| Проф. Голубев отнюдь не считает себя непогрешимым ученым и всегда не только готов отказаться, но и отказывается от своих ошибочных мнений 19 . Он желает только, чтобы его заблуждения были ему показаны и доказаны. Полагаю, что это естественное желание всякого ученого, – и не вина проф. Голубева, если иногда случалось, что он благодарил своих рецензентов только за указание …корректурных недосмотров. Не виноват проф. Голубев и перед проф. Титовым, если ему остается поблагодарить последнего только, во 1-х, за указание одного, для моих речей никакого значения не имеющего, недосмотра (проф. Титов рецензировал мою статью: «Киевская Академия в конце XVII и начале XVIII стол.», а не мое – как я ошибочно 20 полагал – сочинение: «История Киевской Духовной Академии») и во 2-х, одного lapsus’a calami (написано: «епископа Гедеона Балабана, † 1607», – вместо: «Феодора Балабана † 1606»), – lapsus’a, в данном случае 21 тоже никакого существенного значения не имеющего. Теперь несколько слов об ученых приемах проф. Титова. Они до крайности просты и несложны. Вооружается проф. Титов иерихонской трубой, садится перед зеркалом, внимательно всматривается в свои черты, очень метко их схватывает и громогласно заявляет, что он видит проф. Голубева, представшего перед ним во всем его умственном убожестве и нравственной нечистоплотности! Разумеется, это есть некая как бы поэтическая вольность, образное представление идеи. Но вопрос в том, насколько это образное представление соответствует действительности. Вопрос этот можно уяснить наинагляднейшим способом. Представляю образец такого способа. Утверждение профессора Титова «о первой лжи» профессора Голубева: Употребляет проф. Голубев приемы сказочные, фантастические, путается в непримиримых противоречиях, – в одних случаях понимает выражение описей: Львовской печати вообще, разумея под этим выражением все типографии, существующие во Львове, в других – одну только Братскую, словом «огород огородит, сказку сочиняет». За сим следуют: 1) Суждения профессора Голубева, заслужившие такие эпитеты: а) Когда во Львове существовала одна только славяно-русская типография Братская, то выражения описей Львовской печати о книгах, вышедших в это время, во время существовании одной только означенной типографии, должно быть понимаемо в смысле львовской Братской типографии (напр., «Книга о священстве» 1614 года, Львовской печати, следов., эта книга львовской Братской печати, так как в данное время во Львове существовала одна только славяно-русская типография Братская). |
| Вопрос. За сие научное хищение, учиненное в статье проф. Голубева мышами, находящимися в квартире проф. Титова, какому наказанию дозволяется профессору Голубеву подвергнуть хищников? Ответ. Ему дозволяется приобрести «средство» от вредных паразитов и отослать оное проф. Титову. Такое средство проф. Голубев «с свойственным ему злоязычием» и имеет честь почтительнейше преподнести вам, проф. Титов, с соответствующим случаю надписанием, о содержании которого догадаться не трудно. VI Не вдаваясь в подробности, проф. Титов обращает внимание своих читателей на те страницы моих «Объяснительных параграфов», где я констатирую тот факт (по крайней мере, для меня факт), что Львовское братство в конце 1703 или начале 1704 года выпустило в свет Евангелие с сознательно неверной датой (1690 года) и сознательным анахронизмом в предисловии. Проф. Титов, очевидно, считает трактацию по данному вопросу образцом глупости проф. Голубева; он советует своим читателям, желающим познакомиться с приемами своеобразной критики проф. Голубева в его библиографическом труде, «вчитаться, внимательно вчитаться в его речи»; ведь такая гипотеза, которую предлагает проф. Голубев, «возможна только в сказке про белого бычка». Словом, проф. Голубев