| В связи с этими планами переезда на запад перед нами встал вопрос о паспортах. После долгих переговоров, Голландское Посольство, по инициативе своей королевы, согласилось выдавать русским документы, на которых можно было ставить визы. Такие документы получили и мы, так началось наше странничество по Европе. 79 Несмотря на различные желания у членов нашей семьи, мы все упорно искали такого решения, которое могло бы удовлетворить всех нас и постепенно стало ясно, что наш путь лежит на Сербию. После долгих и по временам казавшихся бесплодными хлопот, мы наконец получили право на въезд в Югославию и 14 октября мы покинули Константинополь. Наше решение оказалось вполне правильным. Все мы четверо успешно окончили там университет, а наш отец смог применить свой опыт врача для улучшения условий лечения на курортах Сербии. Мы полюбили эту родственную нам страну, нашли в ней многих друзей и наконец, мы положили там же основание для всей нашей деятельности в эмиграции, основав в Белграде студенческий христианский кружок. Русское Студенческое Христианское Движение за рубежом, сыгравшее значительную роль в жизни Православной Церкви и экуменического движения, родилось в разных центрах русского рассеяния, в том числе и у моей будущей жены на мансарде в Париже и в нашем «ковчеге» на Сеньяке. Так мы называли тот барак, в котором ютились мы четверо вместе с другими пятью русскими студентами в Белграде и где собирался наш православный кружок. Наша жизнь в эмиграции вступила в свое подлинное русло только после нашего переезда в Сербию. Заключение. Н. Зернов Хроника Зерновской семьи, как это было указано в введении, отличается от другой мемуарной литературы своей полифоничностью. В ней участвуют восемь авторов, и эта ее особенность имеет и положительные и отрицательные черты. Каждый участник хроники пишет по своему; его язык, стиль, выбор того, что он включает и что выпускает из своих воспоминаний, отличает его от других. Это делает рассказ неровным и в некоторых местах создает повторения. В то же время полифоничность расширяет поле наблюдения и придает большую объективность в передаче пережитого. |
| Отсутствие специальных педагогических разработок до Синодального периода с успехом компенсировалось воспитательной ролью семьи и образованием, которое было непременно церковным, так как школы существовали вместе с Церковью и под управлением церковного священноначалия. Образование юношества в таких школах всегда было подчинено высшей цели – духовному и нравственному становлению. В начале XIX в. открытие при приходах начальных школ для детей позволяло решать одновременно как образовательные, так и воспитательные задачи. Как говорилось в правилах, их цель заключается в том, чтобы «утверждать православное учение веры и нравственности христианской и сообщать первоначальные полезные знания». Школы получили название «церковно-приходских», и к середине XIX в. в России действовало уже около 20 000 таких школ. Примерно в то же время получили распространение и различные формы воскресного обучения детей: воскресные беседы, чтения, лекции с показом иллюстраций. По примеру двух священников Пермской епархии, которые проводили такие занятия для детей рабочих Нытвинского завода, подобные беседы стали называть «воскресной школой». Они получили свое заслуженное признание и распространение во многих городах: Могилев, Одесса, Оренбург, Чернигов, Харьков, Казань, Нежин, Архангельск, Рязань, Елисаветград. Цели, которые ставили преподаватели, а это в основном священнослужители, были те же самые, что и в церковно-приходских школах – распространение духовно-нравственного просвещения и воспитание молодого поколения. После революции 1917 г. в России церковно-приходские и воскресные школы, по причине принятия Закона об отделении Церкви от государства, прекратили свое существование, хотя сохранились в среде русских эмигрантов. Так, например, только во Франции в 1920–1939 гг. существовала целая сеть воскресно-четверговых школ, организованных при православных приходах в русских колониях. А для координации их работы был создан особый комитет. Русская церковная эмиграция вообще очень плодотворно потрудилась в работе с молодежью. Главным ее успехом стало воцерковление студенческого движения, которое в буквальном смысле воспитало несколько поколений русской молодежи в эмиграции. Благодаря целенаправленной работе, поначалу разрозненные, зачастую интерконфессиональные студенческие кружки и собрания, различные местные организации и группы, существовавшие в разных странах, удалось объединить в одно движение и вернуть в церковно-православное русло. Тогда же были выработаны основные формы и методы работы в молодежной среде, которые до сих пор успешно используются: кружки и сборы, братства и центры социальной помощи, детские и студенческие лагеря, лекции, съезды и издания. |
