| Желание бессмертия представляется у них, как следствие неудовлетворительности обыденного, непосредственного понятия о смерти. Они молят об избавлении от зол и бед земных и о беспечальном продолжении земной жизни. По–видимому, земная жизнь у них на первом плане. Праведный должен жить, а нечестивый погибнуть: нечестивые да посрамятся, да умолкнут в аде – шеоле (30:18). Зло нравственное наказывается смертью и истреблением: Бог погубляет нечестивого, имя грешников изглаждает навеки и веки (9:6), сокрушает их в конец, низвергает и исторгает из жилища их и корень их из земли живых (51:7). Порочные, нечестивые подобны животным, которых закалают; как овец, заключат их в преисподнюю; смерть будет пасти их (48:13,15,21). Суд над целыми народами разрешается также их смертью и истреблением: Иегова наполнит землю их трупами (67:3; 109:6; 58:14). Смерть нечестивых представляется ничтожеством: да исчезнут они, как вода протекающая (57: 8). Жизнь их – ветер, который уходит и не возвращается (77:39). Нисходящие в могилу – люди без силы; брошенные в гробы лежат, как убитые; они совершенно отринуты от руки Бога и Он не вспомнит о них (87:5,6). Область, в которую они отходят, есть страна молчания (93:17), страна, где не только не видят света (48:20), но и не славят Господа: ибо в смерти нет памятования о Тебе; во гробе кто славит Тебя (6:6)? Но на представлении о долголетней и счастливой жизни на земле не останавливается книга Псалмов, а идет далее, возвышаясь над обычным понятием о смерти и шеоле. Общее нравственное воззрение всей книги таково, что она не только не исключает, но необходимо предполагает мысль об иной, будущей жизни 198 . Для души любящей Бога нет ничего ни на небе, ни на земле, что могло бы привязать ее к себе. Кто мне на небе? И с Тобою ничего не хочу на земле. Бог один есть вечный удел верующего сердца; Он твердыня праведного и часть его во веке; стремлением к соединению с Ним единственно живет душа благочестивого: томится, изнемогает плоть моя и сердце мое, – говорит псалмопевец (72: 25,26), изображая состояние человека, стремящегося к Богу. |
| Идея одного высшего божества в религиях языческих заключала в себе то же натуралистическое понятие. Еврейская религия, напротив, свободна от мифологии, ей чужд политеизм от самого начала и до конца ее истории. Монотеизм и притом безусловный, исключающий собой всякое политеистическое представление – ее отличительный характер. Единый сущий, в противоположность многим богам и богиням язычества, вот первый, основной и главный догмат еврейской религии. Бог один, и только Он один есть Бог . Слушай, Израиль, Господь Бог наш, Господь един есть ( Втор. 6:4 ). Я Господь Бог твой... Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим ( Исх. 20:2, 3 ). Идея единобожия составляла, можно сказать, основание и сущность всего Ветхого Завета. Эта идея, безусловно отрицавшая политеизм, сама собой указывает уже на возвышенное понятие о Боге, как о существе беспредельном и всесовершенном. Единство, это внешнее, количественное понятие, служило выражением внутреннего, в нем скрытого и им предполагаемого представления о Боге, как о существе возвышенном над всем конечным миром, и о безусловности и неограниченности Его бытия. Единство Бога значило, что Он есть существо единственное, исключительное, которое не может быть сравниваемо ни с чем конечным. Единый Бог и существо беспредельное – в сущности понятия тождественные 6 . Ничто в мире с Ним не однородно. Он бесконечно выше всякого другого бытия, не смешивается с ним и не имеет ничего общего. Проявления Его свойств в мире – не Он сам, не существо Его; силы, действующие в природе – не частные обнаружения Его общей единой силы, нет; эта высочайшая сила безмерно возвышается над всякой и над всеми вместе взятыми мировыми силами. Словом, этот безусловный монотеизм еврейской религии исключал собой не только политеизм, но и дуализм, и пантеизм, и всякий натурализм в понятии о божестве. Вот то высокое учение, которое возвещали еврею его закон и пророки и к которому они направляли его мысль, запрещая многобожие и угрожая за него наказаниями. Религия еврея имела целью возвысить его ум над внешней природой и ее слепыми силами, освободить его чувство от мертвого, бесчувственного бога природы. |
