чтобы пожили дольше. Но они уже кончились, повисли и мотаются на ветру, на солнце, и солнце их делает живыми. И так чудесно! Это они играют на лежанке, как зайчики, — ну, совсем, как пасхальные яички, только очень большие и живые, чудесные. Воздушные яички, — я таких никогда не видел. Они напоминают Пасху. Будто они спустились с неба, как Ангелы. А блеска все больше, больше. Золотой искрой блестит отдушник. Угол нянина сундука, обитого новой жестью с пупырчатыми разводами, снежным огнем горит. А графин на лежанке светится разноцветными огнями. А милые обои… Прыгают журавли и лисы, уже веселые, потому что весны дождались, — это какие подружились, даже покумились у кого-то на родинах, — самые веселые обои, И пушечка моя, как золотая… и сыплются золотые капли с крыши, сыплются часто-часто, вьются, как золотые нитки. Весна, весна!.. И шум за окном, особенный. Там галдят, словно ломают что-то. Крики на лошадей и грохот… — не набивают ли погреба? Глухо доходит через стекла голос Василь-Василича, будто кричит в подушку, но стекла все-таки дребезжат: — Эй, смотри у меня, робята… к обеду чтобы..! Слышен и голос Горкина, как комарик: — Снежком-то, снежком… поддолбливай! Да, набивают погреба, спешат. Лед все вчера возили. Я перебегаю, босой, к окошку, прыгаю на холодный стул, и меня обливает блеском зеленого-голубого льда. Горы его повсюду, до крыш сараев, до самого колодца, — весь двор завален. И сизые голубки на нем: им и деваться некуда! В тени он синий и снеговой, свинцовый. А в солнце — зеленый, яркий. Острые его глыбы стреляют стрелками по глазам, как искры. И все подвозят, все новые дровянки… Возчики наезжают друг на дружку, путаются оглоблями, санями, орут ужасно, ругаются: |
| Памятник реставрируется (архитекторы М. М. Говденко, В. И. Маркиз, В. И. Лукьянченко). Колокольня, 1771-1775 г.г. В стиле барокко. Кирпичная, пятиярусная, в плане квадрат с вогнутыми гранями и срезанными углами, 17-метровая в основных осях и имеющая высоту 58 м. Фасады поярусно по четырем углам украшены колоннами, на втором ярусе 6 колонн на каждом углу, на третьем и четвертом по 5. В первом ярусе - сквозной арочный проезд по оси юг-север с деревянными, обитыми жестью воротами, на четырех углах контрфорсы выполнены в форме огромных волют. Каждый ярус венчается пышным многопрофильным карнизом. Фасады оштукатурены и окрашены в два цвета: поле стен - охра, колонны, карнизы, декор - белые. Колокольня завершается граненым куполом и главкой. Декор колокольни отличается изысканностью, выраженной в тонкой профилировке тяг, карнизов, наличников и изяществе лепки. Определенная роль принадлежит металлическим декоративным элементам - решетки в арках, литые вазы на карнизах. Реставрация окончена в 1970 г. Реставрирована кладка, восстановлены первоначальные профили всех декоративных элементов, лепка, покраска и декоративные чугунные вазы на ярусах. Памятник представляет интерес как монументальное произведение архитектуры эпохи барокко. Кельи, 70-е XVIII в. Исследованиями установлено, что первоначальное назначение памятника - кухня с ледником. Расположен в юго-западной части монастырского подворья в комплексе с домом архимандрита. Выступает за линию примыкающей к ней с востока и запада монастырской ограды. Первоначальный облик несколько изменен перепланировками и поздними пристройками. Здание кирпичное, одноэтажное, Г-образное в плане. Под всем объемом расположен подвал, в который ведет одномаршевая лестница, расположенная в восточной части здания. Подвал освещался через продухи - наклонные проемы; перекрытия подвала - крестовые и полуцилиндрические своды; первого этажа - плоские по деревянным балкам. Фасады памятника имеют строгую декоративную обработку. Прямоугольные оконные проемы обрамлены плоскими наличниками с выступающим замковым камнем. |
| — Поспокойней! — Фетюков шипит (дело к перерыву, и все к печке подтянулись). — Людей в постелях режут! Поспокойней!… — Нэ людин, а стукачив! — Павло палец поднял, грозит Фетюкову. И правда, чего-то новое в лагере началось. Двух стукачей известных прям на вагонке зарезали, по подъему. И потом еще работягу невинного — место, что ль, спутали. И один стукач сам к начальству в БУР убежал, там его, в тюрьме каменной, и спрятали. Чудно… Такого в бытовых не было. Да и здесь-то не было… Вдруг прогудел гудок с энергопоезда. Он не сразу во всю мочь загудел, а сперва хрипловато так, будто горло прочищал. Полдня — долой! Перерыв обеденный! Эх, пропустили! Давно б в столовую идти, очередь занимать. На объекте одиннадцать бригад, а в столовую больше двух не входит. Бригадира все нет. Павло окинул оком быстрым и так решил: — Шухов и Гопчик — со мной! Кильдигс! Як Гопчика до вас пришлю — ведить зараз бригаду! Места их у печи тут же и захватили, окружили ту печку, как бабу, все обнимать лезут. — Кончай ночевать! — кричат ребята. — Закуривай! И друг на друга смотрят — кто закурит. А закуривать некому — или табака нет, или зажимают, показать не хотят. Вышли наружу с Павлом. И Гопчик сзади зайчишкой бежит. — Потеплело, — сразу определил Шухов. — Градусов восемнадцать, не больше. Хорошо будет класть. Оглянулись на шлакоблоки — уж ребята на подмости покидали многие, а какие и на перекрытие, на второй этаж. И солнце тоже Шухов проверил, сощурясь, — насчет кавторангова декрета! А наоткрыте, где ветру простор, все же потягивает, пощипывает. Не забывайся, мол, помни — январь. Производственная кухня — это халабуда маленькая, из тесу сколоченная вокруг печи, да еще жестью проржавленной обитая, чтобы щели закрыть. Внутри халабуду надвое делит перегородка — на кухню и на столовую. Одинаково, что на кухне полы не стелены, что в столовой. Как землю заторили ногами, так и осталась в буграх да в ямках. А кухня вся — печь квадратная, в нее котел вмазан. Орудуют на той кухне двое — повар и санинструктор. |
|
|
