| Степень седьмый на десять. Царь и великий князь Иоанн Васильевич Здесь приведено Денисовым шесть изображений благословящей руки на разных иконах, но из этих изображений три представляют такое же перстосложение, как на Тихвинской иконе Богородицы 34 . Самое важное в этой степени составляет свидетельство от определения Стоглавого собора. После многих и красноречивых похвал Стоглавому собору и присутствовавшим на оном отцам Денисов говорит: «и того убо и такового освященного собора отцы, в соборной их книзе Стоглаве, в главе 31, последующе святым, древнее православие утверждаху, на крестное знамение персты слагати: палец да два последних во едино совокупити, а верхний перст со средним совокупив, теми двема креститися и благословити». Денисов очевидно с намерением привёл определение Стоглава не согласно с его действительным текстом и смыслом, а сокращённо, пропустив самое существенное. Стоглавый собор определяет: «креститися и благословити: два дольныя, а третий верхний к дольнима перстома; то же согбение персту толкует: преклон бо небеса и сниде нашего ради спасения. А два верхние, сими же двема благословити в божество и в человечество». Итак, по определению Стоглавого собора, преклонение верхнего перста к двум дольним должно образовать не Троицу единосущную, а преклонение небес и Господне на землю сошествие: «то же согбение персту толкует: преклон бо небеса и сниде». Значит, перстосложение, установленное Стоглавым собором, в том, что касается трёх перстов, хотя по внешнему виду и согласует употребляемому у старообрядцев перстосложению, но по внутреннему смыслу, по своему образованию, великое от него имеет различие: ибо тремя перстами повелевает не три лица Св. Троицы образовать, как образуют старообрядцы в своём перстосложении, но преклонение небес и снитие на землю Сына Божия, так что употребляемое св. церковию перстосложение в сем отношении имеет более сходства с употребляемым старообрядцами, нежели определённое Стоглавом. Перстосложение, употребляемое церковию, хотя в перстах и разнствует от употребляемого старообрядцами, но по образованию мысли тождествует с ним, а Стоглавом определённое перстосложение не согласно с ним в самом своём значении, или образовании, – соединением трёх перстов повелевает образовать не единосущную Троицу, а преклонение небес. |
| Для нас книга «Стоглав» служит только историческим памятником, наглядно рисующим церковно-общественный быт русского народа первой половины XVI столетия, изображающая крайнюю степень упадка. На Московском соборе 1667 года постановления «Стоглава» были отменены, и православные освобождены от обязанности ему следовать; а у глаголемых старообрядцев никакой собор постановлений Стоглавого собора не отменял, следовательно, постановления его для них, с их же точки зрения, как собора православного, должны иметь обязательную силу и значение, и, однако, они поступают вопреки определениям «Стоглава». В своём учении о двуперстии наставления Стоглавого собора не согласуются с наставлением старопечатных книг последующего за Стоглавым собором времени 55 . И не в одном учении о перстосложении старообрядцы не следуют Стоглавому собору, а и во многих других предметах. Собор сей повелевает в 8 члене Символа веры что-либо одно глаголати «или Господа, или истинного» (глава 9), а также делати в неделю пять дней, а субботу и воскресенье праздновать (глава 41, вопрос 21; ответ – глава 25) 56 , вдовым священникам воспрещает служить в мирских церквах и велит им удаляться в монастырь (главы 78–79). Старообрядцы же, вопреки определению собора, 8-й член читают с обоими речениями, в субботу не упраздняются от дел и вдовые попы их (у поповцев) не только не отлучаются от мирских треб, но имеют приходы и отправляют для мирян всякие требы. Разбор. На это дают ответ сами отцы собора 1667 года, говоря: образы и имать св. церковь отъ ветхаго и новаго завта на лучшее преспвати ей аще соборн и обще, аще отчасти. же бываетъ отъ еже нерастерзаватися намъ другъ отъ друга, но повиноватися, и ко общей польз совтъ другъ отъ друга – затем, приведя ряд примеров тому из ветхозаветной и новозаветной истории, далее говорят: «иже на соборхъ вселенскихъ и на помстныхъ узаконоположенная отъ прежде бывшихъ соборовъ, послди ихъ обличаху и исправляху, несовершенн изложенная отъ нихъ правила» («Деяния собора 1667 года», лист 91-й и об.). |
