| А.Пищулин: - Он вышел утром из дома, вот этим довольно сомнительным думским оратором-трудовиком, непрестижным, неэлитным. К вечеру он был властелином России. Это был день февральского восстания полков. День, когда казалось, что единственный, кто может манипулировать этим кипящим морем - это он. Все струсили. Все умники, все профессора, все милюковы, все гучковы - все, кто годами призывали этот день, - когда этот день грянул, оказались абсолютно несостоятельными. Профессор Милюков не мог разговаривать с улицей, а Керенский хотел и мог. Е.Никифоров: - Это тогда он плакал? А.Пищулин: - Тогда он вышел к толпе и сказал: " Доверяете ли вы мне? " Рёв толпы... " Потому что, если Вы мне не доверяете, - говорит Керенский, - вы можете убить меня. Прямо сейчас. " И конечно народ загудел, потому что такого ещё они в этом русском театре не видели. Он понял, что нужны крайности, что нужны яркие краски. Причём это всё делалось по той технологии, по которой потом действовал Гитлер. Он зажигал толпу, он не помнил, он бросал в эту толпу какие-то бредовые образы. " Растопчу цветы моей души... Что это такое? - говорит Федюк, его биограф. - Что это? Читать это невозможно, это какой-то бред. " Но действовало это всё, как зажигательная смесь. Он чувствовал аудиторию, он её поджигал. Девушки рвали с шеи жемчужные ожерелья и кидали на сцену. Был случай, когда он поскользнулся, наступив на катящиеся шары. Е.Никифоров: - Да, там истерики были просто. А.Пищулин: - Да, истерики. Люди просто падали в обморок. И он почти падал в обморок в конце этого выступления. Керенкий почувствовал кайф прямого управления толпой. Но что эта толпа его, точно так же, как и всю конструкцию русской государственности, смоет и снесёт без всякой жалости, этого он не просчитал, потому что он этим не интересовался. Он не думал о будущем. Он не думал о строительстве. Представим себе в страшном сне, что Керенского не смыло октябрём семнадцатого года, а что он остался у власти. Что бы он делал? Какой у него жизненный опыт? Никакой. Какой он управленец? Никакой. Он назначил сам себя главнокомандующим армии. Но он, что называется, вечный невоеннообязанный, освобождённый от физкультуры. Ну, смешно. Есть фотография, его хроника перед войсками. С ручкой засунутой. У него были проблемы с локтевым суставом, и он подвешивал руку, чтобы не держать её на весу. Этот наполеоновский жест, который высмеяли, следствие его физической немощи. У него удалена почка. Это тяжелобольной, хилый, невоенный человек, который взялся управлять колоссальной многомиллионной страной. Который занимался тем, что будил страсти. И когда эти страсти выросли до крыш петербургских дворцов, он понял, что он ничего с этим не может сделать. |
| ВОТЧИНА (Алексей Пищулин) 14.01.2013 23:55:05 Алексей Пищулин Вотчина Носилки втолкнули в машину, В кабину вскочил санитар… «Скорая» впереди шла непривычно медленно. Медленнее, чем машины вокруг, и гораздо медленнее, чем мог бы бежать по Ленинградке мой перепуганный не меньше меня автомобиль. В этом несносно заторможенном движении было что-то от дурного сна. Пылающие перед глазами красные кресты на дверцах словно приглашали привыкнуть к мысли, что всё происходит наяву. Я почти не чувствовал рук, лежащих на руле. Не только сознание моё сплющилось, накрытое грозовым облаком детского страха – мышцы тоже отключились после выпавшей им непосильной нагрузки: не более четверти часа назад вместе с сердобольными соседями мне пришлось, надрываясь, тащить по тесной и совершенно непригодной для манёвров лестнице пятиэтажной «хрущёбы» стопудовый неповоротливый кокон, в который превратилось тело отца. Он ещё сумел с нашей помощью перебраться с постели на покрывало, расстеленное на полу, но этим и ограничилось его участие в транспортировке: всё остальное с его грузным телом, по-античному безучастно плывущим прочь из родного дома, предстояло проделывать другим. Если бы я был способен воспринимать события отстранённо, с надлежащей