| Он хорошо понимал, как было велико смущение антиохийцев, находившихся между жизнию и смертию, ожидавших каждый день с невыразимой тоской в душе прибытия царских легионов; ложившихся вечером с страшною неизвестностию, не проснутся ли утром среди убийств и страшного пожара. Наконец достопочтенный святитель прибыл в Константинополь; входит в те палаты, где царствовали пышность и великолепие, и вот предстоит уже пред лицом Феодосия. Но сначала, как только «вступил он в царские палаты, остановился вдали от царя, безгласен, проливая слезы, склонив лице вниз, закрываясь, как будто сам он сделал все те дерзости» (в которых виновны были его сограждане) 199 . «Царь, увидя его плачущим и поникшим долу, сам подошел к нему, и, что чувствовал он из-за слез святителя, то выразил словами, обращенными к нему. Это были слова, не гневающагося и негодующаго, но скорее, скорбящаго и объятаго тяжкою печалию. Не сказал царь: что это значит? идешь ты ходатайствовать за людей негодных и непотребных, которым бы и жить не следовало, за непокорных, за возмутителей, достойных всякой казни? Нет, оставив все эти слова, он сложил в свою защиту речь, исполненную скромности и важности, исчислив свои благодеяния, какия только оказывал городу во все время своего царствования, и при каждом говорил: это ли мне надлежало потерпеть за благодеяния? за какие обиды сделали они мне эту месть? в чем малом или великом, могут они винить меня, что нанесли оскорбление не только мне, но и умершим? недовольно было остановить ярость на живых; нет, они подумали, что ничего не сделают великаго, если не оскорбят и погребенных. Обидел я, как они думают о мне: так надлежало пощадить мертвых, не сделавших никакой обиды. Не всегда ли предпочитал я этот город всем, и не считал ли его любезнее родного города? И не всегдашним ли моим обетом было увидеть этот город, и не пред всеми ли давал я эту клятву» 200 ? «Здесь святитель, горько возстенав и пролив горчайшия слезы, не стал уже долее молчать, ибо видел, что царево оправдание служит к большему обвинению. |
| Если его разрушишь, раскопаешь и уничтожишь, то сделаешь то, чего они искони хотели; но если оставишь гнев, и снова объявишь, что любишь его, как любил прежде, то нанесешь им смертельную рану и крайнему подвергнешь наказанию, дав знать, что не только не было им успеха в замысле, но еще случилось совершенно противное тому, что они хотели. Да и справедливо поступишь, если это сделаешь, и помилуешь город, которому демоны позавидовали из-за любви твоей: если бы ты не так сильно любил его, то и они так не позавидовали бы ему» 201 . Говорит еще, что от его великодушного поступка с оскорбившими зависит не только слава его царствования, но и слава христианства. «Подумай, говорит святитель царю, что теперь должно тебе позаботиться не только об этом городе, но и о твоей славе, даже о всем христианстве. Теперь и Иудеи, и язычники, и вся вселенная, и варвары обратили взоры на тебя, и ждут, какой произнесешь приговор по этому делу. И, если произнесешь приговор человеколюбивый и кроткий, все похвалят такое решение, прославят Бога и скажут друг другу: вот каково могущество христианства! Человека, которому нет равнаго на земле, который властен все погубить и разрушить, оно удержало, и обуздало, и научило терпению, какого и частный человек не показывал. Истинно велик Бог христианский: из людей Он делает Ангелов, и ставит их выше всякой естественной необходимости! Не бойся того напраснаго страха, и не внимай тем, которые говорят, будто прочие города будут хуже и окажут еще более неуважения, если этот будет не наказан. Конечно, этого надлежало бы опасаться, когда бы ты не был в состоянии наказать; и сделавшие это имели силы более твоего, или были тебе равносильны. Но когда они поражены ужасом и уже умерли от страха; когда в лице моем прибегнули к стопам твоим, и всякий день