в своих «Объяснительных параграфах» нагородил такой чепухи, что и говорить то о ней не хочется, а если кому угодно проверить его, проф. Титова, мнение, то он указывает на страницы статьи проф. Голубева такие-то и особенно такую-то. Из этого отзыва проф. Титова об указанном трактате проф. Голубева в его «Объяснительных параграфах», да вообще из его отзыва о всех сих Параграфах, от начала до конца, явствует, что читатели имеют дело с двумя киевскими профессорами – с профессором Голубевым, большим дураком, и с профессором Титовым, большим умником. А из жизни обыденной вы, господа, знаете, что с дураком каши не сваришь: ты говори ему: черно, а он все – бело; ты ему брито, а он все – стрижено. А если уже поведется беседа между учеными людьми; одним дураком, да еще большим, а другим – умником тоже большим, – то тут хоть ложись да помирай! |
| Все это я, проф. Голубев, в своих «Объяснительных параграфах» показал и доказал, и за все это я, проф. Голубев, обвиняюсь в грубом историческом невежестве и отсутствии у меня размышляющей силы. Посмотрим, так ли обстоит дело. Проф. Титов говорит, что я не имел права усомниться в его знании о существовании во Львове нескольких типографий одновременно. Хорошо. Но в таком случае научная вина проф. Титова усугубляется, и он из легкого огня попадает в самый пламень. Прежде я констатировал по данному вопросу незнание проф. Титовым факта, теперь логически необходимо констатировать незрелость его научных приемов. Проф. Титов заявляет, что выражение «печати Львовской» он как прежде (до написания моей статьи), так и теперь (после её написания) понимал и понимает («я понимал и понимаю») в смысле Львовской братской типографии, не взирая на то, каковы бы книги эти ни были, даже если они имеются в настоящее время в наличности и на них явственно обозначено, что они вышли из других типографий, ибо – продолжает развивать свою мысль проф. Титов – почему они «не могли быть» напечатаны одновременно и в братской типографии: кто мне докажет противное? Я пока не вижу никаких оснований отказываться от своего мнения по данному вопросу и потому слова проф. Голубева (о книгах, вышедших из типографий Слёзки, Желиборского и Кафедральной): «все эти издания не суть издания Львовской братской типографии», – остаются буффонадной фразой» (sic!). Достопочтеннейший профессор, помилосердуйте! Ведь вы пользуетесь таким приемом, который не имеет никакого научного значения и нетерпим даже в школьных упражнениях. Ведь, следуя вашему приему, я могу понимать выражение описей «печати Львовской» в смысле типографии Слёзки, другой – в смысле типографии Желиборского и т. д. и т. д. Все зависит от личного, ни на чем не основанного усмотрения. Ведь, следуя этому приему, можно понабрать не незначительный ворох доселе неведомых миру изданий. Но какая от этого польза для науки? Решительно никакой. Это мыльные пузыри. Дунул на них – и след простыл. |
| Не все это проф. Голубев имеет честь заявить вам, проф. Титов, следующее: Подобными «записками» вы можете производить впечатление на духовный собор Киево-Печерской Лавры, т. е., на людей, сияющих благочестием и добрыми делами, но отнюдь не библиографическими познаниями; у человека же, хорошо знакомого с трактуемым вопросом, записка ваша, проф. Титов, может вызвать только улыбку на устах, а слова: «сейчас мною проверяются и освещаются научно-критически», – даже гомерический смех. Почему? Да потому, проф. Титов, что «официальная записка» ваша представлет – как я сказал – блистательное подтверждение того, что вы приступили к уяснению вопроса о начале книгопечатания в Киево-Печерской Лавре, будучи совершенно не в курсе сего вопроса, вследствие чего (как я объяснил достопочтенным лаврским отцам) вы углубились в изучение того, над чем поставлен крест, что