| Кузьма, налившись синюшной, перепорченной кровью задергал плечами, силясь одолеть веревки. – Развяжи, слышь… – потребовал он. – Ээ нет, братка! В этом я не волен. Не мною ты сужен, не мной и в узлы ряжен. Это уж как обчество. Его проси. А ежели охота по-маленькому, дак и так можно. Телега – не корыто, вода дырочку найдет. – Пусти, говорю… – клокотал горлом Кузьма. – Дак опамятовался ли? Вспомнил хоть, за чего тебя? Не за то, что кого-то там ударил, а за то, сукин ты сын, что сраму не знаешь, в святое дело на четверях ползешь. Кузька молчал, сопел в чей-то мешок, подсунутый ему под голову. – То-то же… – И, обернувшись, старик крикнул Касьяну: – Как думаешь, Тимофеич, время ли отпускать орла-сокола? Не порхнет ли куда не след? Касьян подошел к телеге, оценивающе оглядел похмельем измятого, полуживого Кузьму и молча потянул конец веревки под его коленками. Орел-сокол, однако, не только не вспорхнул после этого, но, попробовав было перелезть через грядку и так и не сумев приподнять себя, оброненно осел на дно телеги, проговорив лишь пришибленно: – Попить дайте… Касьян отцепил ведерко, притороченное к задку Селиванова возка, сходил к ручью и подал Кузьме напиться. – Ох, гадство, – потряс тот головой и, окончательно сморясь от воды, потянув на себя дождевик, упрятался от бела света и всего сущего в нем. Меж тем дичком глядевшие поначалу мужики, теснившиеся друг к дружке в щемящем чувстве бездомности, особенно остром на первых отходных верстах, мало-помалу начали прибиваться к лейтенанту. Рассаживаясь по извечной деревенской неназойливости в некотором отдалении, большей частью – за его спиной, чтобы не мозолить глаза своим присутствием, и поглядывая, как тот уже по второму разу закурил «беломорину», они и сами лезли за баночками и кисетами, как бы выражая тем свое молчаливое расположение. В них самих все еще саднило, болело деревней, еще незамутненно виделись оставленные дворы и лица, стояли в ушах родные голоса, стук в последний раз захлопнутых калиток, и, не ведая, чем притушить эту неотвязную явь, невольно тянулись к сидевшему поодаль лейтенанту, послеживали за каждым его движением. Неосознанно нуждаясь в его понимании и сочувствии, они, как это часто бывает в разломную минуту с глубинно русским человеком, сами проникались пониманием и сочувствием к нему – одинокому в чужих полях, среди незнакомого люда, и только ждали, чаяли минуты, чтобы протянуть руку товарищества и братства на начатой вместе дороге. И первым, бродя поблизости, делая вид, что интересуется щавелем, подошел к лейтенанту легкий на все Матюха Лобов. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 19 голосов: 4.6 из 5) Глава XLI. Повод к дуэли Не успели мы выйти из дверей, как сразу наткнулись на того, кого искали. Ринггольд стоял недалеко от порога и разговаривал с группой офицеров. Среди них находился один франт, о котором я уже говорил, по прозванию Красавчик Скотт. Он состоял адъютантом при главнокомандующем и к тому же приходился ему родственником. Я указал моему товарищу на Ринггольда. – Вот этот, в штатском, – сказал я. – Тебе не надо даже и указывать на него. Его змеиные глаза сами говорят за себя. Клянусь душой, не очень приятный взгляд! Ну, ему нечего бояться воды: кому суждено быть повешенным, тот не утонет! Послушай, Джордж, мой мальчик, продолжал Галлахер серьезным тоном, – последуй в точности моему совету: наступи ему на ногу, и посмотрим, что он запоет. У него, наверно, мозоли – видишь, какие тесные сапоги он носит… Да ты с ним не деликатничай! Он, конечно, потребует, чтобы ты извинился, иначе ведь нельзя. А ты не захочешь, вот и все, никаких церемоний. Ну, а коли так не выйдет, тогда, черт побери, дай ему пинка. Мне не понравился этот план. – Нет, Галлахер, – сказал я, – это никуда не годится. – Ну вот