| в I-II вв. не было (и, следов., их служение нельзя считать установленным Христом и апостолами), на полном отсутствии в древних источниках свидетельств о к.-л. специальном участии Д. в общественном богослужении, придерживаются, как правило, традиц. католич. (см., напр.: Martimort. 1982) и правосл. ученые (см., напр.: Неселовский. 1906; Καρμρης. 1978). Обе позиции представляются некорректными по неск. причинам. Вопрос о том, является ли та или иная степень священным или церковным саном, предполагает следование зап. позднесредневек. богословской схеме, резко отграничивающей таинства (sacramenta) от проч. церковных священнодействий освятительного характера (sacramentalia) на основании ряда формальных признаков - богоустановленности и проч.,- но последовательный перенос этой дистинкции на практику древней Церкви был бы анахронизмом (см.: Катанский. 1877). Далее, понятие «священного сана» в богословии позднего средневековья и последующих веков неразрывно связано с особыми священнослужительскими полномочиями (в лат. богословии т. н. potestas sacramentalis), а в случае с диаконами почти что сведено к ним из-за утраты диаконами мн. нелитургических функций (социальных и проч.), к-рые были присущи им в эпоху древней Церкви. Но область служений древних Д. пересекалась с областью служений диаконов-мужчин именно в сфере, не связанной с общественным богослужением, поэтому существующие прямые аналогии между служениями древних Д. и диаконов-мужчин вовсе не подразумевают наличия у Д. священнослужительских полномочий (и, следов., «священного сана» в позднем значении этого понятия, тогда как в древнем, более широком значении сан Д. во многом действительно эквивалентен сану диакона-мужчины). В древности статус Д. в различных областях христ. мира осмыслялся по-разному: если к-польский чин поставления в Д. с очевидностью повторяет структуру чинов рукоположения во епископа, пресвитера и диакона, а имп. св. Юстиниан говорит о причастности Д. к «священству» (ερωσνη), то сир. «Дидаскалия апостолов» вообще не говорит об их рукоположении, I Вселенский (19-е прав.) и Аравсионский 441 г. Соборы свидетельствуют о существовании нерукоположенных Д., а последующие галльские Соборы - о принципиальном отличии благословения (benedictio), преподаваемого новой Д., от рукоположения (ordinatio) в священные степени, и, наконец, свт. Епифаний Кипрский категорически отрицает причастность Д. к священнослужению (τ ερατεειν). В различных регионах древней Церкви статус Д. осмыслялся по-разному (причем неоднозначность положения Д. в системе церковных служений отражена уже в древнейшем каноническом постановлении о них в I Всел. 19, где одновременно говорится и о повторном поставлении обращающихся из раскола Д., и о том, что они «никакого рукоположения не имеют»). Попытки возрождения чина Д. в XIX-XX вв. |
| О законе христианском (нравственном) I. Православное учение о законе христианском Рассматривая нравственный закон, данный Богом чрез Моисея и выраженный сокращенно в десятословии, мы легко можем открыть, что все требования его не суть что-либо чуждое и незнакомое человеческой душе, но давно знакомое и родное, ибо в существе своем нравственный закон, данный Богом на Синае, есть ни что иное, как ясное и определенное изложение требований совести человеческой, данной Богом человеку при его создании. Совесть есть голос Божий, указывающий правильные отношения человека к Богу и людям. Если бы человек не отпал от Бога и не заглушал пороками, злом и забвением своей совести, то никогда бы не предстояло надобности в сообщении велений ее путем внешним (объективным), так чтобы человек видел авторитет, из которого они исходят, и обязывался этим божественным