| Тем не менее позднее последователей Аверроэса обвиняли в том, что они верят в двойственность истины. Как полагают, Сигер Брабантский пропагандировал это неоплатонистское учение в Парижском университете. Бонавентура и °Фома Аквинский реагировали на него резко отрицательно. Считается, что именно Фома Аквинский лишил аверроизм популярности на Западе, в частности, выпустив книгу «О единстве разума против аверроистов» (1269). К 1270 г. Стефан Темпьер (Tempier), епископ Парижский, осудил ряд тезисов аверроизма, в том числе утверждение о вечности мира, отрицание вселенского Божьего провидения, единства человеческого разума, свободы воли. В 1277 г. он дополнительно осудил ещё ряд подобных заблуждений. В преамбуле к этому последнему осуждению он обвинил Сигера Брабантского и его последователей в том, что они утверждают, будто бы есть вещи, которые «истинны согласно философии, но не согласно католической вере, как если бы существовали две противоречащие друг другу истины» (Cross, 116). Хотя нет никакой уверенности в фактической приверженности Сигера Брабантского теории «двух истин», именно из этой теории родилась идея эпохи Просвещения о том, чтобы разделить сферы религии и разума. Эта идея в различных своих вариациях до сих пор широко распространена. Её развивали Томас Гоббс (Hobbes), Бенедикт °Спиноза и Иммануил °Кант, а также некоторые критики Нового Завета (см. Библия : критика), отделявшие исторического Иисуса от Христа христианской веры (см. мифология и Новый Завет ; семинар по Иисусу; Христос веры в противопоставлении историческому Иисусу; чудеса и миф). Аллегорические толкования. Вслед за Плотином Аверроэс был убеждён, что высшая форма знания ведёт к мистическому опыту общения с Богом (см. мистицизм). Такой опыт предполагает переход от обычного, рационального, дискурсивного вида знания к внерациональному, интуитивному и непосредственному опыту общения с Богом. При таком подходе становится необходимым аллегорическое прочтение Писания. Аверроэс аллегорически толковал Коран, за что был обвинён в ереси и даже отправлен в ссылку, хотя и вернулся из неё незадолго до смерти. Многие христиане, начиная с Оригена (ок. 185 – ок. 254), практиковали подобное аллегорическое прочтение Писания. |
| Кроме того, интерпретация такой бесконечной книги, как " Комедия " , не могла быть столь простой. Второе — приравнивает, согласно доктрине Юнга, вымысел литературный к обоюдоострому вымыслу. Поэту, который теперь, является нашей грезой, пригрезилась казнь Франчески и собственное сострадание. Шопенгауэр замечает, что сновидец может удивляться тому, что видит и слышит, но все, в конечном счете, заложено в его душе. Так же и Данте мог сострадать тому, что ему снилось или было им придумано. Можно также сказать, что Франческа — только образ поэта, как сам он в своем облике адского скитальца — отражение всех прочих. Однако, подозреваю, что последнее соображение ложно, ибо одно дело приписывать книгам и снам реальное происхождение, а другое-допустить в книге несвязность и безответственность сновидения. Третья мысль, как и первая, технического характера. Данте по ходу действия " Комедии " должен был предугадать непостижимые решения Бога. С помощью лишь своего несовершенного разума он отважился определить некоторые приговоры Страшного Суда. Осудил, пусть только в книге, Селестина V и спас Сигера Брабантского, защищавшего астрологический тезис Вечного Вращения. Чтобы замаскировать эту операцию, Данте указал, что Богом в " Аду " движет справедливость ( " justitia mossa 1 " mio fattore) 18 , а для себя оставил атрибуты сострадания и понимания. Наказал Франческу и оплакал Франческу. Бенедетто Кроче заявил: " Данте как теолог, как верующий, как моралист, осуждает грешников, но сердцем оправдывает " . Четвертое соображение посложнее. Чтобы его понять, нужно немного поразмыслить. Рассмотрим два тезиса: один — убийца заслуживает смертной казни; второй — Родион Раскольников заслуживает казни. Несомненно, тезисы не являются синонимами. Парадоксально, но