| Казаков М. М. Скачать epub pdf Глава V. У истоков великого церковного раскола, или разногласия «между самими правоверными» (Амвросий. Письмо 12, 4) Внутрицерковная борьба в христианстве в IV в. происходила не только по линии еретики-ортодоксы. Как не было единого «еретического лагеря» (каждая из ересей находилась в оппозиции и к ортодоксам, и к другим еретическим течениям), так не существовало единства между ортодоксами (или никейцами, или правоверными, или католиками). Разногласия выливались в самые различные формы соперничества и принимали разные масштабы. Но самым крупномасштабным религиозно-политическим соперничеством между ортодоксами явилась борьба Рима и Константинополя (или, точнее, востока и запада), стремящихся распространить свое влияние на целые регионы римского мира и претендующих на роль вершителей религиозной политики в масштабах всей Римской империи. Дивергенция западного и восточного христианства была изначально предопределена различными историческими условиями развития античной цивилизации. Политические события IV в. ускоряли этот процесс, основными вехами в котором были основание новой восточной столицы Константином (330 г.) и окончательный раздел Римской империи на Западную и Восточную после смерти Феодосия (395 г.). В нашем распоряжении есть интересные источники, которые позволяют пролить свет на отношения западных и восточных церквей в последней четверти IV в. и заглянуть в самые истоки великого церковного раскола – разделения христианской церкви на православную и католическую в 1054 г. Одним из главных действующих лиц, как и во многих других событиях конца IV в., здесь является Амвросий Медиоланский . В ходе догматических баталий середины IV в. отношения между восточными и западными церквами фактически оказались разорванными. Попытки восстановления церковного мира в масштабах всей Римской империи энергично предпринимал в 70-х годах Василий Великий , усилиями которого в 379 г. общение между востоком и западом было на некоторое время восстановлено. То, что инициатива в этом принадлежала востоку, было вызвано бесконечными раздорами, раздиравшими восточные церкви, в то время как запад являл собой относительное церковное единство. |
| Бог на нашей стороне? Я не люблю богословских дискуссий и стараюсь от них уклоняться 15 июля, 2015 Я не люблю богословских дискуссий и стараюсь от них уклоняться Что общего у правоверных маоистов и участников ожесточенных богословских споров? О том, как искать Бога вместе, меняться, не изменяя себе, получить свой собственный христианский опыт, рассуждает филолог и библеист Андрей Десницкий. Я не люблю богословских дискуссий и стараюсь от них уклоняться. В этих спорах я почти без исключений вижу одно и то же: разные и очень при этом пристрастные люди начинают объяснять друг другу, как устроен и как действует Бог. При этом каждый из них полагает, что самые правильные схемы действия и инструкция по пользованию находятся у него и только у него в кармане. Все остальное – только аргументы, которые подбираются под этот тезис. Андрей Десницкий В Китае во времена Великого Кормчего издавались краткие сборники цитат из него на все случаи жизни, и правоверному маоисту не нужно было знать ничего, кроме этого сборника. Так и нынешние участники дискуссий твердо знают, к примеру, что святой Николай Мирликийский заушал еретика Ария, а святой Иоанн Златоуст призывал «освятить руку ударом». Да, что-то там было еще у них и про них, но это не важно, это нам не нужно, главное, оба разрешили драться, когда захочется. Это, конечно, карикатурный, хотя и совершенно реальный пример – эту цитату из Златоуста я в последнее время вижу чаще, чем вместе взятые все остальные слова из его многотомного собрания сочинений. Но можно найти что-то более тонкое: спор о пресуществлении или преложении Даров во время Евхаристии, к примеру. Ведь невероятно важно, каким словом мы это назовем! Или… или нет? Принципиальная схема такого спора всегда одинакова: «Бог на нашей стороне, и сейчас я всем это докажу». В лучшем случае начинается пинг-понговый обмен избранными цитатами, в худшем – бездоказательными обвинениями и пафосными восклицаниями, но все равно спор напоминает ссору малышей в песочнице: «а мой папа твоего побьет! нет, мой сильнее!» И в роли папы здесь – Отец Небесный, а еще точнее, удобный идол, занявший Его место. |
