| Труды гимнографов Церкви, вошедшие в состав Богослужения, рассматриваются в последнее время как особый раздел – Литургическое Богословие. Действительно, мы не находим подобного определения в работах маститых исследователей песнопения и песнотворцев Православной Церкви ни в минувшем XIX веке, ни в начале текущего ХХ-го. С понятием Литургического Богословия, как богослужебного достояния отцов и песнопевцев Церкви, мы встречаемся только во второй половине текущего столетия. Особенно отчетливо это представлено Преосвященным Вениамином (Миловым) в «Чтениях по Литургическому Богословию» 1 . Разбирая чинопоследование вечерни, утрени и других частей Богослужения Православной Церкви, изложенное в различных богослужебных книгах, Преосвященный Вениамин весьма обстоятельно анализирует значение тех или иных произведений святых песнописцев, которые, будучи посвящены спасительным догматам православного исповедания, имеют непосредственное отношение и в наше время к жизни, подвигу и великому делу спасения каждого из членов Церкви – как мирянина, так и инока. Автор труда по Литургическому Богословию рассматривает произведения некоторых отцов, касаясь, то кратко, то более подробно, тех основных богословских положений, которые в них раскрываются. Эти-то положения и составляют живую ткань предмета Литургического Богословия. В наших опытах исследования богослужебного достояния Православной Церкви предлагается путь анализа произведений отдельных творцов этого великого литургико-поэтического наследия с уяснением как отдельных богословских истин, являющихся предметом воспевания этих отцов, так и доступного понимания индивидуальности каждого из преподобных песнопевцев, обогативших, в меру своих дарований, сокровищницу Православного Богослужения. Тем плодотворней представляется сопоставление различных методов в познании Православной Литургики, изучение трудов отдельных песнотворцев церковных как литургистов-богословов, иными словами – участия каждого церковного гимнографа в создании Литургического Богословия. |
| Несомненно, необходимо более подробное изучение наследия писем одного из замечательных старцев Оптиной пустыни. И изучение это может быть проведено в различных направлениях. О письмах преподобного Гавриила (Зырянова) Одним из последних русских старцев, оставивших нам свое письменное достояние, является схиархимандрит Гавриил, скончавшийся в первой четверти XX века, в 1915 году 231 . Как книга его «Поучений и слов», так особенно его сохранившиеся письма отражают основное направление его жизни – стяжание любви Божией. В строках его жизнеописания читаем: «“Кто как, а я взял себе, что полегче”, – скромно говаривал батюшка. – “Кому пост, кому молитва , кому затвор по душе; а я облюбовал себе вот это, то есть любовь”, – бывало скажет батюшка». О любви-то более всего и любил писать старец Гавриил как о самом основном и главном в духовном делании. В этом отношении замечательно его письмо к одному из его многочисленных духовных детей, впоследствии профессору Духовной академии, где старец пишет о боголюбии. В этом письме он последовательно развивает свой взгляд на любовь 232 . «Во мне пребывало желание, высшее и лучшее желание, нежели все греховные порывы». «Оно окрыляло мой дух, – продолжает старец, – я чувствовал, что только оно меня удовлетворяет, и более ничего на свете – эта вечная творческая сила, сила неумирающая, дарованная Творцом – любовь к Богу». Так высоко было это богословие любви в устах старца, единого от древних, никогда не вкушавшего богословских наук. Это живое познание Бога в опыте монашеской многострадальной жизни и было краеугольным камнем его спасения. Старец искал в своей монастырской жизни этой любви, но не находил. «А мысль не оставляла меня, – пишет он, – и сердце горело еще бОльшим желанием любить Бога, но на деле я этого не достигал. Я чувствовал, что сила жизни и любви к Богу – сила творческая, благодатная». В своей непосредственности старец молился о стяжании любви к Богу и говорил (как ниже пишет в том же письме): «Удостой меня ненадолго, всели в меня эту любовь и поживи во мне – я пойму, узнаю Тебя, тогда удались от меня – я буду уже по в!едению стремиться к Тебе». Во время тяжелой болезни схиархимандрит Гавриил, тогда еще молодой годами, обрел искомое. «Здесь-то мне убогому, – продолжает он, – и открылась в необъятной полноте любовь Божия к миру в искуплении человеческого рода. Эта любовь заговорила как бы во мне, внутрь всего моего существа с такой силой к Богу, что я не чувствовал и своих страданий. Я не мог оторваться ни мыслями, ни чувствами сердца от любви к Господу». «Вот что такое боголюбие, и вот что оно делает с душой человека!», – заканчивает это знаменательное письмо старец Гавриил. «Оно есть богатство неокрадаемое и есть всемогущая сила, как сила творческая, сила вечного живота Нужно любить Бога и жить Им, вдыхать и выдыхать духом любви Божией». |