| А тот собор писан по повелению благоверного и великого князя Иоанна Васильевича всея Русии самодержца, и всего освященного собора в лето 7059. И тое было клятвы недостоило же преступати». Поп Лазарь, при перечислении «нововводных церковных раздоров, ихже собра Никон патриарх с Арсением чернцем от разных вер», говоря о трегубой аллилуйи, в доказательство против нее приводит: «известно о сем (о сугубой аллилуйи) пишут преподобнии отцы Максим грек и Евфросин псковский и в Стоглаве глава 42». Следовательно, значение Стоглава в истории старообрядства состоит в том, что он служит базисом для развития, распространения и утверждения главных старообрядческих мнений о двоеперстии и сугубой аллилуйи, а вместе с ними и о брадобритии 1268 . —371— В виду этого собор 1667-го года, состоявший не только из русских иерархов, но и из греческих, как представителей всей восточной церкви, и имевший главной своей задачей исправление церковно-богослужебных книг и вопрос о старообрядстве, не мог не обратить внимания на значение Стоглава для старообрядства и высказал свое суждение о нем, как главном основании двух важнейших старообрядческих мнений о двоеперстии и сугубой аллилуйи. Он, признав постановления Стоглава, приводимые старообрядцами в свое оправдание, недействительными, положенными «нерассудно, простотой и невежеством», отменил определения Стоглава и разрешил «неправедную и нерассудную» клятву, положенную на Стоглавом соборе, и о самом соборе произнес суждение, что «той собор, не в собор:… якоже и не бысть. Зане той Макарий митрополит, и иже с ним, мудрствоваша невежеством своим безрассудно якоже восхотеша, сами собою: не согласяся с греческими, и древними харатейными, словенскими книгами: ниже со вселенскими святейшими патриархи о том советоваша и ниже свопросишася с ними» 1269 . Оставляя в стороне упрек собора 1677-го года Стоглавому собору в невежестве, простоте и нерассудности, должно признать, что определения Стоглавого собора после этого уже должны были потерять свое значение в русской церкви, должны были уступить место авторитету высшему, которому и должны были подчиниться все ревнители старины даже в силу того одного, что сам Стоглавый собор настойчиво требовал неуклонного и точного повиновения законному авторитету. |
| Точно так же, как на Стоглавом соборе, дело происходило и на других церковных соборах, т.е. по распоряжению и указанию царя сначала учреждалась предсоборная комиссия, которая собирала и известным образом обрабатывала (например в форме царских запросов на Стоглавом соборе) весь материал, который потом и поступал на рассмотрение, обсуждение и решение собора. Так, на соборе 1660 года, который должен был установить факт добровольного, или вернее, самовольного оставления Никоном патриаршей кафедры, по указу государя, боярин Петр Михайлович Салтыков «принес сказки письмянные», т.е. письменные показания всех тех лиц, какие были свидетелями обстоятельств оставления Никоном патриаршего престола, которых показания ранее были отобраны по особому распоряжению государя. Эти сказки должны были служить материалом для соборного суждения. Когда 21 декабря 1662 года царь решил созвать для суда над Никоном новый – больший собор, и на него пригласить восточных патриархов, то в то же время, «указал великий государь быти в Москве: Илариону архиепископу рязанскому и муромскому для собрания к тому собору всяких вин, да у тогож дела быти боярину Петру Михайловичу Салтыкову, да думному дворянину Прокофью Кузмину Елизарову, да дьяку Лукьяну Голосову». Очевидво этой комиссии поручалось собрать для предстоящего собора весь материал, необходимый для настоящего освещения и составления правильного соборного суждения о всей деятельности и поступках бывшего патриарха Никона . Но этого мало. «А во время того собора указал великий государь соборное дело ведать своим государевым богомольцам: ростовскому митрополиту Ионе, да рязанскому архиепископу Илариону, да своим государевым бояром: боярину князю Никите Ивановичу Одоевскому, да боярину Петру Михайловичу Салтыкову, да думному дворянину Прокофью Кузмичу Елизарову, да думному дьяку Алмазу Иванову, да дьяку Ивану Голосову». Значит в эту, вторую комиссию, которой поручалось «соборное дело ведать», вошла вся предсоборная комиссия с присоединением к ней нескольких новых лиц: из духовных – митрополита Ионы, из светских- боярина Одоевского и думного дьяка Алмаза Иванова. |