получается, что нет конкретных (реальных) убийц и вымышленного (абстрактного) Раскольникова, а наоборот. Концепция " убийцы " отрицает обобщение; Раскольников, вымысел, о котором мы прочли в книге, является для нас реальным существом. В действительности, строго говоря, нет " убийц " , есть индивидуумы, которых наш неуклюжий язык включил в этот неопределенный круг (таков, в конечном счете, тезис номиналиста Росселина и Гильермоде Оккама). Другими словами, тот, кто прочел Достоевского, стал сам, в известном смысле, Раскольниковым и знает, что он не волен в своем " преступлении " , так как его привела к нему неизбежная сила обстоятельств. Убивший не убийца, укравший — не вор, обманувший — не обманщик: это знают (вернее, чувствуют) осужденные. В конце концов, в любом наказании есть несправедливость. С юридической точки зрения вполне может заслуживать смерти убийца — но не бедняга, который убил, вынужденный своей предыдущей жизнью, а возможно — о, маркиз де Лаплас! — историей вселенной. Мадам де Сталь подытожила эти мысли в знаменитой сентенции: все понять — значит все простить. |
| В том же году, 1 марта, в Совет прислана была Императрицею записка следующего содержания: «объявить Совету, что усмотря из сегодняшней почты, что княгиня варвара Шаховская, давно уже живучи в Париже, выдала дочь свою за князя Аремберга без ведома Ея Величества, и что они едут в Россию, то Ея Величеству угодно было дать приказание на границах Своей Империи, дабы выше реченный князь Аремберг в Россию пропущен не был; обеим же княгиням не запрещено возвратиться в отечество. Причина, по которой не угодно Ея Величеству, чтоб князь Аремберг коснулся края Ея империи, есть та, что он уже участником был двух бунтов: французскаго и брабантскаго, где едва-ли и ныне ещё показаться смеет, да и в Париже был всегда в тесной связи с орлеаном и его сволочью». Далее было сказано: «о имении княгини Шаховской Ея Величество прикажет сделать распоряжение, сходственное с законом и благом Империи для ограждения и сохранения спокойствия впредь в недрах её; ибо множество браков дворянских дочерей жен с иноверными заставляют опасаться, ежели дети таких браков не будут воспитаны в господствующей вере и в России, то последовать сможет современно вредное замешательство, пресекая единообразие мысли и вводя вместо того совершенное недоразумение между владетелей и подданных. Князю же Арембергу и его потомству, ежели оно не будет воспитано в России и в вере православной, здравая политика не дозволяет ни под каким видом коснуться до владения имением, состоящим слишком в 13.000 душах в Перми, и вселить в них, от чего Боже сохрани, разврат и колебание». Совет, выслушав сию записку, рассуждал, что князя Арембергского, как такового человека, который уже был замешан в двух бунтах и следовательно должен быть развратного и опасного образа мыслей и поведения, не впускать в пределы здешней Империи и полезно, и нужно, и что в предупреждение тех неудобств, кои непременно произойти должны от продолжения и умножения браков российских дворянских дочерей и жен с иностранными, не менее надобно (как то Ея Императорское Величество, имея в виду попечение о благе своего государства, и предполагать изволить) учинить распоряжение не только относительно воспитания детей их в вере православной, но и касательно имения их, дабы иначе, без положения надлежащей преграды, иностранные не сделались властелинами некоторой части недвижимых имений здешних, чтобы и было во вред государству». |
