| А.А. Логвинова Аннотация. Статья посвящена изучению труда «Мириобиблион» константинопольского патриарха Фотия (IX в.), а конкретно протохристианских произведений в нем. Эти произведения играли важную роль в становлении ранней христианской литературы, стоя на стыке иудаизма, античной философии и христианства. Через них осуществлялся синтез восточной и западной традиции. В «Мириобиблионе» Фотия предпринята попытка интегрировать их в культурный пласт христианской литературы, несмотря на то, что религиозно-философские взгляды их авторов зачастую серьезно отличаются от христианских догматов. Особое внимание уделено эллинизированному иудею Иосифу Флавию, произведениям которого Фотий посвящает 4 кодекса. Изучение аннотаций Фотия показывает, что протохристианские произведения в целом позитивно воспринимались в византийском обществе, они вызывали интерес прежде всего с точки зрения описания новозаветных событий «изнутри». Однако все же таких произведений было мало, в «Мириобиблионе» всего 7 подобных сочинений из 280. Рецепция византийской традиции пользуется неизменным интересом у зарубежных и отечественных историков. Несомненно, в историческом аспекте ценность представляет «Мириобиблион» интеллектуала IX века патриарха Фотия как важнейший памятник рецепции. Это книга, представляющая собой собрание различных прочитанных византийским интеллектуалом античных и средневековых произведений разных авторов. Всего он содержит 280 аннотаций и выписок из различных произведений. «Мириобиблион» по количеству цитируемых кодексов состоит на 43,6% из светских и на 56,4% – из христианских произведений. А по реальному объему (количеству страниц) наоборот, 58% составляют светские и только 42% – христианские тексты. Особый интерес представляют светские произведения протохристианской тради-ции и их описание в «Мириобиблионе». Эта литература относилась к периоду I–III вв., являясь наиболее аутентичной для описания жизни Христа и зарождения христи-анской Церкви именно в историческом плане, и игнорировать ее было невозможно. В то же время она сложно интегрировалась в ортодоксальное христианское вероучение, так как христианство как религия в то время еще не сложилось, не было выработано догматов и канонов, поэтому авторы зачастую разделяли те взгляды, которые в последующем были осуждены как ереси. Вариант интеграции данной литературы в культурно-исторический пласт христианского общества показан в «Мириобиблионе» Фотия. Кроме того, изучение данной темы позволяет взглянуть на такое важное культурное явление первых веков нашей эры, как встреча восточной и античной литературных традиций, их синтез и взаимовлияние, обусловившие генезис собственно христианской литературы. Причем это дается сквозь призму христианского мировоззрения, которое может наиболее глубоко отразить все нюансы этой проблемы. |
| Paris. 1664. in – 4 о , pagina 296 – 303, также у Миня , CII, pagina 517 – 562. Начало проповеди:Φαιδρν ρ τς παροσης μρας τν σλλογον. Можно читать еловой у Бапдури, Antiquit. Constanfinopolitane lib. YI, par. Ill, pad. 100 – 104. 117 Оба слова Фотия, сказанный по поводу нашествия Руссов, прекрасно истолкованы нашим ученым эллинистом, преосвященным Порфирием Успенским в изданной им книге: Четыре беседы Фотия, святейшего патриарха Константинопольского. Спб., 1863. Отрывок же из второго слова Фотия, см. в Monumenta graeca, ad Photium pertinentia, изд. J. Hergenrother. Ratisb, 1869, pag. 18 и сл. См. также перев. 