дистанции, я, наверное, поразился бы трагикомическому смешению эпической непоправимости и клоунской неуклюжести происходящего. Конструкция советского быта, позволяя худо-бедно совершать повседневный труд жизни, не предусматривает сохранения человеческого достоинства перед лицом смерти. Гнилые перекрытия панельных домов не выдерживают возросшей нагрузки, превращая соты взорванных ублюдками многоэтажек в братские могилы; не готовы к испытанию бедой ни тёмные лестницы, ни узкие двери, ни корявые подъездные дорожки... Как, спрашивается, обезумевшим родственникам спускать с четвёртого этажа дома без лифта в машину «Скорой помощи» стокилограммовое бесчувственное тело, если приглашённые помогать похмельные мужики, пятясь, не проходят ни в один дверной проём, не могут развернуться на лестничной площадке, задевают сами и бьют несчастного больного об почтовые ящики, ступеньки, перила?.. Нервы у всех на пределе, в ушах цокает языком безжалостный секундомер, - но на каждом шагу приходится решать головоломки, превращающие и без того тягостное дело в унизительное мытарство! |
| То же самое происходит и в эмоционально-культурной сфере. " Не мешайте нам болеть! Мне будет стыдно, я не могу! Я иду, после того, как я занимался каким-нибудь неблаговидным делом, а тут кресты. Мне неприятно. Вы нарушаете мое конституционное право заниматься гадостями! " . Примерно так. Я, конечно, утрирую. Но разве ситуация, в которой мусульманское население Италии выдвигает претензии, что их оскорбляет присутствие крестов на итальянских соборах, – это нормальная ситуация? Мне кажется, что это находится уже за пределами здравого смысла и рассудка, но при этом уважаемые гуманитарные институты Европы серьезно чешут репу над этим и думают: как же это они действительно так обидели права меньшинства? Есть коронное слово “демократия”. Но если под демократией понимается право меньшинства тиранить большинство и навязывать ему свою миноритарность как норму – эстетическую, культурную, норму уклада, – тогда мы и имеем то, что имеем. Тогда маги, поскольку они у нас все еще в меньшинстве… В.Р. Легойда: К счастью! А.Ю. Пищулин: …безусловно, имеют право защищать свое меньшинство. А, предположим, культурное большинство не имеет такого права, потому что оно большое. Вот это и есть концепция политкорректности в применении практическом, а не теоретическом. Н.Г. Лосева: Александр Абрамович Кабаков (православный, кстати, писатель) еще весной, на информационном фоне смерти одного папы римского и избрания другого, написал блистательную колонку, где как раз доказал, что в России, если мы будем рассматривать фактуру, в гораздо большей степени речь идет о дискриминации Церкви, чем о дискриминации светского общества какими-то церковными установками или месседжами. А.Ю. Пищулин: Это касается вообще всего здорового. Я, например, сталкиваюсь с тем, что мой сын, студент Московского государственного университета, вынужден существовать в ситуации, в которой интересоваться тем, чему ты учишься, не престижно. Более того – осуждается! В.Р. Легойда: Вы имеете в виду, среди ребят? А.Ю. Пищулин: Да. И слово “ботаник”, означающее, что тебе интересно то, чем ты занимаешься, – это слово презрительное. То есть в нашем обществе получается некая система отношений, когда все, что направлено на возрастание, на прибавление, на улучшение, имеет негативную окраску, оценивается негативно. А любое отклонение, любая девиация приветствуется, ну, потому что это какая-то новая " красочка " … |