| На учредительном съезде РСХД в Пшерове в 1923 году отец Сергий не присутствовал, а тем временем именно там происходили события, повлиявшие на становление РСХД и определившие ход развития Движения в Европе на долгие годы. На съезд были приглашены делегаты и активисты студенческих кружков (всего более 30 человек), представлявшие все центры русского рассеяния: Париж, Прагу, Брно, Пшибрам, Берлин, Лилль, Загреб, Тарту, Кишинев, Софию, Белград. В качестве докладчиков и организаторов-вдохновителей в съезде приняли участие представители старшего поколения: отец Сергий Булгаков , Н. А. Бердяев, А. В. Карташев , П. И. Новгородцев, В. В. Зеньковский , а также более молодые по возрасту Л. А. Зандер и Г. В. Флоровский. На съезде столкнулись два подхода, которые практиковались в молодежных кружках: с одной стороны, интерконфессиональный, по духу протестантский стиль, характерный для Всемирной Студенческой Христианской Федерации и кружков, которые она инициировала; с другой стороны, православный стиль, характерный для кружков, так или иначе связанных с Церковью и священнослужителями. РСХД, прочно связавшее себя с Русской Православной Церковью , выбрало второй путь. Психологически он был менее удобным, в каком-то смысле максималистским, но будущее показало правильность этого выбора: Движение сохранило жизнеспособность в течение десятилетий; оно как будто умирало, но затем снова возрождалось. Отец Сергий Булгаков произнес вдохновенное слово, которое произвело на собравшихся очень сильное впечатление. Он задал подлинный масштаб тех задач, которые вставали перед Движением: принять ответственность за судьбы Церкви в России и за рубежом; осознать наступление новой Евхаристической эпохи; осознать вселенское измерение Восточного Православия и, как следствие, искать пути к восстановлению общения с западными христианами 33 . В 1925 году прошел второй съезд в Аржероне (Франция). По решению съезда в Париже был открыт Свято-Сергиевский богословский институт, ставший одним из духовных центров всей русской эмиграции. С целью сплочения русской христианской молодежи Европы был также учрежден ежемесячный журнал «Вестник РСХД». Журнал стал связующим звеном Русского студенческого христианского движения, площадкой, где разрабатывалась его идеология, публиковалась информация о Движении и религиозно-философские труды лидеров, уделялось пристальное внимание положению Православной Церкви в Советской России. |
| Это было время так называемого религиозного возрождения в России, вовлечения интеллигенции в религию. «Религиозно-философские собрания» в Петербурге, где светские типа Карташева, Мережковского, Гиппиус и других встречались на диспутах с представителями Церкви. Замечательная полоса русской духовной культуры. Время Мережковского и Гиппиус, Булгакова, Бердяева, Франка, сборников «От марксизма к идеализму», «Смены вех», предвоенный и предкатастрофный подъем духа, прерванный трагедией революции, но перенесенный в зарубежье. Тот подъем и того духа, который породил Сергиево Подворье, Богословский институт, Студенческое христианское движение. (Подумать о христианстве в студенчестве моей молодости в России! Тогда надо было быть народником или марксистом, а уж какое там христианство. Gaudeamus igitur, московские студенты с Козихи, выпивка на Татьянин день, требование конституции… — тут не до Мережковских и Гиппиус, не до Бердяевых и Булгаковых.) Слабость Мережковского была — его высокомерие и брезгливость (то же у Гиппиус). Конечно, они не кричали — вперед на бой, в борьбу со тьмой — были много сложнее и труднее, но и обращенности к «малым сим», какого-либо привета, душевной теплоты и света в них очень уж было мало. Они и неслись в некоем, почти безвоздушном пространстве, не совсем человеческом. Это не уменьшает, однако, высоты их идейности. Теперь очень принято говорить о начале века как о «Серебряном веке» литературы русской. Взгляд правильный. Можно бы добавить: и культуры религиозно-философской. И в этой области надо сказать о Мережковском и Гиппиус, что были они писателями предутренними. От большой публики тогдашней далекие. Да одинокие и сейчас. Не зря некогда собиравшаяся меня срезать Зинаида Николаевна сказала о себе («себе» — значит и о Мережковском): Слишком ранние предтечи Слишком медленной весны. В предвоенные и предреволюционные годы Мережковские были настроены очень лево. Но октябрьская революция и коммунизм вовсе им не подходили. Как почти вся взрослая литература наша того времени, очутились они в эмиграции. |
