| Сочинение его в рукописях обычно описывалось вместе с одноименным трудом Иеронима. Как историк Геннадий ценится высоко; его библиографические показания основаны на личном знакомстве с литературой своего времени и лишь в биографических сообщениях он пользуется иногда не всегда надежным устным преданием. Меньшее значение имеют труды дальнейших номенклаторов – Исидора, архиепископа Севильского († 636) – 46 глав, Ильдефонса, архиепископа Толедского († 667) (около 610 г.) – 14 глав, занимавшихся преимущественно испанскими писателями. После них, начиная с конца VII века, литературная деятельность на Западе замерла до начала XII века, причём за этот период успели окончательно забыть греческий язык, почему греческая литература для большинства учёных того времени стала недоступной. В это время в IX в. на Востоке явился грандиозный труд «Библиотека» Константинопольского патриарха свт. Фотия († 891), иначе называемый Μυριοββλιον. В «Библиотеке» свт. Фотий дал отзывы о 250 прочитанных им рукописных кодексах, содержавших сочинения 280-ти частью языческих, частью христианских писателей. Рецензия свт. Фотия заключается в передаче содержания сочинения и оценке их со стороны стиля (иногда и со стороны [их православности и нравственного] назидания), причём затрагивается по местам и вопрос о подлинности. Особенно известны рецензии свт. Фотия по тем выпискам, которые он сделал из утраченных уже теперь сочинений. План сочинения свт. Фотия определяется порядком прочитанных кодексов: авторы идут друг за другом случайной вереницей без определённого хронологического или систематического порядка. После свт. Фотия греки патрологией не занимались вовсе. Впрочем, как на Востоке, так и на Западе, сочинения церковных писателей читали, списывали, сохраняли в монастырях, собирали по отрывкам в катены или флорилегии, но в общем знание отеческой литературы было очень ограниченное. Это был мрак средневековья. Проблески литературно-исторической обработки патрологии начинаются на Западе c XII в., но по типу древних номенклаторов. |
| б) Предложение ординарного профессора Академии по кафедре истории древней церкви А. А. Спасского: «В виду предстоящих рассуждений по вопросу о замещении свободных преподавательских кафедр в Академии долгом своим считаю обратить внимание Совета на Ф. Μ. Россейкина, как на кандидата, наиболее подходящего для замещения кафедры по истории Греко-восточной церкви со времени отпадения Западной церкви от вселенской до настоящего времени. Состоя с 1906 года исправляющим должность доцента по предмету древней гражданской истории, г. Россейкин имел полную возможность ознакомиться с историческим методом исследования и приобрести привычку к занятиям в этой области, а потому и новая тоже историческая наука явится для него сродной областью, для изучения которой он обладает всеми методологическими приемами. Ближайшим подтверждением сейчас сказанного может служить начавшееся печататься в академическом журнале его исследование под заглавием: «Первое правление Фотия, патриарха Константинопольского » вышедшее пока в количестве 12 печатных листов и имеющее, без всякого сомнения, составить собой диссертацию на степень магистра богословия. Автор начал свою работу еще в те дни, когда в академиях только мечтали об истории Греко-восточной церкви по отделении её от западной: теперь эта мечта осуществилась, и подобрать —400— лучшего кандидата на эту кафедру, кроме г. Россейкина, было бы трудно. Имя Фотия именно и открывает собой тот знаменитый в истории вселенской церкви период, который и именуется эпохой разделения церквей, и последствия которого сказались во всей последующей истории христианских народов Европы и живо чувствуется еще доселе. Правление и вся деятельность Фотия и представляет собой начальный и вместе с тем критический момент в сфере тех взаимных споров, препирательств и соперничества между восточной и западной церквами, какие давно подготовлялись предшествующей историей и которые во всей яркости выразились в фактах и событиях, составивших собой содержание жизни Фотия. Правда, окончательного разделения церквей при нём не произошло, но их взаимная противоположность по идеалам и внутренняя невозможность прийти к взаимному соглашению и миру, в период Фотия, так определенно и точно раскрылась, что с уходом его с исторического поля деятельности осталась лишь одна слабая нить какой-то кажущейся связи, порвать которую уже было легко. |