| Е.Никифоров: - Как бы ты кратко сформулировал характер Керенского, учитывая, что в нашем цикле бесед мы всегда подчёркиваем, что у каждого человека есть Божий план по поводу этого человека, сценарий, который был приготовлен Господом именно для этого человека? Каков Божий план был для Керенского? Что он за человек был? Если можно, кратко сформулировать. Ты вообще мастер афоризмов. Что он такое для русской истории? Действительно это нескончаемый ужас и вопиющая безответственность? Или всё-таки тут есть что-то положительное, чему бы можно было поучиться? А.Пищулин: - Есть два подхода к власти в России всегда. Один - это подход людей ответственных. Для меня это, в первую очередь, русские цари девятнадцатого века: Николай I, Александр III, Николай II... Это люди, которые сдерживают желание сделать жест, потому что они ощущают ответственность и габариты машины, которую они ведут. Второй типаж - это лихачи. Это люди, которым важно, как говорила Цветаева, добежать, а потом уж лопнуть. Вот я сейчас скажу, чтоб вот люстра треснула, а будь, что будет, потом. Вот Александр Фёдорович блестящий, талантливый, яркий пример этого второго катастрофического типа политиков. И Россия должна взирать на эту картинку. Мне трудно сказать, что в этом положительного, кроме, может быть, его какой-то внутренней человеческой открытости эмоций... Е.Никифоров: - Вот. Об этом я и хотел сказать. Всё же, ты об этом сказал, удивильное слово, он был воцерковлённый человек. А.Пищулин: - И он был русский патриот. Е.Никифоров: - И русский патриот... Неужели христианство прошло поверхностно по его, в общем, действительно поверхностному характеру? А.Пищулин: - Вот интересно, что к концу жизни он пришёл к двум взаимоисключающим итогам, которые не могут в одной голове жить. Но в этой голове жили. Первая фраза, которую он написал в своих воспоминаниях: мы не совершали ошибок. Человек, которого только ленивый не ткнул носом в катастрофические глупости, которые он делал, написал в конце жизни как итог: мы не совершали ошибок. В эти же годы, давая интервью, он отвечает на вопрос корреспондента, можно ли было избежать катастрофы России. Керенский говорит: " Да, можно было. И достаточно было арестовать всего одного человека. " Корреспондент говорит: " Ну, понятно. Ленина? " Керенский отвечает: " Нет. Керенского. " |
| И он в обмороке упал на кровать в ту ночь, когда... Знаете, что он делал в ночь октябрьского переворота? Он Чехова читал. Он сидел с томиком Чехова... Он почувствовал полное бессилие перед всем этим. Причём существуют такие конспирологические версии, что его масоны готовили к этому моменту, к этому часу. Может быть, и готовили, может быть, нет. Но он был хорош только лишь как запал. Он запалил весь этот кошмар и первым оказался не нужен. И был выброшен доживать. Причём Бог его наказал долголетием. Пятьдесят лет этот человек жил воспоминаниями вот об этом одном дне, 27 февраля 1917 года. Е.Никифоров: - Это было действительно поразительно. Потому что он свою политическую жизнь совершил до тридцати семи лет, совсем юным человеком. А.Пищулин: - И закончил. И больше ничего в его жизни не происходило. Была, правда, женитьба, тоже удивительная. Но в общем в его жизни ничего не происходило. Е.Никифоров: - Поразительно. Но всё же, ты сказал как-то, что Керенский - самая актуальная фигура сегодня для политики России. Что ты имел ввиду? А.Пищулин: - Я имел ввиду ответственность за бросаемые слова. Я имел ввиду, что очень просто всегда получать в России популярность, критикуя власть. Очень просто, загибая пальцы, перечислять безобразия. Керенский был чемпион по отыскиванию и живописанию безобразий. Но дело в том, что держава устрояется работниками. Теми, кто каждый день приходит на своё рабочее место и занимается миллионом мелких дел. Керенский абсолютно нетрудоспособен. Он очень ярок, он очень эмоционален. Но ему совершенно не интересно совершать конкретные дела. Он не может починить водопровод, он не может решить проблему, где брать кредиты... Он может только речь произнести. Сомерсет Моэм, кадровый английский разведчик и великий писатель... Е.Никифоров: - Да? Поразительное сочетание... А.Пищулин: - Работавший в это время в России по линии разведки, написал весьма насмешливое воспоминание о Керенском, где он пишет: " В Петербурге кончался хлеб. Керенский произносил речи. Ленин собирал и вооружал дружины. Керенский произносил речи. Лопались трубы, не было горячей воды. Он произносил речи. " И весь политический класс современной России должен в ужасе изучать эту биографию. Потому что в ней видно, какие результаты даёт демагогия и какие последствия. И чем потом придётся заплатить за эти минуты окрылённого произнесения речей. Это страшная школа политической безответственной демагогии, политической безответственности, раскачивание лодки . |