| Однако все эти замечательные рассуждения имели мало ценности в глазах теологов. Фактически Галилей, при всей его искренней правоверности, когда речь заходила о демаркации между наукой и религией (точнее, теологией), отводил последней весьма скромную роль: теологические воззрения должны были временно заполнять пробелы в нашем познании мира. Теологи быстро разглядели, куда могут завести выступления «рысьеглазого» флорентийского патриция. Церковь видела в науке ту сформировавшуюся в контексте христианской культуры универсализирующую силу, которой была она сама, силу, посягающую на изучение и объяснение всего, что есть в мире. Идея разделения сфер компетенции науки и религии, которую отстаивал Галилей — мол, Дух Святой научает не тому, как перемещаются небеса, а тому, как нам туда переместиться, а следовательно, «весьма благоразумно не позволять никому использовать каким-либо образом священный текст для доказательства истинности любых натурфилософских утверждений», — теологически была совершенно неприемлема. Вопросы о «перемещении неба» и о перемещении души на небо разделить, конечно, можно. Но остается реальная угроза, что рано или поздно найдется какой-нибудь кандидат физико-математических наук, который заявит, что и по поводу второго вопроса у него есть кое-какие соображения, и начнет писать формулы. А почему бы и нет, если Галилей в Dialogo убеждал читателя, что «хотя Божественный разум знает в них [в математических науках] бесконечно больше истин, ибо он объемлет их все, но в тех немногих, которые постиг человеческий разум, его познание по объективной достоверности равно Божественному». Был ли он бунтарем-одиночкой? Не сказал бы. Многие даже среди прелатов сочувствовали его взглядам, не говоря уже о многих математиках и астрономах в разных странах Европы, но предпочитали помалкивать. Как писал Евгений Евтушенко, Ученый, сверстник Галилея, Был Галилея не глупее. Он знал, что вертится земля, но у него была семья. — Внес ли Галилей вклад в секуляризацию сознания, сопутствующую наступившей затем эпохе Просвещения? Можно ли назвать его предтечей просветителей? |
| 1Мак.9:23 По смерти же Иуды во всех пределах Израильских явились люди беззаконные, и поднялись все делатели неправды. После смерти Иуды (160 г. до Р. Х.), его заместил Ионафан, повествование о котором идет непрерывно до XII: 53. Отступническая партия среди Иудеев, благодаря энергии, с какою обрушился на нее Иуда (VII: 24), надолго была подавлена и обессилена; после его смерти она, однако, снова подняла голову и выступила в помощь сирийцам к угнетению правоверных. К довершению бедствия последних наступил сильный голод, имевший также связь с подъемом духа отступников, сильно увеличившихся в числе. Выражением этого служит замечание 24 ст., что «страна пристала к ним» – ητομλησεν χρα μετ ατων, точнее слав.: «и отступи страна с ними…» Этим толкованием предполагается, что отступники пользовались голодом (затрудняя получение хлеба) в своих целях – умножения своей партии, и действовали в этом смысле настолько успешно, что можно было сказать действительно, что как бы вся страна была увлечена ими. Есть, однако, и другое толкование данного места, едва ли не более верное. Оно предполагает здесь поэтическое выражение мысли, что «и страна», т. е. земля, почва (или как говорят и теперь – сама природа), отказавшись дать урожаи, как бы отступила от своего закона – питать своих чад, стала на сторону врагов народа («отступи с ними») и вместе с ними выступила против верных Богу во Израиле. 