ничего другаго не ожидают, кроме погибели; когда творят общия молитвы, взирая на небо и прося Бога, да приидет и ходатайствует вместе с нами; когда каждый распорядился уже о делах своих, как бы находясь при последнем издыхании: не излишне ли такое опасение? Они и тогда, когда обречены были бы на смерть, не страдали бы так, как страдают теперь, проводя столько дней в страхе и трепете, и по наступлении вечера не надеясь увидеть зарю, и с появлением дня не надеясь дожить до вечера. Многие даже сделались добычею зверей, после того, как убежали в пустыни и переселились в места непроходимыя; не только мущины, но и малыя дети, и благородныя и прекрасныя жены в продолжение многих ночей и дней скрываются в пещерах, пропастях и рвах пустынных. Новаго рода плен постиг наш город: домы и стены целы, а жители бедствуют хуже погоревших городов; нет ни одного варвара, невидно неприятеля, а они несчастнее пленников, и движение одного листа пугает их каждодневно» 203 . Итак, не думай, будто прочие города будут хуже. |
| Чтоб составить себе более верное понятие о силе красноречия бесед Златоуста, сказанных в продолжение поста, сделаем из них краткие извлечения. Во второй своей беседе к антиохийскому народу, пригласив их содействовать своими молитвами святителю Флавиану в предпринятом им деле умиротворения императора, св. Златоуст говорит: «пусть и настоящий пост будет нашим сподвижником и помощником в этом благом предстательстве... С наступлением поста, этого духовнаго лета, как воины, вычистим оружие, как земледельцы, изощрим серп, как кормчие, противопоставим свои помыслы волнам безпорядочных пожеланий, как путники начнем путь к небу, как борцы приготовимся к борьбе... Вступи на путь, ведущий к небу, вступи на путь тесный и узкий, изнуряя и порабощая тело свое; потому что на тесном пути много препятствует тучность от пресыщения. Укроти волны безпорядочных страстей, усмири бурю злых помыслов... и для этого да будет у нас и поприщем и учителем пост; пост разумею не тот, который содержат многие, но пост истинный, воздержание не от пищи только, но и от грехов; потому что пост сам по себе не может спасти соблюдающих его, если не будет сообразен с постановленным законом» 188 . «Ты постишься? Докажи мне это своими делами. Если увидишь нищего, подай милостыню; если увидишь врага, примирись; если увидишь своего друга счастливым, не завидуй; если увидишь красивую женщину, пройди мимо. Пусть постятся не одни уста, но и зрение, и слух, и руки, и ноги и все члены нашего тела. Пусть постятся руки, пребывая чистыми от хищения и любостяжания. Пусть постятся ноги, перестав ходить на противузаконныя зрелища. Пусть постятся глаза, приучаясь не устремляться на благообразныя лица, и не засматриваться на чужую красоту. Всего нелепее было бы, в разсуждении яств, воздерживаться и от позволенной пищи, а глазами пожирать и то, что запрещено. Ты не ешь мяса? Не вкушай же и глазами нескромности. Пусть постится и слух; а пост слуха в том, чтобы не принимать злословия и клеветы: да неприимети слуха суетна» ( Исх. 21 гл.) 189 . |
| Возьми какого-нибудь одержимого демоном и беснующагося, приведи его ко св. гробу, где покоятся останки мученика, и ты увидишь, что бесноватый убежит оттуда. Точно будто по разженным угольям надобно ему идти, он боится приступить к преддверию храма, не смеет поднять глаз даже на покров гроба» 228 . В городе Антиохии много тогда находилось мощей святых. В память их, храмы и самые святые останки их находились даже в предместиях городов, между прочим, и в Дафне. Во дни торжеств, совершаемых в память святых, народ собирался во множестве в храмы, посвященные имени их, и св. пресвитер, пользуясь сим обстоятельством, говорил поучения в похвалу мучеников, с обычною ревностию и красноречием, возбуждая предстоящих к подражанию жизни святых. Кроме поучений на рождество