| Чувство национально религиозной гордости, уверенность, что русское православие самое чистое и самое святое, проявилось с особенной силой во время так называемого Стоглавого Собора 1551 года. Национальные особенности и заслуги русской церкви постоянно подчеркиваются и в речах Ubaha IV, открывшего собор и в постановлениях собора. Решения, связанные с каноническим правом, более обосновываются на грамотах московских митрополитов и на уставе Иосифа Волоцкого, чем на своих греческих Греческие святые в речи царя почти что не упоминаются. Зато настойчиво подчеркивается роль великих святых русской земли: Бориса и Глеба, Антония и Феодосия, епископа Леонтия и митрополитов: Петра, Алексея и Когда собору приходилось выбирать между новогреческим и русским обрядами, а русский отражал более ранние, древневизантийские черты, введенные на Руси еще в десятом веке, то предпочтение, без колебаний, оказывалось русскому, освященному веками его употребления на Руси. Например, собор решительно настоял, чтобы русская церковь пользовалась древним двухперстным знамением и запретил пользоваться «новым» трехперстным знамением, введенным в греческой церкви только в тринадцатом–четырнадцатом веке, которое начало в то время распространяться и в Также на русский лад упорядочивается и пение «Аллилуйя». Собор выносит решение, что петь «Аллилуйя» нужно только два раза, как это делалось и раньше в русской церкви, а не три раза, как в то время пели Но, как это не странно, несмотря на русский религиозный шовинизм, развившийся особенно резко после Стоглавого Собора, теория инока Филофея и повесть о «Белом Клобуке» имели, видимо, очень малое распространение среди русских книжников и государственных деятелей второй половины шестнадцатого века, совсем не встречались в государственных актах, и лишь редко упоминались в литературе. Только в самом конце шестнадцатого века, когда по инициативе Бориса Годунова русское правительство решило дать главе русской церкви титул патриарха, московские идеологи вспомнили о «Третьем Риме» и воспользовались писаниями новгородских и псковских создателей теории русского мессианства. Их учение вводится в грамоты, связанные с созданием московского патриархата. Во время торжеств поставления первого русского патриарха Иова, в 1589 году, константинопольский патриарх Иеремия видимо следуя тексту особого для этого события созданного русского обряда подтверждает: — «…во всей подсолнечной один благочестивый царь, а впредь, что Бог изволит». Этими словами он как бы указывал, что во всей вселенной остался лишь один подлинно–христианский царь, царь Руси — Федор Иоаннович. В грамоте того же патриарха Иеремии, обращенной опять-таки к царю Федору по случаю создания самого института русского патриархата, — слова повести о «Белом Клобуке» и послания псковского инока Филофея обретают особо пышную форму: |
| Поэтому можно думать, что вопросы составлены и переданы в руки царя кем-либо из окружавших его советников, и преимущественно из лиц духовного сана. Тут видны обширные сведения о подробностях церковного богослужения, даже самых частных, напр., о различных частях, полагаемых в проскомидии на дискосе (вопр. 11 из вторых), обширные наблюдения местных обычаев в разных епархиях, подробные сведения о беспорядках в церквах разных епархий, подробные сведения о беспорядках в церквах разных городов и сел, о разных суеверных обычаях в народе и т.д. Частые указания на обычаи церкви новгородской и псковской (из первых вопросов в 11, 18, 34 и 37, из вторых в 12, 14, 15 и 18) наводят на мысль, что составитель вопросов был в особенности близок к этим церквам. Таким образом вопросы могли быть представлены царю или священником Сильвестром, или митрополитом Макарием, которые были оба из Новгорода». 2493 В данном случае автор рассматриваемой статьи по духу замечательно приближается к ответу архиеп. Никанора на тот же самый вопрос. Ему оставалось сказать еще очень немногое, чтобы быть совершенно согласным с преосвящ. писателем в раскрытии и обосновании всех подробностей этого предположения. Многие из этих доводов против подлинности деяний Стоглавого собора повторены другим автором, – автором статьи, «Стоглавый собор», помещенной в Правосл. Собеседнике. 2494 Автор этой статьи и речь царя к собору не признает подлинной. «Она не похожа на другие произведения пера Иоаннова, отличающиеся твердостью, силою и определенностью. Она могла быть изготовлена для царя лицами, имевшими влияние на нравственное поправление Иоанна в эту эпоху, каковы были митрополит Макарий и Сильвестр, вызванный в это же время Макарием из Новгорода». 2495 —225— Неподлинными деяния Стоглавого собора считает и составитель предисловия к Казанскому изданию Стоглава. «Все более важные вопросы о Стоглаве уже решены, пишет здесь он. Теперь никто, кроме самых темных людей, не станет считать ни канонической книгой православной русской церкви, ни подлинными – неповрежденными актами самого собора. |