авторитетом к исполнению требований своей совести. Человек, получив внешним образом от Самого Бога нравственный закон и найдя его согласным со своею совестью, после сего не мог уже на эту последнюю не обращать внимания и считать ее как нечто необязательное и малозпачущее. При законе, человек сделался более повинным пред Богом за свои грехи, чем прежде, до закона. Таково происхождение и значение нравственного закона, данного на Синае. Итак, нравственный закон дан вместе с существом и сущностью самого человека, он создан вместе с человеком, принадлежит к существу его и прирожден ему вместе с самой его жизнью. Но вот иудейские книжники, различавшие в законе большие и меньшие заповеди, при чем одни считали наибольшей заповедь о жертвах, другие – заповедь об обрезании, иные – заповедь об очищениях и проч., спрашивают ИисусаХриста: какая наибольшая заповедь в законе? Господь отвечал: «Возлюби Господа Бога твоего», и более всего должно любить Бога и любить всем сердцем и всею душою, «Вторая же подобна ей (первой): «возлюби ближнего» и проч. Эти слова взяты из книги Левит (19:18). Любовь эта состоит в том, чтобы делать ближнему добро, как себе самому, и проч. Эта заповедь дана Самим Богом чрез Моисея ( Втор. 6:5 ). Не делать другому того, чего не желал бы себе, ни зла, ни неприятности. Отсюда вытекает и весь закон Божий и закон христианский, исполнение которых для спасения так же необходимо для человече ского духа, как необходима пища для тела. II. Как учит слово божие о законе христианском |
| Мартенсен (m.II, стр.364, в перев. А.П. Лопухина , 1890 г.) именует её просто «средневековым бесчинием» и проч. Но рассмотрим подробности дела. Из двух дуэлистов один – оскорблённый, другой – оскорбитель. Тех случаев, когда в действительности не бывает ни оскорблённого, ни оскорбителя, не имеем в виду, хотя такие случаи бывают и даже, быть может, не редко: поводом к дуэли иногда бывает какое-либо неосторожное и ничего особого не обозначающее слово, какой-либо (иногда преднамеренно) ложно понятый намёк и проч.; иной даже ищет случая к дуэли, чтобы показать себя в глазах известных лиц храбрецом или по каким-либо другим причинам. Повторяем: таких случаев не будем иметь в виду, потому что дикость, всё безобразие этого рода дуэлей в сущности ясны и для самих дуэлистов, сознающих всю ненормальность дела и являющихся жертвами (вольными ли невольными) диких и зверских условностей, какими обставлена жизнь их и их среды… И так, как сказано, один дуэлист – оскорбитель, а другой – оскорблённый. Оба поставлены на одну линию: смерть, увечье и проч. могут одинаково угрожать и правому, и виноватому, и обесчещенному, и обесчестившему. Разве это сколь-нибудь и с какой-нибудь точки зрения – нормально? Оскорбитель причинил вред другому, иногда очень существенный, – и он же ещё желает лишить последнего одного из великих его благ: жизни» Оскорблённый, потерпевший вред, – для того, чтобы смыть оскорбление, ему нанесённое, – ставит «на карту» свою жизнь: к одной, ничтожной сравнительно, потере присоединяет другую, крупнейшую! Ведь живым или невредимым остаётся из дуэлистов не тот, кто невинен, точнее: не оскорблённая, не пострадавшая сторона, а тот, кто или более силён, или более ловок и проворен, или в пользу которого окажутся какие-либо иные случайности. Ужели всё это делает дуэль имеющим смысл явлением? Вполне безнравственно убийство из-за угла, на какое иногда решается оскорблённый, желающий отомстить оскорбителю; но и оно сравнительно (если бы только было позволительно здесь делать сравнения) выше дуэли, по крайней мере, имеет больше смысла (страдает обидчик, а не обиженный). |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Вестн, за 