| Не будучи поклонником современной академической науки вообще и библейской в частности, мы с нетерпением ждали самой книжки автора, но сперва получили только тезисы. Увы! эти тезисы сразу разочаровали нас в надежде найти у князя Трубецкого что-нибудь новенькое в методе исследования. Надеялись мы, что под академической алхимией и астрологией автор разумеет теперешнее компилятивное, бездарно подражательное направление академической науки и её двусмысленное перемигивание с пресловутой и давно опротивевшей всем мыслящим людям Тюбингенской школой, которую так метко отделал и отхлестал ученый руководитель князя Трубецкого, Владимир Сергеевич Соловьев. 159 Мы надеялись, найти у ученика Соловьева по крайней мере знакомство с первоисточниками его исследования, ну хоть с самой-то библией, а затем и сколько-нибудь самостоятельное построение собственной теории; однако эти надежды, потрясенные прочтением тезисов автора, окончательно разрушились при чтении его книги. Именно по тезисам его мы увидели, что никакой самостоятельной мысли в построении князя Трубецкого ждать нечего. Его исследование о Логосе повторяет собою застарелое, истасканное, изгаженное положение Тюбингенской нигилистической школы, по которому выходит, будто учение о Логосе выдумал греческий философ Платон, потом его переняли евреи в эпоху эллинизма; далее, Филон Александрийский из этой позднейшей литературы евреев, а равно и из Платона и из позднейшей греческой философии, соорудил своё учение о Логосе, которое затем перешло в Евангелие от Иоанна, быть может, составленное гностиками, а, быть может, сохранившее в себе остатки учения Христова и Иоанна Богослова, причем допускается мысль, что и Учитель нового завета и Его ученик были знакомы с Филоном, а, быть может, и с платониками. Такова эта теория во всей её наготе, но эта оскорбительная для христианского сознания нагота прикрывается как Тюбингенцами (из менее циничных), так и их новым русским популяризатором, князем Трубецким, различными, весьма темными и двусмысленными, или, лучше сказать, бессмысленными, с их точки зрения, терминами в роде: богосознание Христа, пророческое вдохновение, новозаветное откровение. Читатель и в особенности читательница, не привыкшие к подобным приемам протестантского иезуитизма, пожалуй, и не поймут, что христианство здесь представляется не более, как человеческим вымыслом, выродившимся на почве еврейско-греческого синкретизма, а с другой стороны и строгий критик-атеист не упрекнет автора за допущение сверхъестественного начала; таким образом всем угодишь и никого не рассердишь. |
| В.В. Бычков Глава 1. Всеобъемлющий символизм патристики. Великие каппадокийцы Символическая эстетика автора «Ареопагитик» возникла не на пустом месте. Аллегорико-символическое, образное понимание текстов Св. Писания начало формироваться задолго до христианства в иудейской талмудической литературе. Затем эту традицию довел до почти недопустимых пределов герменевтического произвола Филон Александрийский 7 и опять ввели в рамки умеренной экзегезы раннехристианские мыслители 8 . Многие аспекты теории образа и символа, намеченные Филоном и раннехристианскими мыслителями, активно развивали и первые византийские отцы Церкви, особенно отцы александрийско-каппадокийского направления в «золотой век» патристики – IV-V вв. 9 . Многообразные формы небуквального словесного понимания и выражения возникали тогда, когда формально-логические вербальные возможности сознания оказывались еще (или уже) не в состоянии быть адекватными выражаемому феномену. Чаще всего в истории культуры это касалось достаточно высоких уровней духовной жизни. Если говорить о христианстве, то практически с момента его возникновения, – а оно сформировалось, как известно, не на пустом месте, а развивая и продолжая богатые традиции культур Древнего мира, – в нем идеи небуквального, символического, аллегорического и т. п. образного мышления занимали видное, если не главное, место практически с первых веков христианской эры 10 . Основной причиной этого, несомненно, является принципиальная трансцендентность, т. е. непознаваемость и неописуемость Бога – главного объекта христианской веры, культа, философии, искусства, да и практически всей жизни христиан. Это хорошо ощущали и частично сознавали уже их древнееврейские предшественники – прежде всего и острее всего, конечно, Филон Александрийский. Его интуиции и идеи были активно восприняты христианскими последователями – первыми александрийскими отцами Церкви Климентом и Оригеном , а затем стали достоянием и богатой пищей для размышлений многих представителей александрийской, каппадокийской и других школ святоотеческой мысли. |