| Вот этот человек неожиданно для себя в 26 лет оказывается принуждён обстоятельствами встать у руля Русского Государства. Е. Никифоров: И вся страна была очарована этой парой, красивой, молодой, привлекательной донельзя. Посмотрите какая динамика произошла, от всенародной настоящей любви к «распни, распни его». А. Пищулин: Мы и из священной истории знаем как легко и быстро это происходит, особенно при наличии науськивающих и работающих на изменение чувствования народного. Е. Никифоров: Я был поражён, когда посетил Александровский дворец в Царском Селе. Там остались небольшие апартаменты, где интерьеры сохранились полностью, потому что была штаб-квартира, кажется, флота и это был адмиральский кабинет. Это очень эфектное помещение в стиле модерн, очень модное по тем временам. Мы помним портрет один из лучших у Серова, где государь запечатлен, как частный человек. В нем запечатлена часть его личности, которая так тонко и эстетично чувствовала эпоху. А. Пищулин: Вы знаете, мы снимали для «Династии» в Ливадийском дворце, который усилиями многих очень достойных людей восстановлен близко к тому, как он выглядел при Государе, производит сильнейшее впечатление и очень громко говорит о своих обитателях, то есть это дом определённой семьи и качества этой семьи, человеческие качества, даже характер их взаимоотношений внутри семьи каким-то образом очень явственно проступают из того, каким они сделали своё жилище. Это дом глубоко гармоничной, живущей очень духовно симпатичной, полной взаимной симпатии жизни многодетной семьи. Е. Никифоров: Никаких излишеств, никакой вычурности, скромно, но вместе с тем так тонко, так изящно. А. Пищулин: При этом, Боже мой, какой вкус! Видя после этого тысячи жилищ сегодняшних богатых людей, думаешь, Господи, вкус не в том, чтобы потратить миллиард, вкус в том, чтобы выбрать единственную вещь. Выбрать цвет стены подходящей к цвету драпировки. Поставить стол, предназначенный не для того, чтобы поражать воображение, а для того, чтобы за ним приятно было работать. |
| Валаам ( Алексей Пищулин) 14.01.2013 23:55:08 Алексей Пищулин Валаам Погружаться в русскую историю – значит всё время опаздывать. Как нерадивый дознаватель, я по ходу следствия терял свидетелей одного за другим. Они продолжали умирать уже на моей взрослой памяти: Молотов и Керенский, Шульгин и В.К. Владимир Кириллович… Злая воля и ковши экскаваторов год за годом уничтожали исторические здания: пока я был школьником, Ипатьевский дом ещё стоял на Вознесенском проспекте, а когда созрел для паломничества – на его месте зияла дыра… Да и за последние годы сколько всего утрачено безвозвратно: целые улицы стёрты почти на моих глазах ненасытными лужковскими терминаторами. На Валаам я опоздал на столетие. Всё, что можно прочитать о нём, восторженное, благоуханное – развеялось над Ладогой, перебралось в пожелтевшие письма, эмигрировало в Финляндию, было истреблено чекистами и коммунистами и расхищено их наследниками-демократами. В итоге я уже не знал, что увижу на архипелаге, но точно знал, чего не увижу: того, о чём читал. Не только процветающий Валаам 19 века, но и литературный Валаам начала 20-го стал преданием. С тех пор, когда писали Шмелёв и Зайцев, сотряслось само каменное основание сего Северного Афона. Да, Валаам и раньше подвергался разорениям; но всегда сохранялся ресурс русской святости – народное тело, которое восполняло потери и рекрутировало новых подвижников, готовых восстановить разрушенное на уцелевшем фундаменте живой духовной традиции. А теперь – куда подевался народ православный? Святая Русь переместилась за пределы географии: теперь