| Вначале о том, кто такие калики? «Калика перехожая» это не только увечные нищие, живущие милостыней и пропитания ради поющие духовные стихи . По одной из версий (согласно другой, Илья получает силу от Святогора) богатырь Илья Муромец пробуждается к жизни героя двумя каликами перехожими, которые, придя к нему в дом, «крест кладут по-писаному, поклон ведут по-ученому». Каликами на Руси были люди разного социального положения и рода занятий, в их числе встречались даже воевода и архиепископ. Можно сказать, что русские калики – это странники и паломники к святым местам. Само огромное пространство, которое обживал русский человек, подразумевало такое явление как «странничество» – один из русских феноменов после принятия нашим народом Крещения. «Поучение Владимира Мономаха» можно считать апофеозом литературно зафиксированного «силового» покорения пространства. Одних только крупных боевых походов этот русский князь за свою жизнь совершил 83. Как замечательно сказал Д.С. Лихачев: « Русские создали даже обозначение для особого вида храбрости – храбрости в пространстве, храбрости в движении – «удаль» . Герои нашей былины тоже странники, собравшиеся у «Леванидова креста» в количестве 40 (непростое число, многократно встречающееся в Священном Писании) плюс один человек и отправившиеся в «Ерусалим-град». Надо сказать, что русское паломничество в Палестину попадает на страницы русских книжников в XII веке. Именно этим временем (начало XII в.) датировано «Житие и хождение игумена Даниила из Русской земли» - самое ранее из русских описаний Святой земли . Одна из русских летописей также сообщает о путешествии сорока новгородских богомольцев в Иерусалим . К этому же времени относится и рассматриваемая былина «Сорок калик со каликою». И у нас есть все основания считать, что движение русских паломников на Святую землю в XII веке приняло массовый характер. Наши «сорок калик со каликою» перед своим дальним странствием принимают очень жесткую аскезу – осознанное и добровольное ограничение всех плотских удовольствий ради достижения своей цели: не воровать, не обманывать, не блудить. Нарушитель принятых обязательств должен быть очень жестоко наказан, но исключительно судом своих соратников. И это не случайно. Ниже мы еще вернемся к этой теме. |
| 134. Не буди рука твоя простерта на взятие, но да простирается лучше для подаяния (Сир. 4, 35). 135. Страсть сребролюбия самая тяжкая, потому что она есть корень всем злым (1 Тим, 6, 10). Угодно ли знать, чем искореняется сия страсть? — Тем, чтоб всем сердцем и всею душею иметь упование на Бога. 136. Иному брату лукавый дает усердие к рукоделию, сверх надлежащаго. Отсюда раждается страсть сребролюбия. Тогда душа, уязвившись сребролюбием, этим корнем всякаго зла, располагает монаха и утром ранее обыкновеннаго садиться за рукоделие, и вечером позднее должнаго прекращать его; так что, если можно, не радит о молитве и о службе Божией, и по сребролюбию, занят бывает одною работою. Когда ударяют к службе, брат этот приходит после всех, и выискивает предлога уйти от службы прежде всех. — Зная сие, блюди себя, чтобы тебе, доведенному до уклонения в недозволенное совсем, не потерять своего чина. — Ибо враг на этом не останавливается. Но, нашедши доступ, успевает иного сбить с пути, внушая: «трудишься ты, трудишься, а все почти ничего не имеешь; поди выучись более прибыльному рукоделию». — Не разобрав дела, иной брат идет за этим в мир; да совсем там и остается уже. Блюдись убо. 137. Целомудрие состоит не в том только, чтобы воздерживаться от блуда и от плотских удовольствий, но чтобы свободным быть и от прочих страстей. Корыстолюбец, сребролюбец, любостяжатель — не целомудренны. Как один пленяется телесною красотою, так этот — деньгами; и последний в большей мере не целомудрен; потому что не имеет равнаго с первым побуждения, которое бы нудило его требованием самой природы. Страсть к деньгам не естественна, и побуждения к оной заключаются не в природе нашей, но в превратном произволении; потому, кто добровольно преодолевается оною, тот грешит непростительно. г. О борьбе с гневом. (Чч 1, 2 и 3). 