Христово, богоявление, воскресение, вознесение, пятьдесятницу, он говорил слова в похвалу святителей антиохийских, Мелетия, Евстафия, священномученика Игнатия Богоносца , Иулиана мученика, св. мучеников Ювентина и Максима, священномученика Вавилы и других. В трех поучениях восхвалил мужество и страдание братьев Маккавеев, св. мучеников египетских и всех вообще мучеников. В похвальном слове всем вообще св. мученикам, сказав о страшных орудиях казни мучеников, о их непоколебимом мужестве, и о том блаженстве, которым они наслаждаются в небесах, говорит, что ныне есть возможность совершить подобные подвиги и заслуживать туже славу. «Не сожалеете ли, вопрошает он, что ныне не время мучений? Но и мы можем подвизаться, как во время мученичества. Мученики презирали жизнь? Ты презирай удовольствия. Они ввергали тела свои в огонь? Ты повергай свое имущество в руки бедных. Они попирали горящия уголья? Ты погашай пламень плотскаго вожделения. Трудно это? Но полезно. Взирай не на настоящия скорби, но на будущия блага; не на бедствия действительныя, но на блаженство уповаемое; не на страдания, но на награды; не на труды, но на венцы; не на изнурения, но на упокоение; не на болезни, но на воздыхания; не на огонь сожигающий, но на царство предстоящее; не на окружающих мучителей, но на увенчавающаго Христа» 229 . Таким образом св. Златоуст, как верный раб, с неутомимым усердием возделывал ниву Господню. Правда, трудно было пробудить народ, беспечно предававшийся порокам, остановить бурный поток разных беспорядков, утвердившихся от продолжительности времени, рассеять облегавший людей мрак неведения истин веры и благочестия, бороться против предрассудков и укоренившихся страстей: но ревность св. Златоуста в исполнении обязанностей пресвитера была так велика, что ничто, как показал опыт, не могло остановить или расслабить его спасительной деятельности. |
| Необходимо было для пользы Церкви и для чести священства найти лекарство для этих беспорядков, и св. архиепископ константинопольский нашел и приложил к делу. Он взывает к зараженным корыстолюбием священникам словами Ап. Павла: имуще пищу и одеяние сими довольни будем: потом показав, каким бедствиям подвергались несчастные Иудеи за свою страсть к сребролюбию, прибавляет, что корень всем злым сребролюбие есть ( 1Тим. 6, 8, 10 ), и вместе с этим раскрывает гибельные следствия сей смертоносной страсти. Но, поражая справедливыми обличениями корыстолюбие служителей олтаря, он в тоже время напоминает народу об обязанности его доставлять все средства для жизни служителям Слова, чтобы им не было нужды заботиться о вещах, необходимых для жизни, чтобы они не унывали, и чтобы попечение о предметах вещественных не отвлекало их внимания от попечения о душах и от исполнения важных обязанностей их высокого служения. Убеждает также священнослужителей пребывать в удалении от шумных обществ, заниматься предметами духовными и заботиться об исполнении своих священных обязанностей. «Избегайте, говорил он им, пиршеств богатых, довольствуйтесь тем пропитанием, которое даст вам усердие правоверных, бойтесь от испарений пышных столов сих прейдти в вечное пламя ада 277 . Златоуст, как только принял сан святительский, прежде всего, занялся исправлением недостатков собственного дома. Рассмотрев отчеты эконома, распоряжавшего имением церковным, говорит Палладий, св. Златоуст уничтожил многие издержки, которые его предшественники почитали необходимыми для поддержания своего достоинства, но в его глазах представлявшиеся пышным излишеством, недостойным преемника апостольского. Тот, который был ревностным защитником бедных в Антиохии, которым предоставил и все свое имение родовое, не забыл их и, находясь на высоте, на которой поставило его Провидение. Нектарий оставил ему богатую мебель и другие комнатные украшения; но он все это продал и употребил на удовлетворение необходимых потребностей бедных жителей. |