| Удивительна та смелость, даже дерзость, с которой Фома использует аристотелевские положения. Ведь в число тезисов, в которых осуждались положения Сигера Брабантского, были помещены и некоторые положения Фомы Аквинского, однако Фома не изменил своего мнения, будучи полностью уверенным в том, что разум (т.е. аристотелевская философия) не может противоречить христианству. Метафизика . О Боге Фома Аквинский говорит во многом то же самое, что и предшествующие отцы Церкви. Так, в частности, Фома повторяет «Ареопагитики», что сущность Бога скрыта, о Нем невозможно ничего знать, поэтому лучше о Боге говорят отрицательные определения. Но мы можем знать кое-что о Боге благодаря усилению до бесконечности некоторых положительных Его атрибутов. В отношении положительного знания о Боге Фома Аквинский говорит, что поскольку Бог вечен, то Он недвижим; поскольку в Боге нет никакой пассивной потенциальности, Бог есть чистая актуальность, чистое действие, следовательно, Бог никогда не преходит, Он нетленен. Поскольку Бог прост и един, следовательно, Он не имеет никакой сложности, следовательно, Он не есть тело. Таким образом, свою метафизику Фома Аквинский почти целиком заимствует у Аристотеля. Однако это заимствование не означает полного совпадения взглядов Фомы и Аристотеля. Ибо если главной целью Аристотеля было научное познание мира, то главной целью Фомы Аквинского является познание Бога. Фома Аквинский согласен с Аристотелем и Платоном, что человеку доступно познание лишь общих сущностей. Единичное бытие, конкретный предмет познанию недоступен. Платон в учении об идеях и Аристотель в учении о формах утверждали, что познанию доступно лишь общее. Об индивидуальном предмете можно иметь лишь мнение, а не истинное знание. С этим согласен и Фома Аквинский, утверждавший, что то общее, о котором существует у нас знание, проявляется в конкретных индивидуальных вещах в виде их сущности, эссенции. Сущность есть у всего, у каждого индивидуального предмета, у каждой экзистенции. Сущность вещи, essentia, по Фоме Аквинскому, так же, как по Аристотелю, есть то, что выражено в ее определении. Поэтому, давая определение вещи, мы познаем ее сущность, но сущность еще не означает существование вещи. Сущность и существование совпадают лишь в Боге, только Бог является таким существом, в котором из сущности вытекает существование. Это совпадение достигается в Боге потому, что Бог прост. Чувственный же мир непрост, и поэтому сущность отличается от существования. В силу этого необходима причастность вещей некоторой сущности. Следовательно, сама сложность нашего мира говорит о том, что должна существовать некоторая простая сущность, которая и обеспечивает существование нашего мира. |
| В 1425 г. герц. Брабантский Иоанн IV основал первый на территории Б. ун-т в г. Лувен (фламанд. Лёвен). В нач. XVI в. благодаря преподавательской деятельности Эразма Роттердамского здесь укоренились традиции христ. гуманистического богословия. XV в. ознаменовался оживлением духовной жизни на основе движения «devotio moderna» Г. Грооте . К сер. века в рамках этого движения на территории Б. появились новые конгрегации: «братья общинной жизни», «сестры общинной жизни», каноники Вильдесхайма. Под влиянием «devotio moderna» находились также мехеленские францисканцы - аскетические писатели Я. Бругман ( 1473) и Г. Харпиус ( 1477). Большое значение приобретает в Б. орден картузианцев ; сильное влияние на монашество Б. оказал Дионисий Картузианец . В XV в. епископы в Б. стали назначаться герцогами Бургундскими и лишь утверждались папами. Имели место столкновения с франц. королями, стремившимся сохранить за собой право назначать епископов Турне, что привело к схизме в 1483-1505 гг., когда на эту кафедру было назначено сразу 2 епископа. Все епископы XV - нач. XVI в. были тесно связаны с бургундским двором, являлись родственниками герцогов, вели придворную жизнь, не появляясь в своих еп-ствах. При Габсбургах это явление стало распространенным, причем мн. епископы занимали одновременно неск. кафедр. Расцвет светской ренессансной культуры и одновременно упадок местной церковной жизни способствовали быстрому распространению идей Реформации и протестантизма в Б. с 20-х гг. XVI в. Реформация и Нидерландская революция (XVI - 1-я пол. XVII в.) Территория Б. вошла в состав владений дома Габсбургов в 1482 г. в результате династического брака имп. Максимилиана Габсбурга и Марии Бургундской, наследницы части владений герц. Карла Смелого. Вместе с совр. территорией Б. в Римско-Германскую империю вошли также почти все совр. Нидерланды, юж. часть Фландрии, графство Артуа (совр. территория Франции) и Люксембург, к-рые впосл. составили особый наследственный габсбургский округ, не подлежащий разделению. В нач. XVI в. после женитьбы герц. Филиппа Бургундского (король Испании 1504-1506) на Хуане Испанской Нидерланды перешли под контроль испан. короны. В 1555 г. имп. Карлом V Габсбургом, объединившим под своей властью австр. и испан. владения, был проведен раздел империи, и Нидерланды отошли под власть кор. Испании Филиппа II . |