| В основание Фотиевой истории должно быть положено то, что всего прямее и непосредственнее отражает его личность и жизнь – т.е. его собственные письма и сочинения. Пусть и не особенно много найдется здесь материала для разъяснения биографических частностей – внешних фактов его истории: но здесь во всяком случае откроется главное – нравственный образ изучаемого деятеля, от которого так или иначе должно быть проведено освещение и на частные факты его жизни. Высказанное требование – очень нелегкое: письма и сочинения Фотия составляют несколько больших томов; писаны они на трудном для понимания византийско-греческом языке, имеют многие особенности в изложении. Разъяснения и комментарии позднейших писателей, в особенности католических, т.е. наиболее сильных по внешней эрудиции, но пристрастных тенденциозных, не только не облегчать работы самостоятельного исследователя Фотиевой истории, но часто будут запутывать и затруднять его. Но все это по возможности нужно преодолеть, идя твердым самостоя- тельным путем, изучая дело по первым источникам и отрешаясь от тенденциозных и искусственных толкований. Пользоваться всякими пособиями при изучении писем и сочинений Фотия, а их великое множество, конечно нужно: но полагаться на них можно лишь со всей осмотрительностью. Затем, после изучения собственных писаний Фотия, нужно как можно полнее рассмотреть все отрывочные известия о положительных сторонах деятельности Фотия – церковно-административной, миссионерской, благотворительной и т. д. Это также нелегко, потому что эти известия рассея- ны по разным источникам, и положительные стороны деятельности Фотия у писателей, доселе писавших его историю, отодвинуты на задний план и сильно затенены более известною полемическою стороною его деятельности, т.е. отношениями его к римской церкви и к противоборствовавшей ему константинопольской церковной партии. Но если мы желаем лучше узнать, каков был Фотий: сам по себе и в своих делах, а не каким представлялся он лишь в отношениях к своим противникам то необходимо, как можно полнее, изучить указанные положительные стороны его деятельности. |
| Было еще на западе несколько соборов по поводу полемики, возбужденной Фотием против папства, по поводу обличения им неправильных нововведений, распространившихся в западных церквах. Но об этих соборах сохранились очень немногие и очень неудовлетворительные сведения – вероятно потому, что и сами распространители и попустители церковных нововведений на западе в то время не давали себе ясного отчета в их смысле и происхождении. Есть основания предполагать, что и на востоке – в странах, уже подчиненных магометанскому господству, по делам, касавшимся Фотия, и вопросами, возбужденными им, было несколько церковных соборов: но от них не дошло никаких документов, и о них не сохранилась никаких ясных сведений. Восходя в обозрении источников Фотиевой истории все выше и выше, от писаний и памятников наименее достоверных к более твердым и значительным мы должны наконец сказать об источнике самом важном. Это – собственные письма и сочинения Фотия. Несомненно и всеми признано, что при изучении всякого исторического и литературного деятеля наилучший источник – его переписка, особенно интимная и не преднамеренная, если она притом касается разнообразных отношений жизни и деятельности этого лица; а также его литературные произведения, в которых невольно отражается и внутренний мир наполнявших писателя идей и интересов, и внешние его приемы, отношения и характеристически свойства. Исследователи истории патриарха Фотия, кажется, могли бы находиться в этом отношении в самом благоприятном положении, и по видимому остается только удивляться, как мало они доселе пользовались этим положением. Указанный источник – чрезвычайно обильный и разнообразный. Одни письма Фотия составляют такой обширный сборник, который объемом своим, пожалуй, превосходит все другие, вместе взятые, источники сведений о нем. Писем Фотия напечатано более 260: между тем и теперь не только нельзя иметь уверенности, что уже все его письма сделались известны, но напротив можно иметь уверенность, что многие из них уничтожились и случайно и по особенным стараниям его врагов, а другие может быть еще и существуют, но остаются необнародованными. |
