| Настаивать на этой догадке нет других оснований и, может быть, Леонтий был вызван только как близкое к Артемию лицо. Вслед за тем писал на Артемия и говорил с очей на очи бывший Ферапонтовский игумен Нектарий. 110 Его обвинения следующие: 111 1) Артемий говорил ему о Св. Троице: «во Иосифове деи книге Волоцкаго негораздо писано, что Бог послал в Содом дву ангелов, сиречь Сына и Святаго Духа». 2) Артемий не проклинает Новгородских еретиков и Латын хвалит. 3) Артемий не хранит поста: «во всю Четыредесятницу рыбу ел, да и на Воздвиженьев день у царя и великого князя за столом рыбу ел же». 4) Артемий ездил из Псковского Печерского монастыря в Новый городок немецкий и там веру немецкую хвалил. 5) Кроме того, Нектарий писал и говорил «с очей на очи на того же Артемья многия богохулныя и иныя еретическиа вины». Ответ Артемия на первые два обвинения неизвестен, и можно согласиться с о. Садковским, 112 что Нектарий, вообще, недостоверный свидетель, должно быть «или просто оклеветал Артемия или же сам ничего не слыхал от него по этому поводу, а говорил только с слов других, почему и не мог отстоять своего обвинения; поэтому, вероятно, и собор не обратил внимания на него». Справедливость третьего обвинения Артемий подтвердил и сам на соборе: «коли лучится ему из пустыни быти у христолюбцев и он рыбу ел, да и у царя великаго князя на Воздвиженьев день, сказывает, рыбу ел же». Собор решил: «он то чинил негораздо: кроме божественнаго устава и священных правил пост разрешает и на то смотря люди соблажняются». По поводу этого обвинения свящ. Садковский старается доказать, 113 что по уставу Нила Сорского и по обычаям заволжских старцев пост не должен быть нарушаем и что даже такому выдающемуся заволжцу, как Вассиан Косой, никто не делал упрека в несоблюдении поста. На основании этого о. Садковский хочет опровергнуть предполагаемое замечание, что Артемий легко относился к постам потому, что принадлежал к заволжским старцам. Но ведь Артемий и не высказывался против поста В его посланиях есть место, 114 которое относится к постам и где он старается развить мысль о преимуществе внутреннего поста перед внешним; и сам о. |
| И сам Артемий, отвечая на соборе на слова Леонтия, говорил, что ушел из Андроньева монастыря от наветующих, желая уклониться и безмолствовать, „чтоб которая на него молва не была; а слух учал на него доходити, что будьтось он не истинствует хрестьянского закону“. После тайного ухода Артемия опять привели в Москву и представили на собор уже в качестве подсудимого. Башкин ранее устно и письменно передал „многия богохулныя вины“ Артемия, „о иконном поклонении и о причастии тела Христова, и чего деи в Евангелье и во Апостоле не писа и того деи держати не нужно, и о предании святых отец“. Когда Артемий был представлен пред собором и поставлен на очную ставку с Башкиным, последний подтвердил то, что им ранее было передано собору, но Артемий ни в чем не признал себя виновным, и собор не доказал справедливости обвинений его Башкиным. После Башкина выступили против Артемия еще шесть свидетелей – обвинителей. Первым выступил собственный его келейник и ученик, по имени Леонтий. Он доносил, как мы уже видели выше, что, когда Артемий жил в Андроньевом монастыре, то скучал и говорил: привели меня в Москву говорить книгами с Матвеем Башкиным, это не мое дело, да к тому же Башкин оговаривает и меня и я не знаю, как быть. После этого, продолжал Леонтий, Артемий убежал из Москвы в Порфирьеву пустынь, потом, когда я ходил из пустыни в Кириллов монастырь, зашел к Артемию и, между прочим, спросил его: „которым обычаем с Москвы пришол еси? И Ортемей молыл: пришел деи есми того для мене хлопотов ино лутьчи“. Артемий, отвечая на обвинение, сказал, что тайно ушел из Андроньева монастыря от „наветующих“, желая уклониться и безмолствовать, „чтоб которая на него молва не была; а слух учал на него доходити, что будьтось он не истинствует хрестьянского закону“. Тогда его не раз спрашивали, чтобы он выдал имена наветующих, но он почему-то этого не сделал. „И Артемью то вина“, говорится в соборной грамоте, „что сам на себя на соборе сказал, что слух на него дошел христьянского закону не истинствует, и о том царю великому князю и нам не бил челом и того слова с себя не свел, да сам с Москвы сбежал безвестно“. |