| Лично мне кажется, что, если бы лучший представитель Русского Студенческого Христианского Движения, исповедующий непреложную христианскую истину, что вся история человечества целиком свершается в отдельных человеческих душах на путях тревожного искания социальной правды, вплотную подошел к лучшему горячо устремленному к лицу Советской России и всецело преданному делу ее преображения, то в эмиграции создался бы тот человеческий тип, который нужен для нового строительства России. Одно надо только твердо помнить. Удача всех наших замыслов всецело зависит от того, найдем ли мы отзвук в самой России. Я ни минуты не обольщаюсь надеждой, что его будет легко найти, и отнюдь не уверен, что он будет найден. Твердо я знаю только одно, что для того, чтобы наша работа была осмысленной, нам надо встретиться с Россией. Наша вера в возможность этой встречи держится надеждой на духовный рост оппозиционного комсомольца, на обострение критического сознания советского студента и ученого, на пробуждение в новом советском человеке чувства национальной ответственности за все то страшное, что его советская власть сделала с Россией, на бунт русской совести и на неизбежную в свете этого бунта встречу практически делового активизма потерявшей веру в Маркса советской молодежи с тою высшею духовною активностью, которая за годы большевистского господства была проявлена лучшими русскими людьми, мучениками за веру и родину. Не только не ставя большевикам в заслугу создание такого общества, но и не прощая им его, нельзя все же не видеть, что советская жизнь является весьма пригодной базой для возведения первого гуманитарного этажа Нового града. Ведь и христианство всегда защищало труд, и прежде всего даже физический труд как основу человеческого общежития. Ведь и оно проповедовало трудовой солидаризм общества и защищало собственность лишь как минимум тех щедрот, от которых всегда можно и должно уделять ближнему, ведь и оно защищало умеренность в пользовании земными наслаждениями. Мало-мальски беспристрастное исследование вопроса об отношении христианства к социализму и капитализму с непререкаемой очевидностью устанавливает социалистическую, а не капиталистическую лущу социальной эпохи христианства. |
| Но вот в 1920 г. я в Белграде. Меня считают другие русские профессора правым, левые мне не дают никакого места в Университете. Я терплю, – но все же когда меня позвали в преподаватели русской литературы в Сараевский Кадетский Корпус, я воспротивился – уж очень было грустно расстаться с университетской «карьерой». «Случай» меня вскоре выручил, я получил сразу приглашение на два факультета в Белграде – на богословский и философский, сам не приложив к этому никаких усилий. Когда образовался в Белграде первый православный кружок из студентов, они, знавшие меня уже по лекциям, пригласили быть членом его. Я пошел – и опять без всякого желания что-либо предпринимать со студентами. А все же получилось огромное дело из этого моего сближения со студентами. В 1923 г. мой брат, живший тогда в Праге, добился моего приглашения в вновь организованный Русский Педагогический Институт (он встретил сопротивление со стороны его Директора С.А. Острогорского). Я переехал в Прагу не по свое инициативе... Мне было грустно, тяжело покидать Белград, моих юных друзей; если бы они сказали мне тогда решительно, чтобы я оставался, я бы остался. Но они не настаивали, и я сам... отдался снова течению событий, не мною создаваемых. И снова оказалось – из этого случайного факта, из этого моего непротивления вышла (снова не по моей воле) новая работа. Русское Студенческое Христианское Движение именно в Праге чрезвычайно выросло, организовалось, – и не будь я там, это утверждаю решительно, не было бы того, что было (ибо главные года, помимо меня «деятели» – Никитин и Липеровский, хотя и были сами людьми православными, но держались направления «интерконфессионального», – с которым православным людям не по пути. Среди вещей, которые я могу считать своей заслугой – это утверждение православного типа работы в нашем Движении). Я не считаю поэтому «ошибкой» то, что я покинул Белград, – а если вспомнить, что через несколько лет вспыхнула распря между т.наз. Карловацкими архиереями и м. Евлогием (на стороне которого были все мои симпатии), то ясно, каким счастьем обернулось для меня то, что события, помимо меня сложившиеся, увели меня из Белграда в Прагу... О. Василий Зеньковский. Очерк внутренней моей биографии 3 |