она там, где хвалят Бога новомученики российские, где они невидимо молится за изувеченных, духовно оскоплённых людей, неспособных более составлять «народ». «Впервые источником разрушения обители стали не войны противоборствующих держав, а разорение собственного гнезда, самоопустошение и самоистребление…» (игумен Андроник Трубачев) Валаам не просто изведал запустение и осквернение, - ему, кажется, и пополняться-то неоткуда. И братия, и мы, грешные паломники и богомольцы – лишь калеки, уцелевшие или народившиеся последыши истреблённого народа России. Мы так слабосильны, завистливы, ленивы, малодушны, - я слабосилен, завистлив, ленив, малодушен… |
| Закрыть itemscope itemtype="" > Алексей Пищулин: ... чтобы за модным видеорядом не сквозил инфернальный вакуум 30.07.2017 728 Время на чтение 13 минут Работать на телевидении можно, не «выключая мозги», а напротив, находя им наилучшее применение. Документалистика - оазис в современном медиа-мире, один из способов разговора с умным зрителем. Так смотрит на этот жанр московский режиссёр Алексей Пищулин, гостивший в Архангельске. Автор исторического цикла «Династия» размышляет о будущем документального кино, об артхаусе, о воздействии зримой гармонии на человека и вспоминает эпоху великих рассказчиков. - Алексей Юрьевич, вы приехали в Архангельск по приглашению митрополита Даниила. Раскройте секрет, для чего? - Я всегда испытывал большой интерес к Архангельску. Наверное, корни этого интереса - в творчестве Бориса Шергина, известного русского сказителя. Он создал былинный образ вашего края, собрал северные сказы и предания об архангельских мореходах. Его тексты окружены особым, каким-то серебряным, северным светом, пронизаны любовью к Белому морю, они сильно подействовали на меня с первого же знакомства. С его лёгкой руки само слово «Архангельск» для меня окружено ореолом необыкновенным. Удивительно: я никогда здесь не бывал, но этот город всегда в моей жизни присутствовал. Можно сказать, что я давно ждал приглашения, которое вот теперь получил от владыки, - приехать, чтобы снять документальный фильм об истории и жизни Архангельской митрополии. И вот я здесь. УБОЖЕСТВО В ПРОСТРАНСТВЕ ДРЕВНЕГО ГОРОДА - Интересно, какой вы представляли себе эту землю и какой вы ее увидели? - В моем воображении рисовалась, в первую очередь, какая-то особенная набережная. Казалось, что здесь должно быть много уцелевших деревянных жилых домов и древних храмов. Но, как я вижу, город сильно пострадал от рук вандалов, которые его разрушали в разные годы. К сожалению, в советской архитектуре возобладала идея строить унифицированное серийное жильё. В идеале архитектор должен понимать, что дом, который он собирается построить, должен быть связан с этой землёй. Надо вписываться в местность, ощущать традицию. Но не только советские руководители разрушали и оскверняли эту землю, поработав над обликом города: уже в наши дни на улицах появляются, как грибы, гранёные пластмассовые уродцы, совершенно равнодушные к пейзажу, к истории места. Это очень обидно. Казалось бы: получил заказ на постройку торгового центра - так потрать немного своей квалификации на то, чтобы воплотить его не в марсианском стиле, не в марсианской традиции... Но перед нами вырастают сооружения без масштаба, без отличительных черт - коробочки, какие рисуют дети, ещё не освоившие законов ритма и пространства. Квадратик, на нём треугольник. И это убожество мы видим реализованным в конкретном пространстве древнего города. Это досадно. |
