| Свидетельствами первого порядка могут являться тексты по литургике, создававшиеся в духовных учебных заведениях либо специалистами, занимающимися наукой о богослужении, проживавшими на территории СССР, работы ряда которых уже были рассмотрены. Ниже будут представлены свидетельства о русской богослужебной практике, которые можно найти в трудах богословов, продолживших развивать литургическую науку в эмиграции. К числу таких исследователей относится архим. Киприан (Керн), один из известных деятелей Свято-Сергиевского Православного богословского института в Париже. В его литургических сочинениях, самым известным из которых является, несомненно, фундаментальный труд под названием «Евхаристия» , а также в некоторых других работах содержатся комментарии и оценочные суждения о литургической практике Русской Церкви как в современную ему эпоху, так и в предшествующие века ее истории. Представляется необходимым предпринять краткий анализ ключевых тезисов архим. Киприана. В первую очередь следует охарактеризовать в целом подход этого автора к вопросам русской литургической жизни. Как и большая часть его наследия, комментарии относительно богослужебной практики Русской Церкви включены в общий научно-теоретический дискурс рассуждений. Они представляют собою замечания исследователя относительно тех деталей богослужения, которые он считает нужным проанализировать в связи с той или иной задачей, поставленной в каждой конкретной работе. Собственно, русская практика богослужения не является его основным предметом, поэтому рассуждения о ней вводятся им в состав работ в связи с расхождениями в известных ему современных практиках или отличием практики богослужения современных поместных церквей с тем, какой была эта практика в прежние эпохи. Подобный подход позволяет автору более полно представить предмет своего рассуждения. Приводя разнообразные примеры, архим. Киприан ставит перед собой и разные задачи. Иногда его иллюстрации имеют чисто ознакомительный, информативный характер. В других случаях он находит нужным высказать свое мнение относительно правомерности и уместности той или иной практики. |
| Один из главных выводов этой работы о том, что «святые отцы в своих учениях о материи все примыкали к Платону» 4 , требует значительных разъяснений и дополнений. Монография В. Я. Саврея Александрийская школа в истории философско-богословской мысли (2011) представляет собой первое в отечественной и зарубежной научной литературе систематическое исследование, посвященное Александрийской школе. Хотя автором и «показана эволюция философско-богословских идей великих александрийских мыслителей на фоне грандиозной исторической панорамы александрийской культуры» , но представления о материи разобраны здесь подробно только в наследии авторов доникейской эпохи. Отдельные аспекты данной темы были рассмотрены в монографии Р. В. Светлова Античный неоплатонизм и александрийская экзегетика (1996), в которой, однако, также не ставилась задача систематического рассмотрения святоотеческих учений о материи. Во второй половине XX в. появился ряд исследований западных и отечественных ученых по темам, близким к интересующей нас проблематике, которые, конечно же, не могли быть учтены прот. К. Ружицким. Среди них следует выделить труды: P. Tzamalikos (2006), J. Opsomer (2001, 2007), В. В. Петров (2005, 2007), A. Pettersen (1990), D. Balás (1976), G. Maspero (2007), Jh. Zachhuber (2000), Richard A. (2003), A. G. Cooper (2005), Hans van Loon (2009). Тем не менее, эти исследования имеют узкую направленность на сочинения отдельных представителей языческой философии или церковного богословия. Более того, учение о материи чаще всего не является здесь логическим центром анализа. В итоге как в западном богословском мире, так и в России до сих пор не существует системного историко-богословского сравнительного анализа развития учения о материи в богословии Церкви. Цель и задачи исследования Поскольку, как это следует из аналитического обзора литературы, в современной историко-богословской науке отсутствуют исследования, специально посвященные сравнительному изучению представлений о материи в трудах св. |