еще, пустяки! А почему же нет? Неужели ты собираешься так просто уйти отсюда? Подумай, мальчик мой, ведь это же негодяй, который хочет убить тебя! И в один прекрасный день, если ты дашь ему ускользнуть, он тебя укокошит! – Это верно… но… – Ба! Какие там «но»? Марш вперед! Послушаем, о чем они там чирикают. Уж ято найду, к чему прицепиться, не будь я Галлахер! Не зная, на что решиться, я последовал за своим товарищем, и мы подошли к группе офицеров. Конечно, я не собирался поступить по совету Галлахера и не терял надежды, что мне не придется прибегнуть к грубой уловке, предложенной им. И я не обманулся в своих надеждах. По-видимому, Аренс Ринггольд испытывал свою судьбу. Едва мы приблизились, как повод к дуэли уже нашелся. – Ну, коли речь зашла об индейских красавицах, – сказал Ринггольд, – то никто не добился такого успеха, как Скотт. Он тут все время разыгрывает Дон Жуана с того самого момента, как появился в форте. |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance «Мир — он цветной…» 15 мин., 24.01.2015 Моему отцу Валентину ...Отец был большим и крепким, с мозолистыми руками, украшенными узловатыми синими венами, выпирающими под шершавой кожей. Огромные пальцы с раздавленными тяжелым трудом широкими ногтями казались неуклюжими и громоздкими, но стоило взглянуть на то, как эти пальцы перебирали маленькие пуговицы двухрядной гармошки, оглашая деревенские улицы заливистыми переборами русских плясовых, — и ты навек становился их поклонником, и все представления об «уклюжести» и «не...» брякались в преисподнюю. Большая семья, в которой он вырос, была на удивление талантливой и музыкальной, играли «на слух» все — мой дед, два его сына и пять дочерей. Играли на гармошках и баянах, на бубнах, на ложках, на маленькой шустрой скрипке и на большом кожаном барабане с увесистыми желтыми «тарелками», которые время от времени издавали сногсшибательный грохот и заставляли зазевавшихся ворон взмывать высоко в небо, улепетывая куда глаза вороньи глядят. Праздники, а было их в большой семье немало, начинались с того, что все доморощенные музыканты садились вокруг деда, и он, как заправский дирижер, быстро распределял последовательность номеров в зависимости от того, каковы гости и сколько их прибыло на праздник. А гостей всегда было много, потому как все любили бывать в этом доме - шумном и не похожем на другие. Съезжались отовсюду братья с женами, сестры с мужьями, их чады и многочисленные иные в виде друзей и знакомых, которые чинно рассаживались по лавкам в ожидании деревенского концерта. Женщины были одеты, по всей вероятности, модно — цветные платья из «непродыхаемой» кримпленовой ткани и туфли «лодочкой», мужчины, как по заказу, — в черных широких штанах и клетчатых рубахах, под стать любимейшему тогда киногерою Крючкова. Затем из дому выходил дед — невысокий, худой. Следом за ним вываливалась и вся толпа его высоченных и, как на подбор, красивых детей, которые уже сами были давно папами и мамами, но слушали деда беспрекословно, как и тогда, когда были детьми. Они рассаживались полукругом, и дед, откашлявшись и орлом взглянув по сторонам, всегда делал один и тот же жест проводил рукавом рубахи по глянцевой поверхности гармошки, затем поднимал подбородок и, резко кивнув, растягивал голосистую свою гармонь, за ним подхватывались и остальные, каждый со своей партией «переборов». |