1872 г. Май, Две китай зап. о падении Кульджи – В. Васильева; Вестник Европы за 1873 г. т. II, Март и Апрель, Магометанское Религиозное движение в Индии. Гр. И. Кутайсова; Гражданин 1875 г , Август, стр. 705 и проч.; Миссионер 1875 г., 24, стр. 194, и проч. и проч.) До какой степени относительно мохаммедан меры уступок и кротости не действительны и даже вредны, доказывают не только все прошлое Русской истории, и не только притворство обращений и наружной покорности мохаммедан Поволжья, но также и красноречивые обстоятельства, совершающиеся ныне в Азиатских владениях Русских. Так, например и там, даже после покорения Кокана «приближенные Наср-Эддин-хана втайне вооружали и подбивали народ к продолжению газавата (священной мохаммеданской «войны согласно предписаниям Корана). Теперь выяснилось, что главой восстания был мулла Исса-Аулиа. Этот самый Исса-Аулиа ещё в Махраме являлся к командующему (Русскими) войсками с изъявлением покорности, был обласкан и оставлен на свободе. Но меры кротости оказались недействительными. Вполне уверенный, что он обманул Русских своим ложным раскаянием, мулла Исса-Аулиа продолжал по прежнему мутить народ и подбивать хана против мирного договора. Дерзость его требовала быстрых и решительных мер. Генерал Фон Кауфман призвал к себе в лагерь хана и всех его сановников, выяснил им весь вред подобных советников и отдал приказание тут же арестовать муллу Исса-Аулиа, Зульфакар-бека и Мамут-хан-тюря, и отправил их немедленно чрез Ташкент в (Европейскую) Россию· (Московские Ведомости 1875 г. .V 281, стр. 2, столб 5.) 523 Проект Уложения о Наказал. Уголовн., с подробным означением оснований каждого из внесен. в Улож. постановлений, изд. 1871 г. Тип. Соб. Е. И. В. Канц. стран. 59. 524 Курс Русского Уголовного Права. Соч. А. Лохвицкого, докт. прав,. Изд. 1871 г. исправлен., дополн. и сведенное с Кассацион. решениями. Гл. XIII, Преступления против веры, стр. 306. 525 Уложение о Преступл. и Наказан. Уголовн. по изд. 1866 г. со внесен, всех узакон. |
| е. опять-таки есть нечто чисто субъективное. Греха, в смысле извращения человеческой воли, по Эпиктету, нет. Извращения, благодаря греху, физической природы человека, Эпиктет тоже не допускал, потому что все физические бедствия, как, напр., болезни, смерти и т. п., считал явлениями вполне нормальными. В природе человека лежат такие благородные стремления, как стремления к общественности (Diss. IV, 1. 1…), благотворительности (Diss. IV, 1. 120), великодушию (II, 20. 34 и др.) и т. п. Даны человеку также верные и вполне достаточные средства к постижению истины, то в виде, так называемого, “ χαινς νος”, благодаря которому, человек как бы инстинктивно постигает истину и бывает добродетельным (Diss. Ill, 6. 8; ср. Ench. 26. и др), то в виде особенного, тоже врожденного, чутья истины (φυσιχα πρληψεις, μφυται ννοιαι), ведущего к познанию нравственных истин (Diss. II, 11. 6; IV, 1. 51; V, 12. 12 и др.; ср. Diss. I, 4. 18; III, 20. 9; III, 13. 21; IV, 1.51; IV, 1. 84; IV, 5. 10 и друг). B Diss. II, 4. 1 Эпиктет, правда, говорит, что мы не с добродетелью рождены, а для добродетели; но зато, по Эпиктету, никто не может уничтожить в нас веры в возможность достижения этого нашего назначения (Diss. I, 3. 4 и др.). Всем этим Эпиктет, очевидно, хочет оттенить ту мысль, что о каком бы то ни было врожденном предрасположении человека к нравственному злу, или греху не может быть и речи; что человек, по самой своей природе, благороден, великодушен, верен, стыдлив, целомудрен, общителен, любезен, склонен к благотворительности и проч. (Diss. I, 18. 20; II, 10. 22; II, 1. 11; III, 7. 27; III , 13. 5; III , 24. 