давно сдано в архив, как ненужный хлам. И как ни затруднительно, проф. Титов, допустить, чтобы вы, совершая прогулку по Киеву, обрели портфель с миллионом рублей, все-таки это допустимее (не есть невозможность невозможная), чем «обретение», например, акафиста успению Божией Матери, якобы изданному Киево-Печерской типографией в 1606 году (невозможность невозможная). Глаголю вам истину непреложную! Беседа с вами, проф. Титов, очень затруднительна: мышление у вас какое-то странное и логика необычная. Вы пишете, что, «прочитав статью профессора Голубева, на первых порах нисколько не усомнились в том, что в газете Киевлянин могли быть оповещены подобные сведения (о трехсотлетии Лаврской типографии)», т. е., вы даете понять, что заметку в киевлянине поместил никто иной, как сам же проф. Голубев. Но ведь в этом вы скоро разубедились, потому что – как сами заявляете – «некоторые сведения в сей заметке «до буквальности, по-видимому, (опять по-видимому, и к чему тут по-видимому?) совпадают с вашей официальной запиской». Но если так, зачем же вы трактуете о первом своем предположении, которое сами же отрицаете? Вы пишете, что «проф. Голубев предусмотрительно, но крайне наивно оговаривается, что сообщенные газетой Киевлянин сведения не были опровергнуты ни Лаврой, ни мной, – проф. Титовым». «Но кому же неизвестно, – повествуете вы, – сколько в последнее время в газетах появляется всяких ложных сведений и, в частности, сколько в печати известного лагеря сообщалось самых невероятных и возмутительных сведений, касавшихся Киево-Печерской Лавры и, между прочим, Киево-Печерской типографии»? Не всему де неопровергнутому следует придавать какое-либо вероятие. |
| 1) Сочинение ваше на степень магистра проходило с тучами величайшими. и 2) Существенный недостаток его тот же, что указан мной при общей характеристике ваших трудов – отсутствие жизненного научного нерва, сего царя царствующих. Третий момент – докторская диссертация. Но сия диссертация заслуживает, чтобы речам о ней отведен был особый отделец. XXIII Необходимость выделить «сказание» о докторской диссертации проф. Титова в особый отделец вызывается несколькими соображениями. Во-первых, существует легенда, что проф. Голубев ставил всяческие препятствия проф. Титову на пути к получению им докторской диссертации. Является вопрос: правда ли это? Напротив, в данном случае не простирал ли проф. Голубень свою благостную руку до пределов, далее которых, без ущерба для своей ученой репутации, он идти уже не мог? Во-вторых, не впадает ли проф. Голубев, при характеристике сего момента в жизни проф. Титова, в «непримиримое противоречие» с официальнылии и уже напечатанными документами, к сему делу относящимся, – из каковых документов явственно открывается, со сколь великой честью и славой получена была сим профессором докторская степень и сколь необычайно высоко оценена была самая его диссертация в сферах высших? Ответ на сие для вящей наглядности может быть изображен в следующем «комедийном представлении». Действие первое Явление 1-е Профессор Титов, напечатав три тома «Памятников православия и русской народности в Западной России в XVII и XVIII веках» и снабдив их предисловием в 14, а «исследованием» в 149 страниц, отказывается от следуемого ему за корректуру и переписку документов вознаграждения в сумме 938 рублей. (Извлечение из журналов Совета Киевской Духовной Академии за 1904–1905 учебный год, стр. 203). Явление 2-е Комиссия, назначенная Советом «Академии» для наблюдения за печатанием собранных профессором Ф. Титовым «Памятников православия и русской народности в Западной России в XVII и XVIII столетиях», – т. е. для наблюдения за ходом типографских работ и денежных рассчетов за эти работы, – комиссия, состоящая из профессоров И. Н. королькова, специалиста по греческому языку, К. Д. Попова , специалиста по Патристике и А. А. Дмитриевского специалиста по Литургике, исполнив возложенную на нее задачу, – именно, представив Совету подробный отчет о рассчетах с типографией, – нашла возможным выступить и за пределы означенной задачи. |