| —163— дов на благо Церкви. Не было ни одного явления в жизни христиан Константинопольской церкви, на которое бы он не откликнулся с церковной кафедры. В частности, он борется с иконоборцами (81–90), Павликианами (90–111), различными еретиками я идолопоклонниками (111–116), с Латинянами (116–131), Армянами (131–141), заботится об обращении в христианство Болгар (141–151), Россов (151–170) и т. д. Во второй части своего труда автор занимается разбором произведений п. Фотия исключительно с гомилетической точки зрения. Во введении говорит о взглядах п. Фотия на риторику вообще и излагает его гомилетическую теорию (170–177). В первой главе делает весьма подробную и обстоятельную характеристику бесед со стороны их стиля, приводя из бесед прекрасные образцы – сравнений, примеров, антитез, гипербол и т. д. (180–208). В дальнейших главах (5–8) предлагает анализ бесед со стороны исключительно их содержания – догматического, апологетического (208–220), нравоучительного (220–243), исторического (243–250), литургического, церковно-археологического (250–258) и т. д. В 8-й главе говорит о современности проповедей Фотия, влиянии его на слушателей и проповедников последующего времени (258–260). В заключении предлагается общая характеристика Фотия, как пастыря учителя. В своём сочинении автор всюду обнаруживает широкое знакомство с литературой своего предмета как русской, так и иностранной. Не много источников и пособий можно указать, которые пропустил автор. Особенно же автор поражает читателя глубоким знанием подлинных творений Фотия. Будучи греком, он так блестяще и основательно изучил весь материал, как едва ли кому другому пришлось бы изучить его. Вследствие этого он всюду является господином своего дела. Стиль автора, конечно, нельзя назвать вполне безукоризненным. Встречаются в нём некоторые недочёты. Автор, напр., пишет: „смертные враги“ (6), „терновый путь“ (68), „верхний Иерусалим“ (95), „отеческая Ипостась“ (120) „неподражательный художник“ (203) и т. п. Но все эти и подобные им недочёты сравнительно незначительны и легко могут быть устранены. В |
| Мы с намерением несколько продолжили выписку, чтобы яснее выступил по крайней мере в самом конце современник Игнатия. В предыдущей части отрывка, само собою разумеется, внимание и особенно воображение А. И. Пападопуло-Керамея было поражено всего сильнее словом «преемники». Тут, пожалуй, есть некоторое основание к недоумению. Но, кажется, все дело заключается в неловкости выражения; разумеется не преемники Фотия в патриаршем достоинстве, ибо о смерти его ничего не сказано, напротив, он предполагается живущим виновником разделения, а преемники или лучше последователи его в лицемерии и крестопопрании (выражение имеет специальный смысл), так что речение «диадох» противополагается выражению «первоначальник», разумеются Фотием рукоположенные епископы и митрополиты, среди которых, конечно, можно было предусматривать и будущего ему преемника в сане. Во всяком случае, А.И. Пападопуло-Керамей идет уже очень быстро и далеко, шагая прямо в XII век. Он допускает большую неточность, утверждая, что все непосредственные преемники Фотия были правильно канонически поставленнными патриархами и признавались такими со стороны римского престола, римских пап. Во-первых, зачем у него самого над всем господствует предполагаемая римская точка зрения? Разделение прежде всего касалось внутреннего мира самой Константинопольской церкви. Да и папы разве признавали непосредственного преемника Фотиева, юного патриарха Стефана? Разве из-за возведения на патриарший престол этого постриженика Фотиева не возникла долгая и пренеприятная переписка у царя Льва и тогдашнего заправителя греческих церковных дел, Стилуана, с папским престолом, так и не приведшая к удовлетворительному результату? Разве теперь нет прямых свидетельств, что только в последний год патриарха Антония Кавлея удалось примирение с Римом? А.И. Пападопуло-Керамей ссылается несколько раз на вновь открытое и изданное де-Боором житие патриарха Евфимия, правда, не всегда точно передавая толкование издателя, а в данном случае он совсем забыл о новых данных в этом источнике относительно продолжительности схизмы, хотя факты вошли уже в научный обиход и в русских сочинениях 2 . Если ему уже непременно хотелось слово «диадохи» истолковать в смысле непосредственных преемников Фотия, то ему совсем не было нужды странствовать в XII даже XIII и XIV столетии, а просто следовало взять Стефана, сына царя Василия, и Антония Кавлея ранее последнего года его жизни (†12 Февр. 901 г.); они оба тоже не признавались партией Игнатия, не признавались Римом, и могли почитаться наследниками новшеств Фотия. Это было бы согласно и с другими предположениями г. Пападопула о времени жизни Никиты Давида, о сочинении им пасквиля на царя Льва и патриарха Фотия. |