| (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.) Действие четвертое Та же комната в доме городничего. Явление I Входят осторожно, почти на цыпочках: Аммос Федорович, Артемий Филипович, почтмейстер, Лука Лукич, Добчинский и Бобчинский, в полном параде и мундирах. Вся сцена происходит вполголоса. Аммос Федорович (строит всех полукружием). Ради бога, господа, скорее в кружок, да побольше порядку! Бог с ним: и во дворец ездит и государственный совет распекает! Стройтесь. На военную ногу, непременно на военную ногу. Вы, Петр Иванович, забегите с этой стороны, а вы, Петр Иванович, станьте вот тут. (Оба Петра Ивановича забегают на цыпочках.) Артемий Филипович. Воля ваша, Аммос Федорович, нам нужно бы кое-что предпринять. Аммос Федорович. А что именно? Артемий Филипович. Ну известно, что. Аммос Федорович. Подсунуть? Артемий Филипович. Ну да, хоть и подсунуть. Аммос Федорович. Опасно, чорт возьми, раскричится: государственный человек. А разве в виде приношенья со стороны дворянства на какой-нибудь памятник? Почтмейстер. Или же: вот, мол, пришли по почте деньги, неизвестно кому принадлежащие. Артемий Филипович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте, эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует; чтобы и уши не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается. Ну вот вы, Аммос Федорович, первый и начните. Аммос Федорович. Так лучше ж вы, в вашем заведении высокий посетитель вкусил хлеба. Артемий Филипович. Так уж лучше Луке Лукичу, как просветителю юношества. Лука Лукич. Не могу, не могу, господа. Я, признаюсь, так воспитан, что заговори со мною одним чином кто-нибудь повыше, у меня просто и души нет и язык как в грязь завязнул. Нет, господа, увольте, право, увольте. Артемий Филипович. Да, Аммос Федорович, кроме вас, некому. У вас что ни слово, то Цицерон с языка слетел. Аммос Федорович. Что вы! что вы: Цицерон! смотрите, что выдумали. Что иной раз увлечешься, говоря о домашней своре или гончей ищейке… |
| Кроме Башкина еще шесть свидетелей один за другим говорили против Артемия. Собственный его келейник и ученик Леонтий рассказал только, как Артемий бежал тайно из Андроникова монастыря в свою пустынь. Артемий сознался, что бежал от наветующих, будто он неистинствует в христианском законе; самих же наветующих, несмотря на неоднократные допросы, не поименовал. И Собор поставил Артемию в вину, зачем он не бил челом царю и митрополиту на этих наветующих и не свел с себя навета, а тайно бежал из Москвы. Бывший ферапонтовский игумен Нектарий заявил пред Собором: «Артемий говорил мне о Троице: в книге Иосифа Волоцкого написано негораздо, что Бог посылал в Содом двух ангелов, т. е. Сына и Святого Духа; да Артемий же новгородских еретиков не проклинает, и латинян хвалит, и поста не хранит: во всю Четыредесятницу ел рыбу и в день Воздвижения у царя за столом ел рыбу; да он же, Артемий, ездил из Пскова, из Печерского монастыря в Новый городок к немцам и восхвалял их веру...» Артемий на это отвечал: «Когда случалось мне из пустыни бывать у христолюбцев, я ел рыбу и у царя в день Воздвижения ел рыбу; в Городок к немцам ездил и спрашивал у немецкого князя, нет ли у них человека, с кем бы мне поговорить книгами; я имел в виду поговорить о том, таков ли христианский закон у римлян, как у нас; но мне такого книжного человека не указали». Собор вменил Артемию в вину и то, что он нарушал пост к соблазну православных, и то, что ездил к немцам для означенной цели, ибо он сам ведает, говорил Собор, что наша есть истинная православная вера, а латинская вера отречена от православной святыми отцами и предана проклятию. Тот же Нектарий обличал Артемия во многих богохульных и еретических речах; но Артемий называл все это клеветою, и три старца-пустынника, на которых сослался Нектарий как на слышавших те богохульные речи, действительно не подтвердили его слов и сказали, что «про Артемия хулы на Божественное Писание и христианский закон не слыхали ничего». Третий свидетель, бывший игумен Троицкого Сергиева монастыря Иона, писал на Артемия, что он говорил хулу о крестном знамении: «Нет-де в том ничего; прежде-де сего на челе своем знамение клали, а ныне своим произволением большие кресты на себе кладут; да и на Соборе-де о том крестном знамении слово было да не доспели ничего». |
