| Распространенное в историографии убеждение, что летописные «волхвы» – языческие жрецы («служители языческого культа»), утвердилось в историографии благодаря главным образом Б. А. Рыбакову, считавшему термины «жрец» и «волхв» применительно к Руси XI–XIII вв. практически синонимами . В летописном рассказе о волхвах, мы, однако, не видим типичных жреческих действий – гаданий и жертвоприношений языческим богам, что заставляет сомневаться в таком их определении . Во всяком случае, новгородский волхв претендует на собственное чудотворение (а не на умилостивление богов как подателей тех или иных благ) и на прозрение будущего без использования мантических практик , тем самым претендуя на исключительный религиозный статус носителя некоего откровения. В начальной части рассказа о новгородском волхве выделяются 3 фразы, которыми летописец характеризует волхва, ссылаясь на его собственные слова. Во-первых, народный предводитель «глаголашеть бо людем, творяся яко бог (Бог? – М. П.)». Во-вторых, он «много прельсти, мало не всего града; глаголашеть бо, яко “проведевся”». Наконец, в-третьих, он «хуляшеть веру крестияньску; и тако глаголаше, яко “преиду по Волхову пред всеми людьми”». По мнению В. Я. Петрухина, «чудо… которое обещал сотворить новгородский волхв, очевидно, претендует на повторение евангельского хождения по водам» . Вполне вероятно, что для автора повествования это действительно так, особенно если учесть претензии волхва на божественность («творяся акы б/Бог») и если отказаться от его априорного определения как языческого жреца. Следует отметить, что в позднее Средневековье «хождение по воде» воспринималось в устной и агиографической традиции Русского Севера как чудесное свойство целого ряда святых . Поэтому есть основания полагать, что волхв характеризуется в данном фрагменте как лжесвятой, претендующий на то, чтобы быть равным в своих чудесах самому Христу («творяся акы Бог»), или даже лже-Христос. В этом, видимо, и заключалась суть хуления им христианской веры. Если такая претензия имела место в действительности, волхв, без сомнения, должен был знать евангельское повествование и быть, таким образом, некоторым образом причастным к христианской культуре, что для Новгорода 3-й четверти XI в. совсем не удивительно. |
| 153; Никольский Н. К. Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений (X–XI вв.). СПб., 1906. С. 144–149). Напротив, по С. А. Бугославскому, архетип списков Поучения в сборниках восходит к одному из списков Новгородской четвертой летописи, и Поучение Луки, считал исследователь, присоединяясь к мнению А. А. Шахматова, читалось уже в новгородском своде 1167 г. ( Бугославский С. А. Поучение епископа Жидяты по спискам XV–XVII вв.//Известия Отделения русского языка и словесности. 1913. Т. 18. Кн. 2. С. 196–237). Таким образом, атрибуция Поучения до сих пор остается неопределенной (это не мешает, однако, ряду современных исследователей указывать на авторство Луки как несомненный факт, см., например: Мильков В. В. Поучение Луки Жидяты: Идейно-религиозные особенности в политическом контексте эпохи Ярослава//Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2009. 3(37). С. 75–76; Дергачева И. В. Указ. соч. С. 46–47). Вполне вероятно, что появление Поучения под именем Луки в летописях НСГ явилось следствием канонизации новгородского святителя в 1439 г., как и составление Сказания о Спасовом образе. Если, тем не менее, допустить авторство Луки, то к кому мог обращаться епископ Новгородский? Довольно широкая (при краткости текста) тематика Поучения не допускает возможности, что под «братьею» епископ имел в виду только софийское духовенство или новгородских иноков, живущих при кафедральном соборе. Такие выражения памятника, имеющиеся ближе к его концу, как «своим сиротам милостивы будите», «блудни не твори ни с рабою», позволяют определить в качестве адресата Поучения в том числе всех полноправных горожан, от которых находились в политической и экономической зависимости «сироты» (загородные сельские жители), владельцев усадеб, которые могут позволить себе иметь обслуживающих ее холопов. Именно к ним могли быть направлены призывы почитать «иереа Божиа… и слугы церковныа», судить «по правде», не брать «мзды» и не давать «лихвы» (не заниматься ростовщичеством), не быть лживым «послухом» (свидетелем), почитать князя «от всего сердца», но прежде – Бога (ПСРЛ. |