| Из Египта Василий вынес двойственное впечатление - с одной стороны, восхищение запредельно суровой аскезой, а с другой - удивление от эгоистической настроенности некоторых отшельников. Поэтому отшельничество как способ спасения он отринул сразу, так как считал, что такая форма подвига не дает простора для проявления «высокого чувства сострадания». «В многолюдных общежитиях Египта слишком преобладали экономические интересы и ручной труд, отвлекавшие монахов от молитвы и духовного созерцания. Василий Великий создал смешанную форму монашеской жизни, которая, совмещая светлые стороны отшельничества и общежития, была свободна от их крайностей и неудобств. Молитва и созерцание в его монастырях чередовались с физическим трудом, но для последнего допускались лишь такие ремесла, которые не разрушали духовной собранности и простоты жизни монахов. Отличительною чертою монастырей святого Василия служили также их широкая благотворительность и воспитание детей обоего пола». Уроки собственной семьи он полностью воплотил в своей монашеской жизни. Кроме того, в Египте Василий Великий пришел к выводу, что должны быть определенные правила, которыми бы руководствовались подвижники. Такие правила он, с помощью Божьей, составил сам. «Правила эти служили и служат руководством для жизни иноков всего Востока и, в частности, для наших русских иноков. Василий устанавливает для иноков обязанность беспрекословного послушания настоятелю, предписывает быть гостеприимными по отношению к странникам, хотя запрещает подавать им особые кушанья. Пост молитва и постоянный труд - вот чем должны заниматься иноки, по правилам Василия, причем, однако, они не должны забывать и о потребностях окружающих их несчастных и больных, нуждающихся в уходе». Василий Великий, наконец, встретился с Евстафием Севастийским, аскетизм которого вызывал у него восхищение. Это общение стало плодотворным для обоих. Последователи Евстафия жили по 2-3 человека в разных городах и весях. Василий обошел города Понта, посетил эти группки монашествующих, устроил из них общежития, которые приняли его устав. Василий Великий был фактическим основателем киновиального монашества в Понте и Каппадокии. |
| Какие же «высокоучёные» слова владыки Порфирия вызовут горький смех у тех, кто знает их смысл? Владыка, ничтоже сумняся произносит: «достоверно известно, что в вакцине содержатся белки матричной РНК». Это словосочетание ( белки матричной РНК) для любого, кто не забыл ещё школьную биологию, вызовет такую же оторопь, как и словесная конструкция вроде: белки углеводов или, проще – грибные пироги яблочного варенья. Трудно, вернее невозможно, объяснить, как белки могут быть принадлежностью углеводов, а пироги с грибами могут быть принадлежностью яблочного варенья. Точно также для любого, кто знает, что такое белки и что такое м-РНК, невозможно узреть в словах владыки Порфирия хоть какой-то смысл. Далее, звучит нелепая мысль о том, что «в вакцине содержатся наночастицы металла», с помощью которых каким-то неведомым способом, якобы можно управлять человеком, которому сделан укол. Кто внушил такую нелепость владыке? Не будем говорить, что никому ещё не известны такие «способы управления человеком». Лучше спросим: а почему только в эту вакцину, почему только в эти уколы предполагаемые злодеи решили поместить эти пресловутые наночастицы металла? Миллионам людей в больницах и на дому делаются десятки миллионов уколов. Почему бы для достижения злодейских замыслов не добавить эти таинственные наночастицы во все медицинские препараты? Почему бы их не добавлять в водопроводную воду? Ведь тогда дело пойдёт и проще, и тише. Неужели таинственные злодеи сплошь полные идиоты? Или идиотами являются те, кто верит в эти «бабьи басни» (1 Тим. 4, 7) и распространяет их среди доверчивых слушателей? Далее владыка Порфирий, как