| Будучи, как и многие «заволжские старцы», противником того, чтобы монастыри — объединения людей, отрекшихся от мира, владели селами с крестьянами и монахи жили за счет их труда, Артемий отвергал применение насилия в делах, касающихся веры, и не желал того, чтобы государство «нужением и властию» отбирало у монастырей их владения. Он явно предпочитал, чтобы монахи сами приняли решение «жити своим рукодельем, а у мирских не просити» Эти убеждения Артемия находились безусловно в явном противоречии со всей традицией средневековой христианской церкви (не только православной). Такие взгляды, хотя в более смягченной и сглаженной форме, Артемий излагал и в одном из своих посланий царю: надо не преследовать «невежествующих и заблудших, но во кротости наказывати». Нет ничего страшного, если кто «от неведениа о чем усумнится или слово просто речет, хотя истину навыкнути». Никто ведь не рождается с готовым разумом, а во время обучения всегда возможны ошибки. Поэтому и следует «разумети многое недостижение ума нашего и на въскоре кручинитися, но... правостию и кротостию Христовую и с разсмотрением вся творити». Когда Артемий писал в 1551 году эти слова, они звучали в унисон с теми наставлениями, которые давали молодому монарху Сильвестр и Максим Грек. Но в 1554 году бывший троицкий игумен предстал перед церковным судом, и утверждение, что Артемий «еретиков не проклинает» и выступает против их казней, было одним из главных обвинений в его адрес. Митрополит Макарий, председательствовавший на соборе, спрашивал, знает ли Артемий, что «прежние еретики не каялися, и святители их проклинали, а цари их осужали и заточали и казнем предавали». Артемий, не вступая в прямой спор с митрополитом, сумел, однако, ясно и четко определить свою позицию. Имея в виду, что в самом начале подготовки собора против еретиков его предполагали включить в число судей, Артемий сказал: «По меня посылали еретиков судить и мне так еретиков не судить, что казни предать». Дело закончилось осуждением Артемия в конце января 1554 года на «вечное заточение» в Соловецком монастыре. |
| Собор на это заметил: Артемий про канон и акафист говорит „развратно и хулно; подобает всякому хрестьянину Иисусов канун и Пречистыя Богородицы акафист честно держати и молитися на всяк день, елика какова сила“. – Собор осудил Артемия в данном случае за неуважение к канону и акафисту, но это обвинение несправедливо. Приведенными словами Артемий обличал своих современников за формальное отношение к молитве, – за внешнюю молитву, без стремления к исправлению своей жизни в нравственном отношении. Такое обличение с его стороны для нас совершенно понятно, и вместе с тем оно справедливо. За указанное им отношение к молитве обличал русских еще прежде него Максим Грек . Шестым обвинителем Артемия выступил Кирилловский игумен Симеон. Он писал царю, что когда у него в монастыре был Артемий и когда он – Симеон – сказал ему, что Матвея Башкина поймали в ереси, то Артемий ответил: „не ведаю того, что ересь; сожгли Курицына и Рукавого и нынеча того не ведают, про что их сожгли“. Когда Артемий был поставлен на очную ставку с Симеоном, то сказал, что он про новгородских еретиков Симеону не говорил. Симеон же опять повторил свое показание и в доказательство справедливости своих слов сослался на Кирилловского старца Никодима Брудкова. Последний, действительно подтвердил показание Симеона. Тогда Артемий ответил: „того деи яз не упомню, так ли есми про Наугородских еретиков говорил, яз деи Наугородских еретиков не упомню и сам не ведаю в чем будет их сожгли; нечто будет яз молвил, что яз не ведаю про что их сожгли и того не ведаю кто их судил, а не то есми молвил, что они того не ведают, то есми молвил про себя“ 175 . Собор поставил Артемию в вину слова, сказанные им Симеону, и не поверил его ответу. – Некоторые из историков в данном случае оправдывают Артемия. „Слова его о новгородских еретиках“, говорит напр. Г. Костомаров, „сколько он сознался сам, не представляли судьям никакого повода заключать о его неправославности: он высказывал единственно то, что не знал историческаго факта, о котором шла речь“ 176 . |