| Ближайшим обстоятельством, послужившим, как показалось папе, удобным случаем вмешаться во внутренние дела церкви Константинопольской, было окружное послание Фотия, отправленное, но обычаю церковному, наряду с другими церквами и к церкви Римской и извещавшее о событии вступления нового патриарха на престол. Отправки послания почему-то опоздала сравнительно с посвящением Фотия в патриарха и, если верна дата, указываемая Гергенретером, константинопольское посольство прибыло в Рим уже в 860 г. По какой причине так опоздало посольство – неизвестно; во всяком случае не потому что Фотий боялся заявить о своем вступлении пред грозным судом папы, как думает Гергенретер 91 , ибо вместе с задержкой отправки посольства в Рим, задерживается отправлением такого же и к другим патриархам, которых уже вовсе нельзя было страшиться Фотию, при их полном отчуждении от дел церкви Константинопольской, по политическому положению их кафедр. Вместе с окружным посланием Фотия отправлено было в Рим к папе Николаю и письмо от императора, но последнее не сохранилось для нас. – Окружное послание Фотия папа принял за призыв вмешаться с своею властью и авторитетом в дела церкви Константинопольской 92 ; хотя письмо это, по отзыву Гетте 93 , «достойное во всех отношениях Великого писателя и Великого епископа», ничуть не давало с своей стороны каких-либо оснований к подобному шагу. Правда, Фотий в своем письме говорит о тяжести своего положения, как патриарха, может быть, разумея возникшие между ним и партией Игнатия неприязненные отношения, но он говорит вовсе не для того, чтобы искать санкции своему посвящению у папы. Он ни полусловом не дает знать ни о чем подобном. Из рассмотрения своего положения Фотий приходит только к тому, что он просит у папы одного – молитвы. «Зачем пишу я это?» – спрашивает себя Фотий и отвечает: «для того чтобы чрез ваши молитвы, – поскольку мы видим себя призванными к руководительству и управлению вверенным нам стадом, – чрез ваши молитвы могли развеяться облака затруднений, нас окружающие. |
| Весьма вероятно, что полученное от папы Стефана письмо, в котором Фотию приписывались всяческие преступления и интриги, расстроившие отношения между Восточной и Западной Церковью, в котором, далее, он ставился на одну линию с мирянином и признавался схизматиком и отчаянным злодеем, над которым висит меч страшного церковного наказания, – что это письмо весьма кстати развязывало царю руки, давая ему благоприятный предлог и личину законности в принятых против Фотия мерах. Низложение патриарха последовало без соблюдения установленных каноническими правилами форм. Не видно, чтобы его дело обсуждалось на Соборе, чтобы он был предан суду; он уступил без борьбы и не пытался оправдываться; местом его ссылки был один из монастырей города в Псаматии. Первым затем делом царя было возвращение утраченных мест тем членам церковного клира, которые причислялись к партии Игнатия и не имели общения с Фотием. Им предстояла задача разрешить вопрос о каноническом значении избрания в патриархи юного 16-летнего Стефана, принявшего пострижение от Фотия. Дело о ставленниках Фотия, как видно из письма Стилиана, должно было пойти на окончательное разрешение Римского престола, но папа Стефан потребовал новых разъяснений, так как в Константинопольской Церкви были противоречивые мнения насчет духовного сана, какой можно признавать за Фотием. Сношения по этому вопросу продолжались до смерти папы Стефана (891). Между тем в Константинополе удаление Фотия от дел сопровождалось возбуждением среди его приверженцев и недовольством. Чтобы дать объяснение резким против патриарха действиям, правительство выдвинуло предлог – политическую его измену. Но назначенное следствие, произведенное доместиком Андреем, магистром Стефаном и логофетом дрома Агиополитом, не дало никакого материала для обвинения. Тем не менее подозреваемый вместе с Фотием архиепископ Евхаитский Сантаварин был подвергнут телесному наказанию и ослеплению и сослан в заточение, а Фотию определено было жить в предместье Гиерии, что против Константинополя. Дальнейшая судьба его совершенно неизвестна. Время его смерти, по некоторым догадкам, можно относить к 891 г. |