| Пребывание в одиночке в Sante, а затем в лагере привело меня к решению принять священство. Митрополит Евлогий рукоположил меня (в марте 1942 г.). Еще до войны я был приглашен к участию в Епархиальном Совете (как мирянин), после рукоположения остался в составе Епарх. Совета; после 1953 г., пришлось стать председателем Еп. Совета, от чего я смог освободиться лишь в сентябре 1957 года... В последние годы я усиленно работаю над выработкой основ христианской гносеологии. В целом книга моя написана, но я без конца продолжаю перерабатывать текст. Надежды напечатать эту книгу нет, – поэтому где могу, печатаю отдельные главы. О других многочисленных статьях, написанных за последнее время, упоминать не стоит. Пора бы все собрать в цельном издании, но эта задача в условиях эмиграции неосуществима. Моим друзьям 4 Я пишу эти страницы для моих друзей, мнением которых я дорожу, но ошибочные суждения, которых обо мне меня часто ранят. Но я не могу и осуждать их за это – я обязан, однако друзьям и только друзьям – объяснениями тех разных моих дел и отношений, которые они, не зная всех фактов, неправильно (с моей точки) освещают. Я вовсе не хочу этим сказать, что я всегда был прав – расхождение в оценках фактов почти неизбежно даже среди самых близких людей. Но дело идет не об оценках, а о фактах. Если бы ошибочные суждения обо мне касались только моей личности, моего характера и т.д. – это было бы только неприятной стороной моей жизни. Но как раз именно то, что я хочу здесь осветить, связано с теми или иными сторонами моей деятельности, т.е. входят составной частью в суждения о тех явлениях и фактах, которые были связаны с моим участием в них. Тем самым ошибочные суждения обо мне получают неизбежно иной уже характер, отражаются на понимании ряда явлений общего и даже исторического характера. Однако я все же занят на этих страницах освещением моего участия в разных событиях. Я дважды уже писал кое о чем: 1) Первый очерк «Пять месяцев у власти» (касающийся моего участия в Гетманском Правительстве на Украине) находился в Праге в Русском Архиве – но оттуда в 1947 г. был передан в Публичную Библиотеку в Петрограде. Недоступность для моих друзей этого очерка заставляет меня – хотя бы очень коротко – вновь записать самое главное из этого эпизода моей жизни. 2) Второй очерк – о моем участии в жизни Русского Студенческого Христианского Движения, написанный мной лет 5 назад, находится среди моих бумаг – поэтому этого эпизода моей жизни я здесь не буду касаться (1). |
| Все перечисленные лица стали участниками РФС. В 1902 г. Новоселов начал издавать «Религиозно-философскую библиотеку», вокруг которой сложился «Новоселовский кружок» (иначе «Кружок ищущих христианского просвещения»), ведший в том числе и миссионерскую работу в среде студенческой молодежи. В это же время возникают основные политические партии. В 1898 г. в Минске собрался 1-й съезд РСДРП, а в 1903 г. в Брюсселе и Лондоне – 2-й. С 1902 г. вокруг нелегального журнала «Освобождение» (Штутгарт-Париж) объединились либералы в «Союз освобождения». Учредительный съезд проходил в Петербурге 3–5 января 1903 г. В 1905 г. «Союз освобождения» был преобразован в Конституционно-демократическую партию. 16 января 1901 г. в СПб. в редакции газеты «Новое время» состоялось последнее предварительное заседание, где был окончательно утвержден проект устава организации, которую ее создатели назвали «Русское собрание». Она положила начало православно-монархическому движению в России. В феврале 1903 г. появилась газета «Известия Русского собрания». Трудно подобрать иной термин как не «пассионарный толчок» (Л.Н. Гумилев) по отношению к многообразным энергичным движениям в столь разных областях, происходящих в одно и то же время. Излом веков чувствовали многие: «Россия переживает эпоху исторического перелома (...) открывается, быть может, совершенно новая эра (...) Не о политическом только ренессансе идет речь, а о культурном, о новой культуре, построенной на мистических, религиозных началах» 1029 . А.А. Блок писал: «Я позволю себе чисто догматически, без всякого критического анализа, в качестве свидетеля, не вовсе лишенного слуха и зрения и не совсем косного, указать на то, что уже январь 1901 года стоял под знаком совершенно иным, чем декабрь 1900 года, что самое начало столетия было исполнено существенно новых знамений и предчувствий» 1030 . Позже о том же писал прот. Георгий Флоровский : «Конец века» означал в русском развитии рубеж и начало, перевал сознания. Изменяется само чувство жизни. (...) И был не только душевный сдвиг. То был новый опыт... В те годы многим вдруг открывается, что человек есть существо метафизическое. В самом себе человек вдруг находит неожиданные глубины, и часто темные бездны. И мир уже кажется иным. Ибо утончается зрение. В мире тоже открывается глубина. ..Религиозная потребность вновь пробуждается в русском обществе, как это уже было однажды, в Александровскую эпоху. И это пробуждение опять было болезненным и трудным. Соблазнов стало больше, когда «душа пробудилась», и жизнь стала опаснее... Религиозная тема ставится теперь как тема жизни, не только как тема мысли. Теперь ищут уже не только религиозного мировоззрения. Вспыхивает жажда веры. Рождается потребность в «духовной жизни», потребность строить свою душу. И вдруг все становится как-то очень серьезно...» 1031 . |