| Поднялся на Артемия другой обвинитель: бывший Троицкий игумен Иона. Он написал на соборе обличительные показания на Артемия. «Артемий, – писал он: – возлагал хулу на крестное знамение. Артемий произносил такие слова: «нет в том ничего, что не положить на себе крестное знамение; прежде клали на челе иное знамение, а ныньче на себе большие кресты кладут. На соборе о крестном знамении много толковали, да ни на чем не порешили.» – Я только говорил о соборе, что на нем не порешили о крестном знамении, а про самое крестное знамение так не говорил, сказал Артемий. – Вот ты сам сказал, отвечали ему: – что говорил о соборе; стало быть, и то говорил, что в крестном знамении нет ничего. Надобно в этом верить Ионе. Ты хулу говорил; это тебе вина. Потом явился третий обвинитель: Троицкий келарь Адриан Ангелов и доносил следующее: – Артемий в Корнильевом монастыре был в келье у корнильевского игумена Лаврентия и говорил там, что нет помочи умершим, когда поют по них панихиды и служат обедни; тем они муки не минуют на том свете. – Я говорил, объяснял Артемий: – что если люди жили растленным житием и грабили других, а потом хоть и станут за них петь панихиды и служить обедни, то Бог не принимает за них приношения: нет пользы от того: тем им не избавиться от муки. – Это ты говорил не гораздо, приговорили члены собора: – верить во всем Адриану; это тебе вина. Ты отсекал у грешников надежду спасения; ты уподобился Арию, который также говорил, что не следует приносить приношения за умерших. Об этом так написано в 75 гл. правил Епифания Кипрского . Явился четвертый обвинитель: троицкий старец Игнатий Курачев и написал по памяти: «Я слышал от Артемия про каноны. Говорил Артемий про иисусов канон: такой Иисусе, такой Иисусе, и про акафист говорил: радуйся да радуйся». Артемий на соборе ответил: – Я говорил так: в каноне читают: Иисусе сладчайший, и как услышат слово иисусово о его заповедях, как Иисус повелел пребывать, как и житие вести, так горько делается заповеди Иисуса исполнять (и услышат слово, слово иисусово о заповедях его, как велел быти и оне в горесть прелагаются, что заповеди сотворити), а про акафист я так говорил: читают: радуйся да радуйся чистая, а сами не радят о чистоте и пребывают в празднословии, стало быть, только наружно обычай исполняют, а не истинно (ино то обычаем водими глаголют, а не истину). |
| V 279 . Это послание не имеет заглавия. Оно писано к какому-то князю, который много раз и устно и письменно понуждал Артемия написать ему возражения против учения еретиков. Артемий называет его не только вельможным князем, но и „твоим величеством“. Титул „величество“ употреблялся в приложении как к князьям, так и к панам, так наприм. титуловал князь Курбский Константина Острожского и Евстафия Воловича 280 . К какому же князю написано это послание? Основываясь на том, что князь, к которому писал Артемий, находился с ним в близких отношениях, нередко беседовал с ним и устно и письменно, мы думаем, что оно писано было к князю Курбскому, который был почитателем Артемия 281 . В этом послании говорится об оправдании человека, о крестном знамении, об истинном разуме, как необходимом условии для понимания „писаний“, о предании, об отмене ветхозаветного закона и о посте. – Точное время написания послания не известно. VI 282 . Это послание не имеет надписания. По отсутствию в нем каких бы то ни было указаний, нельзя определить к кому и когда оно было написано. В нем Артемий говорит о покаянии, как средстве очищения от греха, о бесплодности веры без добрых дел, о необходимости пользования дарованиями, данными нам Богом, о том, что еретическое учение узнается по плодам, хотя еретики и стараются прикрыть его. Послание дошло до нас только в открывочном виде. VII 283 . „Того же к брату отступившому и жену понявшу“. Это послание написано или к Феодосию Косому или к Игнатию, которые оба вступили в брак после бегства из Москвы, и, по всей вероятности, к первому. Артемий называет того, к кому пишет, возлюбленным братом и сообщником во всех своих страданиях. Таким лицом, по нашему мнению, был Косой. Вместе с ним Артемий прибыл в Витебск после своего бегства из Соловецкого монастыря, вместе они подверглись неприятности со стороны витебских граждан, заставившей их удалиться из города. В конце послания он, между прочим, пишет: „много бых писал тебе, да не хотех чернилом: добро было нам ко устом глаголати в упражнении, аще бысть некогда в тебе, или ныне есть останок, еже к Богу любве“. Следовательно, лицо, к которому писано послание, имело возможность вести устную беседу с Артемием и, следовательно жило в самой Литве, недалеко от него, а таким был Феодосий Косой, а не Игнатий, живший на Волыни. Поводом к написанию послания было вступление Косого в брак. Артемий упрекает его в измене обета, данного Богу. Точное время написания послания не известно. |