138. Прогоняющий от себя духа гневливости и раздражения далек от войны и мятежа, всегда спокоен духом, весел лицом, здрав умом, — и есть обитель Святаго Духа. 139. Кроткий, если и обижен, радуется; если и оскорблен, благодарит; гневных укрощает любовию; принимая удары, не мятется; когда с ним ссорятся, спокоен; — когда подчиняют, веселится, не уязвляется гордынею (чужою), в унижениях радуется, заслугами не кичится, со всеми мирен, начальству покорен, на всякое дело готов, чужд лукавства, не знает зависти. |
| Был еще во Пскове при Вече Чин Ларника, коего должность состояла в хранении ларя, или ковчега со всеми древними Псковскими Грамотами и Вечевыми записями и приговорами. Они имели какую-то силу в народе. Ибо под годом 1485 во Псковской Летописи сказано, что ,,Игумен Евфимий, иже парежде был Ларником во Пскове, в той власти много зла народу учини и убеже и пострижеся…”, у Новгородцев были еще некоторые другие Чины, о коих Псковская Летопись не упоминает во Пскове. Вместо жалованья, все вышеупомянутые Чиновники имели особо отведенные им общественные земли, пожни и рыбные ловли, в Грамотах отличаемые названием Посадничьих, Наместничьих, Боярских, Тиунских, Старостинских; даже и Подъячим давали поместья в оклад, а за отличные услуги жалованы были и в род такие же угодья; а иным отдавались оные из оброков. Царь Феодор Иванович пожаловал Князя Ивана Петровича Шуйского всеми дворовыми Псковскими доходами в обеих половинах с Пригородами и с тамгою и с кабаками; а доходов сих с вышей и сох было 18,000 р. да торговых, судных, пашенных и банных 12,0000 р. 7 Кроме начальствующих и Чиновников народ весь во Пскове и в Области его, как и в Новгородской, разделялся статьи: первая называлась Гости или Купцы, которые разделялись на сотни, и имели по рядам своих Старост и Сотских. Гостями преимущественно назывались приезжие или уезжавшие за границу Купцы; вторая статья Люди или Людины, просто так именовавшиеся и разумелись свободные Мещане и Посадские; они могли происходить и в Чиновники; третья земледельцы, иначе во Псковской Летописи называемые Земцы, обрабатывавшие поля по волостям и деревням; четвертая Смерди общественные и частные, состоявшие из самых низких рабочих и кабальных холопов 8 . Первые две статьи народа были свободные, ничем лично не обязанные; третья с обрабатывания земли давала пятую долю или пятину произведений помещикам, и потому слово Пятина доныне сохранилось во всех Псковских оброчных платежах; а последняя обязана была записью для Пскова, Князя и Бояр производить всякие работы и платить ежегодную им дань. Что касается до всеобщих Государственных повинностей, то в случае нужды никто из оных исключаем не был или добровольною складкою, или налогом по расчислению. С 16 столетия на земледельцев и волостян возложено много и особых еще повинностей работами, как-то содержать и кормить Государевых коней, косить на них сено, содержать ямские подводы, обстраивать Наместничьи, Волостелиные и ямские дворы, снабжать их дровами, и сверх того подвержены они вообще и градским и волостным раскладкам, а заезжавших к ним все Начальники и посыльные получали себе особые от них кормы и посыльные пошлины. Но пошлин купеческих с капитала, привозы и отвозу товаров не было до покорения Пскова. |