| «При Глебе Новегороде» (и соответственно, при Феодоре, поскольку годы правления князя и епископа почти совпадают) произошло восстание горожан под предводительством некоего «волхва». Оно представляет собой особую тему, непростую для выяснения причин и обстоятельств происшедшего (см. об этом ниже). В 1077 г. епископ Феодор внезапно умер. Согласно списку Новгородских владык конца XI в., он скончался от укуса принадлежавшей ему собаки, вероятнее всего, заразившейся бешенством («а Феодора свои пес уяде и с того умре» ). Погребение Феодора в софийском некрополе, как считается, отсутствует . По предположению А. С. Хорошева, он был похоронен за алтарем Софийского собора . Довольно смелую гипотезу предложил И. Я. Фроянов. Рассматривая восстание во главе с волхвом как чисто языческое, он предположил, что епископ на самом деле был убит новгородцами, что означало языческий обычай – «принесение в жертву общественного лидера ради блага общины» . Почему в таком случае в перечне Новгородских владык указывается иная, вполне конкретная и уникальная для древнерусских сообщений о церковных иерархах причина смерти архиерея, исследователь не объяснил, указав лишь, что «поздние новгородские книжники не знали в точности, отчего он умер» . Однако, как известно из новейших исследований, нет никаких оснований относить начальную часть пространного списка Новгородских владык к позднему летописанию, напротив, высока вероятность того, что данный перечень епископов существовал уже к кон. XI в. (см. выше). «Загадочной» считает смерть Феодора и А. Е. Мусин: «Известно, что собака в Византии рассматривалась как животное нечистое… Смерть от нечистого животного превращала умершего в “заложного” покойника, недостойного христианского погребения, что могло отражать конфликт епископа и его новгородцев» . Не думаю, однако, что клир Софийского собора, принимая решение о погребении епископа, мог руководствоваться фольклорной традицией, дающей такую интерпретацию произошедшему несчастью. Списки Новгородских владык однозначно свидетельствуют, что Феодор был поминаем, т. е. погребен в соответствии со своим саном, и, скорее всего, у собора св. Софии, как и последний до него похороненный в Новгороде владыка, Лука. |
| Мьстислав изиде на ловы, разболеся и умре… Перея власть его всю Ярослав, и бысть самовластець Русьстей земли. Иде Ярослав Новугороду, и посади сына своего Володимера Новегороде, епископа постави Жидяту. И в се время родися Ярославу сын, нарекоша имя ему Вячеслав. Ярославу же сущу Новегороде весть приде ему, яко печенези остоять Киев. Ярослав събра вои многы, варягы и словене, приде Кыеву и вниде в город свой» . С иными подробностями излагают ход событий летописи НСГ; в НК1, где, как говорилось выше, содержатся ранние по происхождению фрагменты за 2-ю четверть – середину XI в., говорится: «В лето 6544 Мстислав, брат Ярославль, изыде на ловы и тамо разболеся и умре… По сем же прия власть его всю Ярослав, и бысть самовластець в Рускои земли. И иде Ярослав к Новуграду, и посади сына своего Володимира в Новеграде, и епископа постави Жиряту; и людемь написа грамоту, рек: «По сеи грамоте даите дань». И бяше хромоног, но ум бяше добр в нем, и храбр на рати, и христиан, понеже чтяше сам книгы. Ярославу же сущу в Новеграде, приде ему весть, яко печенези обьстоят Киев. Ярослав же събра вои многы, варяги и словены, и приде к Киеву весне» . Из обоих вариантов с несомненностью следует, что Новгородский епископ Лука, был избран на кафедру киевским князем Ярославом Владимировичем. Ярослав тем самым, несомненно, реализовал право светской инвеституры духовных лиц, свойственное эпохе повсеместного патроната светских правителей над местными церквами и характерное, как известно, для Запада христианского мира вплоть до григорианской реформы 2-й половины XI в. На Руси поставления князьями епископов было распространенным явлением и позднее, особенно в XII – 1-й половине XIII в. В списках Новгородских владык епископ фигурирует как Лука или Лука Жидята. Лука, как давно замечено в историографии, был 1-й известный по источникам архиерей Киевской митрополии славянского происхождения. В летописях сан и вообще род деятельности Луки до поставления не указывается, причем он фигурирует под своим славянским именем (Жидята или, как в летописях НСГ, Жи рята), как и многие упоминаемые в начальном летописании представители княжеского окружения (бояре, воеводы, и проч.; ср.: Вышата, Волчии Хвост и т. |
| ( Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. С. 217, 219, 221, 222, 228, 342). НПЛ. С. 161, 470 (первоначальный список новгородских князей конца XI в.). Это следует из последовательности событий, изложенных Владимиром Мономахом. Весной 1077 г. Глеб еще занимал новгородский стол – через зиму после смерти Святослава (+ 27 декабря 1076 г.) Мономах предпринял поход из Смоленска «к Новугороду на весну Глебови в помочь», направленный, скорее всего, против Всеслава Брячиславича. Зимой 1077/1078 гг. Владимир со Святополком Изяславичем напали на Полоцк и сожгли его. Оттуда Святополк «иде Новугороду», очевидно, на уже освободившийся княжеский стол; дальше Владимир сообщает, что брат Глеба Олег Святославич прибыл к Всеволоду Ярославичу в Чернигов; по летописным данным известно, что откуда он бежал в Тмутаракань 10 апреля 1078 г. (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 199, 247; ПВЛ. С. 85, 102). Таким образом, в Новгороде Святополк находился по крайней мере с 1-й половины весны 1078 г. Следовательно, Святополк был посажен отцом в Новгороде не после смерти Глеба, а вскоре после его изгнания, видимо, уже в конце зимы – начале весны 1078 г. Исследователь полагает, что новгородцы, движимые пробудившимся в них благодаря проповеди волхва языческим духом, изгнали Глеба, обвинив его в неурожае, случившемся в Новгородской земле ( Фроянов И. Я. Древняя Русь в IX–XIII вв… С. 121–123), но такое объяснение произошедшего является не более чем домыслом И. Я. Фроянова, поскольку лишено опоры в источниках. Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 78–84. НПЛ. С. 196. Ср.: ПСРЛ. Т. 1. Стб. 180–181; Т. 2. Стб. 170–171. В ПВЛ, помимо мелких разночтений, отсутствует имя епископа Феодора. Существенным отличием представляется то, что если по тексту НПЛмл. новгородцы хотели «побити» Феодора, то по ПВЛ они «хотяху погубити епископа». Шахматов А. А. Разыскания… С. 456–457. Кучкин В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X–XIVbb. М., 1984. С. 62. См.: Стефанович П. С. «Верность» в отношениях князя и дружины на Руси в XII–XIII вв.//Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2008. 1(31). С. 72–82; Мусин А. Е. Milites Christi Древней Руси: Воинская культура русского средневековья в контексте религиозного менталитета. СПб., 2005. С. 63–96. |
| Выше говорилось, что данный фрагмент мог иметь литературное происхождение. Его предполагаемое включение в летописный рассказ служит общей цели повествователя – показать истинное лицо волхва как врага христианства, действующего с помощью бесовской силы. Поскольку хождение по водам лишено материальной прагматической выгоды, к которой стремятся обычные кудесники, слова, вложенные ему в уста летописцем (повторю, мы не знаем, произносил ли волхв их в действительности) означают намерение путем осуществления этого чуда упрочить свою власть над поверившим ему народом. В любом случае, несомненным фактом является высокое самомнение народного вождя, претендующего на сотворение многочисленных чудес, в том числе на провидение будущего. Употребление волхвом в летописном изложении слова «чудеса», как и его претензия на хождение по водам, – безусловные знаки знакомства с христианским учением (как говорилось выше, в народном сознании это были функции святых). Неотмеченной в качестве своеобразной параллели летописному рассказу о новгородском волхве остается запись новгородского священника Упыря Лихого, подписавшегося своим мирским именем 1047 г. в переписанной им рукописи библейских пророческих книг, где, в частности, говорится: «Велика бо чудеса написаша нам сии пророци в сих книгах» . Волхв же, напомню, заявил князю Глебу: «Провиде вся… чюдеса велика створю». Он, таким образом, мог восприниматься народом не как языческий жрец или могущественный колдун, а как человек, стоящий в особой связи с божеством, и потому способный творить чудеса, а Церковью – как лжесвятой и Подобная трактовка не покажется надуманной, если принять во внимание некоторые особенности народных религиозных движений Западной Европы, известных по раннесредневековым источникам . А именно, во Франкском королевстве VI–VIII вв. отмечен факт появления самозваных пророков в качестве живых святых, способных творить чудеса, имевших при этом широкую поддержку среди простого народа. В отличие от раннесредневековых святых, канонизированных католической Церковью, которые зачастую происходили из знатных родов, лжесвятые, как правило, являлись выходцами из низов общества. По характеристике А. Я. Гуревича, это были «религиозные вожаки-пророки, мессии, которые разделяют с породившей их средой ее резко меняющиеся и неустойчивые настроения, смешанные и путаные верования и смутные искания истины и справедливости» . Они проповедовали «амбивалентное гротескное мировоззрение, существенно отличавшееся от проповедуемого Церковью учения» и «особенно часто появлялись в тяжелые времена, когда царили голод, разруха, анархия» . |