| Особую позицию в этих 2 вопросах занимали аверроисты (Сигер Брабантский и др.). По их мнению, индивидуальный человек обладает только растительной Д. и чувственной Д., а разумная Д. едина для всего человеческого рода. Именно эта сверх-индивидуальная разумная Д. бессмертна и неразрушима, а Д. индивидуальных людей не отличаются от Д. животных, будучи смертными. Разумная Д. соединяется с телом человека как форма, однако не secundum esse (т. е. согласно бытию), а secundum operationem (согласно действию). Иначе говоря, единая разумная Д. соединяется с тем или иным индивидуальным человеком для осуществления акта мышления (поскольку нуждается для мышления в данных чувственного восприятия, к-рыми обладает индивид); мыслит при этом, однако, не сам человек, хотя у него и создается такое впечатление, а единая разумная Д. Такое мнение неоднократно осуждалось ведущими католич. теологами как несовместимое с традиц. христ. учением о сотворении человека и его посмертной участи. В поздней схоластике аристотелевская теория Д. как формы тела, как правило, признавалась недоказуемой с помощью разумных аргументов. Эта позиция выражена в словах Оккама: «Понимая под разумной душой нематериальную и нетленную форму, которая во всем теле и вся в любой его части, невозможно с очевидностью знать посредством рассудка либо посредством опыта ни то, что в нас есть такая форма, ни то, что такая душа есть форма тела… Это... мы принимаем только на веру» ( Guillelmus de Ockham. Quaestiones quodlibetales. I 10// Idem. Opera theologica. Vol. 9. N. Y., 1980). В конечном счете, подобные представления привели к тому, что мыслители XIV-XV вв. по большей части отказались от исследования сущности и природы Д. и переключили внимание на тематику теории познания и исследование конкретных психических феноменов. Происхождение Д. Все авторы периода поздней схоластики были солидарны в том, что Д., насколько это касается ее разумной части, творится Богом из ничего: «О том, что один лишь разум творится [Богом], вопиет вся философия и помимо нее… так говорят все богословы, заслуживающие хоть какого-то внимания» ( Bacon R. |
| Прежде он не хотел вступать ни в какие сношения с ними, потому что был не более как простой пешкой, стало быть, немного получил бы; но теперь… теперь совсем другое дело: он мог предложить какие угодно условия. Чтобы дело шло беспрепятственней, он склонил и другого чиновника, своего товарища, который не устоял против соблазна, несмотря на то что волосом был сед. Условия были заключены, и общество приступило к действиям. Действия начались блистательно: читатель, без сомнения, слышал так часто повторяемую историю об остроумном путешествии испанских баранов, которые, совершив переход через границу в двойных тулупчиках, пронесли под тулупчиками на миллион брабантских кружев. Это происшествие случилось именно тогда, когда Чичиков служил при таможне. Не участвуй он сам в этом предприятии, никаким жидам в мире не удалось бы привести в исполнение подобного дела. После трех или четырех бараньих походов через границу у обоих чиновников очутилось по четыреста тысяч капиталу. У Чичикова, говорят, даже перевалило и за пятьсот, потому что был побойчее. Бог знает до какой бы громадной цифры не возросли благодатные суммы, если бы какой-то нелегкий зверь не перебежал поперек всему. Черт сбил с толку обоих чиновников; чиновники, говоря попросту, перебесились и поссорились ни за что. Как-то в жарком разговоре, а может быть, несколько и