| Прибывши на место ссылки в Саровский лагерь, старец Зосимовой пустыни схиархимандрит Игнатий 233 исповедует и одновременно утешает, поддерживает своих осиротевших духовных чад: «Наконец, после долгого странствования, я на месте, которое указал нам Господь – я в Сарове, в стенах бывшей обители! – пишет батюшка в своем первом письме, в первых его строках и продолжает: – Слава Богу за все случившееся – это одно можем сказать!». Старец не отделяет своей судьбы от судьбы своих чад, почему и подчеркивает слово «нам», а благодаря Бога за все случившееся, опять говорит от своего лица и лица своих духовных детей можем: «это одно можем сказать». И далее батюшка изрекает то слово, которое постоянно присутствовало в жизни его осиротевшей духовной семьи: «С Ним везде хорошо – и на Фаворе и на Голгофе!». Рассказывая далее о всех перипетиях своей тюремной жизни, отец схиархимандрит заключает свое повествование словами: «И паки – слава Богу!». Это было живым назиданием для оставшихся на свободе духовных детей старца: как им жить, как благодарить Бога за все, как продолжать свое существование в этой живой благодарности, заповеданной батюшкой. В последующих письмах, говоря о насущных потребностях своей жизни, батюшка никогда не забывал написать духовное слово подкрепления: «Хотя теперь я и лишен того, к чему стремился всю жизнь, – пишет он, – “еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего” чего не лишены вы но Он близ... и Сего никто и ничто не отнимет, кроме допущеннаго по воле нашей – нерадения». Подобное свидетельство, что Господь близ, снабдевало души духовых детей батюшки твердой верой и упованием посреди их ставшей скорбной и отовсюду утесненной жизни. А батюшка, между прочим, продолжал со всей высотой вдохновения: «Велий еси, Господи, и чУдна дела Твоя и ни едино слово довольно будет к пению чудес Твоих!». Да, воистину для тяжко болящего старца чудом была проповедь чУдных дел Божиих, чудес Его! «Чадца, – пишет батюшка в другом письме, – стремитесь к горнему, касаясь дольняго поколику того требует телесная нужда». |
| По мысли известного русского литургиста профессора М. Н. Скабаллановича , «в богослужении нашем собрано и изложено решительно все, что может и должен думать о Боге и спасении всякий христианин», а «православное богословие может исчерпываться одним богослужением» 876 . Архимандрит Киприан в своих лекциях по гимнографии и эортологии 877 пишет: «Литургика… становится для нас уже не только «обрядословием " … но самостоятельной дисциплиной литургического богословия, имеющей полное и неоспоримое право на существование наряду с прочими богословскими науками…» 878 . В своем труде «Русская литургическая письменность» протоиерей Ростислав Лозинский говорит о богослужении как одеянии Церкви. «Литургические формы есть одежда Церкви Христовой» 879 , – пишет он и, подобно цитированным авторам, свидетельствует о связи между догматической и литургической ветвями богословия: «Церковность жизни, полнота литургического общения Церкви Небесной и земной, соборность молитвы – лучшие пути богообщения» 880 . Много полезного в исследовании Ф. Г. Спасского «Русское литургическое творчество», в его оценке отдельных периодов русской литургической письменности и отдельных песнотворцев, представленных в эти периоды 881 . Вместе с тем основы богословия в трудах отечественных гимнографов остаются в значительной степени непроясненными, что ставит задачу одновременно настоятельную и необходимую. Здесь встает ряд вопросов – и первым из них следует считать определение того, каков удельный вес тех общих богословских положений, которые внесены русскими песнотворцами в круг годового православного богослужения, составляющего неизмеримое богатство и ценность Церкви Православной. Далее может встать вопрос о том, какие из основных догматов развиты в трудах русской литургической письменности и имеются ли отдельные периоды в истории Русской Церкви, которые выделяются преобладанием интереса к разработке того или иного догматического положения. Наконец, представляет несомненный интерес – кто из русских песнотворцев оставил наиболее отчетливый след в запечатлении догматического учения Церкви в богослужебных текстах. |