5) Е. Ловягина в Христ. Чтении, 1882 г. 8 – 10, – «Две беседы святейшего патриарха Фотия по случаю нашествия Россов». е) Под означенным заглавием собрате нравоучи – тельных речений Фотия, напечатано Гергенретером в приведенных нами пред еим его Monuments .Graeca, стр. 20 118 Под означенным заглавием собрание нравоучительных речений Фотия, напечатано Гергенретером в приведенных нами пред сим его Monumenta Graeca, стр. 20 и сл. 119 Вот прозаический перевод третьего стихотворения в четырех – строчных строфах: Хвалебную песнь от моих уст Приношу Тебе, Творец: Из глубины сердца моего Восходит она к Тебе. Глубину Твоей мудрости, Бездну Твоего совета, Вседержитель, какое слово Может воспеть? Как мог бы язык человеческий Поведать Твое величие? О, глубокая, высокая мудрость Превосходящая всякое слово Ты правишь всем И там, горе, и зде, низу. На Тебя, Единого, Ты веси то, Возлагаю я мою надежду. Ты ныне о Миродержитель, Мой Бог , мой Господь и Царь, Покрой Твоею десницею Народ, Тобою мне данный. 120 Замечательно, что Балландисты, помещая в своих Acta Sanctorum житие патриарха Мефодия и приведенную нами стихиру, в принадлежности которой Фотию они не сомневаются, в конце ее делают замечание Precatio sancta, quam uninam auctor irritam non fecisset , in vehendo perniciosissimum schism, т.е.молитва святая, да только когда бы сочинитель не сделал ее тщетною, вводя пагубнейшую схизму. |
| В 20 веке ведущим специалистом по Фотию стал чешский проф. Ф.Дворник. Он написал ряд статей и монографию о Фотии (Dvornik F. Тне Photian Schism: Hismory and Legend. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1948, 1970; Dvornik F.: Photius et la réorganization de l’académie patriarchal//Mélanges Paul Peeters, vol. 2 (Analecta Bollandiana 68). Brussels: Société des Bollandistes, 1950, pp. 108–125; Patriach Photius: Scholar and Statesman//Classical Folia, 13 (1959), pp. 3–18; 14 (1960), pp. 94–107; Photius, Nicolas I and Hadrian II, Byzantint acclesiastical studies/ed. Frantisek Dvornik. London: Variorum Reprints, 1974. За последние годы помимо работ Ф.Дворника патриарху Фотию и его трудам было посвящено несколько монографий следующих исследователей: К.Коварнос, Л.Камфора, Т.Хёг, Д.Уайт, С.Манго, Ж.Шамп. Также был написан ряд исследовательских статей. Некоторые их них были изданы в особом сборнике Г.Пападеметриу – Photian Studies. Ed. By George Papademetriou. Brookline, Mass.: Hoiy Cross Orthodox Press, 1989. Что касается издания произведений Фотия, несмотря на то, что разрозненно они публиковались на Западе (преимущественно в протестантских странах) по мере их обнаружения с XVII века, впервые целиком они были изданы Жак-Полем Минем в его «Греческой патрологии» (Patrologia Graeca) – тома 101–104, Следует упомянуть, что в серии Biblioteca Teubneriana в XX веке были изданы философские сочинения Фотия, Арафы и Пселла С.93]. Предваряя непосредственный разговор о предмете нашей статьи, кратко рассмотрим обстоятельства жизни Фотия, способствовавшие появлению данного труда. Фотий родился в начале IX века в Константинополе, семья его отличалась знатностью, благочестием и образованностью: отец, спафарий Сергий, приходился племянником восстановителю иконопочитания на VII Вселенском Соборе константинопольскому патриарху Тарасию (784–806), а брат матери, Ирины, был мужем Марии, сестры августы Феодоры. Во время гонений против иконопочитателей при императоре Феофиле (829–842) отец Фотия был осужден, имущество было конфисковано, вся семья была анафематствована и отправлена в ссылку (ок. 832/833 гг.). Впрочем, и в изгнании у родителей Фотия было достаточно средств, чтобы дать ему и его братьям (Сергию и Тарасию) приличное образование. Из-за тягот гонений Сергий и Ирина прожили недолго. После смерти их стали почитать исповедниками – в Византийском синаксаре их память отмечается 13 мая. |