| С. Лилла (S. Lilla) в своем исследовании Clement of Alexandria. A study in Christian Platonism and Gnosticism, в параграфе, посвященном происхождению космоса, отмечает известный факт отсутствия в трудах катехета систематического раскрытия интересующего нас вопроса 602 . Еще в более раннем исследовании Лилла подчеркивал, что в Клименте мы находим эклектичного философа, который сочетал в своем учении как наследие иудео-александрийской философии, так и греческой 603 . В вопросе происхождения мира Лилла прослеживает у Климента заимствования у Филона, который, в свою очередь, опирается на космологию Платона, выраженную в Тимее. Исследователь перечисляет общие, по его мнению, для обоих авторов, а также некоторых представителей среднего платонизма черты учения о материальном мире: различение чувственного и умственного миров; предсуществование материи, из которой Творец сформировал мир; учение о сотворении космоса вне времени 604 . В качестве аргументов в пользу положительного решения вопроса о предсуществовании материи у Климента С. Р. Лилла приводит только суждение свт. Фотия, а также всего один текст из Стромат 605 . Исследователю представляется, что Климент в этом месте «не критикует греческих философов», но, «кажется, полностью разделяет их взгляды» 606 . Однако даже при беглом взгляде на этот текст становится ясным, что из всех здесь перечисленных (стоики, Пифагор, Аристотель, Платон) Климент одобряет только Платона. Только он один (по-видимому, в некоторых местах своих сочинений) «решился даже назвать ее “не-сущей”» 607 , в то время как и он сам в других местах 608 , и тем более все другие «считают материю одним из первоначал, будучи не в силах, видимо, ограничиться единым первоначалом» 609 . Климент, по мнению автора исследования, не признавал творения «ex nihilo» 610 . Перечисляя авторов, относящихся к неопифагорейской, среднеплатонической и неоплатонической 611 школам, Лилла без особой доказательной базы утверждает, что употребление ими по отношению к материи формулы «μ ν» совпадает с таковым у Климента 612 . Мы можем согласиться с терминологическим заимствованием Климентом этой формулы у платоников, но уверены, что концептуальный подход к происхождению материи и ее положению в системе богословских координат христианского катехета нужно признать качественно отличным. |
| Веру мы получили с вами от греков, а богословие пришло к нам от католиков, и получилось это потому, что Византия была завоевана турками, и когда мы получили православие от греков, то скоро нас завоевали татары и мы были не способны богословствовать во время татарского ига. А когда татарское иго было сброшено, то греков завоевали турки, и они не способны были нас учить дальше, и им уже тоже было не до богословия в это время. Поэтому русское богословие начинается примерно с XVII века и заимствуется у католиков. Начинается оно с известной Киево-Могилянской Академии. Могилянской она названа по имени основателя этой академии Петра Могилы, митрополита Киевского, с именем которого связано развитие русской богословской школы. Она уходит корнями школу католическую, и освобождение от католического налета, от католической методологии начало происходить только в XX веке в трудах замечательных русских религиозных мыслителей-богословов еще до революции. По-настоящему освобождено было наше русское богословие от католицизма в трудах наших русских богословов в эмиграции на Западе. Здесь на Руси богословию воспрепятствовала коммунистическая оккупация. Но, слава Богу, мы можем теперь учиться у наших богословов западных. Я не хочу сказать, что мы должны полностью принять их наследие, но методология их в богословствовании, конечно, оказалась очень плодотворной и она, собственно говоря, является грандиозным шагом в православном богословии вообще и, особенно, в очищении православного богословия от католического налета. Следуя нашим русским богословам на Западе, стараясь очистить наше православное учение от очень вредных католических догм, нам придется постоянно, как бы полемизировать с католиками. В частности, уже сейчас я такую полемику начну, рассказав вам кратко, как в схоластике преподается и изучается Таинство. Начинается с того, что вспоминают установительные слова Евангелия, которые служат установлением Таинства. Такие слова можно найти в Евангелии не всегда. И хотя они очень полезны и нужны, не нужно быть формалистом, т. к. |
| Кроме рукописей, памятники священного текста за рассматриваемый период заключаются в различных ученых трудах филологических и экзегетических, принадлежащих иудейским и христианским ученым XI-XV вв. Таковы: из XI века грамматические труды еврейского ученого Иуды Хиуга и толковательные труды Ярхи; переводные труды (на арабский язык) Саадии Хайона; из XII-ro века: толковательные труды на все ветхозаветные книги и грамматические труды Абен-Эзры; из XIII века: толковательные и богословские труды Маймонида, Иосифа и Давида Кимхи и критико-текстуальные труды еврейских ученых: испанского раввина Меира-бен-Тодрос Абульфия, французского – Якутиела-бен-Иегуда. Два последних ученых сличали различные библейские списки с лучшими масоретскими рукописями и, находя в первых некоторые разности с последними, особенно в масоретских подстрочных счислениях и примечаниях, а иногда и пропуски некоторых слов, скорбели и жаловались на «порчу библейского текста». Их труды касались, впрочем, одного