| Только военно-пахари, поселенные на разных местах, где водою проходят суда с казенным хлебом, и обязанные служить работниками при всяком сплаве казенного хлеба, – оставлены на прежнем основании. Все жившие на уничтоженных военных поселениях, были ли они родовые военно-пахари или переселенцы из крестьян, владели ли данным от казны участком или самовольно захватили казенную или частную землю, – все получили обрабатываемые ими земли в частную вечную собственность; ибо справедливое определение законного или незаконного обладания этими землями – по причине многочисленных до того времени бывших злоупотреблений и потери документов, было совершенно невозможно. Заложенные или проданные поселянам земли на оставшихся по сему распоряжению военных поселениях начальство должно было выкупить на казенный счет и отдать подчиненным военно-пахарям для обрабатывания. После совершенного водворения в Китае спокойствия, политика Маньчжурского правительства обращена была на упрочение своей власти над признавшими подданство монголами и покорение своей державе западного края, где Чжуньгарское владычество с каждым днем становилось опаснее для Китая. Многократные походы на север и запад Монголии, постоянное присутствие войск на северо-западных пределах и около хребта Тянь-Шань требовало огромного количества провианта, доставка которого, по причине отдаленности края и трудности сообщений, была очень обременительна, а иногда и совершенно могла быть замедлена. По этой причине, смотря по ходу политических соображений и движению армии, учреждались военные поселения на северных и западных пределах Монголии и восточного Туркестана: начиная с северо-западной границы губернии Гань-су, по обеим сторонам хребта Тянь-Шань, в главных городах Туркестана: Баркюле, Урюмци, Или, Кобдо, Тарбагатае, 22 по берегам рек Иртыша, Орхона и Тольо. 23 Поселенные военно-пахари были не из одних действующих войск – маньчжур и китайцев, но и из внутренних восточных монголов, также из китайцев, ссылаемых за преступления из внутренних губерний или добровольно переселившихся по вызову правительства. Количество собираемого хлеба с обрабатываемой ими земли достаточно на содержание охранных войск, и правительство давно не отправляет к ним провианта, а лишь доставляет серебро на жалование. На таком же основании учреждены военные поселения на линиях, пограничных с инородцами мяо и другими в губерниях Ху-нань, Сы-чу-ань. Гуй-чжоу и других. Количество пахотных земель под военными поселениями, кроме отчисленных к земскому управлению, в 1753 году считалось 259.416 цин; а всего, с уничтоженными военными поселениями, по отчетам 1812 года значилось более 400.000 цин. Очевидно земли эти, как собственность казны, не могут быть закладываемы или продаваемы военно-пахарями никому другому; в противном случае виновный предается суду, заплаченные деньги берутся в казну, а земли возвращаются в прежнее военное ведомство. |
| «Милостивейший Бог часто избавлял меня от рабства и опасностей, которым подвергалась душа моя, помимо многих козней, которые не могу выразить словами. Бог, знающий всё даже прежде бытия, – мой Поручитель, что Божественный голос часто предупреждал меня, убогого, сирого простеца». Самая известная история гласит, что однажды друиды устроили засаду на святителя и его спутников, но, по молитвам свт. Патрика, они стали неузнаваемыми для злодеев, которые вместо них увидели проходящее мимо стадо оленей. В другой раз банда бриттов высадилась на берегу Ирландии для покорения страны. Свт. Патрик силой своего слова и смирением уговорил воинов вернуться обратно домой с миром. Гора Кроу-Патрик, графство Мэйо Однажды друиды устроили засаду на святителя и его спутников, но, по молитвам свт. Патрика, они стали неузнаваемыми для злодеев Благодаря примеру праведной жизни свт. Патрика, его благодатным проповедям и чудесам обращение Ирландии в истинную веру было не столь продолжительным и абсолютно бескровным процессом. После 7 лет непрестанных миссионерских поездок и трудов на ирландской земле Патрик провел весь Великий пост на одной горе на территории нынешнего графства Мэйо – сегодня эта гора известна как Кроу-Патрик; имеет 764 метра в высоту. В своих проповедях апостол ирландцев обличал язычество, рабство, идолопоклонство (в том числе солнцепоклонство). Равноапостольный муж крестил тысячи ирландцев в Православную веру, проповедовал учение Христа, принес ученость