| Погубит девку. — Отчего же Бог оказывается порой слабже антихриста? — И ты ересью соблазняешься! — ударил Волков мозолистым толстым пальцем по столешнице. Но, помолчав, стал спокойно рассуждать: — Ржа неверия разъедает души людей. Озлобляются они друг на друга, завидует сосед соседу, копят имущество, дрожат за его сохранность, а не радуются жизни да Божьей благодати, всё ещё изобильно разлитой по белому свету. Один старец сказывал мне: вскоре-де настанут времена тяжких испытаний, бесовские пляски возвластвуют. А почему, Василий? Да потому, что не хотят люди жить по заповедям Господним, дарованным издревле, стали торить свои дороги, новые пути. Умствуют! Спорят с Небом! А дорога истинная одна — в Царствие Божье. Намыкаются люди, сказывал старец, с лихвой. Войны великие и беспощадные сотрясут землю. Беда, беда! — качал головой Волков. — Когда наступят страшные времена? — Не ведаю. Может, — уже. Да, да, похоже, что наступили — никудышно живут люди, до чрезвычайности плохо. Одни в плясках да хохоте, а другие в неимоверных трудах и злобе. Но те и другие попусту живут — прожигают жизнь, не готовятся к вечной жизни и не ждут Царствия Божьего. — Погибнет белый свет? — Не знаю. Бог всемилостив. Верь, надейся и… — Он помолчал и добавил, слегка вздохнув: — И люби. — Кого? — На то сердце тебе укажет. Оно у тебя живое. Ступай, да помни уговор — никому не сказывай об иконе: не верю я никонианам… хотя по внешнему виду вроде как и сам никонианин — выпиваю, курю, чай употребляю да редко молюсь, — грустно улыбнулся Волков, подталкивая словно очарованного, заторможенного Василия к двери. Василий до утра не мог уснуть. Виделись ему большие, но смутные — как бы не до конца открывшиеся для него — глаза Божьей Матери; скатывались к земле прозрачные золотистые, как мёд, слёзы не слёзы, но действительное и несомненное мироточие. В душе становилось легко и печально, и далеко стала видеться ему жизнь, как с сопок правобережья виделись родные погожские дали, приангарские лесистые, пахотные земли, пойменные луга. |
| В это время началась дружба с Маней, тоже искавшей для себя работу. Маня ориентировалась быстро — вскоре ее стараньями они обе оказались сговоренными на ночные дежурства в детдоме. Платили мало, но дело было понятным и неопасным. Существовал еще вариант — служащими в Макдональдс, где заработки обещали быть больше. Но Вера в ответ на это сообщение не встрепенулась, и девушки с молчаливого согласия утвердили для себя детдом. Жизнь стала хлопотливой и утомительной. В свои рабочие дни, три раза в неделю. Вера с Маней оставались в институте допоздна, прячась от охранников и дежурных, чтобы не выставили на дождь — осень выдалась холодной и мокрой. Заезжать домой не было смысла: Верина мама, не одобрявшая затею дочери, грозилась просто не выпустить ее вовремя из квартиры, а Маня, задешево снимавшая угол, избегала лишний раз мозолить хозяевам глаза. Тем более не одна, а с подругой. В детстве Маня обожала нянчить малышей, играть в дочки-матери, укачивать на руках кукол. Поэтому она выбрала самую младшую в детдоме группу — шестилеток, только что поступивших из Дома ребенка. Пела им перед сном деревенские баюканья и пыталась рассказывать сказки, которых дети не понимали. Они не привыкли слушать никакое повествование, потому что до сих пор им никто ничего не рассказывал. Похожее получилось и у Веры в более старшей группе. Она пыталась разговаривать с мучившимися бессонницей, успокаивала вскрикивающих во сне, плачущих в подушку. Главным её аргументом было то, что жизнь похожа на зебру — за темной полосой следует светлая. А дети не понимали ее, так что потом Вера перешла на самые простые слова: «Ну что ты…», «Ну успокойся…» «Ну ничего, ничего…» И это действовало, дети успокаивались. Получили первую зарплату — смех, кошачьи слезы. «Лучше, чем ничего», — философски заметила Маня и умчалось на рынок за дешевой крупой и за колготками — главной статьей расхода, потому что рвутся быстро, а стоят дорого. Вера свои деньги убрала в специально приготовленный конверт, потом еще добавила туда со стипендии, которую родители у нее великодушно не забирали. Подсчитала — до памятника далеко. Этот памятник, давно уже стоящий на своем месте, стал теперь для Веры неким символом, мерилом затраченного труда. |