1Мак.9:24–27 В те самые дни был очень сильный голод, и страна пристала к ним. И выбрал Вакхид нечестивых мужей и поставил их начальниками страны. Они разведывали и разыскивали друзей Иуды и приводили их к Вакхиду, а он мстил им и издевался над ними. И была великая скорбь в Израиле, какой не было с того дня, как не видно стало у них пророка. «С того дня, как не видно стало у них пророка…» Последний пророк, как известно, был Малахия во времена Неемии – около 440 г. до Р. Х. Здесь невольно возникает не излишний вопрос: почему писатель, желая указать время, с какого не бывало описываемого им бедствия, ссылается на последнего пророка, а не напоминает прямо какое-либо другое подобное народное бедствие из прежде бывших, напр., разорение храма халдеями, или (как Иосиф) хотя бы Вавилонское пленение? – Это объясняется значением пророков, как лучших утешителей в годину народных бедствий, по воззрениям самого народа. Проливая лучи Божественных откровении среди темной ночи народных бедствий, пророки указывали вместе с тем и средства или пути к устранению бедствия. Этой отрады в бедствии недоставало народу со дней Малахии. Сплотившиеся около мужественных Маккавеев и с молитвою на устах выходившие на битву и смерть, верующие иудеи потеряли вместе с Иудой последнюю надежду на победоносное окончание войны. В лице героя пал «спасавший Израиля» – σζων τν Ισραλ (21 ст.), которого, по его значению и влиянию на народ мог заменить только пророк! Это-то и заставляло особенно чувствовать тяжесть наступившего бедствия такою, «какой не бывало с того дня, как не видно стало у них пророка…» |
| Чтобы не думать так, вам достаточно было прочитать со вниманием только один указ – 21 марта 1736 года, пока оставив другие указы, так как в нем отчасти резюмировалось содержание их, а главное – устанавливалась их взаимная связь. Я уже имел случай указать, что вы этот указ, точнее – его разъяснения о законе двойного оклада обошли вниманием. Теперь добавлю, что это было с вашей стороны большим упущением, лишившим вас возможности понять отношения аннинского правительства к расколу и положение последнего в их действительном свете. Из указанных разъяснений ясно, что ни в каком виде раскол не имел тогда права на существование. Закон о двойном окладе разделял всех раскольников на «записных» и «потаенных», т.е. на записавшихся в платеж двойного оклада и укрывшихся от каковой записи. Самим существованием этого закона безусловно уже устанавливалось, что тайный раскол безусловно воспрещается. Но и положение «записных» раскольников было особенное. Закон давал им возможность только дожить свой век, но не давал права поддерживать раскол, ни через пропаганду, ни через передачу в потомство. «Двойной оклад положен», говорилось в указе, – «за то, что, по упрямству своему, раскольники обращаться к святой церкви и в соединении с правоверными быть не хотят». Таким образом двойной оклад был наказанием за церковное противление раскольников, имевшим своей целью сломить последнее, конечно, при содействии других средств. «Хотя, – разъяснял указ далее, хотя на раскольников записных двойной оклад и положен, и они записались, однакож не для того, чтобы они свою раскольническую прелесть рассевать могли и других учили». Поэтому, записавшийся в двойной оклад мог оставаться в расколе «до обращения к правоверию» или до смерти своей, но «в том, т.е. двойном окладе, – гласил указ, – да будет сам токмо тот един, кто записывался, а другим о той раскольнической прелести разговоров и учений не только посторонним, но в одном доме живущим никому отнюдь ему не произносить, и никого тому не учить, и никакими способами к той раскольнической прелести не привлекать и учителей раскольнических и потаенных раскольников в дом к себе не принимать, и противных правому святой церкви мудрованию книг…как печатных, так и письменных отнюдь у себя не держать». Вопрос об «учителях» и «книгах» был связан с вопросом об отправлении треб церковных и прежде всего с вопросом о том, – где же раскольникам крестить своих новорожденных, но в указе было пояснено, что крестить своих детей раскольники могут, если пожелают, в православных храмах, но с тем, чтобы «отцов притом обязывать присягами и сказками, с жестоким подтверждением, что им тех своих детей…раскольнической прелести не учить и к раскольническому учению не привлекать, но коегождо, в семилетие от рождения пришедшего, представлять к церкви» для исповеди и причащения. 9 |