| 692 г. седьмого вселенского (2-го Никейского) 787 г. 57 и двух поместных Константинопольских 861 и 879 г., а также некоторых позднейших светских законоположений, которые он присовокупил к канонам 58 . Не смотря на эту скромность автора позднейшей переработки Номоканона в 14 тит., по общему до последнего времени 59 убеждению, патриарха Фотия (надо заметить, что имя Фотия ни в предисловии, ни в надписи сборника не названо), некоторые западные ученые, кстати сказать, большей частью, недружелюбно относящиеся к личности знаменитого Константинопольского патриарха 60 , стараются доказать, что заслуга Фотия, при издании им Номоканона в 14 тит., была маловажнее той, которую он оставляет себе в своем предисловии, заподозревая, таким образом самое предисловие в неискренности. Так, напр., знаменитый византолог Бинер высказывает тот взгляд, что правила соборов Трулльского 692 г., седьмого вселенского Никейского 787 г. раньше Фотия входили уже в сборник церковных правил; Фотию, по его мнению, принадлежит прибавление правил лишь двух благоприятных ему Константинопольских соборов 861 и 879 г. 61 Подобного же взгляда держится и автор обширного исследования о патриархе Фотии Hergenröther: деятельность Фотия по изданию Намоканона в 14 тит., говорит он, состояла в присоединении к составу прежняго Номоканона лишь немногих канонических определений (каких именно он не указывает и некоторых гражданских законов 62 . Еще далее в этом направлении идут два другие исследователя источников церковного права – бывший директор Ватиканской библиотеки в Риме Питра и уже упомянутый нами Цахариэ фон Лингенталь. Первый из этих ученых отрицает всякое участие Фотия в труде по изданию Номоканона в 14 тит. и полагает, что труд этот со времени Вальсимона (в XII в.) лишь неправильно приписывался знаменитому Константинопольскому патриарху 63 (в дальнейшие подробности по обсуждению этого вопроса он, впрочем не входит); второй же, высказавши в двух статьях, помещенных в Записках Императорской С.-Петербургской Академии 64 , сомнение в принадлежности второго издания Номоканона Фотию приводит и доказательства в пользу своего мнения. Доводы, приводимые Цахариэ, следующие 65 : 1 . Заслуга нового издания столь ничтожна, что вряд ли его можно приписать такому ученому и знаменитому мужу, каким был Фотий. |
| Byzant. Studien. Leipzig 1876. S. 348 flg.). 1307 Рассказ Анастасия, взятый в целом, возбуждает сомнения. Он заканчивается очень суровым ответом Константина на слова Фотия: «О, растленная и суетная мудрость мира! Ты бросал стрелы в толпы народа и не знал, что кто-нибудь должен быть ранен. Для всех, конечно, ясно, что как глаза, застланные облаком пыли, не могут видеть вдаль, как-бы широко они не были открыты, так и очи мудрости твоей, как ни велики и открыты они, будучи совершенно ослеплены дымом жадности и зависти, не могут видеть пути справедливости. Поэтому и верно сказанное тобою, что ты не думал, чтобы ранил кого-нибудь своим ударом, когда, ослепленный упомянутыми страстями против патриарха, даже не предвидел, что сделал». Странно звучит суровое и сухое обличение в устах amici fortissimi. Воздыхание о суетной мудрости мира, так напоминающее Никиту Пафлагона, не вполне идет просвещенному Философу, прошедшему школу Льва и Фотия. Упреки в какой-то жадности и зависти, несправедливость которых бросается в глаза, не мирятся с репутацией viri magnae sanctitatis. Наконец, после такой оценки деятельности и характера Фотия, какая приписывается Константину, не только дружеские, но и всякие отношения между ними должны быть порваны: и этого, однако, не случилось. Само собой напрашивается предположение, что разговор друзей, точной записи которого, конечно, быть ни у кого не могло, передан Анастасием далеко не точно, а является скорее свободной композицией автора и притом мало удачной. Между друзьями могли возникать философские разногласия и споры; мог Константин, из уважения к Игнатию, и действительно удерживать Фотия от резких нападок на патриарха за гонение науки; но эти факты в обработке Анастасия, руководившегося определенными целями, получили освещение, не соответствующее действительности. 1310 Митрофан и Феогност, утверждающие это, не находят подтверждения ни в одном из соборов, судивших Фотия. 1314 Возможно, что разговор относится к тому времени, когда Григорий и его друзья еще не были отлучены. |