| Казаков М. М. Скачать epub pdf Глава XIV. «Ты привел меня к Нему без моего ведома, чтобы Он привел меня к тебе с моего ведома» (Августин. Исповедь V, 23) В послеобеденное время, когда его не осаждали многочисленные посетители, Амвросий по своему обыкновению был занят чтением Священного Писания, пытаясь в который раз постичь его сокровенный смысл, непостижимый не только для язычников, но и для многих христиан. Это было «нечто для гордецов непонятное, для детей темное; здание, окутанное тайной, с низким входом; оно становится тем выше, чем дальше ты продвигаешься». И каждый не «был в состоянии ни войти в него, ни наклонить голову, чтобы продвигаться дальше» (Августин. Исповедь III, V, 9). Мало того, для многих образованных людей той эпохи, воспитанных на изысканных творениях Вергилия и Горация, тексты Библии казались не только нелепыми и грубыми, но и примитивными. Поэтому одна из главных задач церкви и ее отцов в IV веке – веке христианизации Римской империи – состояла в адаптации Священного Писания к восприятию его как в интеллектуальной, так и в необразованной среде. Эта задача решалась с помощью символической экзегезы – аллегорического толкования Библии. Библейская экзегетика берет свое начало в произведениях Филона Александрийского (ок. 25 г. до н. э. – до 50 г. н. э.), который считал, что в Писании скрыт от непосвященных глубочайший духовный смысл божественного откровения и что этот смысл приоткрывается только избранным, наделенным божественной благодатью людям. Метод аллегорически-символического толкования Ветхого Завета, открытый Филоном, был воспринят и блестяще развит христианскими мыслителями в III в., особенно Климентом Александрийским и Оригеном , и продолжен в IV в. членами каппадокийского кружка Василием Кесарийским, Григорием Назианзином и Григорием Нисским . На западе этот метод был почти неизвестен вплоть до середины IV в., и из предшественников Амвросия можно назвать, пожалуй, лишь Илария (315–366), который познакомился довольно основательно с принципами библейской экзегезы, благодаря изучению трудов восточных отцов, и перенес на латинскую почву некоторые идеи греческого богословия. |
| Византийская экзегеза: истоки 30 января, 2012 Через всю историю византийской литературы красной нитью проходят эллинская и ветхозаветная традиции, которые в своем взаимодействии формировали собственно византийскую средневековую словесность. В той средиземноморской политической общности, которая к концу I в. до Р. Х. находилась под властью Рима, а потом вошла в состав византийской державы, рубеж летоисчислений застал два устойчивых типа мировоззрения. Это были греческая философия и палестинское иудейство. Философия несла в себе учение о гармоническом космосе с его строгой неизменностью движущихся светил и этот ритм круговращения делала нормой человеческой жизни, провозглашая невозмутимость (“атараксию”) высшей доблестью. Она разработала учение о страстях и аффектах, об уме и чувствах. В философии использовалось специальное средство — аллегорическая экзегеза, то есть иносказательное переосмысление того, о чем говорится в греческих преданиях и что несовместимо с философскими представлениями о природе и нравственности. Этот метод возник в VI в. до З. Х. как попытка защитить эпос от нападок рационализма и особую популярность приобрел в эллинистическую эпоху у стоиков. Аллегорическая экзегеза превращалась в универсальное средство, с помощью которого философия находила способ сосуществовать с различными народно-поэтическими традициями, приводя к одному знаменателю разные образные языки. И наряду с Гомером его влияние испытала на себе Библия, переведенная в эпоху эллинизма александрийскими евреями на греческий язык и аллегорически переосмысленная Филоном в I в. до Р. Х. Иудейская диаспора в Александрии теснее других иудейских общин соприкасалась с эллинистической цивилизацией и больше них стремилась войти в русло греческой культуры. Осуществленный ею перевод Библии (так называемый “Перевод 70”, или Септуагинта) был первым существенным шагом на этом пути. Вторым, не менее важным, стало стремление объяснить Библию привычными для грека словами и понятиями и тем самым сгладить “сепаратистский” характер религиозной обрядовости, приписывая ей общечеловеческое содержание. Самым ранним сохранившимся до нас памятником подобных попыток служит письмо Псевдо-Аристея (ок 100 г. до Р. Х.)[ 1 ], иносказательно толкующее ритуальные предписания Моисеева закона о пище. Вот что читаем мы в нем: |
