| С первых же моментов императорской жизни Феодосия на долю последнего выпала тяжелая задача: спасать государство, как выражаются почти все историки, от натиска варваров, который грозил самому существованию империи, и от той внутренней дезорганизации и разорения, к каким оно пришло, благодаря внешним опасностям и широкому развитию религиозных партий самых разнообразных фракций. Не только необходимо было видеть зло, но нужно было понять его причины, суметь, не прибегая к паллиативам, найти верный путь и средства, которые бы поразили самый очаг заразы, верно и скоро оздоровили больные части государственного механизма, пока он не рушился совсем. И без того трудная работа осложнялась еще тем, что новому императору пришлось воспользоваться не готовыми правами наследственного императорского достоинства, а самому их утверждать, оправдывать доверие народа, для чего, конечно, требовалось много умения, много политической хитрости и такта. И надо заметить, что Феодосий оказался на высоте своего положения: ему не нужно было учиться или занимать где-нибудь на стороне административные приемы. Он сам, так сказать, на своих плечах вынес тяжелое ярмо 97 реорганизации государственного строя и очищения страны от врагов, обладая великим политическим чутьем выбора нужных и полезных ему помощников для совместной работы. Прежде всего и главнее всего Феодосию предстояло разрешить вопрос дня – это вопрос о средствах удаления готов из пределов его империи. Несмотря на первую удачную победу Феодосия над варварами, последние не спешили расстаться с гостеприимной землей и по-прежнему грабили и разрушали ее. Опасность, угрожавшая империи со стороны готов, все еще продолжала висеть над нею как дамоклов меч. Что же предпринимает Феодосий? На первый взгляд представляется удивительным, что Феодосий медлит выступить в поход, медлит с изгнанием готов, но, всматриваясь глубже, становится ясным, что иначе быть не могло, что Феодосий превосходно понял свое положение и верно оценил выгоды и неудобства социальных и политических условий своего царствования. |
| Феодосий был религиозен и верен западному никейскому православию, как и жена его Элия Флакилла. Они оба противополагали себя Востоку, отравленному арианством. а в этот момент в гибели Валента видели Божию кару за еретичество. Оба вдохновлялись изгнанием арианской болезни и восстановлением на Востоке их римского, западного православия, опираясь на ромофильствующую Александрию. Так как на церковно-римском Западе к этому времени установился согласный мир и союз власти церковной и государственной, то заложенные в основу его еще Константином Великим предпосылки языческой теократии теперь беспрепятственно воплотились в тот всем понятный союз религии и государства, который раньше лишь по горькому недоразумению породил период гонений. Теперь в сознании и самих императоров, и епископата, можно сказать, мгновенно, как нечто самопонятное, традиционное и не требующее доказательств, всплыло тысячелетнее римское слияние религии с государством, власти императорской с властью жреческой. Раз дана Imperium, тο в тех же руках дано и sacerdocium. Раз дан imperator, то в его лице дан и pontifex maximus. Ha Западе это самосознание уже быстро скристаллизовалось и стало, как говорится, «само собой разумеющимся». На Востоке, еще не обретшем мира церковного, такого упрощенного представления о гармонии церкви и государства еще не было. Упрощенно, по-солдатски мыслящие Феодосий и Флакилла пришли на Восток с искренним вдохновением помочь здесь укрепиться и возобладать единственно законному для провославной церкви никейскому богословию. Но при богословской неискушенности Феодосия была опасность, что его здесь запутают греческие хитрецы богословия. По прибытии Феодосия в Константинополь ариане предложили императору повидаться лично с самим Евномием. Созомен пишет, что страх овладел всеми православными, особенно при мысли о красноречии Евномия. И они через Элию Флакиллу добились, чтобы личная встреча императора с Евномием не состоялась. Κ счастью, в Фессалонике, которую Феодосий избрал своей правительственной резиденцией, главой церкви был епископ Асхолий, твердый «никеец», друг Амвросия Медиоланского, а на Востоке — Василия Великого. Феодосий тут заболел, решил креститься и отдал себя как духовный сын в послушание Асхолию. Встав с одра болезни, Феодосий решил провести на деле все меры, которые ему советовал и Асхолий в области церковной и которые ему, как человеку западному, были заранее понятны и свойственны. |
