Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Никто никогда не решился бы написать песенку для мюзик-холла про короля-солнце. – На сцену, ты говоришь? – переспросила тетушка рассеянно. – Да. В Италии. Она явно делала усилия, пытаясь вспомнить, и я впервые заметил, что ей уже очень много лет. – Подожди, подожди, да, теперь я вспомнила. Ты имеешь в виду гастрольную труппу? Это уже было после Парижа. В Париже меня и открыл мистер Висконти. – Он был театральный директор? – Нет, он просто был большим любителем того, что ты так упорно называешь подмостки. Мы встретились с ним как-то под вечер на улице Прованс, и он сказал, что у меня большой талант, и уговорил оставить труппу, в которой я работала. Мы вместе отправились в Милан, где и началась моя настоящая профессиональная карьера. Все складывалось очень удачно – останься я во Франции, я не могла бы помочь твоему дяде Джо, а он, после ссоры с твоим отцом, оставил мне большую часть денег. Бедный старик, я так и вижу, как он все ползет и ползет по коридору по направлению к уборной. Давай вернемся в Париж и сходим в музей Гревен [музей восковых фигур]. Мне надо развеяться. Она явно развеялась при виде восковых фигур. Я вспомнил Брайтон и то, как она говорила мне, что это и есть ее представление о славе – быть выставленной у мадам Тюссо в одном из своих собственных нарядов, и я искренне верю, что она скорее выбрала бы Комнату ужасов [зал в музее восковых фигур мадам Тюссо, где выставлены фигуры величайших преступников], чем примирилась с тем, что ее образ останется вовсе незапечатленным. Идея довольно странная – тетушка была лишена преступной складки, хотя действия ее иногда, строго говоря, были не совсем законными. Мне кажется, детское присловье «чья потеря, моя находка» было одной из ее заповедей. Я предпочел бы пойти в Лувр, поглядеть Венеру Милосскую и крылатую Нике, но тетушка встала на дыбы. – Все эти голые женщины, у которых не хватает каких-то частей тела, – просто патология, – заявила она. – Я когда-то знала девушку, которую, так же как их, разрубили на куски где-то между Северным и Морским вокзалами. |
| Пока в школе никого. Только уборщицы и рабочие добросовестно надраивают полы и красят стены. Выглядит оригинально: по светлому фону в коридоре идут разноцветные огромные ромбы, как рамы окаймляющие двери кабинетов. – Мы затеяли дизайнерскую покраску стен, переоборудуем столовую – теперь там можно будет отдохнуть на диванчиках, подзарядить телефон, сделать уроки. Учителя по искусству, которые сами заканчивали наш лицей, придумали интересный дизайн. Потом развесим картины. Будут еще магнитные доски, на которых ребята и учителя смогут обмениваться информацией. Репродукции, которые вы видите на стенах, создатель лицея Михаил Геннадьевич Мокринский покупал в различных поездках и просил делать то же самое учителей и родителей. Со временем собралась внушительная коллекция, которую решили развесить в коридорах лицея. На одном этаже ты как будто попадаешь в Лувр или Прадо. А на другом – словно идешь по Пушкинскому музею и тебя окружают вещи импрессионистов, собранные Сергеем Щукиным. Название «лицей» сейчас официально отменили, но самое главное, что было и остается – это среда, атмосфера. Ребята чувствуют себя лицеистами, и самое важное, что дети с разными потребностями могут выбрать себе дело по душе. Личность ребенка формируют не взрослые, не учитель, не родители, а именно среда. Все выпускники в один голос отмечают атмосферу лицея. Среда может быть скучная и догматическая, а может быть интенсивная и яркая. От того, насколько среда эмоционально богата, зависит, насколько выстраиваются равные, партнерские отношения между учителем и учеником. На «поэтической» лестнице – А вот наша главная лестница, мы называем ее «поэтической». Перед последней пятницей каждого месяца совершенно стихийно на доске объявлений появляется тема будущей «лестницы», и – понеслось. Стихи, свои и чужие, читают школьники и учителя. Зачем? Да ведь это самое главное: поэзия, красота, романтика, любовь – это именно то, для чего мы живем! Возможно, немного странно это слышать от директора школы, в которой 90 процентов выпускников сдают три экзамена ЕГЭ с результатом 270+, а олимпиадники занимают первые места на всероссийских и городских соревнованиях. Но выпускники вспоминают не бесконечную гонку подготовки к экзаменам, а первый день в школе, чтение стихов на «поэтической лестнице», «Ночи в лицее», благотворительные ярмарки, поездки в Пушгоры, в Питер и в Армению. А еще – посиделки в соседнем кафе или то, как учительница литературы напоила на перемене кофе, а математик опоздал на урок и, весело прищурившись, извинялся: «Простите, ребята, проспал немного, сейчас все наверстаем». |
| На веки слава Бельгии жива, Неугасимо вечной правды пламя... И залитые кровью кружева Поднимет мир – как дорогое знамя! 10 Не одно только производство кружев – остановила Германия, не только разрушила соборы, перебила население, надругалась над женщинами, но она остановила работу верующей мысли. Благополучно на своих богословских факультетах дойдя до отрицания веры и заменив явный культ Бога тайным культом сатаны, Германия разрушала в Брюсселе, Лувене, Малине не только молитвенные собрания, она старалась уничтожить то, что может быть и доселе смущает совесть Делича и Гарнака, когда в лучшие минуты жизни их умственному взору предносится вопрос: «а что если в этом собрании книг, которое называется Библией , все правда, как об этом настойчиво твердили и твердят в Лувене?» Для успокоения смущающейся совести, разумеется, лучше всего сравнять с землей Лувен и все, что на него похоже. Противники веры в откровение должны радоваться, что реакционные очаги веры гибнут, благодаря энергии Вильгельма, кронпринца и иных представителей прусской культуры. Но мы не будем радоваться с ними. Трепетание и горение веры – хотя бы и не вполне той, которая для нас есть абсолютная истина, дороги нам. Мы скорбим о тех испытаниях, которые посылаются этой вере, и мы верим, что недалек час, когда провидение положит конец этим испытаниям, вернет Бельгию к разумной, деятельной и спокойной жизни и брюссельское ученое общество снова станет выяснять миру, что nulla unquam inter fidem et rationem uera dissensio esse potest. Обратимся к Парижу. Религия и Париж – вот, сопоставление понятий, которое без сомнения многим покажется странным. Париж, это – новые Афины, город изящества, вкуса, роскоши и красоты, город утонченных наслаждений и утонченных пороков. Его культ – красота. Его храмы – музеи. Его главная святыня – Лувр, шедевр Лувра – Венера милосская. Для безрукой богини, исполненной какой–то безнадежной и беспомощной красоты, парижане отвели особую залу, и здесь жрецы чистого искусства ничем не рассеваемые могут наслаждаться созерцанием этого чудного произведения неведомого художника. Париж славится своими театрами, магазинами, садами, бульварами. Богатые любители красоты и наслаждений стекаются сюда со всего мира, и деньги изо всех стран льются в столицу Франции. Но где здесь религия? В школах здесь не преподается закон Божий, от граждан не требуется, чтобы они исповедовали какую бы то ни было религию. И в странах – далеко, далеко лежащих от Парижа, когда говорят о нечестии и безбожии, то связывают их с именем этого города и употребляют эпитет «Новый Вавилон», а иногда даже вспоминают и о Содоме. |
| Поперек протекает Сена, «кормилица Сена», как называет ее дю Брель, со всеми ее островами, мостами и судами. Вокруг простирается бескрайняя равнина, пестреющая заплатами нив, усеянная прелестными деревушками; налево – Исси, Ванвр, Вожирар, Монруж, Жантильи с его круглой и четырехугольной башнями, и т. д.; направо еще двадцать сеянии, начиная с Конфлана и кончая Виль-л " Эвек. На горизонте тянется круглая кайма холмов, напоминающих стенки бассейна. Наконец далеко-далеко на востоке – Венсен с семью четырехгранными башнями; на кие – островерхие башенки Бисетра; на севере игла Сен-Дени, а на западе – Сен-Клу и его крепостная башня Вот Париж, которым с высоты