лишь Пятикнижия. С XIII века начали близко и основательно знакомиться со священным еврейским текстом западные европейские христианские ученые. Они стали толковать ветхозаветные книги по еврейскому тексту и издавать и переделывать еврейские толкования. Таковы: Николай Лира, издавший еврейское толкование Соломона Ицхака (1293–1339 г.) и сам написавший обширное по еврейскому тексту толкование на всю Библию (†1340 г.). Позднее, издал и пополнил толкование Лиры ученый, обратившийся в христианство из евреев, архиепископ Павел Бургонский (†1435 г.). С этого времени знакомство с еврейским текстом и тщательное всестороннее, критическое, грамматическое, экзегетическое, изучение его сделались уже неотъемлемым достоянием западных христианских ученых, впоследствии опередивших уже своих учителей-евреев. Во всех трудах поименованных иудейских и христианских ученых еврейский священный текст представляется вполне сходным с нынешним еврейским текстом. Разработка толковательная и грамматическое изучение его поименованными учеными послужили основой всех дальнейших христианских экзегетических и филологических исследований библейского еврейского текста, до настоящего времени включительно. Правда, Абен-Эзра, Хиуг и другие иногда жалуются на погрешности в еврейском тексте и предлагают поправки его, но исключительно по грамматическим и филологическим соображениям, а не на основании действительных вариантов. У новых ученых эти поправки не повторяются. |
| Мёртвые же языки способны говорить только на один манер: они вокруг себя издают запах гниения и разложения, – что не привлекает, а отгоняет от них народ... Ужели такой похвалой думаете вы ободрить, г. Z, издателей „Путеводителя“? Мы полагаем, что они крайне недовольны вами и обижены за своё издание. Что же касается нас, то мы по поводу газетных „тяжких дум“ не испытали особенно угнетённого настроения. Эти „думы“ нам показались недостаточно „продуманными“, крайне тенденциозными и мало основательными. Будем говорить по порядку. Г. Z утверждает, что до сих пор богословские журналы убаюкивали общество известиями об успехах нашей миссии. – В этих словах содержится горькая неправда. Для наших духовных журналов внутренняя миссия наша, к сожалению, ещё и теперь не существует. О ней там серьёзно и основательно говорить не принято. Ни один журнал „до сего дне“ не потрудился обозреть прежде всего миссионерских доспехов наших. Наши профессора академий и публицисты духовные не позаботились благожелательно и критически отнестись к полемике нашей. Может быть мы сражаемся оружием устарелым, может быть сами приёмы полемики у нас дурные, может быть не так надо воинствовать против сектантов... Всё может быть, только учёные наши молчат о том. Конечно, это обстоятельство убаюкивает общество, но только не грёзами об успехах миссии нашей, а совсем напротив... Правда, при академиях у нас есть кафедры истории раскола, однако спросите академистов: много ли жизненно-указующего дают им эти кафедры? Говорят ли профессора студентам академий собственно о полемике с расколом или сектами?.. О сём „удобнее молчание“... Итак, академии и духовные журналы наши никого не убаюкивают известиями о трудах миссионерских, потому что этих трудов они знать не хотят и не считают их достойными своего внимания. Сами же миссионеры ещё менее повинны в грехе ложного освещения своей деятельности. Ни один миссионер в своём отчёте не пишет только об успехах своих и победах над раскольниками и сектантами. Не пишет потому, что такие победы легко и сразу не даются. Мы считаем даже невероятным такое событие: миссионер в известной местности провёл три–четыре беседы и этими беседами только обратил, к примеру, двадцать человек в православие. Если же, порой, такие события сквозят в донесениях стариков миссионеров, то к ним нужно относиться с рассмотрительностью. Всегда в таких случаях следует брать во внимание, где происходила беседа миссионера и кто там раньше него трудился. Бывает, что с своими публичными беседами особенно „знаменитые миссионеры“ приезжают лишь „к шапочному разбору“. Всё там налажено местными деятелями; упорство раскольников или сектантов сломлено. Остаётся к написанному только точку поставить. Заезжие миссионеры и ставят на своих беседах эти точки, а потом наивно доносят о своих победах, совершенно умалчивая о трудах истинных радетелей местной миссии... |