| Упоминаемые Ассирия и Египет (4Q246 I:6) — это именно Ассирия и Египет. Речь идет о военных экспедициях основателя Ново-Вавилонского царства Набопаласара против Ассирии и Египта (612–605 гг. до н. э.), в результате которых Ассирия была разгромлена, а Египет утратил свои позиции в Средиземноморье. Это и значит «царь Ассирии и царь Египта погибнут» (мы отдаем предпочтение переводу и реконструкции текста J . Fitzmyer ). Схема «истукана Навуходоносора». Из книги Лоренца Фауста Anatomia Statvae Danielis. Лейпциг, 1585/86 Под «погибелью царя» не всегда имеется в виду его физическая смерть. Он перестал существовать как царь, играющий какую-то роль в международной политике — это его политическая смерть, падение. В таком случае «царь, с которым все народы заключат мир и будут ему служить» (4Q246 I:7) — это Навуходоносор (аккад. Набу-кудурри-уцур, «Нево, сохрани права наследования»). Титулирование его «сыном бога» и самоименование по имени «бога», которому он служит и которого представляет (4Q246 I:9; II:1), является обычным для восточных монархий. Сообщение о том, что «каждый народ поклонится ему» (4Q246 II:7) находится в параллели не только с Пс 71:11, но и с Дан 3:4. Наконец, у нас могут возникнуть проблемы при согласовании «нравственного портрета» этого царя согласно 4Q246 II:5-6 (праведность, справедливый суд=Пс 71:2–4,12–14) с тем, что мы знаем о Навуходоносоре. Но и тут мы находимся в полном контексте «царской теологии» народов Ближнего Востока и Передней Азии. Ведь и Соломон был далеко не таким справедливцем, как сказано о нем в Пс 71! Даниил и 4Q246 взаимосвязаны! Точнее — нарратив о Навуходоносоре в Дан, скорее всего, построен под влиянием 4Q246. Даниил Но царь — все же иноверец, язычник! Хоть он, необъяснимо для правоверных иудеев, стал могущественным инструментом в руке Господа, но познание «тайн Бога» и воли Его он может получать только через посредника в лице святого мужа, носителя Закона Господа. Таким мужем и является Даниил. Он появляется при царе, чтобы его политику направлять в правильное русло, а в случае совершения царем греха — являть Истинность Бога не путем сопротивления или войны, а путем претерпевания на себе несправедливости (чему и учит следующий за рассказом об истукане во сне рассказ об истукане на поле в Дан 3), доверяя Богу право наказывать светские власти (а Бог-де непременно накажет — чему учит следующий мидраш, мидраш 4-й главы). Все эти рассказы взаимосвязаны. |
| Без сословий, оказывается, невозможно даже создание нового " культурно-государственного типа " , ибо " сословия суть признак силы и необходимое условие культурного цветения " , а потому, " если новая сословность у нас утвердится хоть на 100 лет, то прав до известной степени Данилевский: будет своя цивилизация " (249). Сословность необходима и для формирования ярких, оригинальных человеческих индивидуальностей, т.к. " чем отдельнее будут социальные слои и группы, чем их обособленные цвета гуще или ярче, чем их психический строй тверже (т.