| Уже в средневековый период начал появляться интерес к систематизации новгородской церковной истории, нашедший выражение в составлении списков Новгородских владык. Эти списки известны в 2 редакциях: краткой и пространной. Краткая редакция в составе НПЛмл. под 989 г. представляет собой в основном простой перечень имен . Вторая редакция, имеющая черты раннего происхождения, является не менее значимым источником, чем летописание XI–XII вв. ; она оказала влияние на соответствующие статьи летописей НСГ XV в. Остальные источники – памятники эпиграфики, сфрагистики, берестяные грамоты, – носят вспомогательный характер (такой ценный источник, как новгородские уставные грамоты и акты, известны не ранее XII в.). Иоаким (Аким) Корсунянин Первым новгородским епископом был Иоаким (Аким) Корсунянин , поставление которого и знаменовало учреждение Новгородской епархии. Если буквально понимать сведения начального летописания о Крещении Руси, то Новгородская кафедра появилась практически одновременно с этим великим событием, т. е. в 988/89 или 989/990 г., как одно из его ближайших последствий. В НПЛмл. говорится: «В лето 6497. Крестися Володимир и вся земля Руская; и поставиша в Киеве митрополита, а Новуграду архиепископа, а по иным градом епископы, и попы, и диаконы; и бысть радость всюду. И прииде к Новуграду архиепископ Аким Корсунянин, и требища разруши, и Перуна посече, и повелевлещи в Волхово; и поверзъше ужи, влечаху его по калу, биюще жезлеем; и заповеда никому же нигде же не прияти. И идее пидьблянин рано на реку, хотя горънци вести в город; сице Перун приплы к берви, и отрину и шистом: “Ты, рече, Перушице, досыти еси пил и ял, а ныне поплови прочь”; и плы со света окошное» . В 1-й подборке статей НК1 и других летописей XV в. НСГ приводится более пространный текст: «В лето 6497. Крестився Володимир, и взя у Фотиа, у Патриарха Царягородского, пръвого митрополита Киеву Леона, а Новуграду архиепископа Акима Корсунянина, а по инеем градом епископы, и попы, и диаконы, иже крестишя всю землю Рускую; и бысть радость всюду. И прииде к Новугороду архиепископ Аким, и требищя разори, и Перуна посече, и повелев влещи и в Влъхов. И повръзавше ужи, влечахуть и по калу, бьющее жезлиемь и пихающее ; и в то время вшелбяше в Перуна бес и нача кричати: “О горе, ох мне, достахся немилостивым сим рукам”. И вринушя его в Влъхов. Он же. пловя сквозе Великыи мост, верже палицу свою на мост, ею же и ныне безумнии убивающеся, утеху творят бесом. И заповеда никому же нигде переяти его; и идее пидблянин рано на реку, хотя горньци вести в град; оли Перун приплыл к берви, и отрину его шестом: “Ты, Перушиче, досыти еси ел и пил, а ныне поплови прочь”. И плы со света окошное» (курсивом выделен дополнительный по отношению к НПЛмл. текст). |
| Рассказ о новгородском волхве, однако, относится, как уже говорилось выше, к Начальному своду 90-х гг. XI в., когда Хроника Амартола также, как показывает приведенный выше пример, могла привлекаться летописцем . Хождение по водам упоминается и в тексте, непосредственно предшествующем рассказу о новгородском восстании: «Сице творяше Аньний и Мамъврий, волъшвеньемь чюдеса творяшет а противу Моисиови, но вскоре не възмогоста противуМоисиови, но и Куноп творяше мечтанье бесовьско, яко и по водам ходити (курсив мой.– М. П.), и ина мечтанья творяше, бесом лстим, на погубу собе и инем» . Упоминание некоего «Кунопа» (ср. в Лавр. «Конобъ») следует, скорее всего, понимать не как имя собственное, а ошибку одного из первых переписчиков летописи: это вполне может быть испорченное слово «кобь», т. е. гадание , которое не вносит искажения в общий смысл и построение текста («но и кобь творяше, мечтанье бесовьско»). Источник этого фрагмента апокрифический (с волхвами Валаамом и его сыновьями Еносом/Аносом/Аннием и Акрисом/Амбрием/Амврием, или только с последними, Моисей состязается перед фараоном) , однако о хождении по водам в нем не сообщается, что заставляет предполагать принадлежность рассказа о Глебе и предшествующего фрагмента одному автору . Исходя из относительно скудных данных летописного рассказа и принимая во внимание несомненное наличие в нем не только устной основы, но и литературных реминисценций, попытаемся