| (Однако проф. Григорьев отмечает вообще компилятивный характер работы Глебова, а об его критике пишет следующее: «… кроме текстов и избитых голословных фраз (у Глебова) ничего нет. Богословского умозрения автора читатель не найдёт и в других местах рассматриваемой главы. Единственное, что оживляет эту главу, – полемические заметки по адресу проф. Тареева и Д.С. Мережковского. В значительной части верные, эти заметки всё же мало интересны, так как мысль автора вращается в плоскости учебников Догматики и Нравственного богословия, а мысли гг. Тареева и Мережковского бьют из родников живого духа, спускаться в которые г. Глебов не находит нужным». Прав. Соб. 1909 ноябрь 223–224). Или – в Трудах КДА (1907 июнь) некто, рассуждая об искушениях Христа, не вспоминает ни одним добрым словом меня, столь много потрудившегося над этим вопросом – направляет все свои рассуждения против меня, не забывая и «разрушения церковного учения о лице Иисуса Христа», и к заключение поучает, что искушения Христа были «подвигом Его самоуничижения». Это против меня-то, хотя именно я поставил «Уничижение Христа» во главу своей религиозной системы, и из этой именно идеи последовательно и настойчиво объясняю искушения Христа!.. И г. Чекановский, автор трактата К уяснению учения о самоуничижении И. Христа, Киев 1910, слишком многим обязан моему исследованию об уничижении Христа, чтобы иметь право (даже под покровом Киевской академии) отзываться о моих трудах столь пренебрежительно. (Между прочим, г. Чекановский с семинарской грубостью подчеркнул исчезновение во втором издании моего исследования многочисленных «св.». Если уж он так заинтересовался этою мелочью, то я скажу прямо: во втором издании я зачеркнул в заглавии слова «Господа Нашего Иисуса» и в тексте многочисленные «св.», потому что в первое издание эти слова и пометки внесены старательною рукою ханжи-цензора. Ср. и автобиографическое сообщение А.П. Лебедева Бог. Вестн. (1907 г. май стр. 163 прим.) Но всех превосходит в этом отношении г. Зарин... |
| XII. В заключение всей этой серии, – в какой для нас так живо представляются все авторские труды и вообще все проявления подобного рода деятельности преосв. Антония, – мы укажем и на то, что выходило из под пера его, или слышалось из уст его по части его взглядов, суждений, отзывов, в смысле критическом, относительно современной духовной литературы, как в периодических изданиях, так и в отдельных сочинениях, – и как он зорко следил и горячо относился или прямо сочувственно, или наоборот беспристрастно и непощадно, ко всем учёным трудам и произведениям, доступным для него по его познаниям и глубоко-искренним убеждениям в прямых положительных истинах, – начиная от св. Библии (разумеем перевод на Русский язык) и оканчивая журналистикою и даже газетными листками и сельско-училищными народными книжками... Сюда же, напоследок всего, относим мы и самые взгляды и отзывы преосв. Антония о самой духовной цензуре и критика учёной и вообще библиографической, – какие выражал он в своих письмах к высшим лицам, – говоря напр. о первой, как способной процеживать комаров, и связывать руки, а о второй, как или готовой проглатывать верблюдов, или же придирчивой и бранчливой, в смысле крайней полемики, или наконец «своеобразной, направленной притом на дух и лад западнического критицизма… в который и самые науки, в том числе и Богословские, ушли настолько, что и в них, среди сбивчивости и запутанности чрезмерно пытливых исследовании, колеблется средоточное начало истины... 376 . Вот почему сам же преосв. Антоний хотя и подумывал было в своё время сделать новое издание своего Догматического Богословия, в отчасти исправленном и дополненном виде, но не решился на это, сказав, между прочим, буквально: «нет, боюсь, чтобы не нарушить той печати, какая назнаменована на этом труде моём духом разума и ведения в Бозе почившего Владыки (Филарета Киевского), так как менее всего поймут этот дух нынешние библиографисты и критики, хотя и богословы и доктора богословия» 377 . В силу этих-то, именно, последних слов в Бозе почившего Святителя, а с сим вместе, достаточно зная всё то, что и в каком виде он сам намеревался исправить и дополнить в своих трудах, – мы окончательно утверждаемся в справедливости и основательности, сделанного нами для себя, ограничения, чтобы по меньшей мере, сождать более благовременной и благопотребной поры, а не выступать теперь же с предположенным разбором и оценкою его авторских трудов, хотя бы и без нарушения, так ревнительно охраняемой им самим, той печати, какая назнаменована на трудах его духом разума и ведения святочтимого им Иерарха, и унаследованным от сего последнего им самим лично от дней своего детства до высшесвященной степени Архиерейства. |