| ( Ис.45:9 )? Скажет ли произведение о художнике своем: он не разумеет ( Ис.29:16 )? Как ты говоришь, Иаков, и высказываешь, Израиль: путь мой скрыт от Господа и дело мое забыто у Бога моего? Разве ты не знаешь, разве ты не слышал, что Вечный Господь Бог, сотворивший концы земли, не утомляется и не изнемогает, и что разум Его не исследим (Там же, Ис.40:27,28 )? Ответ, какой дают св. писатели Ветхого Завета на такой трудный для новейшей философии вопрос о личности божества очень прост по мысли и высказан с поразительной и для всех понятной простотой. Но здесь сказано в сущности все то, что говорили и говорят теисты в борьбе своей с новейшими пантеистами от времени Лейбница до Фихте младшего. Все и в области философии сводится к мысли, что бессознательное не может быть ни творческой силой вообще, ни в частности источником сознания и разумности в человеке, что присутствие разума и сознания в твари необходимо ведет к заключению о высшем разуме в Творце, что существу всесовершенному необходимо должна быть приписана сознательность, потому что она есть совершеннейшая форма жизни в тварях. Впрочем, истина всегда проста и только школьная диалектика затемняет ее сложными и запутанными, искусственными комбинациями. Правда, Иегова есть Бог страха для своего народа, как и для отдельного человека. Огонь – Его преимущественный символ. В громе и молнии является Он на Синае, как и прежде являлся Аврааму в огне и дыме ( Быт.15:12,17 ). Он называется прямо огнем поядающим ( Втор.4:24 ). Из среды огня говорил Он к народу, и народ боялся, чтобы огонь не пожрал его ( Втор.5:5, 24, 25 ). Исходящий от Него огонь действительно губил виновных ( Чис.16:35 . Лев.10:2 ). Приближение к Нему угрожало смертью , а лица Его никому нельзя было видеть без того, чтобы не умереть. ( Исх.33:20 ). Мы видели Бога и должны умереть, говорил Маное своей жене по явлении ангела ( Суд.13:22 ). Но и символ огня и страх пред Иеговою у евреев имели свое особое, характерное и высокое значение. Поядающая сила огня указывала на чистоту божественного существа, в сравнении с которым все не чисто, все примрачно; даже, как говорила книга Иова, решающая вопрос о человеческой добродетели и о награде за нее, – само небесное воинство, представителем которого служило звездное небо ( Иов.4:18 ) (IV,18). |
| Когда родился сын его, Энос, тогда начали призывать имя Господа, т. е. Иеговы (4:26). Правда, в книге Исхода, где описывается явление Иеговы Моисею, мы читаем: и говорил Бог Моисею и сказал ему: Я Господь (Иегова). Являлся я Аврааму, Исааку и Иакову с именем: Бог всемогущий (El Schaddai), а с именем Господь (Иегова) не открылся им, (6:2, 3). Но та же книга представляет нам возможность согласить кажущееся разногласие в библейских сказаниях о времени открытия имени Иегова. Она дает нам понять, что произношение имени Иегова при явлении Бога Моисею в купине было не столько открытием этого имени как нового, сколько выяснением для евреев новых, заключающихся в нем, свойств Божьих. Места в книге Исхода – 3:15; 6:3 – очевидно стоят в аналогии с – 33:19; 34:6; а здесь, провозглашение перед Моисеем имени Иегова отождествляется с возвещением славы Божией, или с раскрытием великих и славных свойств Бога Израилева. Я проведу пред тобою, – говорится здесь, всю славу Мою и провозглашу имя Иеговы пред тобою (33:19). И прошел Господь пред лицем его (Моисея) и возгласил: Господь, Господь (Иегова, Иегова), Бог человеколюбивый и милосердый, долготерпеливый и многомилостивый и истинный (34:6). На этом основании мы имеем право дать следующее объяснение, сказанное о том, что Бог не открывался патриархам с именем Иегова: Он являлся им по преимуществу, как Schaddai, т. е. как Бог силы; но свойств Его, заключающихся в имени Иегова, они еще не знали и не сознавали, хотя и знали или могли знать имя Иегова. Значение для евреев этого славного имени открылось только со времени Моисеева законодательства. Таким образом нет никакой несообразности в предположении, что имя Иегова не было неизвестно до Моисея; но со времени его посольства оно получило особое, высокое и для всех открытое значение 38 . Оно заключало в себе понятие о том же Боге, который назывался именем Элогим, но уясняло Его великие и славные свойства, прежде неизвестные или малоизвестные. Правда и то, что имя Иегова у евреев было окружено таинственностью: его нельзя было произносить; ему приписывалась даже, как известно, чудодейственная сила 39 . |