| У ворот Медиолана императора встречала делегация, состоящая из знаменитых мужей города, магистратов, высоких чиновников императорской администрации западных провинций. Феодосии с удовлетворением отметил, что среди встречавших было несколько христианских священников. На востоке они обычно оказывали ему самый теплый и искренний прием, относясь с должным почтением к его славе и могуществу и отдавая дань уважения его набожности и благочестию, что всегда льстило ему. Глядя на их западных собратьев, Феодосии вспомнил, что на западе не всегда его политика по религиозным вопросам встречала должное понимание, и теперь император настороженно ожидал, какой ему окажут прием здешние служители церкви. После обычных приветствий и церемоний к Феодосию подошел один из священников, облачение и властный вид которого явно указывали на его высокое положение. Император не без удивления встретил его прямой, пронизывающий взгляд, излучавший какой-то особый свет, но вместе с тем пугающий своей глубиной и проницательностью. Феодосии чувствовал, что священник заглядывал в самую его душу. На мгновенье под этим взглядом он даже утратил свою обычную уверенность. – Приветствую тебя, император Феодосии, – обратился к нему священник. – Твоя слава далеко обогнала твой кортеж, но теперь мы, наконец, имеем счастье своими глазами видеть победителя узурпатора, нечестиво нарушившего божеские и человеческие законы. – Привет тебе, служитель Бога единого, Господа нашего. Слава Всевышнему, даровавшему мне эту победу. Мои молитвы и ваши оказались не напрасны... – Да, мы усердно молились за тебя, император, – перебил его священник, и такая манера вести разговор покоробила Феодосия. На востоке даже константинопольские епископы держались с ним подобострастно и никогда не позволяли себе перебивать императора, даже если в чем-то не соглашались с ним. Этот же западный священник, казалось, не отдавал себе отчета в том, с каким великим правителем он ведет беседу в столь вольной манере. Между тем священник, не давая Феодосию возможности проявить соответствующую его величию важность, продолжал говорить столь же уверенно: |
| Амвросий отрицал, что Рим обязан своим величием идолопоклонству – ведь идолопоклонниками были и его поверженные враги. Он указал на разницу между силой христианства (которое постепенно распространялось, несмотря на гонения, и породило целые массы священных дев и аскетов) и слабостью язычества (которое, со всеми своими привилегиями, с трудом сохраняло своих семь ресталок, не делало добрых дел и не проявляло милосердия к угнетенным). Та же самая просьба вновь была обращена в 389 г. к Феодосию, но на нее, под влиянием Амвросия, снова ответили отказом. Последнее национальное святилище Рима дало. Частичная победа, которой добилась языческая партия в правление узурпатора Евгения (392 – 394), продолжалась не более двух лет; после же поражения при Феодосии шестьсот самых выдающихся семейств патрициев – Аннии, Пробы, Аникии, Олибии, Павлины, Бассы, Гракхи и другие – по утверждению Пруденция, сразу перешли в христианскую веру. §6. Феодосии Великий и его преемники. 392 – 550 г. по P. X. J. R. Stuffken : Diss, de Theod. M. in rem. christ, mentis. Leyden, 1828. M. Fléchier : Histoire de Theodose le Grand. Par., 1860. Обычно считается, что окончательно язычество было подавлено в правление императора Феодосия I , хотя это и не совсем справедливо. По этой причине, а также благодаря победам над готами, мудрым законам и другим услугам, оказанным империи, императора прозвали Великим, а благодаря своей личной добродетели он заслуживает того, чтобы его считали одним из лучших императоров Рима 95 . Феодосии был родом из Испании, сын весьма достойного генерала с тем же именем, и Грациан призвал его быть своим соправителем на Востоке в опасные времена, когда империи угрожали варвары (379). После смерти Валентиниана он возглавил империю (392 – 395). Он старался сохранить единство государства и первенство истинной религии. Он был решительным сторонником никейской ортодоксии, способствовал ее победе на Втором вселенском соборе (381), даровал ей привилегии государственной религии и выпустил ряд строгих законов против всяческих еретиков и раскольников. |