на ирландскую землю. Христианизация Ирландии, начатая свт. Патриком и его ближайшими последователями, затронула все слои общества. Как видно из «Исповеди» свт. Патрика, он отличался скромностью и смирением. Он говорит о себе: Рассказывая в «Исповеди» о своем служении среди ирландцев, он также замечает: «Хоть я и невежда во всем… пытался хранить себя и от братий-христиан, и дев Христовых, и верующих женщин, которые добровольно давали мне небольшие приношения и клали на алтарь некоторые из своих украшений, а я возвращал им, так что они возмущались против меня. Но я поступал так ради надежды на вечность, дабы во всем с осторожностью хранить себя, так чтобы не схватили меня или помощника в моем служении под каким-нибудь предлогом нечестности, и не дать даже в малом неверным повода для порицания или унижения. Может быть, когда я крестил столько тысяч людей, то ожидал от кого-нибудь из них хоть полскрупула? Скажите мне, и я возвращу вам. Или когда Господь повсюду рукоположил через мою мерзость клириков, и я безвозмездно вручил им служение – разве требовал я от кого-то из них хотя бы цену моей обуви? Скажите против меня, и я возвращу вам». |
| Самбра или Самба – см. Симбра. самбракены – 11. VI, 78 (Sambraceni; другое чтение – Sambruceni) – народ в Индии к югу от самарабиев (см.); не идентифицируется (локализуют на склонах Гималаев между Индом и Кашмиром, т. е. на самом северо-западе Индии). Самос – 17а. V, 5, 2 – остров у юго-западного побережья Малой Азии, напротив мыса Микале. Сангада – 17б. 21, 11 (Σγγαδα) – область вокруг Гавани Александра (нын. порт Карачи, к западу от дельты Инда, у юго-восточного побережья Пакистана). Сангай – 17а. IV, 22, 8 (Σαγγαος) – упоминается только здесь. Текст неясен. Арриан сообщает, что Александр Македонский (в 327 г. до н. э.) направил Гефестиона и других в область Певкелаотиду (ς τν Πευελατιν χραν) для покорения ее и других земель на пути; гипарх Певкелаотиды (после этого слова в рукописи А вычеркнуто слово χρας – «области») восстал, «погубил и себя и город (πλις), в который бежал»; Гефестион взял этот город, Астис погиб, а управителем города был назначен Сангай, который еще раньше перебежал от Астиса к царю Таксилу. Неясно, идентичен ли «город, в который бежал» Астис, с городом Певкелаотида? По-видимому, Астис сначала добровольно покорился Александру (поэтому он назван здесь " гипархом», см.). Затем (IV, 28, 6) сообщается, что Александр прибыл к Инду, город (πλις) Певкелаотида сдался ему, и он поставил там гарнизон, во главе с Филиппом. Сангалы – 17а. V, 22, 2; 4; 24, 8 (τ Σγγαλα) – большой укрепленный город в области катеев (см.), разрушенный до основания Александром Македонским в 326 г. до н. э. Об этом же городе рассказывает Курций (IX, 1, 14), не называя его. Может быть, этот же город имеется в виду и у Диодора (XVII, 91, 2–4)? См. также: Полиен, IV, 3, 30. Некоторые считают его главным городом катеев. Локализуется в области нын. города Гурудаспур (=Гурдаспур, 32°03», 75°29»), к северо-востоку от Лахора, между реками Рави (=Гидраот) и Биас (=Гифасис), на самом севере штата Пенджаб в Индии. Отождествление Сантал с Сагалой, 1 (нын. Сиалкот=Сиялкот, 32°28», 74°36», к югу от реки Чинаб=Акесин, на северо-востоке провинции Пенджаб в Пакистане, к северо-западу от Гурдаспура) отвергается. Название возводят к санскритскому Smkala (место, упомянутое в грамматике Панини в связи с именем Сопита). Неизвестно, был ли город впоследствии восстановлен. |