| Е. Никифоров: Как ты уже сказал, это отражение личности. Надо стать такой личностью как государь, поэтому изучение его как человека, как личности, его интересов, даже художественных и эстетических пристрастий, мне кажется чрезвычайно показательным. А. Пищулин: И вот успешность. Сегодня люди с лёгкостью говорят, что мученическая смерть снимает вопросы, но результаты его государственной деятельности эти вопросы вызывает. Дело в том, что, во-первых, результат этой деятельности это та самая великая Российская Империя на ресурсе которой, захватившие страну оккупанты ехали ещё полвека, это был запас прочности накопленный двумя последними русскими государями. Кроме того, даже если просто посмотреть статистические данные, не буду уже говорить о том, сколько Россия вывозила хлеба, сколько она чего производила, но один факт, что от восшествия на престол 120 лет назад, до начала войны население России выросло на 55 миллионов человек. Причём что такое за 20 лет на 55 миллионов?Это не трудовые мигранты, это не за счёт наплыва людей из Средней Азии. Это за счёт многодетных семей - вот свидетельство работы управляющего страной руководителя. Е. Никифоров: Почему вот так великолепно исполняющий свои функции государь не принимается современным обществом? А. Пищулин: Дело в том, как понимать назначение политика. Собственно еще Ильин говорил о том, что есть только два возможных представления о государстве. Государство это нечто органическое, продолжение семьи, семьи складываясь, превращаются в народ, народ нуждается в государстве для организации совместного жительства людей. Второй подход контрастный, это корпорация, в которой есть отдельные индивидуумы и они нуждаются в неком арбитре, который следит за тем, чтоб они не сожрали друг друга, чтоб они не захватили жизненное пространство друг друга, не лишили друг друга куска хлеба и так далее. Корпорация нуждается в менеджере, то есть в человеке, который будет строить систему сдержек и противовесов, который будет ограничивать хищников, который будет защищать тех, кто не способен себя защитить и так далее. |
| А.Пищулин: - Абсолютно верно. Причём не только Жириновского. Мы можем построить за ним целую череду политиков, которые используют те же механизмы, которые использовал он. Один из моих самых проницательных экспертов, которые в фильме участвовали, принимали участие в его создании и появляются там в кадре, - историк из Ярославля Фисюк - говорит, что этот телевизионный деятель дотелевизионной эпохи. Т.е. он использовал современные технологии управляемого скандала, провокаций... Е.Никифоров: - Это было сознательно? Или просто такой дар? А.Пищулин: - Это была черта его характера. Есть очень любопытная деталь из его детства. В 1894 году преждевременно скончался государь-император Александр Александрович. Далеко-далеко на окраинах империи в городе Ташкенте построили гимназистов, как сейчас бы сказали, на траурную линейку. И шмыгающий носом директор гимназии сообщил гимназистам, что умер государь-император. Раздался грохот. Один из гимназистов упал в обморок. Это был Александр Фёдорович Керенский. Тогда просто Саша Керенский, гимназист. Т.е. вот эта его необыкновенная впечатлительность, реактивность была и силой его, и слабостью. Он её сделал своим политическим инструментом, и она же его и погубила. Есть очень смешная такая подробность про него. После одного из его знаменитых выступлений стенографистка, утирая одной рукой пот, а другой слёзы, обратилась к нему с просьбой дать тезисы его выступлений, чтобы ей проще было расшифровать стенограмму. На что он ей сказал: " Да что Вы, какие тезисы!? Когда я готовлюсь говорить, я не знаю, что скажу. А когда выступил, не помню, что говорил. " Вот это очень характерное его состояние. И при всём том, есть ещё моменты, которые перевернули мои представления об этом человеке. Я начинал работать над этим фильмом, считая, что не осталось его живых родственников. Я знал судьбу его потомков, знал, что она складывалась крайне несчастливо. Если б я не был православным человеком, я бы сказал, что карму он многим своим потомкам испортил. Они погибали при разных драматических, трагических обстоятельствах. И я начинал фильм с того, что, к сожалению, придётся обязательно встречаться с Генрихом Боровиком, человеком, который видел его живым, много об этом рассказывал. Но вариантов нет, он единственный, кто может рассказать о том, как выглядел Керенский глазами очевидцев. |
|
|