| До-монгольский период в политическом отношении был периодом удельной жизни, с ее непрерывными междоусобными войнами, правонарушениями и вероломством. Русская иерархия, стяжавшая в народе авторитет высшей нравственной силы, не могла остаться совершенно в стороне от перипетий бурной политической жизни. Именно как влиятельная сила, духовенство прежде всего обращало на себя внимание самих борющихся заинтересованных сторон. Среди быстрых смен князей на великом княжении, или на каком-либо из столов удельных, тот князь чувствовал себя в более твердом положении, права которого брали под свою защиту представители церкви и наоборот. Поэтому князья-политики всячески старались ладить с местным духовенством, особенно, если дело их, как во многих случаях, было нечисто. Так, напр., в 1075 г. Святослав Ярославич Черниговский выжил из Киева своего несчастного брата Изяслава и сел на великокняжеском столе. Хотя с политической точки зрения этот поступок был вполне естественным, но с христианской — это было преступление. Поэтому, несмотря на расположение Святослава к духовенству, он мог всегда опасаться, что из среды последнего раздастся соблазнительный голос обличения его нехристианскому поступку. В предупреждение подобной неприятности предусмотрительный князь тотчас же по занятии Киева принялся за дела благочестия. Он является на торжество закладки Великой Печерской церкви, сам полагает начало копанию рва, оставляет богатый денежный дар и затем жертвует Печерскому монастырю свое собственное село. Такая политика покорила ему сердца всей монастырской братии. Но неподкупный игумен Феодосий, не взирая ни на что, один выступил обличителем князя. И устно, и письменно Феодосий укорял его за нарушение братолюбия и справедливости в отношении к Изяславу. Считая последнего законным великим князем, игумен запретил поминать в своей церкви Святослава. Конфликт обострился до последней степени. Ждали гонения на преп. Феодосия, и сам он готовился к ссылке. Но, несмотря на такой явный политический бунт Печерского игумена, Святослав счел благоразумным ограничиться одной угрозой ссылки; на деле же достиг нужных ему результатов политикой уступок: смиренно принимал Феодосия с великой честью, объяснялся с ним, слагая всю вину на брата, и тем успокоил строптивого Печерского подвижника. Феодосий решил, наконец, по настоянию братии, поминать Святослава в церкви, хотя и после имени Изяслава. Но при свиданиях с великим князем не переставал уговаривать его примириться с братом. |
| Скачать epub pdf 1. С великим митрополитом Антонием мне пришлось встретиться только под конец его жизни, в Югославии, когда я приехал туда, сопровождая еп. Нестора, осенью и ранней зимой 1933 г. Хотя наша семья была с ним лично знакома издавна, и мой отец, вопреки многому, пользовался любовью Владыки, так что, когда я рассказывал ему все что знал о моем отце за последние годы, владыка вместе со мною стал плакать о том, что мой отец уклонился на неверные пути, – но мне, как «маленькому» тогда, до революции, увидать митрополита Антония не удалось. 2 . Первым большим впечатлением при встрече с митрополитом Антонием были утренние и вечерние молитвы с ним. Уже тяжело больной тогда, митрополит Антоний выслушивал молитвенные правила, иногда лежа, чаще всего сидя, иногда стоя. И полунощницу и повечерие и он, и его келейник, о. архимандрит Феодосий, знали наизусть. Поэтому никаких книг им не было нужно. Епитрахиль владыка Антоний тоже обычно не одевал, утверждая, что – привилегия архиерея совершать второстепенные молитвенные чины без епитрахили. Читались и полунощница и повечерие очень быстро, но с большой сосредоточенностью. Так как оба читали молитвы наизусть, то часто казалось, что эти молитвы просто льются из сердца неподготовленно. Едва заканчивал о. Феодосий, как подхватывал митрополит Антоний. Молитвы посредине полунощницы (которые обычно переносятся в утренние молитвы) и обе конечные молитвы на повечерии владыка Антоний читал сам. Ясно, ясно помню, как мы входили в еще полутемную комнату – спальню владыки. Владыка говорил: «я уже помылся, будем молиться». Иногда добавлял: «я сегодня полежу», или о. Феодосий подавал ему подрясник, и он садился в кресло. Все поворачивались к иконам, владыка произносил возглас, и с первых же звуков молитвы он был весь в ней, так что даже поза его показывала (конечно незаметно для него) устремленность вперед. 3 . Первый разговор наш с митрополитом Антонием был о России. Мы с владыкой Нестором приехали с Дальнего Востока, где в то время начиналась большая антибольшевицкая работа, инспирируемая Японией. Владыка Нестор рассказывал о подробностях этой работы. И вдруг владыка Антоний прервал и произнес: «А я о России скажу пушкинскими словами: «...И как вино печаль минувших дней, в душе моей, чем старей, тем сильней». И заплакал. |