| В Пшерове евхаристия заняла центральное место во всем, что происходило на конференции, мы не только молились, но думали, спорили и жили в церкви. На съезде я встретил моих будущих учителей, многих новых друзей и сотрудников и познакомился с Милицей Владимировной Лавровой, моей будущей женой. Съезд кончился в воскресенье. На последней литургии все причащались. Чувство единства охватило нас. Восемь дней тому назад мы встретились в этом австрийском замке, как незнакомцы, теперь мы стояли вместе, как члены одной семьи. Никто не хотел уходить из этой залы–храма. Все чего-то ждали. Липеровский неожиданно запел «Христос Воскресе», все дружно подхватили пасхальный победоносный напев. Он выразил то, что было в сердце каждого, в эти дни в Пшерове мы встретили Воскресшего Христа. Мы разъехались с верой в грядущее воскресение православной России 33 . ПРИЛОЖЕНИЕ 3 Основоположником религиозной работы среди русского студенчества был выдающийся человек и ревностный христианин, барон Павел Николаевич Николаи (умер в 1919 году). Он обладал даром понимать молодёжь. Будучи сам лютеранином, он начал свою миссионерскую работу среди студентов-лютеран в Петербурге. Сперва он был далёк от Православия и склонялся к пиетизму, не придающему большого значения догматической стороне христианства. Постепенно он стал интересоваться и православными студентами. Хотя полицейские правила того времени не разрешали религиозной работы вне церкви, Никалаи всё же удалось организовать несколько библейских кружков и устроить два посещения России знаменитым пионером христианского студенческого движения, американцем Джоном Моттом (1865–1955). В первый раз Д. Мотт приехал в 1899 году и был встречен враждебно, так как религиозные вопросы казались многим студентам реакционными и уводящими от революционной борьбы. Второй раз Мотт был в России в 1909 году и нашёл резкую перемену в настроениях молодёжи. Его лекции имели большой успех и, в результате, библейские кружки возникли в целом ряде городов. (Петербург, Москва, Харьков, Одесса, Томск, Юрьев и Рига). |
| Руководясь критерием не российского, а универсального философского значения (см. в этой связи ниже, в разделе III, обсуждение стратегии «выхода в универсальный контекст» в философии диаспоры), мы выделим персонально еще только Льва Шестова (Шварцмана, 1866–1938). Он уже и до революции жил на Западе едва ли не более, чем в России, и окончательно обосновался в эмиграции, в Париже, с 1920 г. В эмигрантский период его философствование, ранее тесно связанное с русской литературой, полностью переходит на почву западной культуры. В 20–30-е гг. он пишет свои главные труды, которые по преимуществу посвящаются избранным героям западной духовной традиции – тем, в ком он видит близкий себе дух высшего экзистенциального напряжения, внутренней борьбы, непримиримого бунта против любой метафизики или теологии, утверждающей успокоительно закономерное устроение бытия. Эти его герои – библейский Иов, Плотин, Паскаль, Лютер, Киркегор. Труды Шестова получают известность и признание, создают ему крупное европейское имя. Он также активно следит за движением философской мысли, выступает проницательным критиком феноменологии Гуссерля и Хайдеггера, завязывает переписку и личное знакомство со многими мыслителями, в частности, Гуссерлем, Хайдеггером, Бубером, Карлом Бартом. Его собственные идеи оказываются весьма созвучны зарождающемуся в 30-е годы экзистенциализму, и в дальнейшем, когда экзистенциализм становится доминирующим философским течением в Европе, за Шестовым утверждается почетная репутация одного из его главных предтеч. Выражаясь по-большевицки, можно сказать, что 1925 – Год великого перелома в формировании облика русского Парижа как уникального философского и богословского явления периода между двух мировых войн. В этом году здесь возникают две главные составляющие, две доминанты этого явления: Богословский Институт Преподобного Сергия Радонежского и религиозно-философский журнал «Путь», а также происходит перемещение в Париж издательства YMCA-Press, уже становящегося ведущим религиозно-философским издательством эмиграции. В этом же году Париж делается организационным центром стремительно развивающегося Русского Студенческого Христианского Движения – еще одного из определяющих факторов духовной и церковной жизни диаспоры. И наконец в этом же году в заметных масштабах достигает Парижа деятельность Евразийского движения – движения куда менее долговечного, чем РСХД, но во второй половине двадцатых годов бывшего, несомненно, важнейшим идейным течением в русском рассеянии. |
|
|