| Ты только твердо веришь, вооруженный опытом пережитого, что все будет в воле Божией: ни один волос твоей головы не погибнет без Него, но и ничего ненужного, «не твоего», тебе не будет дано. С тебя довольно, что еще раз в храме тебе открылась благая воля Божия, ты смог увидеть пути своей жизни; тебе, точно в ухо, было сказано слово Божие, свидетельствующее о том, что мы никогда не забыты, что мы не одни, что тогда, когда приходит час, человеку указываются твердые и ясные пути Водительства Божия, Его неизреченного Промысла, призирающего твое шествие земной дорогой. Твои Альфа и Омега в любовных непостижимых Руках. …О падают листья, но еще сияют вершины берез редким золотом убранства и колышутся высоко над другими лесными породами в осеннем воздухе. Других деревьев не приметишь в этом году: быстро опали перья ясеня, а клен уже тоже стал редким. Стволы обнаженных деревьев больше ведут сейчас беседу со мной, и я вникаю в их суровые, совсем не красочные оттенки. Вглядываясь в почерневшие от дождя мачты пихт, я вижу, как отчетливо, под прямым углом отходят от них в стороны черные же ветви. Моим сердцем владеет сейчас образ Креста, и я вспоминаю, как еще в юности слышала мысли прекрасного сельского священника, который, говоря о Кресте, с убежденностью, проникновенно поведывал нам, что и деревья растут так, что образуют образ крестный и что отсюда Крест Христов начертан во всей природе. Сейчас мне дано вспомнить эти мысли – и не только вспомнить, но и ощутить их, пережить. Да, в обнаженной от летнего убора осени, среди лесных пород эта мысль укрепляется во мне, черпает пищу, оживает и даже... покрывается плотью. Вот я вижу отчетливый Крест в черных стволах пихт, перекрещивающихся со своими черными ветвями. Знамение Креста отчетливо впечатлевается во мне и утешает мою душу, сейчас подошедшую к тому, чтоб жизнью исповедывать Крест Христов. Вижу, что и мачты ясеня, тоже потемневшие от дождя, являют мне тот же спасительный образ, только ветви не так ровно отходят от основного ствола и несколько изогнуты, угловаты в своем ходе. |
| И в самом деле, тот розовый матовый свет, что охватил вначале все пространство храма, превращался по временам, при освобождении солнечного луча от облаков, в победное золотое блистание. И яркое солнечное сияние волнами заливало храм, приникало к тому первоначальному розовому свету, побеждало его и какое-то время ширилось и царило в храме. Как день будущего века, обретшего в Кресте свое вечное бытие, как жизнь вечная по смерти. …Когда внутри трудно, ищешь помощи в малом, лишь бы опереться на какой-то осязаемый факт. Вот глубоким вечером я потушила все огни в комнате и в малом сиянии огня лампады не вижу почти ничего в святом углу. А потом глаза привыкают к темноте, и я различаю очертание образа моего Спаса, узнаю контуры Головы и нимб, повешенную на образ пелену – и понемногу обретаю себя. Крест Христов, насаждаемый в моей жизни, никак еще не станет добровольным моим достоянием. Все противится в душе моей свободному приятию страданий. Я медлю, избираю окольные дороги, чтоб отсрочить спасительный конец – и не обретаю покоя. И видно для того, чтоб познать весь объем Креста, все его концы, я еще и еще подвергаюсь дополнительным искушениям. Некоторые из них насколько по виду неожиданны, будто случайны, настолько же оскорбительны, нелепы. И мне необходимо это пережить. Пережить видимую неправду, уничижение, чтоб еще больше понять полюбить свой Крест, уготованное мне испытание, и уже не восставать, не противиться, не приходить в негодование от приятия надлежащего мне, как противилась и восставала от того, что было неожиданно, нелепо, оскорбительно, случайно. Да. А правда была бы в том, чтоб принять и нелепость, и с достоинством христианина ее перенести. Так вот если ты не способен к перенесению малого оскорбительного случая, прими хоть с разумением твой, посылаемый тебе Крест жизни. Великий апостол Павел, воспевая Крест и крестный путь христианина, сказал с глубоким знанием, что Крест, основа нашей жизни, не таков для инакомыслящих. Он не побоялся утверждать, что Крест – соблазн, нелепость для иудеев, его собратьев по плоти, и просто безумие для ученых эллинов, «… иудеем убо соблазн, эллином же безумие...» |