| Несравненно более объективно писал о нем русский византолог Ю. А. Кулаковский : «Глубоко и искренне благочестивый... мягкий и кроткий по характеру, Феодосий был преисполнен сознания высоты своего служения и своего сана и неукоснительно нес свой жребий как долг перед Богом и своим народом... Несмотря на свой мягкий и слабый характер и не отличаясь бойкостью ума, Феодосий был всегда прекрасно окружен и имел вокруг себя верных, честных и талантливых слуг... Государство окрепло в царствование Феодосия... В то время, как на Западе варварский элемент и всемогущество военных людей подрывали самые основы государственной власти, Восток империи остался свободен от этих бедствий... Варвары верно служили императорскому престолу и проливали свою кровь во славу римской идеи единого мира под скипетром одного Богом поставленного государя... Феодосий сердцем чувствовал свой долг государя и скрепил своим жизненным подвигом империю, которая сознавала себя единой христианской державой... Этот простой и кроткий образ царя, неизменно твердого в своей сердечной вере, имеет право на высокое место в ряду византийских государей и является по-своему великим» 576 . Портрет, набросанный пером русского византолога, гармонирует с теми чертами, которые усваивает Феодосию современный ему историк Сократ, который рядом примеров иллюстрировал его незаурядное сердечное благочестие: «Говорят, что, по смерти одного хевронского епископа, который умер в Константинополе, он отыскал верхнюю его одежду и, несмотря на крайнюю ее ветхость, покрывался ею – в том убеждении, что чрез это позаимствует несколько от святости почившего. В один холодный и ненастный год обычные и установленные зрелища, по просьбе народа, должен был он давать в ипподроме. Случилось, что в то время, как ипподром наполнился народом, холод увеличился и сделалась сильная вьюга. Тогда царь явно обнаружил свое благоговение перед Богом, объявив народу чрез глашатаев, что гораздо лучше оставить зрелище и всем вместе усердно помолиться Богу... |
| Дело в том, что из практики последующего времени известно, что московские великие князья не давали жениться своим удельным братьям до тех пор, пока у них не рождался наследник (особенно характерн в этом плане пример Василия III, Долго не имевшего сыновей). Вероятно, нечто подобное существовало и в XIV в. Очевидно, Иван Красный смог начать планировать свою женитьбу только после того, как к этому приступил его старший брат. Свадьба Ивана Красного состоялась, как мы видели, зимой 1341 г. Что же касается матримониальных планов Семена, они оказались расстроенными. Нам остается лишь гадать – почему его помолвка так и не завершилась венчанием – то ли невеста не захотела выходить замуж при еще живой первой жене будущего супруга (хотя и постриженной в монахини), то ли слишком малым показалось московскому князю приданое. Как бы то ни было, сложилась ситуация, когда у великого князя все еще не было наследника, а у его брата мог вот-вот появиться долгожданный продолжатель московской династии. Но брак удельного князя продолжался очень недолго. Уже через год летописец помещает известие о смерти жены Ивана Красного Феодосии зимой 1342 г. Стоит заметить, что это произошло после возвращения Семена Гордого из поездки в Орду 353 . При этом укажем, что известия о смерти Феодосии нет в московском летописном своде конца XV в., отразившем великокняжеское летописание. Все это заставляет поставить вопрос – нет ли определенной связи между смертью Феодосии, пробывшей в браке с Иваном Красным всего несколько месяцев, и отсутствием у Семена Гордого наследников мужского пола? Примечательно, что повторно Иван Красный смог вступить в брак лишь через три года, причем одновременно с великим князем, равно как и их младший брат Андрей. Под 1345 г. летописец поместил известие, что они «вси трие единаго лета женишася» 354 . Для нас в этих рассуждениях важен итог – после долгих споров и проволочек, судебных разбирательств в Орде Семен Гордый все же вынужден был уступить несостоявшемуся тестю Нижний Новгород и Городец. |