е. обособленнее), чем неподатливее на чужое влияние, - тем и выше, и больше будет случайный, вырвавшийся из этих групп и прорвавший эти слои, сложный психический или вообще исторический продукт " (250). Наконец, сословный строй обеспечивает прочность монархии: " Для того , чтобы Царская власть была долго сильна, не только не нужно, чтобы она опиралась прямо и непосредственно на простонародные толпы, своекорыстные, страстные, глупые, легко развратимые; но - напротив того - необходимо, чтобы между этими толпами и Престолом Царским возвышались прочные сословные ступени; необходимы боковые опоры для здания долговечного Монархизма " . И более того (интересный поворот мысли для правоверного монархиста!): " Сами сословия или, точнее, сама неравноправность людей и классов важнее для государства, чем монархия. Сословная монархия, конечно, лучше и тверже аристократической республики, но аристократическая республика все-таки надежнее эгалитарной монархии, воздвигнутой на смешанной, зыбкой общественной почве " (251). Характерно, что о сущности монархического принципа Константин Николаевич рассуждал куда меньше, нежели о сословности, иерархии, аристократии и проч. Леонтьев - типичный " элитист " (252), ход истории, с его точки зрения, всегда определяет привилегированное (более знатное, богатое, образованное) меньшинство: " Охранение от неразвитости, от отсталости ненадежно; надежно только созидание чего-либо нового или полунового высшими, более развитыми классами, за которыми рано или поздно, хотя и нехотя, идет народ " . |
| Смысл притчи не только в призыве к милосердию. Речь в ней идет о «самарянине»; правоверные иудеи еще со времен возвращения из Вавилонского плена считали самарян «коллаборационистами» (они сотрудничали и даже смешивались посредством браков с ассирийскими, а потом вавилонскими завоевателями), «изменниками веры» – и, значит, злейшими своими врагами. Ни один иудей не ел, не пил, не общался с жителями Самарии. И вот именно отверженного самарянина поставляет Иисус в пример подлинного милосердия, истинной веры и исполнения закона Божия – в противоположность иудейским священникам и левитам. Иными словами, ближний твой – тот, кто оказывает тебе помощь и проявляет любовь и сострадание, вне зависимости от национальных, расовых, кастово-вероисповедных размежеваний. Место действительно самое благоприятное для гостиницы. Оно называется еще по-арабски Талат ад-Дам («Кровавый подъем») – в точном соответствии с библейским названием Адуммим (Красные камни). То и другое название объясняется действительно красным цветом земли близлежащего холма. На его вершине видны остатки сторожевого поста рыцарей-тамплиеров, который держал под контролем Иерихонскую дорогу. И охранять было от кого. Не только во времена Доброго Самарянина или крестоносцев, но и в середине XIX в. паломническим караванам и даже знатным путешественникам не рекомендовалось отправляться в Иудейскую пустыню без вооруженной охраны. По обеим сторонам дороги простирается необозримое море желтых холмов: вечный прибой пустыни, наступающей на тощие островки цивилизации. Только ранней весной пустыня цветет и высоты вокруг бывают покрыты зеленью и алым ковром анемонов. Остальное время года тридцатикилометровый спуск к Иорданской долине по ландшафту точно соответствует образному описанию М.Ю. Лермонтова: Вот, у ног Ерусалима, Богом сожжена, Безглагольна, недвижима Мертвая страна. Бедуин забыл наезды Для своих шатров И поет, считая звезды, Про дела отцов. Трудно сказать, о том ли поет бедуин сегодня. Но, начиная с колодца Доброго Самарянина, нам часто будут попадаться то с одной, то с другой стороны шоссе «шатры» (точнее, традиционные войлочные тенты) бедуинских кочевий. |
| Марина Цветаева много размышляла о соотношении исторического и поэтического, о поэтическом переосмысливании истории. Она соотносит «Капитанскую дочку» и «Историю Пугачева» А.