башен Собора Парижской Богоматери любовались вороны в 1482 году. Однако именно об этом городе Вольтер сказал, что «до Людовика XIV в нем было всего четыре прекрасных памятника»: купол Сорбонны, Валь-де-Грас, новый Лувр и какой-то четвертый, возможно – Люксембург. Но, к счастью, Вольтер написал Кандида и остался среди длинной вереницы людей, сменявших друг друга в бесконечном ряду поколений, непревзойденным мастером сатанинского смеха. Это доказывает, впрочем, лишь то, что можно быть гением, но ничего не понимать в чуждом ему искусстве. Ведь вообразил же Мольер, что оказал большую честь Рафаэлю и Микеланджело, назвав их «Миньярами своего времени». Однако вернемся к Парижу и к XV столетию. Он был в те времена не только прекрасным городом, но и городом-монолитом, произведением искусства и истории средних веков, каменной летописью. Это был город, архитектура которого сложилась лишь из двух слоев – слоя романского и слоя готического, ибо римский слой давно исчез, исключая лишь термы Юлиана, где он еще пробивался сквозь толстую кору средневековья. Что касается кельтского слоя, то его образцов уже не находили даже при рытье колодцев. Пятьдесят лет спустя, когда эпоха Возрождения примешала к этому строгому и вместе с тем разнообразному единству блистательную роскошь своей фантазии и архитектурных систем, оргию римских полукруглых сводов, греческих колонн и готических арок, свою изящную и совершенную скульптуру, свое пристрастие к арабескам и акантам, свое архитектурное язычество, современное Лютеру, – Париж предстал перед нами, быть может, еще более прекрасным, хотя и менее гармоничным для глаза и умственного взора. |
| – Вы хотите масштабировать Майю Плисецкую? Я – нет, хочу, чтобы она была единственной. Я не хочу масштабировать Третьяковскую галерею. Я хочу, чтобы был отдельно Лувр, отдельно Эрмитаж, отдельно Третьяковка и отдельно «Перспективы». Нельзя масштабировать индивидуальный подход, он на то и индивидуальный. Но можно масштабировать сам принцип. Первый Московский хоспис нельзя масштабировать, но принципы его можно распространить на всю систему паллиативной помощи. – Вы не считаете, что ПНИ нужно расформировать и оставить учреждения максимум на 100 человек? – Дело не в количестве людей, хотя лично я за малокомплектные интернаты. Сегодня в ПНИ находятся те, кому там в принципе делать нечего. Люди в трудной жизненной ситуации – нищие и сироты – не должны попадать в ПНИ. Люди после выхода из тюрьмы не должны попадать в ПНИ. Для людей с Альцгеймером и деменцией должны быть геронтопсихиатрические центры. Поэтому интернаты в их нынешнем виде – как свалки – должны прекратить свое существование. Точка. Благотворительный фонд «Вера» день за днем помогает тяжелобольным взрослым и детям. Оформите регулярное пожертвование на сайте фонда . Фонд помощи хосписам «Вера» Московский многопрофильный центр паллиативной помощи ДЗМ Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. Сейчас ваша помощь нужна как никогда. Поделитесь, это важно Выбор читателей «Правмира» Подпишитесь на самые интересные материалы недели. Материалы по теме 21 января, 2014 22 сентября, 2014 31 декабря, 2015 8 марта, 2024 7 марта, 2024 23 февраля, 2024 16 февраля, 2024 27 декабря, 2023 7 декабря, 2023 Лучшие материалы Показать еще Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее! Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира. |
| КАК ЖЕЛАТЕЛЬНО вести себя родителям с хай-тек-ребенком КАК НЕ ЖЕЛАТЕЛЬНО вести себя родителям с хай-тек-ребенком Ситуация для родителей Позавчера Костя вместе с папой купил самолет, который взлетал без пилота и делал посадку, вчера мама с папой взяли его с собой в магазин, чтобы купить машину, водитель которой мог ехать и тормозить, а сегодня мама купила сама пятилетнему сыну маленькую подводную лодку, которая плавала под водой. И хотя Косте она очень понравилась, он стал упрекать свою маму, почему она купила ему эту игрушку без него. Он сам выбирает, что ему хочется. Как бы Вы попытались ответить на Костино «почему»? Рассказывают, что Эйфелева башня так раздражала своим хай-тековским стилем всемирно известного писателя Ги де Мопассана, что он предпочитал всем ресторанам Парижа маленький ресторанчик на этой башне, и только лишь потому, что оттуда не бросалась в глаза ненавистная ему металлическая конструкция презираемого им «шедевра» архитектуры, возвышающаяся над столицей Франции, и можно было спокойно созерцать любимый город. Безусловно, в находчивости писателю нельзя отказать. Очевидное – невероятное… Клин вышибается клином. И лучшее место для пряток – спрятаться там, откуда ведутся все поиски. Почему-то мне хочется посоветовать всем современным хай-тек-детям, презирающим уже не стиль эстетики Эйфелевой башни, а эстетику стилей во времена прославленного Мопассана, для которых новинки хай-тека заслонили другие все прелести жизни, поскорее подняться бы тоже в ресторанчики или кафе, расположенные наверху знаменитой конструкции Эйфеля и оттуда взглянуть на Париж, потрясающий город искусств. Может быть, кто-то там им подскажет, где виднеется Лувр, что там есть «Мона Лиза»… И расскажет историю знаменитой картины… Хай-тек-дети ведь дети строгого стиля, даже жесткого, в чем-то брутального, выросшие уже без нее… без мадонн Рафаэля… без «Данаи» Рембрандта… Это дети, которым неведом смысл атлантов и кариатид. Для них все это только излишества в мраморе или же в позолоченных рамах… |
| «Я не могу отдать чертежи, — сказал я, — если к утру их не окажется на месте, в Вулидже поднимется страшный переполох». «Нет, я должен их забрать, — настаивал Оберштейн, — они настолько сложны, что я не успею до утра снять с них копии». «В таком случае, я немедленно увезу чертежи обратно», — сказал я. Он немного подумал, потом ответил: «Три я оставлю у себя, остальные семь засунем в карман этому молодому человеку. Когда его обнаружат, похищение, конечно, припишут ему». Я не видел другого выхода и согласился. С полчаса мы ждали, пока под окном не остановился поезд. Туман скрывал нас, и мы без труда опустили тело Уэста на крышу вагона. И это все, что произошло и что мне известно. — А ваш брат? — Он не говорил ни слова, но однажды застал меня с ключами, и я думаю, он меня стал подозревать. Я читал это в его взгляде. Он не мог больше смотреть людям в глаза и… Воцарилось молчание. Его нарушил Майкрофт Холмс. — Хотите в какой-то мере искупить свою вину? Чтобы облегать совесть и, возможно, кару. — Чем могу я ее искупить?.. — Где сейчас Оберштейн, куда он повез похищенные чертежи? — Не знаю. — Он не оставил адреса? — Сказал лишь, что письма, отправленные на его имя в Париж, отель «Лувр», в конце концов дойдут до него. — Значит, для вас есть еще возможность исправить содеянное, — сказал Шерлок Холмс. — Я готов сделать все, что вы сочтете нужным. Мне этого субъекта щадить нечего. Он причина моего падения и гибели. — Вот перо и бумага. Садитесь за стол — будете писать под мою диктовку. На конверте поставьте данный вам парижский адрес. Так. Теперь пишите: «Дорогой сэр! Пишу Вам по поводу нашей сделки. Вы, несомненно, заметили, что недостает одной существенной детали. Я добыл необходимую копию. Это потребовало много лишних хлопот и усилий, и я рассчитываю на дополнительное вознаграждение в пятьсот фунтов. Почте доверять опасно. И я не приму ничего, кроме золота или ассигнаций. Я мог бы приехать к Вам за границу, но боюсь навлечь на себя подозрение, если именно теперь выеду из Англии. Поэтому надеюсь встретиться с Вами в курительной комнате отеля «Чаринг-Кросс» в субботу в двенадцать часов дня. Повторяю, я согласен только на английские ассигнации или золото». |