будто бы выходит на то поле, где он должен проявить полную осведомлённость. Он начинает говорить о душе, о верности Богу. Даже приводит слова святителя Иоанна Златоустого, что «лучше пусть нас поразят тысячи молний, чем от нас отвернётся Бог». Слова совершенно верные. Но почему нужно считать, что Бог отвернётся от тех, кто сделал укол вакцины? Откуда эта уверенность? Не есть ли это простое запугивание доверившихся людей по способу тифлисской свахи Ханумы, угрожавшей несговорчивому клиенту: «Жаль мне тебя, брат! Ты попадёшь в ад!» Такие способы простительны героине комической пьесы, но никак не достойны православного архиерея! Да и станет ли отворачиваться Бог от тех, кто использует доступные средства для того, чтобы остановить или хотя бы уменьшить страшную жатву смерти? |
| Закрыть itemscope itemtype="" > Что в народе, то в погоде Почему нет снега и мороза? 25.12.2019 2510 Время на чтение 3 минуты Великое дело - погода. Встречаются люди, давно не виделись, вроде и говорить не о чем, но погода всегда выручит, говорят о ней. Да и в каждом доме. Что-то бормочут дикторы в своём телевизорном углу, упражняются в дебатах политики, что-то изображают актёры, их и слушают и не слушают, но раздаётся вдруг голос: «Тихо: погоду передают!». И все замолкают. Потому что наконец-то передают нечто нужное для всех. Но нынче с погодой - из ряда вон. По календарю прошли Варваринские морозы, уж совсем обязательные Никольские, близятся Рождественские, там маячат Крещенские, Афанасьевские, Сретенские… А где они? Должны же быть, столетиями были, нынче нет. Не произносим мы звонкой пушкинской фразы: «Мороз и солнце, день чудесный…». Нет чудесного дня. Ни одного. А ведь уже повернуло земной шар на солнцеворот, уже день прибавился на минуточку, а за окном всё серое и монотонное, тоскливое и пасмурное. Тяжело от этого. Где ты, генерал Мороз? Да уж какой там генерал, хватило бы и лейтенанта, да и его нет. Значит, не заслужили мы белизны чистого снега, весёлого его скрипа под ногами, не заслужили «девичьи щёки ярче роз», девушки «не сбивают грациозно свежий снег с каблучка». Нет нынче такой отрады, не бодрит грудь морозный воздух, а ведь «здоровью нашему полезен русский холод». А как «дева русская свежа в пыли снегов», как несутся санки, наполненные восторженными детьми, нет ничего этого! Почему? А потому, что не заслужили. Вот почему. И некого винить, кроме себя. Да, именно так. Великая пословица «Что в народе, то и в погоде» проверена веками. У святителя Иоанна Златоустого есть проповедь о влиянии нравственного состояния в обществе на погоду. С детства помню ожидание Бабьего лета, дающего краткую передышку в крестьянских трудах. И вот, помню, если Бабье лето дождливое, обязательно говорили: «Ну, нынче женщины провинились, грешили, вот и нет им солнышка». Что уже говорить о грехах нынешнего времени. За что нам радости матушки-зимы, когда молодые люди курят, слышится матерная ругань даже от девушек. По телевизору того неприличнее: взрослые дяди и тёти, обильно оплаченные нами, сочиняют законы, как отбирать у родителей детей. Да, дошло и до этого. Да разве только до этого? Уже по примеру Европы, падающей в пропасти безбожия и разврата начинается оправдание невиданного в России греха, от которого по Божию наказанию погибли Содом и Гоморра, Помпея, Карфаген. |