| —209— благословения, с такою решительностью изложенное в Стоглаве, не было действующим и даже известным в 1554 году: иначе Троицкий игумен Артемий не мог бы сказать или подтверждать, пред лицом самого митрополита Макария, что на соборе, хотя была речь о крестном знамении, да ничего не доспели, и остался необличенным. Не было действующим и в начале 17 века: потому что, например, в Евангелии, напечатанном в 1606 году при патриархе Гермогене, мы видим изображение руки св. Иоанна Богослова, благословляющей именословно. Равным образом постановление о сугубой аллилуии не было действующим ни к концу 16, ни в начале 17 века: ибо в богослужебных книгах, писанных в это время, многократно встречается правило: аллилуия трижды, и ни разу не сказано: аллилуия дважды. Общее заключение о книге Стоглавник можно выразить так: эта книга, по всей вероятности, содержит в себе черновые записки о деяниях и уложении Московского собора, бывшего в 1551 году; но записки частью измененные, частью дополненные, и вообще уже приведенные в настоящий свой вид после собора 1554 года лицом неизвестным, хотя, быть может, и присутствовавшим на соборе. Некоторые из постановлений, изложенных в Стоглавнике, были действительно утверждены и изданы самим собором только в новом, исправленном виде; другая, к числу которых относятся и статьи о крестном знамении и о сугубой аллилуии, не были изданы и действующими в нашей церкви, след., и не должны быть вменяемы собору. Книга эта, как видно, составлена одним из самых жарких ревнителей раскольнических мнений, который, прикрывая себя именем собора, хотел возвести некоторый из них на степень догматов и оградить анафемой, но только весьма неразумно и неосновательно». 2467 Правда, преосвящ. историк через 20 лет отказался от этого своего взгляда на Стоглавый собор. 2468 Но возражения, сделанные им относительно подлинности деяний Стоглавого собора, остаются во всей силе и в настоящее время. —210— Две наказные грамоты, писанным митрополитом Макарием от лица Стоглавого собора во Владимир и Каргополь, о существовании которых он узнал только в 70-х годах, – хотя они были уже известны и в период написания им «Истории русского раскола», – заставили преосвященного историка изменить свой взгляд на Стоглавый собор. |
| Однако отрицание исторической достоверности, так наз., стоглавого собора было уже такой крайностью, повторять которую не нашлось охотников даже среди тех православных писателей, которых никак нельзя упрекнуть в недостатке полемического усердия 5 . Зато была усердно подхвачена и успешно привилась в нашей историко-полемической литературе мысль, высказанная другим автором, что, хотя собор 1551 г. и был, но возбужденные на нем вопросы, вследствие разного рода обстоятельств, не получили окончательного решения, определения собора не были точно формулированы и не получили официальной санкции 6 . Развивая эту мысль далее, стали утверждать, что теперешняя книга «Стоглав» есть не более, как черновая запись о деяниях собора, и притом, еще сохранившаяся не в первоначальном виде, а поврежденная впоследствии «рукою пристрастною и не совсем искусною», внесшей свои произвольные изменения и дополнения. К числу последних были отнесены известные определения «Стоглава» о двуперстии, сугубой аллилуии и т. п., составляющие предмет пререканий между православными и раскольниками, – так как казалась невероятной принадлежность таких «невежественных» определений собору русских иерархов с умным и книжным м-том Макарием во главе. Этот взгляд, определенно формулированный в 1845 г. преосв. Филаретом, еп. Рижским (впоследствии архиеп. Черниговским), в небольшой журнальной заметке 7 и полнее развитый преосв. Макарием в его «Истории русского раскола» 8 , при неоспоримых миссионерско-полемических удобствах, казался в свое время настолько основательным, что при печатном издании «Стоглава» в 1862 г. редактор его, бакалавр Казанской дух. академии И. М. Добротворский счел возможным в предисловии со всей решительностью объявить все более важные вопросы о «Стоглаве» поконченными и не подлинность его, в качестве соборных актов, вполне доказанной. Но, как раз в это самое время опубликованы были новые материалы для истории стоглавого собора, поставившие вопрос о названном памятнике на более твердую почву и склонившие решение его совсем в другую сторону. |