| д. Вообще: в письмах своих Фотий является совсем не таким, каким старались изображать его давние злостные враги, и позднейшие предубежденные писатели. Какой богатый источник для изучения необыкновенного по своим духовным свойствам лица и замечательнейшего исторического деятеля! И как мало еще и доселе этим источником пользуются исследователи Фотиевой истории, несколько веков пробавляющиеся главным образом жалкими и сомнительными рассказами Митрофанов, Стилианов, Анастасиев и Никита! Подобное же нужно сказать и вообще о сочинениях Фотия. Многочисленность, многосодержательность и чрезвычайное разнообразие их всегда приводили в изумление исследователей знакомившихся с ними, и не смотря на все составившиеся предубеждения против Фотия невольно привлекали к нему сочувствие сколько-нибудь беспристрастных ценителей. Редкий из писателей древних и новых веков оставил после себя столько сочинений и таких разнообразных, как Фотий. Между тем и здесь опять нужно сказать, что мы далеко не можем пользоваться всем, что писал он: иные из его сочинений вероятно были уничтожены еще при его жизни, другие уцелели до позднейших веков, но оставлялись неизданными. Не входя здесь в рассмотрение Фотиевых сочинений по существу, что требует особенного и очень большого труда, касаясь их здесь, лишь как одного из источников для разъяснения истории Фотия, мы должны впрочем отметить в них ту общую черту, что внешних фактов его жизни они касаются немного. Фотий был в высшей степени объективен в своих трудах, – т. е. обращая внимание в своих сочинениях исключительно на развитие предмета по существу, он не любил примешивать к главному предмету речи сообщений о себе и своих личных обстоятельствах и отношениях. Поэтому лишь в очень немногих из его сочинений можно находить прямые данные для его биографии, Но не говоря уже о том, что такое объективное отношение к делу само по себе представляет знаменательную характеристическую черту, совершенно противоположную уверениям тех писателей, которые главными мотивами литературной, государственной и церковной деятельности Фотия старались представить тщеславие и славолюбие, и в других отношениях ознакомление с сочинениями Фотия само по себе, независимо от намерений писателя, должно приводить беспристрастного исследователя к иным представлениям о личности Фотия, нежели какие внушаются его противниками. |
| Так, ознакомившись хотя сколько-нибудь с сочинениями Фотия, нельзя уже верить таким инсинуациям его врагов, что ученость его имела светский, а не- духовно-богословский характер, или что она имела еретическое, кощунно-нечестивое направление. Мало можно найти в сочинениях Фотия прямых опровержений на другие обвинения, выставленные против него врагами, например на обвинения в лжи, раболепстве, интриганстве и тиранстве: тем не менее беспристрастный читатель, знакомясь с возвышенными идеями, стремлениями и интересами, которыми наполнена была духовная жизнь Фотия, и которые отражаются во всех его произведениях, едва ли также в состоянии будет верить, чтобы такой человек способен был к низкой лжи, мелкому интриганству и тираническому насилию. Поэтому то люди, основательно изучавшие сочинения Фотия, большей частью проникались сочувствиями и к его личности, и приходили к сомнениям в справедливости тех нареканий и клевет, которыми загрязнена была память его давними врагами и позднейшими противниками. В от все источники для оценки личности и восстановления правильной истории патриарха Фотия. Какие выводы можем мы извлечь из представленного обозрения этих источников? В виду всего, что доселе писано было о Фотие, особенно на западе, не только католическими историками, но и протестантскими, а за ними и иными нашими восточными, заимствовавшимися у западных, кажется, не колеблясь с полной решительностью можно высказать такой вывод, что пора перестать излагать историю Фотия так, как она доселе излагалась: т.