| Наконец, и во время служения рабов закон требовал в отношении к ним снисходительности и мягкости. Замечательно постановление: не выдавай раба господину его, когда он прибежит к тебе от господина своего – конечно, вследствие притеснений; пусть он у тебя живет, среди вас – на месте, которое он изберет; не притесняй его (23:15,16). Особенно требовал закон кротости и милости в отношении к рабам еврейского происхождения. Когда обеднеет у тебя брат твой и продан будет тебе; то не налагай на него работы рабской. Он должен быть у тебя, как наемник, как поселенец до юбилейного года пусть работает у тебя ( Лев.25:39,40 ). Еще решительнее в этом отношении постановление закона касательно положения в семье владельца дочери, проданной отцом вследствие бедности. Владельцу предлагалось взять ее себе в жену; в противном случае позволялось выкупить ее отцу, когда он захочет, и, безусловно, запрещалось господину продать ее чужому народу. Если она обручалась с сыном владельца, то вступала во все права дочери господина. Она удерживала за собой права супруги и тогда, когда сын владельца брал себе еще другую жену. Если же господин не находил возможным исполнить эти требования, т. е. сделать ее женой своей или своего сына и лишал ее прав члена семьи, или хотел продать иноплеменнику, то она могла, когда пожелает, уйти на свободу даром и без выкупа ( Исх. 21:7–11 ) 335 . Даже рабу–пленницу закон советовал брать в жены и, если потом не понравится, отпустить, куда она захочет, но не продавать ее и не обращать в рабство после того, как она была женой ( Втор. 21:10–14 ). Вообще, запрещалось господство брата над другим братом–евреем с жестокостью ( Лев. 25:46 ) 336 . Можно сказать, что у евреев рабы не были в строгом смысле невольниками; их положение было похоже на положение римских клиентов. А раб еврейского происхождения был обязан работать только на время. Чем дальше, тем больше слабело рабство под влиянием воззрений закона, который и имел в виду уничтожать его постепенно. К концу древней еврейской истории оно совсем почти исчезло. |
| Не то мы видим в древнем язычестве. Способ сообщения с божеством здесь по преимуществу привязан был к известным вещественным предметам, которые имели значение возбудителей таинственной силы. Наряду с непосредственным сообщением с богами, которые сами являлись людям, здесь во множестве развиты были особенные, искусственные приемы вдохновений или мнимо таинственных озарений, которые, однако, самым своим состоянием или формой указывали на свое естественное происхождение. Таковы языческие гадания и прорицалища. Моисеев закон отвергает все подобное. Народы, которых мы изгоняем, говорил Моисей, слушают гадателей и прорицателей; а тебе не то дал Господь Бог твой ( Втор.18:14 ), т. е. тебе дано истинное откровенное слово Божие; тебе даны провозвестники небесной истины, которые духом своим находятся в непосредственном общении с Духом Божьим. Нет волшебства в Иакове и нет ворожбы в Израиле. В свое время скажут об Иакове и об Израиле: вот что творит Бог ( Чис.23:23 ), – говорил вдохновенный Духом Божьим, моавитский волхв Валаам, сопоставляя евреев и веру их с другими народами. Не ворожите и не гадайте. Не обращайтесь к вызывающим мертвых, и к волшебникам не ходите, и не доводите себя до осквернения от них ( Лев.29:26,31 ) – так заповедал евреям Иегова, требуя даже, чтобы ворожеи не оставались в живых ( Исх.22:18 ). Для законодателя еврейского народа все языческое волхвование было одним суеверием, тесно связанным с ложным понятием о божестве. Эта разность в воззрении на способ, каким сообщаются истинные откровения, всюду и строго проводится в Библии. Кроме названных уже в Пятикнижии ворожей, гадателей, прорицателей, волхвователей, заклинателей 316 и вызывающих тени умерших, у пророка Исайи упоминаются еще чародеи, шептуны и чревовещатели (8:19), как мнимые тайноведцы, обольщающие народ. Пророки, передавая откровенное слово Божие, вместе с тем угрожают и прорицателям ложным в своем народе, которые пророчествуют обман сердца своего ( Иер.23:26 ). Что общего, – спрашивает пророк Иеремия, у мякины с чистым зерном, т. е. у пророка истинного с ложным (ст. 28)? Особенно восстает он против мнимых сновидцев, против тех, которые действуют своим языком, а говорят: Он (Господь) сказал (ст. 25, 31). 317 |