| Послание Макария писано, несомненно, прежде Стоглавого Собора и вполне подействовало на Ивана Васильевича, потому что в 1551 г. он дал митрополиту льготную грамоту на все его вотчины и на Стоглавом Соборе уже не возбуждал вопроса об отобрании церковных имуществ, а между тем отцы Собора, несмотря на это, сочли нужным изложить в своем соборном уложении все доказательства неприкосновенности и неотъемлемости означенных имуществ, и некоторые даже дословно, в том самом виде, как они изложены в послании Макария (Стоглав. Гл. 60 – 63, 75). Стоглавому Собору царь только указал в своих вопросах на нравственные и экономические беспорядки в монастырях, происходившие преимущественно от обладания ими вотчинами и богатствами. И Собор, решая эти вопросы и принимая меры против указанных беспорядков относительно самих имуществ монастырских, постановил лишь три следующие правила: а) монастырских и вообще церковных имений не отдавать, не продавать, кроме тех случаев, когда сами вкладчики напишут в своем завещании, что пожертвованные ими вотчины могут или должны быть возвращены их потомкам за известный выкуп; б) монастыри, имеющие у себя довольно земель и сел для своего содержания, не должны просить у царя ни новых угодий, ни льготных грамот, разве только в случае крайней нужды (Стоглав. Гл. 75); в) монастыри и монастырские казны ведают великокняжеские дворецкие и дьяки, и приказывают по книгам новым архимандритам, игуменам и строителям с соборными старцами, и считают или поверяют их во всяком приходе и расходе (гл. 49, 68. С. 235, 298). Царю, однако ж, этого показалось недостаточно, и он после того уже, как окончено было соборное уложение, в особом приговоре вместе с отцами Стоглавого Собора постановил еще следующее: 1) отобрать у архиереев и монастырей все те владения, которые приобретены ими незаконно, в частности: а) отобрать те поместные и черные земли, которые владыки и монастыри насильно поотнимали за долги у детей боярских и у крестьян или которые неправильно записали за владыками и монастырями писцы, и возвратить старинным владельцам; б) отобрать села, волости и всякие угодья, которые розданы владыкам и монастырям боярами в малолетство государя, и возвратить тем, кому принадлежали при Василии Ивановиче; в) отобрать и те вотчины, которые вопреки узаконению Ивана III и Василия Ивановича жители городов Твери, Микулинска, Торжка и других, также потомки князей суздальских, ярославских и стародубских подавали монастырям на помин душ без ведома государева; впрочем, эти последние вотчины отобрать у монастырей за определенную денежную им плату из казны и раздать в поместья боярским детям. |
| В деятельности собора 1666 года относительно старообрядчества было однако и нечто недоговоренное, что препятствовало окончательному и быстрому водворению церковного мира и настоятельно требовало разъяснения. Собор 1666 года признал и узаконил существование в русской церкви новоисправленного церковного чина и обряда. Но и старый церковный чин и обряд тоже был торжественно узаконен таким же собором русских иерархов 1551 года и, к тому же, был освящен вековым употреблением церкви. Значит и новый и старый обряд одинаково опирались на постановления соборов русских иерархов и с этой точки зрения были, конечно, вполне равноправны. Но практически новый обряд уже признавался теперь церковью высшим и совершеннейшим нежели старый, который осуждался на вымирание. При спокойном течении дел этот процесс вымирания старого обряда и постепенной его замены новым, совершился бы конечно сам собою незаметно, в течении более или менее продолжительного времени. Но совсем другое дело, когда явился сильный и энергичный протест относительно замены старого обряда новым, причем этот протест решительно и твердо опирался на существующие и никем еще неотмененные постановления Стоглавого собора 1551 года. При таком положении дел, очевидно, требовалось точное и ясное определение того, как постановления собора 1666 года относятся к постановлениям собора 1551 года, так как одного умолчания о соборе, ранее узаконившем старый обряд, как единственно православный, при данных обстоятельствах, было недостаточно. Собору 1666 года необходимо было решительно высказаться: ровноправен или нет старый обряд с новым, считать ли постановления Стоглавого собора отмененными или еще имеющими свое значение? А между тем собор 1666 года, подобно патриарху Никону , совсем умалчивал об этих насущных вопросах, что конечно немало препятствовало успеху умиротворения враждовавших из-за церковного обряда. Был и другой очень важный пункт, оставшийся совершенно неуясненным собором 1666 года. Дело в том, что приверженцы старины постоянно и настойчиво проповедывали всем и всюду, что если Никон и его последователи изменили церковный обряд и чин, то значит они переменили и самую веру, ибо, по их убеждению, обряд так же всегда един и неизменен, как всегда едино и неизменно самое учение веры, изменение обряда есть необходимо изменение самой веры, почему они считали всех державшихся новоисправленного обряда оставившими старую веру и заменившими ее новою. |
|
|