е. по тем источникам, какие доселе полагались в основание ее, с тех только сторон, с каких она доселе почти исключительно рассматривалась, в том освещении, в каком представлялись факты ее у большей части писавших о Фотие. Нельзя судить о Фотие по показаниям его врагов, явно пристрастных против него и имевших особенные побуждения порицать и чернить его, равно и по разъяснениям тех позднейших предубежденных писателей, которые имеют особенную тенденцию поддерживать в истории сложившееся темное представление о Фотие, лишь изменяя его в отдельных тонах, то преувеличивая то ослабляя в частностях, по соображениям с особенными практическими целями и настроениями времени. |
| Похвальные отзывы о Фотии позднейших писателей собраны у Икономоса в издании амфилохий (Οκονμος op. cit. Προλεγμενα σελ. ξβ′) у Валетты в его издании писем Фотия (Βαλττα op. cit. σελ. 100–122) и Генгенрётера (В. III, S. 4). К ним можно прибавить отзывы Ehrhard’a (K. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Litteratur. München 1897. 2-te Aufl. S. 73) и Крумбахера (ibidem S. 515). Последний говорит: «После безотрадной пустоты, господствовавшей в духовной жизни византийцев с середины VII в. до конца иконоборчества, сразу встает, как горный утес над пустынной равниной, самая мощная фигура, какую знает история греческой литературы, патр. Фотий… После двух самых темных столетий средних веков, Фотий является историческому наблюдателю как изумительная, трудно объяснимая в своем возникновении величина». Похвальные отзывы повторяются всеми, кому приходится говорить об учености Фотия. Ср. Bury-Gibbon. op. cit. p. 515. Johan. Dräseke. Die Syllogismen des Photios. Zeitschrift für wissenschaftl. Theologie. 44 Jahrgang (N. Folge 9) 4 Heft. S. 553. 990 Mansi XVI, 165 C; p. 197 A. Ep. Metrophani, ibidem, p. 416, A. Anastas. Praefacio in conc. VIII, ibidem, p. 5 E. 991 Anast. Praef. in cone. VIII. Mansi XVI, 5 E. В доказательство неправославия Фотия указано его учение о двух душах, но дальнейший рассказ самого же Анастасия дает всей этой истории совершенно иное освещение, снимающее с Фотия всякое подозрение в неправославии. 993 Гергенрётер говорит: успехи «питали гордость честолюбивого молодого человека, которая в позднейшие годы его жизни выступает сильнейшим образом, как несомненная черта его характера». О гордости и честолюбии Фотия говорилось очень много еще его современниками-врагами, и Гергенрётер подтверждает свой приговор ссылкой на Никиту Пафлагона (Hergenröther I, 335 Anm. 117. Vita Ignatii p. 509. P. G. CV). Но не всегда гордость одинакова и едва-ли всегда заслуживает она осуждения. Конечно, в устах Никиты, узкого сурового монаха, понятны упреки Фотию в тщеславии и гордости, предъявляемые только потому, что «вопреки евангельскому изречению – кто хочет быть мудрым в веке сем, да будет неразумным – Фотий утвердил свое сердце и ум на гнилом и песчаном основании светской мудрости». |
| Научно ли это, справедливо ли это? До нас сохранилось довольно сведений о патриархе Фотие от его соотечественников – византийских греков, современных ему, или живших в близкое к нему время, но проникнутых крайне враждебным отношением к нему и старавшихся всячески чернить его. Это – или лица, принадлежавшие к оппозиционной Фотию церковно-иерархической партии в Константинополе и ведшие с ним фанатическую борьбу в течение многих лет, – или лица, писавшие в угоду тогдашнему византийскому правительству македонской династии, которое имело свои причины превратно представлять некоторые факты Фотиевой истории, или просто фанатики и обскуранты, не могшие