| Духа. Неизвестно, что ответил Артемий на это обвинение. – Артемий, показывал Нектарий: – не проклинает новгородских еретиков, хвалит латын, не хранит поста, во всю четыредесятницу ел рыбу и на воздвиженьев день за столом у царя и великого князя ел рыбу. Замечательно, как тогда монахи друг за другом подсматривали, стараясь один другого обвинить и обличить в несоблюдении правил иноческой жизни. – Правда, сказал Артемий: – я ел рыбу, но только тогда, когда случилось мне быть у христолюбцев, и у царя за столом рыбу ел. – Не гораздо ты чинил это, сказал ему митрополит от всего собора: – это тебе вина, ты сам себе вопреки божественных уставов и священных правил разрешаешь пост, а на тебя смотря, и люди соблазняются. Артемий без сомнения оправдывался тем, что по духу Св. Писания и даже по примеру благочестивых мужей, предлагаемое дозволено есть, и пост не должен выказываться наружно. – Артемий, продолжал Нектарий: – когда был во Пскове, то ездил из Печерского монастыря в немецкий Новый городок и там хвалил немецкую веру, говорил там с немецким князем. – Я тогда ездил и говорил с немецким князем, сказал Артемий: – и спрашивал, не найдется ли у них человек, кто бы поговорил со мной книгами. Хотелось мне узнать, у них христианский закон таков, как у нас; но мне тогда не указали такого книжного человека. – А зачем тебе, строго заметили ему на соборе: – ты ведаешь сам, что наша вера греческого закона сущая православная, а латинская вера святыми отцами от православной веры отречена и проклятию предана. Это ты чинил не гораздо. Это тебе вина. И еще много-много говорил на Артемия Нектарий, обвинял его в богохульстве и еретичестве. Артемий на все отвечал: – Нектарий клевещет на меня; я этого не говорил никогда, я неповинен в делах, которые на меня взводят. Нектарий сослался на свидетелей: пустынников Ниловой пустыни Тихона и Дорофея, Христофора Старого, соловецкого старца Иосифа Белобаева: но призванные на собор старцы не показали ничего на Артемия и не подтвердили обвинения, взведенного Нектарием. |
| Как открытый нестяжатель, Артемий никогда не держал язык за зубами и дал обширный материал своим обвинителям- " стяжателям». Обвинителем Артемия выступил и Башкин, который в период своего увлечения протестантизмом, вероятно, услаждался свободными суждениями Артемия. Из Троицкой братии против Артемия выступили и бывший игумен Иона, и келарь Адриан Ангилов, и монах Игнатий Курачев. Достали свидетелей и из Белозерья: Кирилловского игумена Симеона и бывшего игумена Ферапонтова монастыря, Нектария. В то время как Башкин обвинял Артемия в отрицании преданий свв. отец и иконного поклонения и в необязательности всего, чего нет в Евангелии и Апостоле, сам Артемий снисходительно смотрел на заблуждения Башкина, называя их «не ересями, а простыми его глупостями, говорил, будто ныне еретиков нет и что не следует предавать еретиков казни». Симеон слышал от Артемия: «не ведают того, что ересь. Сожгли Курицына да Рукавого и нынеча того не ведают, про что их сожгли». Артемий пояснял: «Не про других говорил, а про себя, что не знаю: за что сожгли?» Нектарий свидетельствовал: «Да Артемий же новгородских еретиков не проклинает и латин хвалит и поста не хранит». – Артемий: «не отвергал поста, а когда случалось быть в миру, нарушал». Иона показывал, что Артемий хулу говорил о крестном знамении: «нет-де в том ничего прежде-де сего на челе своем знамение клали, а нынеча своим произволением большие на себе кресты кладут, да и на соборе-де о том крестном знамении слово было, да не доспели ничего». Арсений пояснял, что говорил Ионе не про крестное знамение по существу, а про нынешний собор, разумея Стоглавый Собор, действительно беспомощный в его богословско-историческом невежестве. Келарь Адриан слышал от Артемия: «петь обедни и панихиды по покойникам бесполезно, этим они от муки не уйдут». Артемий разъяснял: «я говорил про тех, кои жили растленным житием и люди грабили, а после смерти начнут по них петь панихиды, и что Бог приношений о таких не приемлет, тем не избыть им муки». Монах Игнатий писал об Артемии, что он смеялся над любителями акафистов, «что-де только и знают выкрикивать: таки Иисусе, таки Иисусе; радуйся да радуйся». |
|
|