выпивши, Чичиков назвал другого чиновника поповичем, а тот, хотя действительно был попович, неизвестно почему обиделся жестоко и ответил ему тут же сильно и необыкновенно резко, именно вот как: «Нет, врешь, я статский советник, а не попович, а вот ты так попович!» И потом еще прибавил ему в пику для большей досады: «Да вот, мол, что!» Хотя он отбрил таким образом его кругом, обратив на него им же приданное название, и хотя выражение «вот, мол, что!» могло быть сильно, но, недовольный сим, он послал еще на него тайный донос. Впрочем, говорят, что и без того была у них ссора за какую-то бабенку, свежую и крепкую, как ядреная репа, по выражению таможенных чиновников; что были даже подкуплены люди, чтобы под вечерок в темном переулке поизбить нашего героя; но что оба чиновника были в дураках и бабенкой воспользовался какой-то штабс-капкан Шамшарев. |
| И, наконец, исихазм не есть сравнительно недавнее изобретение византийских монахов; характерные черты молитвы, именуемой исихастской, мы находим у Диадоха , у святого Иоанна Лествичника , у Исихия Синайского» 52 . Из многочисленных работ В. Н. Лосского две непосредственно посвящены анализу сущностных аспектов миросозерцания святителя. В одной из них 53 приводится, например, такая ясная и яркая характеристика противников Паламы: «Они представляются нам принадлежащими к категории лиц, весьма мало озабоченных защитой церковных догматов. В большинстве своем это были преподаватели риторики из среды тех гуманистов, которых немало тогда было в Византии. Все они увлекались античной философией и иной раз занимались вопросами богословскими, но не столько ради поисков истины, сколько из ученой любознательности... Пожалуй, можно сравнить эту интеллектуальную среду Византии с преподавательской средой факультета искусств на Западе, представленную такими философами, как Абеляр, Сигер Брабантский и Вильгельм Охамский. Но в Византии, не знавшей схоластической философии, расстояние, отделявшее философов от богословов, было более значительным, нежели на Западе». Здесь «именно философы возомнили себя богословами и, нападая на один из аспектов духовной жизни, столкнулись с догматическим Преданием». Поэтому «превзойденный богословием античный эллинизм снова проявляется в образе мыслей этих гуманистов, воспитанных на изучении философии и желающих поэтому смотреть на каппадокийцев глазами Платона, на Дионисия – глазами Прокла, на Максима Исповедника и Иоанна Дамаскина – глазами Аристотеля. Проблема видения Бога для противников исихии ставится в плане интеллектуальном: это – гносис, познание; для святого же Григория Паламы , как и для всего мистико-богословского Предания, боговидение неотделимо от обожения и есть один из его аспектов. В сущности спор шел о возможности реального общения с Богом, иначе говоря – о природе благодати» (с.196–197) 54 . Что же касается известного различия между Божественной сущностью и энергиями и связанного с этим различием учения о видении нетварного Света, то, отстаивая их, Палама, по мнению В. Н. Лосского , увенчивает «длительную традицию святоотеческой борьбы за преодоление платоновского дуализма, дуализма между чувственным и умопостигаемым, чувством и разумом, материей и духом... Здесь нет ни редукции чувственного к умозрительному, ни материализации духовного, но приобщение всего человека к нетварному.., общение, предполагающее соединение человеческой личности с Богом, соединение, превосходящее всякое познание... путем преодоления ограничений, свойственных тварной природе... Такая антропология приводит к положительному аскетизму, к аскетизму не отрицающему, а преодолевающему» (с.200). |