сочувствовать просвещенным взглядам и стремлениям Фотия, или лица, проникнутые папистическими тенденциями, первым и самым сильным противником которых является в истории патриарх Фотий – величайшее преступление, которого, по мнению папистов, не могут покрыть никакие знания, никакие добродетели, никакое благочестие. Большей частью все эти черты сливаются и отражаются у писателей, враждебных Фотию, – только у иных преобладают одни, у других другие. К первой категории биографов Фотия принадлежат три писателя, не только примыкавшие к враждебной Фотию церковно-иерархической партии, но стоявшие во главе ее, и в течение многих лет руководившие борьбой этой партии против Фотия. 1) Феогност, архимандрит из студийского монастыря, по низложении предшественника Фотиева патриарха Игнатия и возведении на его престол Фотия, бежавший в Рим, и там в 862 году представивший от имени Игнатия и его приверженцев донос на Фотия в неправильном будто бы захвате патриаршего престола и в преследованиях, воздвигнутых на Игнатия и приверженцев его, не хотевших подчиниться новому патриарху. Этот донос принимается, как первый источник сведений о начальных годах патриаршества Фотиева. 2) Митрофан, митрополит смирнский, один из главных вождей оппозиционной Фотию партий, едва ли не мечтавший сам по низложении Игнатия быть на месте, занятом Фотием; потом выступивший против него одним из выдающихся обвинителей и судей на константинопольском соборе 869 года, на котором, как известно, положены были Фотию порицания и проклятия, изумляющие своим фанатизмом и кощунством. |
| Это – задача слишком широкая и сложная; может быть, она была бы и не в меру нашим слабеющим силам, и во всяком случае не соответствовала бы тем пределам времени и другим условиям, какими мы здесь можем пользоваться. Притом, как это ни может показаться странным, но на самом деле так: хотя со времени кончины патриарха Фотия протекла уже тысяча лет, но для твердых суждений о нем и теперь еще не приспело время. Для истории Фотия имеется громадная масса материала, но этот материал до крайности затемнен и перепутан; о Фотии писано множество исследований, но самая почва в этих исследованиях остается еще слишком зыбкою, засоренною разными предубеждениями и искажениями; приемы для исследования самые тенденциозные и искусственные; потому и в выводах крайний произвол и противоречия. При таком положении дела наиболее твердою задачей науки относительно Фотия, по нашему убеждению, остается – получше разобраться в материале, осветить поле для правильного исследования, по возможности -расчистить почву от предубеждений и искажений, установить твердые научные приемы исследования или, по крайней мере, устранить ложные, искусственные, путающие дело. Вот эту то задачу мы и постараемся иметь в виду, насколько то позволят наши силы, знания и всякие внешние условия, в настоящей речи и предположенных к ней приложениях 1 . Прежде всего нужно разобрать первоначальные источники для истории Фотия, оценить их историческое значение и выяснить взаимные отношения между ними. Это требуется во всяком серьезном историческом труде и в особенности в исследовании истории Фотия: так как здесь дело представляется искаженным и запутанным в самых источниках. Между тем в западных литературах этот вопрос иными исследователями как-будто намеренно устраняется и затемняется, а другими возбуждается, но оставляется нерешенным; у восточных же писателей – греческих и русских – есть довольно смелые и твердые попытки постановки этого вопроса, но неполный, недоведенные до конца 2 . Изложение Фотиевой истории не только у западных писателей – католических и протестантских, но в значительной степени и у наших православных, представляет ту особенность, что в основание ее полагаются сведения и суждения лиц, явно пристрастных и прямо враждебных к Фотию. |
|
|