| — Тревогу вызывает отношение к людям пожилого возраста, потому что потребительское отношение к родителям воспитано самими родителями. Получается, что детей не учат благодарить Бога, родителей, природу, государство. Их учат только просить у Бога, родителей, государства, природы. Когда только одно прошение, только лишь одни просьбы, без благодарения — они приводят к тому, что, если иссякает источник, который может дать, его пытаются отрубить. Это идет от атеистического воспитания. У нас после Великой Отечественной войны в одночасье исчезли все инвалиды из крупных городов. Почему? Потому что вышло постановление, чтобы они не мозолили глаза тем делегациям, которые приезжают в крупные города. Тогда людей-инвалидов убрали из нашей жизни. Люди не помогали немощным, у них не вырабатывался пример помощи инвалидам. У нас в православной гимназии есть девочка-инвалид, которая учится нормально, потому что никто не обращает внимания на ее недуг — все смотрят на ее духовность. Надо, чтобы в наших обычных школах с обычными детьми учились и дети с ограниченными возможностями. Вернусь опять к пожилым людям. Когда мы преодолеем проблему «просить, а не благодарить», изменится общий фон в обществе. Такое отношение к старикам исходит и от государственной политики — им платят нищенские пенсии. Но надо не бояться идти на решительные шаги, строить комфортабельные пансионы для людей пожилых и пенсионеров. У нас есть епархиальный центр для пожилых людей, существующий совместно с управлением соцзащиты в Красненском районе при Крестовоздвиженском храме. Большинство — неходячие. Рядышком там есть реабилитационный центр для мальчиков: мальчишки бегают к бабушкам в гости, и происходит общение поколений. Но если говорить о ситуации в целом, то сегодня за квартиру могут лишить жизни ветерана войны. — Изменилась ли атмосфера в Русской Православной Церкви в связи с приходом Патриарха Кирилла? — Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл внес существенные изменения в управление Русской Православной Церковью: появилась практика заседаний церковного правительства, определяется круг вопросов для обсуждения, острые вопросы отправляются на комиссии Межсоборного присутствия . За время своего Патриаршества он выстроил систему, которая позволяет быстро реагировать на меняющиеся ситуации в обществе. Работа архиереев значительно возросла — это такой стиль Святейшего Патриарха, заметна его очень быстрая реакция, работа на опережение. |
| Уже на второй день Томас, старший, вежливо предложил: — Веревки эти и намордник мы и сами на них накрутим, мистер Хэрриот. А вы бы постояли снаружи. Я ухватился за эту идею. Грубый шпагат приходилось затягивать в жгутах очень туго, и он стер мне всю кожу на ладонях, но мозолистые лапищи младших Даннингов не порезала бы и проволока. А я уже не буду летать по стойлу мячиком, накладывая жгут. И вот, опираясь на гильотину в позе палача, я обратил мысли к моему другу. — Энди, — сказал я, — будет лучше, если ты заберешься вон туда! — и пнул одну из квадратных деревянных кормушек, расставленных длинным рядом в глубокой соломе посередине загона, фермеры называли их «стопки». Над стопками покачивалась на цепях люлька с сеном… Энди снисходительно улыбнулся; — О, мне и здесь отлично. — Он привалился плечом к столбу напротив стойла и закурил сигарету. — Я не хочу упустить ни малейшей подробности. Даже слушать все это очень интересно. И действительно, из-за двери стойла доносились разные интригующие звуки. Как всегда. Сердитые крики «ох!», «да стой ты смирно, чучело!», «ноги мне оттоптать вздумал!» мешались с гулкими ударами гигантского тела о стенки. Наконец, раздался неизбежный залп предупреждений: — Э-эй! Выпускаем! Я весь подобрался, дверь