С. Пушкина, резонно удивляясь тому, что повесть написана два года спустя после истории. Значит «последнее слово о Пугачёве в нас всегда за поэтом». Вопрос: «Какой же Пугачев настоящий?» - просто неуместен, так как поэтическое и историческое не находятся в альтернативном положении. И тому и тому есть место в нашем сознании. Поэтическое осмысление – это вовсе не произвол, где можно «самого малодушного из героев сделать образцом великодушия». Нет, не можно! Пушкин изобразил народного героя таким, каким он был, каким был и остался в народном сознании. А вот характеристика Пугачева, данная самой Мариной Цветаевой, поразительна: «Пугачев, будучи раскольником, никогда не ходил в церковь, а в минуту казни – по свидетельству всего народа – глядя на соборы, часто крестился. Не вынес духовного одиночества, отдал свою старую веру». Точнее было бы сказать, что он был не раскольником, а старовером. Раскольниками были как раз те, кто обвинял их в расколе. Староверы – это те, кто устоял в правой вере. И в церковь ходили, свою старообрядческую, и веру хранили. Здесь Цветаева спутала «раскольников», как их называли, с еретиками или сектантами, которые в церковь не ходили. Да и понятно, ведь столько времени, два с половиной века, официальная синодальная Церковь учила христиан как состязаться с раскольниками, то есть правоверными христианами. А это ведь – главное для понимания облика Пугачёва. Пугачёв был правоверным христианином, а потому, крестясь, никому «отдавать» свою старую веру не мог. Наоборот, его крестное знамение перед казнью, перед смертью, свидетельствует о крепости его веры. Особенно несправедлива Марина Цветаева к Екатерине Великой: «Основная черта Екатерины – удивительная пресность», словом – «белорыбица». В самом деле, никаких бунтов не устраивала, а наоборот, подавляла их. Какая «пресность»: «Ни одного большого ни одного своего слова после неё не осталось». Что касается слова, то императрица его как раз оставила. Не говоря уже о её делах.19 апреля 1783 года Екатерина II провозгласила манифест о бескровном присоединении Крыма (Тавриды) и Кубанской области к России. Прекратила на Чёрном море пиратство и работорговлю, сделала безопасным море для всей Европы. Вклад же её в историю – и организаторский, и личный поистине бесценен. |
| 124 Точнее, не в храме Сераписа, разрушенном Феофилом еще в 390 г., а на площадке, оставшейся на месте храма. 125 Феофан (там же) говорит, что александрийцы просили Протерия о ходатайстве перед императором, что он и сделал. Раздачу хлаба нуждающимся жителям Александрии установил еще Диоклетиан. (Прокопий Кесарийский. Тайная история. XXVI, 41. Последнее издание – М., 1993 г. с.406) 126 Феофан (там же, с.84–85) рассказывает об этом так: «В том же самом году монах Феодосий, муж погибельный, тотчас после Халкидонского собора отправился в Иерусалим, и узнав, что василисса Евдокия расположена к Диоскору, низложенному собором, начал громко кричать против собора, обвиняя его в ниспровержении Православной веры, чем привлек на свою сторону василиссу и монахов, и своими скверными руками, варварским образом присвоил священнодейственную власть, причем помогали ему люди самой Евдокии, и рукополагал в городе новых епископов, когда настоящие епископы не возвратились еще с собора. Он выгнал из города Авериана, епископа скифопольского, не разделявшего его ложного учения, поднял гонение против всех, не сообщавшихся с ним, некоторых мучил, иных лишил имения, дома других предал огню, так что казалось город только что взят был варварами. Сверх того он умертвил Афанасия, диакона храма святой Анастасии, который порицал и обличал его безбожие. Тело сего святого приказал влачить по городу, и потом отдать псам на съедение. Целых двадцать месяцев занимал Иерусалимский престол погибельный Феодосий, пока не узнал о том император Маркиан и не приказал схватить его. Но этот беглец скрылся на Синайскую гору. По устранении его и рукоположенных им, Ювеналий опять занял свой престол». Мятеж этот произошел в 451 г. 127 Евагрий разумеет предлоги ((и ((, различающиеся одной буквой. Правоверные исповедовали Христа в двух естествах; а еретики говорили, что Он состоит из двух естеств, которые слились в одно; то есть утверждали, что, по соединении Слова, во Христе – одно естество. 128 Аэций – знаменитый полководец Валентиниана III, «происходил из рода сильнейших мизийцев из города Доростора, отцом его был Гауденций.» (Иордан. |
|
|