| Профессор Еврейского университета в Иерусалиме считает секту ессеев литературным вымыслом 23 марта 2009 г. 17:00 Ессеи — религиозное течение среди иудеев в последние века эпохи Второго Храма — не более чем литературный вымысел. С таким сенсационным заявлением выступила недавно профессор Еврейского университета в Иерусалиме, специалист в области еврейской мистики Рахель Элиор. Вопреки господствующей в науке точке зрения, согласно которой именно ессеями, жившими в окрестностях Мертвого моря, была создана знаменитая Кумранская библиотека, Элиор, вслед за профессором Чикагского университета Норманом Голбом (известен русскому читателю по монографии Норман Голб, Омельян Прицак «Хазарско-еврейские документы Х века». М., 2003), настаивает на том, что кумранские свитки не имеют отношения к ессеям, а были написаны в Иерусалиме и лишь позднее перенесены на хранение в район Мертвого моря. Однако профессор Элиор идет дальше Голба, отрицая не только авторство ессеев, но и само их существование как особой группы, описанной Филоном Александрийским и Иосифом Флавием. «В течение шестидесяти лет исследователи тщетно искали упоминания ессеев в (кумранских) свитках. Но ессеи не существовали, их придумал Иосиф Флавий», — утверждает профессор Элиор, называющая традиционные взгляды на ессеев «просто бессмыслицей». В начале марта споры о происхождении кумранских свитков неожиданно оказались в центре внимания СМИ, после того как в Нью-Йорке был арестован сын профессора Голба Рафаэль. Он подозревается в осуществлении клеветнической интернет-кампании, целью которой была дискредитация научного оппонента Голба, видного ученого профессора Лоуренса Шиффмана (автора переведенной на русский язык монографии «От текста к традиции. История иудаизма в эпоху Второго Храма и период Мишны и Талмуда». М, 2000). Сам профессор Голб весьма жестко отзывается о сторонниках общепринятой «ессейской» теории происхождения рукописей Мертвого моря, характеризуя их как сплоченную секту, не менее фанатичную, чем Кумранская община, которой они приписывают написание свитков. Профессор Элиор называет подход Голба «радикальным», но отчасти соглашается с его критикой в адрес ведущих кумрановедов. |
| В Евр 9. 4 нашло отражение предание, известное также из раввинистических источников, согласно которому М. хранилась в ковчеге завета в золотом сосуде вместе со скрижалями закона и с жезлом Аарона. В основе этого представления лежат косвенные библейские свидетельства (Числ 17. 4 сл.; Исх 16. 33), хотя, согласно 3 Цар 8. 9, в ковчеге не было ничего, кроме скрижалей. В Откровении св. Иоанна Богослова М. используется как символ сокровенных духовных благ, предназначенных для верующих, которые, будучи испытаны во временных страданиях и победив в духовной борьбе, смогут вкусить «сокровенную манну» (Откр 2. 17). Это представление о М. как о мистической пище блаженных в последние времена близко к ее упоминаниям в апокрифической лит-ре. М. в эллинистической литературе межзаветного периода Иосиф Флавий подходит рационально к осмыслению чуда с М., утверждая, что и в его времена точно в той же самой местности она выпадает в качестве росы ( Ios. Flav. Antiq. III 1. 6 М., означающая «нечто», т. е. некую универсальную общность всех вещей, сопоставляется Филоном Александрийским со Словом Божиим, которым Господь всех питает и которое выше всего в мире как самый древний и универсальный принцип творения ( Philo. Leg. all. III 61. 175; 59. 169f.). Филон также приводит обширные аллегорические истолкования М. в качестве символа добродетельного слова для пищи души ( Idem. De sacr. 86; Idem. Quis rer. div. 39. 191), Божественного разума ( Idem. Quod deter. pot. 118) и Божественной премудрости ( Idem. De fuga et invent. 137; Idem. De mut. nom. 259). Согласно трактату «Библейские древности» Псевдо-Филона, Господь показывал Моисею наряду с др. святынями Израиля место, откуда Он низвел М. на землю ( Ps.-Philo. Bibl. Antiq. 19. 10). В сир. «Апокалипсисе Варуха» (кон. I в. по Р. Х.; Apocalypsis Baruch - CAVT, N 233) говорится, что в мессианские времена М. вновь начнет падать из небесного хранилища (29. 8 - Stone M. E., Henze M. 4 Ezra and 2 Baruch. Minneapolis, 2013. P. 102). Согласно греч. «Апокалипсису Варуха», легендарная птица Феникс питается небесной М. (6. 10 - OTP. Vol. 1. P. 670). В «Сивиллиных книгах» (Oracula Sibyllina - CAVT, N 274) Господь именуется благим подателем М. (Sib. II 347) и также сказано, что в восстановленном мире будущего века праведные «Манну росистую есть белоснежными станут зубами» (Sib. VII 149). В апокрифе «Иосиф и Асенефа» аллюзии на библейские упоминания М. (ср.: Исх 16. 14, 31; Прем 19. 2) присутствуют в рассказе, где говорится, что Асенефа вкушает от ангела медовые соты, к-рые именуются хлебом жизни (16. 8-10 - OTP. Vol. 1. P. 228). Согласно «Евангелию от евионитов» (Evangelium Ebionitarum - CANT, N 12; II в. по Р. Х.), св. Иоанн Креститель питался в пустыне диким медом (Мф 3. 4), который обладал вкусом М., похожим на «печенье в масле» (NTApo. Vol. 1. P. 166; см. также: Epiph. Adv. haer. [Panarion]. 30. 13, 4). М. в раввинистической литературе |