| Обособленности этой требовал закон с той целью, чтобы сохранить в народе открытую ему истину. Разобщение было не с людьми, а с их заблуждением; вражда была не к народам, а к их религии. Иначе – затерялась бы истина, смешавшись с ложью. Убийства и жестокости к побежденным народам совершались вследствие особого религиозного обета – – заклятия, которое предписывалось в известные времена велением самого Бога. Законодатель указывает на это, когда, отвлекая народ от союза с другими народами, прибавляет: чтобы они не сделались для тебя сетью, чтобы не увлекли к служению богам их ( Втор.7:16 ). Не за праведность твою и не за правоту сердца твоего идешь ты наследовать землю их, – говорил народу законодатель, – но за нечестие и беззакония народов сих Господь Бог твой изгоняет их от лица твоего (9:5). Таким образом, вражда, к которой вынуждался народ велениями самого Бога, имела не политические, а религиозные цели, и притом, цели отдаленные, касавшиеся не евреев и их национальности, а судеб всего человеческого рода. Сам в себе, как политическая единица, народ еврейский не был врагом других народов. Он не отличался и воинственным духом, как не любит войны и доныне, хотя географическое положение и высшие исторические цели часто вовлекали его в войну. Трудно найти где–либо другие законы о войне, более снисходительные к народу, чем те, какие мы встречаем у Моисея. Кто построил новый дом и не обновил его, – тот освобождался от обязанности идти на сражение; кто насадил виноградник и не пользовался им, кто обручился с женою и не взял ее, так же мог не идти на войну; наконец, всякий, кто был боязлив и малодушен, также освобождался от участия в сражении ( Втор. 20:5–8 ). Таким образом, все сводится к тому, что еврейская исключительность была временная и имела цели в будущем, совершенно противоположные этой исключительности. Поэтому, вместе с приближением времен Мессии, она постепенно падает и в учении и в жизни. К изумлению мира, пророки этого необщительного народа начинают проповедывать о явлении на всей земле одного царства Божия, объемлющего все народы, и призывают все племена к нравственному общению между собой. Из среды этого, до времени заключенного в самом себе, народа, вышла в мир идея общего прогрессивного развития человеческого рода; он хранил в себе и великую идею человечества, которой не знали другие народы: он один имел и широкий, мировой взгляд на жизнь и судьбы человеческих племен и народов. |
| По связи речи мысль пророка должна быть истолкована так: нечестивые (ст.14) гибнут безвозвратно, а праведники должны восстать к новой жизни; иначе не будет воздаяния за добродетель. Бог снова воззовет их к жизни: для Него это возможно; сила Его оживляет, как роса растения; в Нем жизнь и источник жизни. А земля нечестивых – мертвая пустыня. Где нечестивые, там царство смерти; напротив, где праведность, там жизнь (ст.19). Какую жизнь и какое воскресение, политическое ли или личное для каждого из праведников, пророк имел здесь в виду, с полной уверенностью отвечать на это трудно. Он говорит о торжестве истинных поклонников Иеговы над язычниками, и, по–видимому, предсказывает еврейскому народу победу над его врагами, т. е. разумеет воскресение гражданское или обновление политическое. Но, если бы только на этом мы остановились, то непонятно было бы противоположение какое делает пророк между праведными и неправедными 215 . Было бы мало поэтому видеть в воскресении, о котором говорит пророк, только образ, употребляемый для выражения мысли о политическом обновлении народа. Пророк высказывает сначала, по–видимому, только желание, чтобы праведники воскресли; затем это желание переходит в уверенность и она возбуждает восклицание: воспряните и торжествуйте (ст.19)! Такой же взгляд выражается и в предсказании пророка о том, что некогда (во времена Мессии) поглощена будет смерть на веки и отрет Господь Бог слезы со всех лиц (25:8). Мысль пророка возвышается, таким образом, до представления, что некогда смерть совершенно уничтожится. Та же мысль проходит и в предсказании его об обновлении мира, которое некогда настанет, когда для праведников не зайдет уже солнце, и луна не сокроется, и Господь будет для них вечным светом (60: 20), когда будет новое небо и новая земля (65:17), когда свет луны будет, как свет солнца, а свет солнца будет светлее всемеро, как свет семи дней (30:26), когда радость вечная будет над головою праведников (35:10), когда истлеет все небесное воинство (звезды), и небеса свернутся, как свиток книжный, и спадут звезды (34:4) и когда все праведные будут вписаны в книгу (вечной) жизни (4:3). |