| Человек спас мне жизнь. А я даже имени его не знаю. Не знаю, кого поминать в своих молитвах. Так и молился и молюсь до сих пор: — Спаси и сохрани того, кто помог мне бежать...» Конечно, домой я тогда не пошел, а пошел на улицу Декабристов к маме и Ляле. По дороге заходил в Никольский собор. У Ляли, как я уже писал, я провел два или три дня. На четвертый утром пошел — не знаю, не помню почему, на улицу Восстания. И там, на пороге своей комнаты, свалился. Через пять-шесть дней попал в госпиталь на Каменном острове. А месяца три спустя уже сидел в кабинете Маршака, в Москве, на улице Чкалова, и рассказывал Самуилу Яковлевичу обо всем, что вытворяли со мной в Ленинграде. Маршак негодовал, настаивал, чтобы я возбудил уголовное дело против квартального Титова. Я мялся, говорил: подумаю, попробую, но мои христианские убеждения отвратили меня от этого поступка... Хотя нет, если говорить честно, не только убеждения христианина, не только нежелание мстить, отвечать ударом на удар остановили меня в этом случае. У меня не было и не могло быть уверенности, что мои жалобы, заявления, протесты к чему-нибудь приведут. Ведь реабилитировали меня не потому, что «восторжествовала истина», а потому, что вмешались сильные мира сего — Маршак, Фадеев и — прежде всего писатель Л. Шейнин, тогдашний следователь по особо важным делам, впоследствии сам пострадавший от меча пролетарской диктатуры... А вообще-то спасла меня молитва. Долго думал сейчас, как написать об этом, и вот решил сказать самыми простыми словами, не боясь, что слова эти прозвучат елейно или ханжески... Да, спасал Господь Бог, к которому неизменно и ежедневно обращаюсь и в начале дня, и в конце его, и тем более во все трудные минуты жизни. Молился я, когда караульный милиционер ушел звать дежурного по отделению. Молился, когда лежал парализованный на пороге своей комнаты. Молился, когда дребезжащая машина «Скорой помощи» везла меня, полуживого, на Острова, в больницу. А с Титовым мне еще привелось повстречаться. В январе 1944 года, в те дни, когда советские войска, совершая чудо, взрывали железное кольцо немецкой блокады, я был в командировке в Ленинграде, шел по улице Некрасова в сторону Литейного и вдруг вижу — навстречу мне едет на велосипеде (да, в январе на велосипеде) квартальный уполномоченный Титов. Он тоже меня узнал и так, помню, растерялся, даже испугался, что колесо его велосипеда заюлило и он чуть не вывалился из седла. |
| Д. Овсянкина, человека очень сердечного, отзывчивого, доброго, еще более услужливого, но выработавшего довольно своеобразный взгляд на порядочность в человеческих отношениях. В Петрограде, среди бумаг, у меня остался большой том копий (Оригиналы хранились в архиве канцелярии обер-прокурора Св. Синода.) писем-донесений г. Овсянкина обер-прокурору Св. Синода, В. К. Саблеру, о действиях архиеп. Евлогия в Галиции, любезно предоставленный мне тем же проф. прот. Ф. И. Титовым. В своих донесениях, аккуратно посылавшихся раз-два в неделю, Овсянкин самым тщательным образом, до мельчайших подробностей, описывал своему патрону всё, касающееся не только общественной деятельности, но и частной жизни архиеп. Евлогия: когда тот ложится спать и встает, что и когда ест и пьет, кто y него бывает, о чем он говорит, даже что думает, как действует по униатским делам и пр. и пр. Если бы только архиеп. Евлогий знал, каким оригинальным попечением окружил его «добрый» Владимир Карлович, и каким милым сотрудником его был г. Овсянкин! 