| В этом опять ты себе находишь поддержку от образов природы Божией... Всю длинную службу в открытую дверь храма к тебе приникает образ цветущей белой вишни, белеющей и в наступающих сумерках, живой, вещающей тебе утешение. Только на верхней короткой ветке нет белых цветов. Остальные ветви сплошь укрыты цветами, молчаливы, неподвижны за все длинное вечернее стояние перед Совершившимся Крестом Христовым, Его Распятием и Крестной Смертью. …Как, в самом деле, быстро течет время, и уже почти обернулся круг года, когда я начинала писать о Кресте. Прошли месяцы и месяцы, а в сердце так мало нужных, полезных для иной жизни помыслов и состояний. Словно вот птица, которую вчера видела из окна вагона. Она быстро летит, но поезд обгоняет ее, и кажется, что она стоит на месте, только крыльями машет. Так все относительно у нас, землян. Длинные сроки могут показаться каким-то малым периодом, а что-то действительно минутное может приобрести качество вечного. Вот и ласточки в этом году долго задержались из-за больших атмосферных перестроек. Весна обгоняла себя самою, а они все не появлялись – это заметили фенологи. Но теперь ласточки уже у нас и оглашают воздух своим отрадным пением – свистом – почти как тогда, в начале этих строк... Почти. Весна ускорила в этом году свой ход. Ее движения, по существу, мы и не заметили и уже вошли в царство лета. Не радует это. Нам, северянам, нужна постепенность. Но вот и в природе случилось так, как в душе: очень все быстро сменилось, минуло, а новое качество не пришло, так как не выстоялось внутри. Пришла и проходит Пасха. И надо бы всеми внутренними силами воскреснуть. Но сердце, не ставшее духовным за эти долгие сроки, ищет и в пасхальных днях следы Креста. И находит. Это, видно, для меня, еще не воскресшей со Христом, оставлены в семисвещнике святого алтаря зеленые лампады. Те три малые огня перед дарохранительницей стали розовыми и знаменуют Пасху тайную, Гроб Воскресшего, а в семисвечнике зеленые лампады чередуются с розовыми. Наверное, это смотрительно для меня. |
| Возносить молитву покаяния Творцу всех вместе с ожившей, но и притихшей жизнью природы. К чему пишу все эти размышления в строках, посвященных Кресту? К тому, что природа, весь ее великий охват, если не войдет в душу человека и там не переплетется крестом со всем тем, что составляет внутреннюю жизнь души, ее неизбывные печали, не может составить, не составит того, что достойно, что д олжно отвечает природе человеческого естества. А перекрестившись со всей его жизнью, укрествовавшись с ней, она составляет – о, радость! – верный и твердый, неотъемлемый от всей этой жизни знак, и становится даже неизбывной, неотъемлемой ее частью, даже и обязательным слагаемым переживаемого момента. Тогда в строгие звуки «Да исправится... » входит тонкий стволик белой березки и вся бесчисленная рать примолкших нераспустившихся почек, замерших в своих завязях и только кое-где вскрывших острые, клейкие кончики листьев. …Из-за рубежа в сердце я привезла несколько незабываемых минут, вечных знаков жизни, которые никак не находили повода быть открытыми. А вот теперь, уверившись в Кресте, найдя в нем отраду, убедившись, что все живет, будучи перекрещено со скорбью внутреннего существа, я нахожу некоторую возможность вспомнить эти знаки. Было воскресенье, и шел дождь, а к вечеру проглянуло солнце. И вот, когда оно было уже близко к закату, лучи его, проходя через витражи, падали на колонны собора святого Витта, внутри которого мы находились с моим неизменным другом. Это отражение долго медлило на мраморе старинных колонн, и окраска его синего, желтого, оранжевого и красного цвета долго не уходила. В соборе было людно и одновременно торжественно и тихо. И было что-то неизъяснимо прекрасное в этих оттенках радуги, легших на вечные стены. Мы были далеко от родины, и в то же время мы были в мире, все было единым, хотя было и не совсем нашим. Торжество безмолвных отражений витражей наполнило и наши души необычайной значительностью зримого. Теперь я знаю – это был знак грядущих моих великих крестных печалей, и я любовно, очень издалека готовилась к ним. А теперь вот эти знаки витражей на колоннах знаменитого пражского собора связаны в узел, в прочный крест вместе с этими моими печалями, и стали вечными, укрествовались, укрепились во мне. |