| Роспись капеллы Торнабуоми ц. Санта-Мария-Новелла во Флоренции. 1485–1490 гг. Мастер Доменико Гирландайо Паритету религ. и светского начал способствовала философия неоплатонизма, получившая импульсы для своего развития (в т. ч. и в собственно художественной среде) за счет покровительства правящих элит, как во Флоренции (особенно в годы правления Лоренцо Медичи Великолепного, 1469-1492), так и в нек-рых др. центрах (в т. ч. в Мантуе и Ферраре). Благодаря ренессансному неоплатонизму, занятому поисками в античном наследии следов «древнего богословия» (theologia prisca), предвосхищающего христианство, языческая мифология, и без того популярная среди художников как носительница высшего (в сравнении со средневековым) эстетического совершенства, была окончательно реабилитирована. Ученые-гуманисты рассматривали ее как источник насущных философских и поэтических умозрений, окруженных мистическим ореолом. Особую популярность обретает иконография св. Иеронима, известного фундаментальной антично-классической эрудицией. При этом общественные настроения акцентировали то его эрудицию (сцены со св. Иеронимом, погруженным в ученые занятия в своей келье), то религиозность (сцены покаяния св. Иеронима - Rice. 1988). Мертвый Христос. Ок. 1490 г. Худож. Андреа Мантенья (Галерея Брера, Милан) Мертвый Христос. Ок. 1490 г. Худож. Андреа Мантенья (Галерея Брера, Милан) К наглядному синтезу античности с христианством стремился, в частности, Андреа Мантенья. С одной стороны, в его живописи рим. руины предстают в качестве той основы, на к-рой зиждется новая, христ. вера ( Tamassia A. M. Visioni di antichità nell " opere del Mantegna//Atti d. Pontificia Accademia Romana di Archeologia: Rendiconti. Ser. 3. R., 1955/1956. Vol. 28. P. 213-249); с другой - в его «Мертвом Христе» (ок. 1490; Пинакотека Брера, Милан), где фигура Спасителя развернута в резком ракурсе, ступнями к зрителю, достигает апогея традиция драматического «наплыва», рассчитанного на максимальный эмоциональный эффект. Украшая дворцы, новые, неоплатонические аллегории (напр., картина Мантеньи «Минерва, изгоняющая Пороки из сада Добродетелей», 1502; Лувр, Париж) создали собственное культовое пространство, в сюжетно-символическом отношении ортодоксальное (так, сад в аллегории Мантеньи приравнен к христ. |
| До поступления на королевскую службу он работал преимущественно в жанре религ. живописи. Благодаря Веласкесу ему поручили написание фресок в Зале зеркал во дворце в Алькасаре (1659). В 1669 г. после Масо он назначен живописцем дворца, в 1671 г.- живописцем короля и сенешалем; за это же время им выполнено большое количество работ в Мадриде (роспись ц. Сан-Антонио-де-лос-Португесес, совместно с Франсиско Риччи, 1665-1668) и в Толедо («Кающаяся Мария Магдалина», 1654, Музей Академии Сан-Фернандо, Мадрид; «Св. Себастьян», 1656, Прадо, Мадрид; «Св. Амвросий, раздающий милостыню», Лувр, Париж). Ему принадлежит заслуга превращения манеры Веласкеса в род портретной живописи, в которой эффектный аристократизм не уничтожает характера, изысканность позы и костюма не губит выразительности жеста, поверхностная характеристика не лишает лицо значительности. В отличие от Веласкеса у Миранды сцены диалогичны, модели больше открыты миру тонких эмоций - в целом его концепция портрета близка к концепции, созданной Рубенсом и Антонисом ван Дейком («Портрет герцога Пастраны», 1666-1670, Прадо, Мадрид), но нек-рые (и одни из лучших) сделаны целиком в веласкесовской манере («Портрет короля Карлоса II мальчиком», 1673, Гос. музеи Берлина, Картинная галерея). Из многочисленных учеников мастера выделяются: Матео Сересо, Хуан де Кабесалеро, Хосе Хименес Доносо, Франсиско Игнасио Руис де ла Иглесия, Хосе де Ледесма, Бартоломе Висенте и Луис де Сотомайор. Мадридский мастер Клаудио Коэльо был одним из значительных портретистов в И. в посл. трети XVII в. до появления Гойи. По окончании учения у Риччи Младшего Коэльо написал для ц. Санта-Крус картину и ряд портретов, к-рые, по словам Антонио Паломино, были достойны Веласкеса; влияние на Коэльо имел Карреньо, в технике фрески он совершенствовался, следуя советам вернувшегося из Италии Хосе Доносо, но особенно многим он обязан копированию полотен Тициана, Рубенса, ван Дейка, Снейдерса, благодаря чему выработал свою палитру. Рисунок у Коэльо точный, гибкий и нервно-взволнованный, типы взяты с натуры, колорит нарядный и светлый («Апофеоз блж. |
|
|