| – «Что мне сказать, и о чем говорить? – начал он, обращаясь к народу, – теперь время слез, а не слов; рыданий, а не речей; молитвы, а не проповеди . Так тяжко преступление, так неизлечима рана, так велика язва: она выше всякого врачевства и требует помощи свыше». «Ничего не было славнее нашего города; теперь ничего не стало жальче его. Жители его как пчелы, жужжащие около улья, каждый день толпились на площади, и все до сих пор почитали нас счастливыми за такое многолюдство. Но вот, этот улей опустел, потому что как пчел дым, так и нас разогнал страх... Недавно наш город подвергся землетрясению, а теперь содрогаются самые души жителей; тогда колебались основания домов, теперь содрогается у каждого самое основание сердца. Все мы каждый день видим смерть перед глазами, живем в непрестанном страхе и терпим наказание Каина, страдая более, нежели заключенные в темнице и выдерживая осаду необыкновенную и новую, ужаснее которой и вообразить нельзя»... «Но – предайте мне ваши души, преклоните ваш слух, отбросьте печаль! – поспешает пастырь ободрить унывающих, – возвратимся к прежнему обычаю, и как привыкли мы всегда быть здесь с благодушием, так и теперь сделаем, возложив все на Бога. Это послужит нам и к прекращению бедствия, потому что когда Он увидит, что мы со вниманием слушаем Его слово и в самое бедственное время не оставляем любомудрия, то скоро подаст нам помощь и совершит благую перемену и тишину в настоящей буре. Христианин и тем должен отличаться от неверных, чтобы все переносить благодушно и, окрыляясь надеждою будущего, воспарять на высоту, недоступную для человеческих бедствий. На скале стоит верный, и потому недоступен ударам волн. Пусть воздымаются волны искушений, они не достигнут его ног: он стоит выше всякого такого навета. Не упадем же духом, возлюбленные! Не столько мы сами заботимся о своем спасении, сколько сотворивший нас Бог; не столько мы печемся, чтобы не потерпеть какого-нибудь бедствия, сколько Тот, Кто даровал нам душу и затем дает еще такое же множество благ. Окрылим себя такою надеждою и будем благодушно ожидать, что благоугодно будет Господу сотворить с нами». |
| Благополучно обошел Иоанн подводные камни общественного воспитания, не увлекся примером товарищей, которые отличались роскошною жизнью, и даже на убеждения некоторых родственников отца – приобресть экипаж, приличный его состоянию, возразил: «я не хочу подчиняться условиям света, которых не разделяю; могу обойтись без этих излишеств, не люблю ни блеска, ни роскоши, которой не может одобрить ни разум, ни учение Боговдохновенных писателей, ни слово Божие, которое говорит: «всяк возносяйся смирится, а смиряяйся вознесется»... Но избрав себе среди товарищей друзей по душе 212 , Иоанн вместе с ними, живя среди языческого мира, более всего обращал внимание на изучение Евангельских истин. Различие в понятиях не отчуждало впрочем христианского юношу и от прочих товарищей, и все они любили его за снисходительность и уважали за светлый разум. По окончании публичного образования, восемнадцатилетний Иоанн избрал для себя судебную деятельность и, превосходно подготовленный к ней и по природным дарованиям, и по разностороннему образованию, в скором времени приобрел лестную известность между адвокатами. Между тем этот успех в обществе, опасный для самолюбия, и непрерывные развлечения светской жизни сначала вредно подействовали на неопытного юношу: он уже не с прежним влечением предавался чтению св. Писания; следуя обычаям того общества, которым был окружен, посещал зрелища и другие места, вредное влияние которых на нравственность изобличал впоследствии с такою силою в своих поучениях. Воспоминая об обстоятельствах этого времени и об одном из лучших своих друзей, Иоанн, описав, какой «твердый и неразрывный союз» существовали» тогда между ними, продолжает с сокрушением сердечным: «но когда друг мой, поистине блаженный, решился посвятить себя иноческой жизни и истинной философии, тогда на весах жизни нашей (наполненной до тех пор одинаковыми стремлениями), потерялось равновесие. Его жребий, по причине легкости своей, возвысился, а я, все еще увлекаемый желаниями мирскими, унизил мою участь, клонил ее долу, отяготив юношескими мечтами. Хотя дружба наша оставалась и после того крепкою по прежнему, но союз общежития расторгнулся, – ибо невозможно было жить вместе тем, у которых различны были желания» 213 . |
|
|