распахнулась, и из нее, как пушечное ядро, вырвался мой пациент: фестоны шпагата, намордник, точно противогазная маска, на веревке висят двое из братьев. Ноги вола ушли по колено в солому, он на мгновение остановился, покосился пе сторонам, а затем, едва глаза над верхним краем намордника узрели элегантную фигуру моего друга у столба, он опустил голову и ринулся в атаку. Энди мешкать не стал. Едва на него устремились полторы тонны будущей говядины, он вспорхнул на стопку, ухватился за верхнюю перекладину люльки и одним рывком вознесся на недосягаемую высоту. Секунду спустя тяжелая стопка под ним полетела кувырком, опрокинутая бешеным ударом рогов. Я вдруг вспомнил, что в гимнастическом зале Энди всегда отличался в упражнениях на шведской стенке. Видимо, ему удалось сохранить всю былую ловкость и быстроту. Он поглядел на меня со своего ложа из душистого клевера, которое мягко покачивалось на цепях. |
| — Должно быть, скоро ночь. Что я буду делать, когда стемнеет? — думала бедняжка. — Ах, если б встретить кого-нибудь из своих: тетю Модю, Тибурция, или Маделон, или хоть тетю Полину — даже ей я бы обрадовалась! Да что тетя Полина: явись перед ней в эту минуту даже Раст, которого она так ненавидит за то, что он вечно ее дразнит, дергает за волосы и называет «миледи», она и за него уцепилась бы как за спасителя! На этом размышления леди Джейн были прерваны. Кто-то сильно дернул ее сзади за домино. Она с испугом обернулась: перед ней стоял мальчишка в желтом домино и дерзко смотрел на нее. Прядь светлых волос выбилась у нее из-под капюшона, мальчишка схватил эту прядь и принялся погонять леди Джейн. — Ну! Ну! Лошадка, вперед! Что стоишь! Живей! Испуганная девочка пыталась было вырваться, но маленький бесенок крепко держал ее за волосы и хохотал над ее тщетными усилиями вырваться. Едва удерживаясь от слез, бедняжка умоляла отпустить ее. — Погоди, я вначале сдерну с тебя маску: хочу посмотреть на твою рожицу. И мальчишка уже протянул руку, чтобы сорвать маску. Но ей удалось увернуться. Она дрожала от гнева. Обыкновенно кроткий ребенок — она превратилась в дикого зверька. — Не трогай меня! Не смей трогать! — закричала леди Джейн и вдруг, размахнувшись, изо всех сил ударила своего обидчика по лицу. Нетрудно догадаться, что битва, начатая нашей героиней, закончилась не в ее пользу. Мальчик был старше и сильнее; не прошло и минуты, как домино леди Джейн было изорвано в клочки, маска сорвана и прелестные локоны золотой волной рассыпались по плечам. Она стояла перед своим обидчиком, едва переводя дух, со сверкающими глазами и горящими щеками, точно загнанный зверек. Откуда ни возьмись у леди Джейн появился неожиданный союзник: какой-то человек подскочил к ее врагу и, прежде чем тот опомнился, сбил его с ног ловким ударом при громком хохоте зрителей. Это был месье Жерар, старый друг леди Джейн. В первую минуту она не могла выговорить ни слова. Затем бросилась к своему избавителю и, уцепившись за его мозолистую руку, крепко прижалась к нему; только большие ясные глаза, с восторгом устремленные на старика, красноречиво свидетельствовали о ее счастье и благодарности ему. Но месье Жерару и не нужны были слова, он сразу понял, в чем дело. С привычной вежливостью он отвел девочку в ближайшую аптеку, усадил в кресло, пригладил ее волосы и приказал подать стакан воды. Когда леди Джейн немного пришла в себя, первыми ее словами были: |