| Здоровье мое, как тебе известно, было слабое, теперь стало, после всего пережитаго, еще слабое (посему на питание приходится волей-неволей обращать особое внимание ): scopolaminum не принимаю и двигаюсь только с noмoщiю другого, да и вообще самообслуживать себя не в состоянии, еще к основной моей болезни прибавилась сердечная слабость, которая дала себя чувствовать в апреле, мае, iюhe, сердце все время подкрепляли , а теперь оно опять поослабло, с iюля еще прибавилась 3-я болезнь – склероз всех суставов рук и ног (при ней бывает в суставах боль, малоподвижность и треск) По такому плохому cocmoяhiю моего здоровья я, начиная со 2/IV, все время находился в больнице и теперь нахожусь в лазарете. Все это немало меня заботит, посему усердно прошу тебя и всех знаемых попещися о мне-старике насколько это нужно будет, а также не погнушаться принять мою худость и немощь – когда на сие придет время... думается, что по лукавству дней (ср. Еф 5:16 ), в сем последнемъ (принятии) необходимо преемство. Но... «руце Твои сотвористе мя и создасте мя» ( Пс 118:73 ), а посему – Ты «вразуми и направи стопы моя по судьбам Твоим, да не обладает мною всякое беззаконие» ( Пс 118:133 ). А также: «призри с небесе, Боже, и виждь, и посети в д Твой и утверди и управи И, его же насади десница Твоя» 307 . В сем 1-м и//2-м все мое успокоение. Прошу и вас так мудрствовать. Кроме прочих предметов мне потребны и пшено и гречневая крупа. Денег мне пока не надо. Спишись с Лизой, дай ея адрес мне. Узнай адрес о. Ксен 308 , спишись с ним, и узнай все условия жизни там. Как вы теперь живете на своем месте – я даже представить не могу... «Надеющиеся на Господа уподобишася горе святей»... 309 и далее. Пока писать довольно – устал. Простите. Господь с вами. Вчера (14/XI) получил твою посылку и всех вас благодарю – спаси вас Господи! Теперь с каждой посылки взыскивают 30 копеек за кило местных почтовых расходов, а потому дня за 3–4 до отправки посылки переводите рублей 15–20 для оплаты посылки и для расходов; следующая посылка к празднику. |
| 1/ХI 37. Любящий тебя твой дядя. Вчера (1-го) неожиданно получил твою открытку (от 26/Х), и... напугался – от перемены формы письма и неожиданности получения! ....................... 521 , все благополучно! Только наш страдалец, Ф Ф , продолжает страдать... – это «очень печально!» ........................... А тебя, Варинька, благодарю за твои неусыпныя заботы о старике, недостойном и памяти. Простите. 2/ХI Письмо 80 # Дорогая и родная племянница моя, Варя с домашними твоими, здравствуйте! 27/I получил твое письмо от 21/I и благодарю. Только ты опять не пишешь, какия получила от меня письма? Очень рад, что вы все живы и здоровы и я взаимно кланяюсь всем. Я пока жив и по-прежнему, сравнительно, здоров. Сегодня исполнилось 15 лет со дня кончины моего Батюшки Г . Как жалко Ф Ф , что он так расстроился здоровьем – я ему недавно предлагал лекарство, каким сам лечился (сегодня) в 30 г. 522 . На днях виделся с твоим дядей Николаем В., он здоров и кланяется тебе, ведь я тебе писал еще 3/ХII, что здесь свиданья никому более не разрешаются, а только посылки, ожидаю... . А у меня вышло лекарство да и продукты (кишечные порошки ), а главное – Scopolamin, без которого расстроилось у меня как движение, так и общее самочувствие. Помоги, Господи, вам всем в ваших трудах! Прости! Пиши. И Т кланяется. 30/I Любящий тебя твой дядя. Письмо 81 # Дорогая и родная племянница моя, Варя с домашними твоими, здравствуй! 20/II получил твое письмецо от 13/II и очень тебя благодарю, что не забываешь меня старика! Очень прискорбно для меня, что ты не получала известий от твоей мамы 523 такой долгий срок, ведь она была сравнительно здорова в то время и вероятно обычно писала тебе. Я пока жив и сравнительно здоров, чего и вам всем желаю, не сравнительно, а совершенно. Посылку от 23/I получил 4/II, о чем и писал тебе. Дядя Ник и И Т кланяются тебе и я и прошу молитв. Великая нужда в Scopolamin’e сказывается: всего связало. Посылки нужны – содержания прошлого года. Порошки Рецепт для Ф Ф [см.] поищи в бумагах мамы под 17/I 30 г. Простите меня. |
|
|