1–2 февраля 1915 года я провел во Львове, где виделся с генерал-губернатором Галиции, графом Г. А. Бобринским. От Овсянкина и других я узнал, что архиеп. Евлогий очень доволен результатами воссоединения, давшими ему несколько десятков униатских приходов. Числа были в его пользу и, на его взгляд, говорили о большом успехе. Так точно во время Белорусского воссоединения в 1834 г. думал Полоцкий еп. Смарагд, когда хвастался обер-прокурору Св. Синода: «Мы присоединили 34 униатских прихода!» А умный и дальновидный Литовский архиеп. Иосиф Семашко по этому поводу замечал: «Мы присоединили 34 прихода! Гораздо лучше было бы не присоединять ни одного прихода!». Овсянкин тоже, пожалуй, был доволен успехами воссоединения, но осуждал вялость и нераспорядительность архиеп. Евлогия. Генерал-губернатор гр. Бобринский, которого я еще с японской войны знал за человека весьма воспитанного и сдержанного, в совсем непривычном для него тоне, почти с раздражением говорил о «вредной политике» архиеп. |
| При публикации «Путевых записок» Ильи Сысоева эти пометы приведены в постраничных примечаниях и отмечены буквами латинского алфавита. При передаче текста сохранены особенности его орфографии, курсивом отмечены исправления и вставленные в текст слова, пропущенные в оригинале и необходимые для понимания смысла; характерные для текста нарушения нормы синтаксической связи не исправляются, если они не мешают его восприятию. Знаки пунктуации поставлены по современным нормам. Путешествие крестьянина Якима Васильева «Путешествие во святый град Иерусалим из России в 1818-го года...» известно по рукописи РНБ, собр. А. А. Титова , 889. 1712 Атрибуция Путешествия Якиму Васильеву предложена бывшим владельцем рукописи, известным ростовским купцом и коллекционером А А. Титовым на основании записи, читающейся на обороте второго листа кодекса: «Сия книга путешествие во Иерусалим получена для пиреписки со оной из деревни Ляхова от крестьянина Якима Васильева сего 1831 года марта 18 дня»; ниже другой рукой приписка: «И пиреписына со оной такием же манером полууставнаго церковнаго писма в древне Маурине. Крестьянин Алексей Сергеев». Деревни Ляхово и Маурино находились в Березниковской волости Ростовского уезда Ярославской губернии, поэтому можно думать, что Яким Васильев был ростовским крестьянином. Но ходил ли он в 1818 году в Иерусалим или только был читателем и владельцем тетрадей, содержащих описание паломничества? Из письма А. А Титова в Императорское Православное Палестинское общество известно, что он расспрашивал об этом крестьян деревни Ляхово, которые слышали, что крестьянин их деревни «старик Аким (...) ходил давно в Иерусалим· (НБ ГМИР. ИППО.Η. V. 338) Стоит также обратить внимание на бумагу, на которой написан текст: она голубого цвета с филигранью «Герб Баташевых» – владельцев Копнинской фабрики, расположенной в Московской губернии. 1713 Отечественная бумага такого сорта производилась в 10-х годах XIX века. Степень ее залежности в то время, как отмечают специалисты, небольшая и составляет несколько лет. |
| Новики. Церковь Успения Пресвятой Богородицы. Церковь. Действует. Престолы: Успения Пресвятой Богородицы Архитектурный стиль: Эклектика Год постройки:1852. расширена 1887. Адрес: 391057, Рязанская область, Спасский район, с. Новики Координаты: 54.566687, 40.237785 Проезд:По шоссе Рязань-Спасск-Рязанский, далее Мурмина 12км в сторону Спасска, далее поворот на север в сторону с.