| С верой в это соединение очевидно связывалась вера в действительное, личное бессмертие. Под этой, вполне свойственной патриархальной эпохе, формой, т. е. под формой продолжения жизни со своими праотцами, понимал бессмертие и выражал свою веру в него человек патриархальный. Спокойно умирал ветхозаветный патриарх, потому что отходил к своим людям. Он был уверен, что будет еще жить, потому что не перестали жить те, с которыми он хотел и имел надежду соединиться. А они не перестали жить; это для него было несомненно, потому что Бог называл себя их Богом. Я Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова ( Исх.3:6 ), – говорил Иегова; а Бог не есть Бог мертвых, но живых ( Матф.22:32 ), как это обяснил Спаситель в ответе саддукеям, отвергавшим воскресение мертвых и принимавшим только Пятикнижие Моисеево, в котором, как казалось им и как кажется это и новейшим рационалистам, не было ясного учения о бессмертии. Таким образом, загробная жизнь открывалась патриархальному человеку в связи с верой в продолжение жизни его предков. Он был убежден, что не уничтожится по смерти, потому что его праотцы не умерли всецело, не уничтожились. А они, несомненно, живы, потому что в их имя благодетельствует своему народу Бог, называющий себя их Богом. В самом деле, какой смысл могли бы иметь новые обетования во имя данных прежде праотцам или в связи с этими обетованиями, если предположить, что праотцы уже обратилась в ничтожество? Какое значение могло бы иметь и указание на то, что Бог, открывающий себя еврейскому народу, есть Бог Авраама, Исаака и Иакова, если Авраам, Исаак и Иаков уже не существуют? Обетование или откровение ничего не приобретало от этого упоминания о праотцах, а напротив, теряло. Оно получало особый смысл только при том предположении, что праотцы живы. Для Бога предки евреев не умерли, потому что Он остается их Богом и в их имя благодетельствует произошедшему от них народу. Заключение отсюда ясно: не умрут, следовательно, и те, которые связаны с ними происхождением и должны некогда с ними соединиться. |
| Таким образом, в книге Псалмов из нравственных потребностей человеческого духа изводится уверенность в бессмертии и вечной блаженной жизни, в которой праведники соединятся с самим источником блаженства – Богом. Книга Притчей, по форме своей представляющая уроки нравственности и практической мудрости, проникнута той же мыслью о добродетели, как о пути к бессмертию, и раскрывает идею бессмертия, подобно книге Псалмов, также с точки зрения нравственных потребностей души человеческой. И здесь добродетель и жизнь – понятия взаимно связанные. Удел добродетельных – долгая и счастливая жизнь на земле (2:21). За добродетель и мудрость прибавляются лета жизни; правда избавляет от смерти и бед жизни, сглаживает и уравнивает жизненный путь (9:18; 3:23; 10:2); мудрость дает мир и славу в потомстве (3:18,17; 4:8,9). Но это мирное, безмятежное долголетие и это идеальное бессмертие, т. е. жизнь в потомстве делами и примером, эта слава земная – не все, что дают человеку истинная мудрость и правда. Мудрость есть также источник вечной жизни, удаляющей от сетей смерти (13:15). Путь жизни мудрого вверх, т. е. стремление сердца в человеке мудром не к земле, а к небу, к Богу, и этот путь уклоняет от преисподней внизу (15:24). Для того, кто все ограничивает землей и земными выгодами, в конце его жизни ничего не представляется и не остается, кроме преисподней. Взор, приникнутый к земле, ничего не увидит в ней, кроме мрака и бездны. Напротив, желание сердца праведных обращено к Богу и в Нем найдет оно свой вечный покой. Чего страшится нечестивый, то и постигнет его, т. е. смерть и мрак шеола, а желание праведников исполнится (10:24). Как проносится вихрь, так нет более нечестивого, а праведник на вечном основании (ст.25). Он и при смерти своей имеет надежду (14:32). Какая здесь разумеется надежда и на что, это ясно из сопоставления между нечестивым, исчезающим, как вихрь, и мудрым, спасающимся от сетей смерти: за зло свое нечестивый будет отвергнут Богом (там же), перестанет существовать для Него; а праведника и смерть не лишает надежды на жизнь, без сомнения, с Богом. Было бы очень мало и не вполне согласно со связью речи признать в этой надежде праведника только утешение в мысли, что он будет жить в потомстве. |
|
|