12; IV, 7, 8 и мног. друг.) 869 . Поэтому человеку остается только сохранять природные дарования и развивать их (Diss. I, 25, 4 и др.), сохранять свой характер (χαραχτρ) таким, каков он ему дан от природы (Diss. IV, 5. 16 и др.). Сущность того, что нами обыкновенно называется грехом, по Эпиктету, состоит не в объективном извращении нашей духовной природы, не в извращении человеческой воли; но, как мы уже упомянули, в заблуждении нашего ума, и потому самый грех есть понятие относительное: то, что одному кажется грехом, то другому таковым может и не казаться, почему, строго говоря, винить кого бы то ни было, и в чем бы то ни было нельзя, a следует только указать человеку на его ошибку – и он исправится 870 . |
| 3) Точкой заканчивается каждая статья, книга и проч. 4) При сокращении слов: м. г. (милостивый государь), п. ч. (потому что), т. е. (то есть), и т д. (и так далее), и т. п. (и тому подобное -ные), и проч. (и прочее -ие). II. Двоеточие употребляется в четырех случаях: 1) Перед чужими словами, когда они приведены в речи вполне, так, как были сказаны, буквально: А та, поднявши нос, в ответ ей говорит: «Откуда? – Мы пахали!» Если главное предложение стоит между вносными словами, то перед ним ставится запятая или какой-либо другой, заменяющий ее знак (вопросительный или восклицательный), а после главного ставится двоеточие: «Напрасно и неразумно твое горе! – сказал старик: 5 – разве можно скорбеть о том, чему ты помочь не в состоянии?» 2) Перед исчислением частей какого-либо целого (общего понятия) или чего-либо: Времена года суть следующие: весна, лето, осень и зима. В России протекают следующие реки: Волга, Кама, Ока, Днепр и проч. 3) Между предложениями, из которых одно служит пояснением другому независимому, самостоятельному: Не град, а дождь пойдет: давно к дождю ведь парит. Вон, видишь ли через реку тот мост, куда нам путь лежит? Он с виду хоть и прост, а свойство чудное имеет: лжец ни один у нас по нем пройти не смеет. 4) В сложных периодах между повышением и понижением, когда они слишком распространены: Юноша, волнуемый темными желаниями, беспокойный от самого избытка сил своих, с небрежением ступает на цветы, которыми природа и судьба украшает стезю его в мире: человек, искушенный опытами, в самых горестях любит благодарить Небо со слезами за малейшую отраду. Обозревая мысленно обширное поле словесности, необъятные труды и подвиги ума человеческого, драгоценные сокровища красноречия и стихотворства, я с горестию сознаю и чувствую слабость сил и маловажных занятий моих: но утешаюсь мыслию, что успехи и в малейшей отрасли словесности могут бытъ полезны языку нашему. Примечание. Иные писатели повышение от понижения отделяют точкой с занятой, другие – запятой или даже тире, а некоторые – точкой, когда период становится слишком обширным. |
| После смерти Артаксеркса I в 424 г. до Р. Х. персид. знать сместила его сына Ксеркса II и престол занял отпрыск боковой линии династии с тронным именем Дарий II, в царствование которого большое влияние приобрели придворные царя (делами двора управляла царица Парисатида) и евнухи. Военные поражения заставили Ахеменидов прибегнуть к интригам, подкупу и проч. Один из сыновей Дария II, Кир Младший, объединил под своей властью неск. малоазиат. сатрапий, положив конец распрям наместников, и успешно лавировал между спартанцами и афинянами. Вступив в противоборство со старшим братом Арсаком, который после смерти Дария II (404 г. до Р. Х.) занял престол под именем Артаксеркс II, Кир погиб в битве при Кунаксе (401 г. до Р. Х.). Участие Спарты в мятеже Кира («Походе десяти тысяч», описанном Ксенофонтом) побудило Артаксеркса послать войска в Эгеиду: его полководец афинянин Креон в 394 г. до Р. Х. разбил спартанцев при Книде, а