| Турки не только оставляли неприкосновенным соблюдение греками богослужебных обычаев, но Деликатно относились к тем древним народным обыкновениям, которые соединялись с праздниками. Так, они дозволяли им проводить три первых дня Пасхи в полном веселии, пользуясь общественной свободой. Греки могли шуметь, заводить игры и плясать с кубками вина в руках на улицах. Чтобы не мешать греческому народу веселиться на празднике, турки в это время благоразумно сидели дома, решаясь явиться на улице только по неотложной нужде. В свою очередь и греки во время совершения магометанами праздника Байрама тоже старались не мозолить глаза туркам. Вот те чисто религиозные права и та религиозная свобода, которые получил греческий христианский народ от султанов со времен Магомета II. Разумеется, права эти не очень велики. Но больших и трудно было ожидать от иноверного правительства в те нетолерантные времена, когда пал Константинополь. Если бы только этим ограничились милости султанов к их греческим подданным, то об этом едва ли и стоило бы говорить. Но этим дело не ограничилось. Оттоманская Порта поставила себя в такие отношения к греческой иерархии и греческому народу, которые доставили той и этому много выгод и преимуществ. Эти выгоды и преимущества были так значительны, что «христианская иерархия теперь приобрела даже более самостоятельности и более полновластное положение, чем как это было при византийских императорах». А греческий народ получил возможность жить так, что «мрачные представления о турецком гнете необходимо должны несколько просветлеть». I. Отношения Оттоманской Порты к греческой иерархии Те религиозные права, которые мы перечислили выше и которые султаном даны Греческой церкви, составляли собой, так сказать, основные законы, по которым всегда должна была жить эта последняя. Но помимо этого, каждый Константинопольский патриарх и каждый греческий епископ получали еще при самом вступлении их в управление Церковью (первый при возведении в патриархи, а второй при посвящении в архиереи) особые султанские бераты (μπαρατιον), которые имели некоторое сходство с теми ставленными грамотами, какие даются у нас от Св. |
| Только это ничего не меняет, так как современная Украина чествует Андрея Мельника как своего героя наряду со Степаном Бандерой. Это уже вызывало протесты в мире, например официальный протест Государства Израиль из-за того, что Верховная Рада решила в 2020 году отметить славный юбилей пособника нацистов Андрея Мельника, или протест Польши. В том же 2020 году, помимо Верховной Рады, решение чествовать Мельника на местном уровне приняли Киевский городской совет и Львовский областной совет. Памятники Мельнику стоят в его родном селе Воля Якубова и Ивано-Франковске, улицы в честь Мельника названы во Львове, Ровно, Ивано-Франковске, Дубно и других городах Украины. Это яркое свидетельство того, что нынешняя Украина — недружественное Белоруссии государство. По-хорошему, официальный Минск должен требовать от Киева покаяния за преступления украинских националистов против белорусского народа. Однако за всё время независимости этот вопрос ни разу не поднимался на уровне руководства Белоруссии. Возможно, теперь, когда украинские нацисты повторяют в Донбассе «подвиги» своих предшественников в Хатыни, самое время громогласно заявить о том, что официальный Киев прославляет убийц детей. И «вишенка на торте» — в прошлом году 22 марта, в день памяти жертв Хатыни, Светлана Тихановская возложила цветы… нет, не к Хатынскому мемориалу или другому памятнику, связанному с Великой Отечественной войной. Цветы Тихановской были возложены на могилу польского повстанца Винцента Калиновского, банды которого расправлялись с простыми белорусами так же жестоко, как нацисты. Примечательно, что в честь этого повстанца назван поддерживаемый Тихановской батальон белорусских националистов, которые сегодня воют на стороне Украины. Ни одного упоминания о Хатыни в тот день «национальным лидером» Белоруссии не было сделано. Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . target="" > Поделиться РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Закрыть Закрыть Сообщение для редакции Закрыть Закрыть |
|
|