| Молитвенное использование – это медленное, вдумчивое чтение Писания во время молитвы и духовных размышлений, метод, известный как в древности, так и в современности, как в христианстве, так и в иудаизме 97 . Псалом 118 – величественное прославление закона Божьего как песни радости и света истины на жизненном пути псалмопевца. Раннехристианский монах выражал сходные чувства: «Пусть солнце на восходе застанет тебя с Библией в руках» 98 . Среди монашества, где библейские книги заучивались целиком и читались наизусть, чтение Писания было столпом благочестия. Бесчисленное множество людей из народа Божьего вдохновлялось и укреплялось в вере благодаря молитвенному чтению Писания. В контексте молитвы письменное слово Божье способно пролить ярчайший свет, рассеивающий сомнения и очищающий сердце. Вдали от аудиторий и формальных богословских занятий обычные люди ощущали присутствие и силу Бога, молитвенно изучая Писание, – и иные из них порой приходили к более глубокому его пониманию, чем профессиональные богословы и адепты библейского анализа. Отцы церкви советуют всем верующим ежедневно читать Писание, принимая письменное слово Божье так же, как принимают они Его таинственное Слово в евхаристии. Для отцов церкви молитвенное чтение Писания означает личную встречу с Богом – время, когда Бог входит в жизнь верующего, разговаривает с ним, ведет и направляет его к жизни в Себе, в обществе ангелов и святых. Вероучительное использование Библии началось в богословских дискуссиях как средство защиты христианской веры. Уже сам Новый Завет дает нам свидетельство о таких диспутах и об отвержении лжеучений с помощью вероисповедных формул ( 1Кор. 8:5–6 , Кол. 1:15 и далее, 1Ин. 4:2–3 ). В последующие столетия возникали бесчисленные богословские споры о природе Бога, творении, Ветхом Завете, Христе, Святом Духе и по многим другим вопросам христианской веры. Лидеры церкви и богословы в жаркой борьбе и упорных трудах вырабатывали интерпретации и уточненные формулы концептуальных очертаний христианской истины в противовес иудаизму, гностицизму, а позднее – ересям, подобным арианству. Как следует из работ св. Иустина Мученика , св. Иринея, св. Афанасия и Каппадокийцев, в центре вероучительных споров стояла интерпретация Писания. В богословских трудах и символах веры их авторы стремились выразить нормативное интеллектуальное содержание христианства и таким образом более четко определить идентичность самой церкви. Вселенские соборы действовали как высший церковный авторитет в вопросе нормативных формулировок христианской истины 99 . Этот долгий и болезненный процесс привел к появлению Никейского символа веры как суммы важнейших богословских тем Писания и, таким образом, свидетельства о классическом наследии христианского учения 100 . Академическое исследование Писания |
| Так рационализм начал с Землера свое разрушительное действие, по отношению как к Библии и ее экзегезису, так и вообще ко всем истинам христианской религии. Духовную основу его представителям давали частью деистические, англо-французские идеи, делавшие «невозможной веру» в сверхъестественное откровение, чудеса, пророчества, и т.п. христианские догматы, а частью кантианская философия, также отвергавшая и беспощадно критиковавшая установленные богословские положения. У этих ученых выработано было правило для экзегетики: выяснять не то, что сказал священный писатель, а что «хотел сказать,» предполагая его мысль сходную с философскими их взглядами. Поэтому повествования о чудесах явились для этих толковников «недостоверными легендами,» пророчества неподлинными произведениями позднейших лиц, составленными post eventum. Таким образом, Библия явилась в трудах этих ученых не богооткровенным источником и руководством для веры и жизни, а сборником «мифов» исторических, философских и иных, и благочестивых пророческих «мечтаний,» а вместе с тем представители этого направления доказали свою полную неспособность серьезно понимать и изъяснять Библию... Главными, резкими и наиболее видными представителями этого направления, после Землера, были Ейхгорн, Габлер, Бауер, Грамберг, Колльн, Ватке, Августа, Де-Ветте, Гезениус. Ейхгорн (1752—1827), Августа, Де-Ветте «устанавливали и разрабатывали» критическую Исагогику и доказывали неподлинность Пятикнижия, Исаии, Даниила и других книг. Грамберг, Бауер, Колльн также искажали ветхозаветную религию и ее учение. Гепфнер (1797—1800 гг.), Де-Ветте (1831 и 1858 г.) и Гезениус (1785—1842 гг.) проводили рационализм в библейской экзегетике, особенно Гезениус в объяснении Исаии и филологических трудах. Умеренными, нередко сглаживавшими крайности рационализма и допускавшими так называемый супранатурализм, толковниками были Баумгартен, Бруккер (Bibelwerk. 1749—1770 гг.), Шульц и Л. Бауер (Scholia in V. T. 1783—1798 г.), Мольдэнговер (†1790 г.), Гецель (†1824 г.), Датэ (Uebers. d. Вьснег, d. A. T. 1773—1789 гг.) и очень авторитетный, добросовестный по эрудиции и тщательности, Ε. Φ. К. Розенмиллер (Scholia in V. T. 1788—1835 гг.). Последний труд и доселе справедливо ценится толковниками и часто цитуется за свою эрудицию и детальность, хотя критические тезисы часто и разделяются автором в умеренном виде. |
|
|