в 387 г. до Р. Х. навязал им т. н. Анталкидов (Царский) мир, к-рый вернул ионийские полисы и Кипр Персии. Однако в 404-403 гг. до Р. Х. персы потеряли Египет, а затем Индию. В 60-х гг. IV в. до Р. Х. произошло «Великое восстание сатрапов» Каппадокии, Армении и Даскилея, к которому присоединились жители некоторых финикийских городов, Киликии, Писидии и Ликии. Крепость Бам (Арг-е Бам). Кон. V в. до Р. Х. (пров. Керман) Крепость Бам (Арг-е Бам). Кон. V в. до Р. Х. (пров. Керман) Восстановление Вел. Персии начал Артаксеркс III Ох (359-338 гг. до Р. Х.). Усмирив мятеж кадусиев в Прикаспии, в 345 г. до Р. Х. он превратил восставший Сидон в руины, а позже захватил Кипр. Одновременно находившийся у него на службе родосец Ментор подавил бунт сатрапов в М. Азии. В 343 г. до Р. Х. Артаксеркс одержал победу над Египтом и вновь выступил арбитром во внутренних конфликтах Греции, однако в 338 г. до Р. Х. царь, стремившийся ограничить самостоятельность сатрапов и лишить их права держать свои войска, был отравлен. Придворные возвели на трон его сына Арсеса, к-рый в 336 г. до Р. Х. также был убит вместе со всей семьей, после чего на престол взошел представитель боковой линии ахеменидского дома - Дарий III. |
| Приведённые строки образуют, можно сказать, лейт-мотив всей, поэтически (слишком поэтически!) оправленной религиозной философемы г. Мережковского, – этого типичного современного «богоискателя». Все остальное у него лишь комментарий и пояснение к этому. В характерном преломлении христианства чрез язычество, которое для г. Мережковского есть «необходимая половина (sic) самого христианства», один из двух полюсов или «полов» его (стр. 275, II), все разрастается у него в какую-то не только символику (символ для него есть, прежде всего, соединение разнородного), но иногда прямо-таки в мифологию. Дух и плоть у него не только равноправны, но и одно: «дух есть плоть, – иная, высшая, преображенная, – но все еще плоть, даже более плоть, чем когда-либо» (II, XXVIII)... Отсюда постоянное гонение на всякую бесплотность, безземность, «аскетизм». Отсюда тяготение к образу, к пластике религиозного представления, к мифологии в собственном смысле. Все языческое, со всею своею символикой и образностью, находит доступ в характерно подновленное, сомнительно «обновленное» и «исправленное» quasi-xpucmuahckoe миросозерцание г. Мережковского. Повсюду рассеяны упрёки по адресу «бесплотного», ультра- " аскетического» исторического христианства Церкви. Мы слышим «странные глаголы» о таинстве плоти и нетлении тленного (I, 44), о земле, как единственном пути к надземному (I, 104 – 5), о богозверстве или боге-звере (I, 254, 260, 270), об оргийном в аскетическом (II, 257), о необходимости любить землю, как единственный путь к небу и – любить «до конца» (II, 275 – 9 очень характерные страницы), о необходимости вступить, ради духовного обновления, в «союз на век» с древнею Матерью-Землею (II,359,360–2–4) и проч. Последние страницы особенно важны для нашего диагноза. Указав на то, что Дмитрий Карамазов ищет «последней святости плоти и крови» в союзе с землею, в «целовании земли», что он видит путь спасения – «еще страшный, потому что слишком узкий» – в тайне «освящённого и оцеломудренного (!) сладострастия», то есть в чувственной красоте, г. Мережковский говорит далее, что он, Дмитрий Карамазов, «уже предчувствует, что это ««небо внизу»» и ««небо вверху»» одно и то же небо», что кажущееся ему ««идеалом Содомским»» есть тот же (!!) ««идеал Мадонны»», только иначе созерцаемый, есть то самое новое ««целование земли»», новый ««союз человека с землею»», ««Великою Матерью»», которого он ищет». |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
|
|