| Главным исходным пунктом, из которого выходили русские торговые караваны к черноморским и каспийским рынкам по степным рекам, был Киев. Как скоро здесь явилась вооружённая сила, доказавшая свою способность удовлетворять указанным потребностям страны, этой силе добровольно подчинились все торговые города Руси с их областями. Этой силой был варяжский князь со своей дружиной. Став носителем и охранителем общего интереса, подчинившего ему торговые города страны, этот князь с дружиной из вооружённой силы превращается в политическую власть. Но, пользуясь новыми средствами, которые доставляла ему эта власть. князь начал насильственно подчинять себе и другие племена, не разделявшие этого общего интереса, слабо участвовавшие в торговых оборотах страны. Завоеванием этих племён, удалённых от центральной речной дороги, завершено было политическое объединение восточных славян. Так, повторяю, в образовании Русского государства участвовали и общий интерес, и вооружённая завоевательная сила, потому что общий интерес соединился с завоевательной силой: нужды и опасности русской торговли вызвали к действию на её защиту вооружённую дружину с князем во главе, а эта дружина, опираясь на одни племена, завоевала другие. Прочтите внимательно рассказ Начальной летописи о киевских князьях IX и Х вв., и пред вами раскроется это двойственное военно-промышленное происхождение Киевского княжества, древнейшей формы Русского государства. Первые племена, примкнувшие к Киевскому княжеству и усердно поддерживавшие его князей в заморских походах, были именно племена, жившие по главной речной дороге Днепра - Волхова и тяготевшие к большим торговым городам. Эти племена легко подчинялись власти киевского князя. Славяне новогородские, призвавшие князей, пытавшиеся бунтовать против Рюрика и потом покинутые Олегом и Игорем для Киева, повиновались им безропотно. Чтобы подчинить другие племена, иногда достаточно было одного похода, даже без борьбы: так были покорены кривичи смоленские и северяне. Напротив, племена, обитавшие в стороне от этой речной дороги, среди которых не было больших торговых городов, т. |
| В то время, как южная Осетия подчинилась Грузии, северная Осетия, вместе с другими народами северного Кавказа, была покорена татарами. Это данничество татарам было бедствием для христианства, так как с этого времени христианство опять стало постепенно вытесняться магометанством. Для осетинских-же владельцев эта зависимость не была особенно тягостною, так как дала им возможность освободиться от подчинения Грузии. Впрочем, северная Осетия была не долго под властью татар. У осетин вспыхивает борьба за независимость и с Грузией и с татарами. В этой борьбе судьба южной и северной Осетии была не одинакова. Для южной Осетии борьба закончилась полным подчинением её власти грузинских феодалов – князей Эристовых и Мачабеловых, проявлявших страшную жестокость к своим крепостным осетинам. «Богатые грузины», – говорит Потто: – «стали строить в тесных ущельях укрепленные замки, мимо которых никто не мог пройти без опасения лишиться жизни или свободы. И эти страшные замки памятны народу доселе. В сырых и мрачных подземельях их нередко длинные годы томились несчастные жертвы помещичьего произвола и в оковах оканчивали свое мучительное существование. Один путешественник, посетивший такую темницу в Ксанском ущелье, видел в ней заржавленные цепи, разбросанные кости и пожелтевшие черепа… Это был ветхий остаток страшной, но верной картины Эристовского управления» 15 . Порабощенная и угнетенная южная Осетия во многих отношениях утратила свою самобытность. С этого времени исторический интерес сосредотачивается по преимуществу на северной Осетии. Здесь борьба с феодалами имела лучший исход для народа. Громадное большинство пришлых из Грузии феодалов должны были покинуть свои насиженные разбойничьи гнезда и удалиться из Осетии; осталось только несколько осетинский фамилий, но и их власть значительно пошатнулась. Успешности народной борьбы отчасти помогли татарские полчища великой орды Чингисхана, ослабившие силу Грузии и нашедшие сообщником в лице осетин, добровольно подчинившихся им, вероятно, из ненависти к грузинскому владычеству 16 . |