| Альберт Великий пишет парафразы аристотелевских сочинений, в к-рых, следуя Авиценне, дополняет А. неоплатоническим учением. Фома Аквинский полагается скорее на толкование Аверроэса, однако старается при этом понять А. как можно более аутентично. Фома видел в аристотелизме воплощение философской истины и пытался доказать ее согласие с христ. верой. Исходя из аристотелевских основоположений, он развивает собственное учение, синтезировавшее философию Стагирита с христианством (см. Томизм ). Томистскому синтезу противостояли, с одной стороны, позиция Бонавентуры , полагавшего, что для достижения достоверного знания необходимо Божественное озарение, а с др.-позиция Сигера Брабантского , учившего в духе Аверроэса о единстве разума во всех людях. Сигер признавал вечность мира и материи, отрицал Божественный промысл, разграничивал истину философскую и богословскую. К кон. XIII в. возникает новая форма изложения мысли, «вопросы», сменившие «парафразы» и «комментарии». Это способствует вольным трактовкам аристотелевского учения (ср., напр., «Вопросы» Ж. Буридана († 1358) к «Политике»). Единство сохраняется в основном благодаря влиянию школ. В них же аристотелизм укрывается во времена расцвета «via moderna», номинализма 1-й пол. XV в., но затем «via antiqua» и особенно томизм вновь обретают популярность. Последнее обусловливает то, что главной для рецепции XVI в. становится проблема возможной «христианизации» А. А. в эпоху Реформации М. Лютер (1483-1546), получивший типичное схоластическое образование, включавшее к тому времени изучение всех важнейших аристотелевских сочинений, полагал философию Стагирита неприменимой для богословия и видел в этом одно из своих главных возражений томизму. В «Диспуте против схоластического богословия» (1517) он ясно указывает на свое полное отрицание аристотелизма в богословии (Disputation against Scholastic Theology// Luther M. Early Theological Works/Ed. and transl. T. Atkinson. Phil., 1962). Этот антиаристотелизм вытекал из неприятия Лютером средневек. доктрины пресуществления, основывавшейся на аристотелевском различии «свойства» и «акциденции», к-рая была принята Латеранским IV Собором (1215) (см.: Маграт А. Богословская мысль Реформации. Од., 1994. С. 207). Задумывая реформу ун-та, Лютер оставлял в нем место лишь книгам по логике, риторике и поэтике А. |
| Когда я умру, проследите, чтобы Френсис выполнил то, что он обещал. Пусть на моей могиле не будет имени. Напишите просто: «Здесь лежит некто, чье имя написано на воде». Из соседней комнаты послышался шум. Блэр возвратился, приведя с собой акварелиста. И мы ушли. Поэт был слишком болен, чтобы в ближайшее время снова увидеться с нами, а когда я вернулся из-за города, он уже умер, и слава его начала распространяться по свету. Часть вторая. Маркантонио Герцогиня д " Аквиланера происходила из рода Колонна 34 , из того консервативного его крыла, которое никак не могло забыть, что семья эта традиционно давала миру кардиналов, Пап и царствующих особ. Муж ее принадлежал к представителям Тосканского дома 35 , возвысившегося еще в тринадцатом веке – это его превозносил в своей истории Макиавелли и хулил Данте. На двадцать два поколения семьи не пришлось ни одного мезальянса и даже двадцать третье запятнало ее позором не большим, чем брак с незаконнорожденной «племянницей» Медичи или кого-то из Пап. Герцогиня никогда не забывала – среди прочих подобных же подвигов чести, число коих приближалось к тысяче, – что дед ее деда, Тимолео Нерон Колонна, князь Веллетри, посылал оскорбительные послания предкам нынешнего короля Италии, относившимся к старинному, но ведающему за собой немало провинностей Савойскому дому 36 ; что ее отец отказался от звания гранда Испанского двора, поскольку это звание было отнято у его отца; и что сама она принесла бы своему сыну титулы Камерария Неаполитанского двора (если бы таковой существовал), Князя Священной Римской Империи (если бы только уцелело это замечательное политическое учреждение) и Герцога Брабантского, каковой титул, к сожалению, значится также среди притязаний королевских фамилий Испании, Бельгии и Франции. Она обладала всеми правами на то, чтобы люди, обращаясь к ней, произносили «Ваше Высочество» и даже «Ваше Королевское Высочество», или по меньшей мере именовали ее «Светлейшей», ибо ее мать была последней среди отпрысков королевской фамилии Крабург-Готтенлинген. |
|
|