Новики 4км. Изменить описание Добавить фотографии Карта и ближайшие объекты To navigate, press the arrow keys. Добавить статью В качестве деревни Новики упоминаются в исторических документах 1687 года. Церковь в селе Новики Спасского уезда была построена в 1852 году на средства помещицы этого села Титовой. Зданием каменная, теплая с такой же колокольней. В 1887 году сыном храмостроительницы действительным тайным советником Владимиром Павловичем Титовым церковь с южной и северной стороны была расширена каменными приделами. Престол в ней был один во имя Успения Пресвятой Богородицы. В селе имелась земская школа, в которой в 1914 году обучалось 108 мальчиков и 67 девочек. После революции храм использовался группой верующих, но оргкомитетом президиума Верховного Совета РСФСР 21.11. 1939 г. он был закрыт. После Великой Отечественной войны, 26 ноября 1945 г. храм в с. Новики Спасского района был открыт до 1960 года. http://www.ryazeparh.ru В 19 верстах от уездного города. В качестве деревни Новики упоминаются в писцовых книгах 1629 – 30 гг. Из отказной книги 1687 г. видно, что деревня эта была в том году отказана стольнику Автоному Михайловичу сыну Головину, а прежде была вотчиной окольничего князя Степана Федоровича Львова и жены его княгини Анны Яковлевны. По смерти Автонома Михайловича Новики перешли к сыну его Сергею Головину. В 1729 г. бригадир Иван Григорьев сын Бозобразов просил об отказе за ним проданной Сергеем Головиным в дер. Новиках пустовой земли в количестве 65 четвертей в поле, с лесом, сенными покосами и со всеми угодьями, за что взял Головин 100 руб. Существующая ныне в Новиках каменная Успенская церковь с такою же колокольней построена помещицей Титовой в 1852 г. В мае 1880 года на сумму, пожертвованную попечителем Успенской церкви действительным тайным советником Дмитрием Павловичем Титовым, произведены были необходимые поправки в храме. В 1887 г. церковь распространена была пристройками как с северной, так и с южной стороны ее, в 1888 г. на средства того же попечителя церковь была возобновлена как внутри, так и снаружи. |
| По словам моего зятя, семейство Тугаринова состояло тогда из 82 человек обоих полов; жили они нераздельно в двух домах, стоявших рядом; старик был родоначальник всем. В течение этого года, по поручению Василья Афанасьева Малышева, я часто ходил в Ростове с письмами в следующие дома: к сестре его Елене Афанасьевой Кайдаловой (на месте ее дома стоит теперь дом купца Полежаева), что близ Покровской церкви, и в дом купца Николая Алексеевича Кекина (на месте дома его стоит теперь Плешановская богадельня) к его жене Ирине, у которой Малышев был ходатаем по делам ее мужа, так как Николай Алексеевич Кекин в это время будто бы за опущение по должности ростовского городского головы (но собственно по ссоре из каких-то общественных интересов с губернатором Безобразовым) содержался в Ярославском тюремном замке, где впоследствии и кончил свою жизнь. Ходил также и в дом его брата купца Федора Алексеевича Кекина, что на Заровье; дочь сего последнего была выдана за Алексея Алексеевича Говядинова, который был великан ростом и дородством и на целый аршин был выше своей жены. Тут я услыхал о странной судьбе Говядиновых, помиравших на одной и той же службе ратмана ростовского городского магистрата ; в какую должность они один за другим были последовательно избираемы обществом. Первоначально помер Петр Андреевич Говядинов, потом сын его Алексей Петрович, потом два сына Алексея Петровича: Алексей и Петр Алексеевич Говядиновы. В это время в деревянном флигеле у Малышева стоял иконописец, отличный художник по имени Михайло (фамилию его я забыл), вызванный Андреем Абрамовичем Титовым писать новые иконы в главный иконостас Покровской церкви, куда два ростовские креза, Титов и Плешанов, были прихожи. Великолепный новый резной иконостас с прекрасными живописными образами был устроен и вызолочен Титовым. На это вознегодовал и позавидовал Плешанов, почему на новые высокой работы иконы, сделанные Михайлом по заказу Титова (чтоб скрыть их живописное достоинство), Плешанов сделал серебряные позлащенные ризы. |
|
|