| ст. 19), – и еще: не только мы, но и «вся тварь с нами совоздыхает и соболезнует даже доныне» (Ibid. ст. 23). Итак нужно еще исследовать, что это за стенание и что за страдания разумеются здесь? Но прежде всего посмотрим, какова та суета, которой покорилась тварь. Я думаю, что эта суета – не что иное, как тела; ибо, хотя тело святых и эфирно, но все же материально. Вот почему, мне кажется, и Соломон всякую телесную природу называет как бы тягостною в некотором роде и задерживающею силу духов, он говорит: «Суета суетствий, и всяческая суета, рече Экклезиаст. Всяческая суета. Видех всяческая сотворения, сотворенная под солнцем, и се вся суетство» ( Ек. 1:1: 14 ). Этой именно суете и покорена тварь, в особенности же тварь, имеющая в своей власти величайшее и высшее начальство в этом мире, т. е. солнце, луна и звезды; эти светила покорены суете, они облечены телами и назначены светить человеческому роду. «Суете», говорит, «тварь повинуся не волею» ( Римл. 8:20 ), в самом деле, тварь не по своей воле приняла предназначенное служение суете, но вследствие того, что этого хотел Покоривший ее, – ради Покорившего, Который в то же время обещал существам, недобровольно покоренным суете, что по исполнении служения великому делу, когда настанет время искупления славы сынов Божиих, они освободятся от рабства тлению и суете. Восприняв эту надежду и надеясь на исполнение этого обетования, вся тварь совокупно стенает теперь, имея однако любовь к тем, кому она служит, и соболезнует с терпением, ожидая обещанного. Смотри же теперь, к этим существам, покоренным суете не добровольно, но по воле Покорившего, и находящимся в надежде на обетования, – нельзя ли применить следующее восклицание Павла: «Желание имый разрешитися и со Христом быти, много паче лучше» ( Филип. 1:23 ). По крайней мере, я думаю, что подобным образом могло бы сказать и солнце: «Желание имею разрешиться или возвратиться и быть со Христом, ибо это много лучше». Но Павел прибавляет еще: «А еже пребывати во плоти нужнейше есть вас ради» (Ibid. |
| Зверь лежит, по-видимому, спокойно, пока над ним поднят бич укротителя, но одно неосторожное движение последнего может стоить ему жизни. Здесь нет истинной победы. Точно так же придавленные, но не обращенные в союзников склонности могут быть безвредны, пока нравственная бдительность напряжена до последней степени, но достаточно одного момента слабости, чтобы страсти, освободившись от своих цепей, овладели вполне опрометчивой волей. Наоборот, душа, нравственными усилиями установившая согласие между долгом и склонностями, подобна государству, в котором побежденные народы не только покорены силою оружия, но утратили свои национальные особенности и уподобились своим победителям, слившись с ними в один народ. Из врагов, всегда готовых к бунту, они сделались естественными и добровольными союзниками. Известно, какими серьезными противниками долга являются страсти с их обольщающей софистикой и аффекты с их бурной ослепляющей силой. Только упорный труд дает победу над этими стихийными силами. Зато те же страсти, укрощенные и приведенные в согласие с требованиями долга, являются столь же могучими союзниками его. Власть человека над природой основывается не на творчестве из ничего, а на умении пользоваться её живыми силами, найти для них известную точку приложения и дать им направление, соответствующее его разумным целям. Нравственность есть тоже своего рода творчество, выражающее власть человека над природой, но не внешней, а – своей собственной. Поэтому и она должна опираться на живые силы собственной природы, но видоизменять их, облагораживать, пользоваться ими, как орудием для осуществления идеалов разума. В заключение критики учения Канти об отношении долга и склонностей скажем несколько слов касательно сущности его ошибки. Эта последняя состоит в смешении понятий. Во-первых, Кант не различает ratio essendi от ratio cognoscendi. В силу сказанного ранее, полнота нравственного развития заключается в согласии долга и склонностей, достигнутом усилиями воли. В этом состоит существенный признак нравственности, её ratio essendi. |
|
|