| В частности, в работе «О священной трапезе» Беренгарий исследует таинство причащения. Он считает, что вполне возможно исследовать это таинство, в том числе и превращение вина и хлеба в Кровь и Тело Христовы, с точки зрения разума. Беренгарий утверждает: невозможно помыслить, чтобы субстанция хлеба превратилась в субстанцию Тела Христова, ибо субстанция сама по себе неизменна по определению. Кроме того, акциденция, т.е. свойство предмета, не может существовать без самого предмета. Поэтому, поскольку, причащаясь, мы ощущаем вкус вина и хлеба, то можно сделать вывод, что субстанция вина и хлеба не исчезла. Смысл таинства причащения состоит в том, что к субстанции хлеба чудесным образом добавляется субстанция Тела Христова, а к субстанции вина – субстанция Крови Спасителя. Потому это и является таинством, что происходит чудесным образом. Потому и действенно это таинство, что мы действительно причащаемся Телу и Крови Христовым. Эта концепция была осуждена католической Церковью , и сам Беренгарий вынужден был публично отказаться от своих взглядов. §3. Петр Дамиани Противоположную позицию в споре между верой и разумом занимал Петр Дамиани (1007–1072). Он считал, что познать Бога можно лишь верой, а разум если и может быть полезным, то лишь в качестве служанки. Благодаря Петру Дамиани классической формулой схоластики в Западной Европе стала фраза, сказанная ещё Филоном Александрийским: «Философия есть служанка богословия». Всё, что относится к мирскому, светскому, должно подчиняться церковному, ибо мирское, светское есть тело, а Церковь есть душа. Так же, как в человеке тело подчиняется душе, так и в нашей жизни светская власть должна подчиняться церковной власти – власти папы. Философия, не поставленная в рамки церковного учения, есть вымысел диавола, а логика есть источник всех ересей. Если бы философия была необходима для спасения людей, пишет он в книге «О святой простоте», то Христос избрал бы в качестве Своих учеников философов; однако Он избрал рыбаков и иных простых людей. |
| Второй объективной причиной разности в подходах к толкованию книги Бытия среди древних церковных писателей является принадлежность отцов к различным «богословским школам», а так же — качественная разница между аудиториями, к которым обращались со своим пастырским словом учители Церкви. Так, например, святитель Афанасий Великий, следуя александрийской традиции аллегорического толкования вслед за Филоном, Оригеном и Климентом, говорил о мгновенном сотворении мира и населяющих его живых существ что предполагает, соответственно, лишь логико-иерархическое различение творческих дней. Сирийцы и антиохийцы: преподобный Ефрем Сирин, святитель Иоанн Златоуст, — стремились «буквально объяснить священный текст, чтобы возводя душу к Богу, преподать ей назидание, не заботясь об удовлетворении суетного любопытства» Они учили о поэтапном сотворении мира на протяжении шести 24-часовых творческих дней. Толкования на книгу Бытия святителя Иоанна Златоуста — это предмет его проповеднической деятельности в Антиохии в 386 и в 395 гг. Обращаясь к своей аудитории, он говорил: « Не будем же с любопытством проникать в дела Божии, но пусть эти дела служат для нас лишь поводом к благоговению пред их Виновником » О самом богодухновенном тексте Шестоднева Златоуст писал так: « Не удивляйся же, возлюбленный, что Моисей идет этим путем, прежде всего обращая свою речь к грубым иудеям... справедливо, потому что не благоразумно было бы давать твердую пищу тем, которых нужно еще питать молоком. Как учители, принимающие детей от родителей, преподают им первые начатки учения, а принимающие детей от этих учителей, сообщают им более уже совершенные познания, так поступили и блаженный Моисей, и учитель языков, и сын громов. Тот, приняв род человеческий в самом начале, научил слушателей первым начаткам; а эти, приняв его от Моисея, передали уже совершеннейшее учение. Теперь мы узнали причину снисхождения (Моисеева) и то, что он, по внушению Духа, излагал все, приспособляясь к слушателям ». Здесь, по сути, святитель Иоанн Златоуст указывает на отличие буквального смысла, как того, о чем во всей полноте данного Откровения повествует автор-боговидец, от буквального метода толкования священного текста, сообразного уровню восприятия аудитории |