| Bibl. Mansi XVI, 3 E: favore Bardae), и это не может подлежать сомнению. Однако участие правительства в патриарших выборах было не только обычным и неизбежным, но и законным явлением. Лишь в том случае оно могло встретить каноническое осуждение, если бы выборы производились правительством без участия и вопреки желанию епископата. В данном случае этого не было. Рим, удаленный по своему положению и потому менее стесненный государственною властью, испытывал однако на себе её давление, и папские выборы нередко проходили под влиянием императоров или равенских экзархов, как напр. выборы Вигилия (537–555), Пелагия (555–560), Григория Великого (590–604). Знаменитый соперник Фотия Николай I (858–867) избран под влиянием Западного императора Людовика II. 1617 Hergenröther I, 375. Еще ярче характеристика у Jager. Histoire de Photius, p. 20. Конечно, дальше у того и другою следуют комментарии на Никиту p. 509 С–Д. 1618 Митрофан утверждает, что избрание Фотия было отвергнуто всеми епископами, которые с общего решения наметили трех других кандидатов и лишь впоследствии отказались от них в пользу Фотия (Ep. Metroph. Mansi XVI, 416 В). Что все епископы не могли этого сделать, это указано выше. Если сторонники Игнатия намечают кандидатов на патриаршество, то это доказывает, что они уже примирились с фактом низвержения Игнатия, обстоятельство, имеющее еще большее значение, если епископы поступали с ведома Игнатия. 1619 Даже при нормальных выборах отказы кандидатов представляли обычное явление; отказываются Игнатий (Vita Ignatii, 501 А), Николай Студит (P. G. CV, p. 904 C), папа Николай спасается от избирателей бегством (Mansi XV, 144 С); Адриан II долго уклонялся от избрания (Mansi XV, 806). Помимо смирения, к отказам побуждали и опасения трудностей, связанных с положением правителя. Еще больше мотивов к уклонению от избрания было у Фотия, и не верить искренности его отказа нет никаких оснований (Cf. Hergenröther I, 378). Если игнатиане утверждают, что Фотий издавна домогался кафедры, то это их догадка, основанная на том, что Фотий в конце концов принял патриаршество. |
| Но сделал это как-то нерешительно. Он поместил ero на последнем месте за выдержками из Фотия, из Никифора и за Amphiloch. Ouaestiones и непосредственно пред произведениями Прокла, арх. Константинопольского 222 . Но сам он считал его несомненно принадлежащим Астерию, еп. Амасийскому. Основанием для него служили – стиль слова и особенно сходство его, по содержанию и стилю, с выдержкой у Фотия из речи Астерия Амасийского о том же первомученике Стефане 223 . Но для Paniel’я неубедительно это сходство слова с выдержкой у Фотия, и поэтому она, но его мнению не может решительно говорить о принадлежности св. Астерию этого напечатанного у Комбефиза слова о первомученике Стефане. „Выдержка у Фотия, по мнению Paniel’я, очень мала, чтобы служить доказательством. Она не представляет выбора фраз из разных мест слова, а нечто цельное. Согласие выдержки и слова – не буквальное, а только по смыслу. О стиле, по краткости выдержки, нельзя судить, и притом согласие в стиле вообще не имеет решительного значения. Обличение Савеллиан, встречающееся здесь, возможно и у других писателей.» 224 Тем не менее вообще принадлежности Астерию Амасийскому речи о первомученике Стефане Paniel не отрицает. Он только думает, что известное нам с именем Астерия слово не представляет собою подлинного текста речи Амасийского епископа. „Я думаю, говорит он, что полная беседа принадлежит более позднему автору, который, проповедуя о празднике Стефана, нечто заимствовал из такой же речи св. Астерия» 225 . Но с этим мнением ученого историка христианской гомилетики трудно согласиться. Выдержка Фотия собрана из различных мест этого слова. Здесь мы находим и прекрасное объяснение молитвы Стефана за врагов 226 , и обличение Астерием Савеллия и ариан 227 , и упоминание о явлении Христа Павлу 228 . И многие места выдержки почти буквально взяты из известного нам слова. Но что особенно убедительно, так это упоминание Астерия о том, что Христос явился в человеческом образе св. Стефану, а не ап. Павлу. Буквально ту же самую мысль мы находим и в слове Астерия на день первоверховных ап. |
|
|