| Имп. Валент (364–378) Император востока, Валент, арианин и гонитель монахов, естественно, не пользуется расположением Амартола. Амартол называет его нечестивым царем, упоминает о твердости, оказанной по отношению к нему св. Василием великим , и рассказывает об обличениях, какие пришлось выслушать Валенту от св. Исаакия. Приведем последний рассказ. «Когда Валент выходил на войну, то священный Исаакий, схватив царского коня за узду, сказал царю: «куда идешь, царь, ополчившийся против Бога и имеющий Бога противником?». Разгневавшись на Исаакия, Валент приказал взять его под стражу и грозил ему смертной казнью по возвращению из похода, как Ахаав Михею. А Исаакий, исполненный пророческой благодати, подобно Михею, пред всем народом отвечал царю: «не говорит мне Бог , чтобы ты возвратился назад». После сражения при Адрианополе, разбитый на голову, царь с малой свитой бежит в некое строение, а враги, узнав, что царь там, сожгли его и со свитой, и со строением 116 . Именно это обстоятельство имеет в виду преп. Иосиф Волоцкий , когда говорит: «дивный Исаакий Далматский от самех пелен в пустыню вселися, и яко услыша Уалепта, ариеву ересь умноживша, приходит в Византию и не точию осуждает Уалента, но и огню предает» 117 . Быть может историю обличения Валента Исаакием имел между прочим в виду Никон, когда – во время своего разлада с царем, – говорил дьяку Елизарову: «в прежних давных летах благочестивым царям греческим о исправлении духовных дел и пустынники возвещали; я своей волею оставил паству, а попечения об истине не оставил, и вперед об исправлении духовных дел молчать не стану». На что собеседник отвечал Никону: «при прежних греческих царях процветали ереси, и те ереси пустынники обличали, а теперь никаких ересей нет и тебе обличать некого» 118 . Имп. феодосий великий (379–395) Имп. Феодосий, также, как и Константин в., считался идеалом и образцом для русских государей 119 . Идеал этот, должно полагать, был не особенно ясен для наших предков, судя потому, что в Просветителе Феодосий представляется образцом преследования еретиков 120 , а в Апокрисисе образцом веротерпимости 121 . |
| Если не считать безвольного и юного Валентиниана II, не игравшего роли, но склонного к арианству, государство при Грациане и Феодосии совершенно определенно сошло с пути религиозной терпимости и перешло на сторону никейского символа. Особенно крупное значение имел в этом вопросе государь восточной половины империи Феодосии, прозванный Великим (379—395), с именем которого всегда связывается представление о торжестве христианства. При таком направлении о терпимости к язычеству не могло быть и речи. Фамилия Феодосия выдвинулась во второй половине IV века благодаря его отцу, также Феодосию, который был одним из блестящих полководцев на Западе во время Валентиниана I. До получения им высокого ранга августа Феодосии лишь слегка интересовался христианскими идеями, однако на следующий год после назначения он был крещен в Фессалонике епископом города Асхолием, сторонником никеизма. На долю Феодосия выпало две трудные задачи: 1) установить единство внутри империи, раздираемой религиозными смутами благодаря существованию многочисленных религиозных партий разнообразных направлений и 2) спасти империю от упорного натиска варваров-германцев, а именно готов, которые ко времени Феодосия грозили самому существованию государства. Как известно, при предшественнике Феодосия на Востоке, Валенте, арианство играло преобладающую роль. С его смертью, особенно при временном до избрания Феодосия отсутствии власти, религиозные споры снова разгорелись и принимали иногда очень грубые формы. Особенно отзывались эти тревожные настроения Восточной церкви в Константинополе. Догматические споры, выйдя за пределы тесного круга духовенства, захватили все тогдашее общество, проникли в толпу, на улицу. Вопрос о природе Сына Божия, уже с половины IV века, с необыкновенной страстностью обсуждался повсюду: на соборах, в церквах, во дворце императора, в хижинах отшельников, на площадях и рынках. Григорий, епиксоп Нисский, не без сарказма пишет во второй половине IV века создавшемся положении следующее: «Все полно таких людей, которые рассуждают о непостижимых предметах, — улицы, рынки, площади, перекрестки; спросишь, сколько нужно заплатить оболов, — (в ответ) философствуют о рожденном и нерожденном; хочешь узнать о цене хлеба, — отвечают: Отец больше Сына; справишься, готова ли баня, — говорят: Сын произошел из ничего ». |
|
|