| Метод буквального толкования сводится к тому, чтобы по возможности связно и ясно представить себе ход библейских повествований и прямой смысл учения, изложенного в Священном Писании. Этот метод был разработан сирийскими отцами Церкви в III и IV вв. (Антиохийская и Эдесская школы), из которых наиболее известен святой Ефрем Сирин (ок. 306–373). К этим школам примыкают отцы Церкви, разрабатывавшие моральную экзегезу, то есть такое толкование Библии, которое непосредственно служит гомилетическим целям и стремится прежде всего уяснить этический смысл Священного Писания (святой Иоанн Златоуст , ок. 347–407; святой Исидор Пелусиот , IV в. и др.). Метод аллегорического толкования зародился в иудейской среде и был развит религиозным философом Филоном Александрийским (21 или 28–41 или 49). Его принципы экзегезы были восприняты отцами и учителями Александрийской школы: пресвитером Титом Флавием Климентом († 217), Оригеном (ок. 185–254) и святым Григорием Нисским (IV в.). Аллегорическое толкование исходило из той мысли, что текст Библии содержит гораздо больше, нежели можно извлечь при буквальном его понимании. Поэтому последователи Александрийской школы стремились путем разгадывания аллегорий изъяснить скрытый смысл Священного Писания. Следует отметить, что, при всей плодотворности, александрийскому методу недоставало достаточно надежных критериев для верного понимания библейской символики, и это нередко приводило к возникновению совершенно произвольных гипотез. В то же время несомненной заслугой александрийских богословов явилось их стремление изложить учение Библии на языке философии. Типологический (прообразовательный) метод толкования исходит из предположения, что Библия содержит многозначные прообразы истории спасения, которые могут быть отнесены не к одному, а к различным ее этапам. Так, например, исход из Египта понимался как прообраз возвращения из плена, а в Новом Завете – как прообраз исхода из рабства греху (воды моря – прообраз вод Крещения). Этот метод, усвоенный многими отцами Церкви (святым Василием Великим (329–379), блаженным Иеронимом (ок. 340–420) и др.), имеет огромное значение для понимания духовного единства Библии, в которой говорится о действии единого Бога в единой истории Спасения. |
| – окончательно опровергнута работами французского микробиолога Л. Пастера, доказавшего незыблемость принципа «omne vivum ex vivo». Между тем, это нисколько не обесценивает патристических творений, так как научные факты и теории использовались отцами лишь как образы и иллюстрации, призванные облегчить созерцание премудрости и благости Божией через рассмотрение творения, что в конечном итоге должно обеспечивать понимание, усвоение умом и сердцем незыблемых, вечных божественных истин. «У меня одна цель – все обращать в назидание Церкви», - говорит святитель Василий Великий в тех же «Беседах на Шестоднев» с.115]. Таким образом, мы можем обозначить общий принципиальный момент: пастырские цели экзегетических трудов отцов Церкви всегда ставились на первом месте и имели лишь косвенное отношение к собственно научным интересам. Второй объективной причиной разности в подходах к толкованию книги Бытия среди древних церковных писателей, по мнению А.П. Лопухина, является принадлежность отцов к различным «богословским школам», а так же - качественная разница между аудиториями, к которым обращались со своим пастырским словом учители Церкви. Так, например, святитель Афанасий Великий, следуя александрийской традиции аллегорического толкования вслед за Филоном, Оригеном и Климентом, говорил о мгновенном сотворении мира и населяющих его живых существ с.341]. Сирийцы и антиохийцы: преподобный Ефрем Сирин, святитель Иоанн Златоуст, - стремились «буквально объяснить священный текст, чтобы возводя душу к Богу, преподать ей назидание, не заботясь об удовлетворении суетного любопытства» с.25]. Они учили о поэтапном сотворении мира на протяжении шести 24-часовых творческих дней. Толкования на книгу Бытия святителя Иоанна Златоуста – это предмет его проповеднической деятельности в Антиохии в 386 и в 395 гг. Обращаясь к своей аудитории, он говорил: «Не будем же с любопытством проникать в дела Божии, но пусть эти дела служат для нас лишь поводом к благоговению пред их Виновником» . Отцам-каппадокийцам – святителям Григорию Богослову, Василию Великому, Григорию Нисскому, удалось наиболее плодотворно совместить оба толковательных метода – и умеренный аллегоризм, и буквальное толкование. |
|
|