восстановить картину событий. Вопрос о времени новгородского мятежа остается дискуссионным. Сводный летописный текст не дает оснований полагать, что все указанные в ней события происходили в один год. В историографии, тем не менее, немногие исследователи пытались дать независимую от летописной хронологии датировку новгородского мятежа. А. А. Шахматов предложил самую раннюю датировку волнений под предводительством волхвов, предположив, что все они имели место в 1064/65 г. Н. Н. Воронин полагал, что Глеб прибыл на княжение в восставший город в 1066 г. , что, безусловно, ошибочно, поскольку в указанном году княжил еще Мстислав, а епископом был Стефан. В. В. Мавродин также датировал восстание ранним периодом княжения Глеба, неверно определяя его начало 1066–1069 гг. О. М. Рапов отнес новгородский мятеж к 1069 г., до 23 октября (битва на Гзени); по мнению исследователя, это было вызвано длительным отсутствием в городе твердой епископской и княжеской власти после разорения города Всеславом, что привело к оживлению языческих верований . Б. А. Рыбаков датировал восстание в Новгороде во главе с волхвом 1069–1070 гг., но без какого-либо обоснования . |
| Иначе, чем А. А. Гиппиус, рассматривает происхождение данного повествования А. М. Введенский, точка зрения которого восходит к А. А. Шахматову. Первоначальный рассказ о крещении Новгорода, по его мнению, сохранился в НПЛмл. (с фольклорным сюжетом о пидблянине, но без сюжета о палице Перуна) и относится к новгородскому своду 1167 г., будучи искусственно сконструированным на основе текста ПВЛ о низвержении Перуна в Киеве. Следующий этап развития сюжета отражен в НК1, Н4, С1ст. и С1мл. (летописные статьи с фольклорными сюжетами о Пидблянине и о Перуновой палице), а затем в ряде других, в том числе московских (общерусских) памятников летописания . В любом случае, наличие сообщений о Крещении Руси и о поставлении епископов в одной годовой статье не обязательно нужно понимать таким образом, что все эти события произошли в один год. Как известно, первоначальное историописание на Руси не имело погодной структуры, которая появилась в летописях только с конца XI в. Крещение Новгорода и учреждение в этом городе епископской кафедры на самом деле – сюжеты, скорее всего, разновременные, несмотря на стремление летописцев спустя десятки лет объединить их в одном рассказе. В соответствии с нормами канонического права , ни одна епископия не могла быть учреждена на Руси до появления митрополии в Киеве, а она, как обосновали А. Поппэ и Я. Н. Щапов с опорой как на византийские перечни митрополичьих кафедр, так и на данные начального русского летописания и «Памяти и похвалы князю Владимиру» Иакова Мниха (XI в.), возникает не сразу после Крещения Руси, а в 996/997 г., вскоре после освящения Десятинной церкви . По видимому, неслучайно в конце той же летописной статьи, в начале которой повествуется об освящении будущего кафедрального храма Русской митрополии, имеется упоминание епископов, с которыми советуется князь Владимир по вопросу о наказании разбойников . Церковные иерархи упоминаются здесь впервые после сообщения 989 г. о Крещении Руси, где о поставлении епископов говорится как о последствии этого акта (а не о событии этого года). |
| за период XI – 1-й половины XII в.: «А се новгородчкыи архиепископы: пръвыи архиепископ Новгородьскыи Аким Корсунянин, Лука, Стефан, Федор, Герман, Никита, Иван Попиан, тъседив 20 лет, отвержеся архиепискупьи; Нифонт» (НПЛ. С. 163). читается, в частности, среди статей, предшествующих Комиссионному списку НПЛмл.: «А се Новгородскыи епископы. Аким Корсунянин бе в иепископстве лета 42; и бе в его место ученик его Ефрем, иже нас учаше. Лука Жидята бысть епископом лет 23; положен за святою Софьею в Новегороде; а преставися, едя с Киева, на Копысе, октоврия месяця в 15. А Стефана в Киеве свои холопе удавишя; бе в иепископьи 8 лет. А Феодора свои пес уяде и с того умре; бе в епископьи лет 9. А Герман преставися в Киеве; бе епископом 18 лет. А Никита преставися месяца генуаря в 30, и положен бысть в Новегороде, в святеи Софии, в пределе святую праведнику Акима и Анны; бе в иепископьи 13 лет. Иван Попьян, седев 20 лет, отвержеся архиепископья; сего не поминают. А Нифонт преставися в Печерьском манастыре, априля в 21; бе епископом 25 лет» (НПЛ. С. 473). Т. В. Гимон опубликовал пространную редакцию по Новороссийскому списку Новгородской четвертой летописи (70–80-х гг. XV в.), содержащему, согласно исследователю, наиболее древний текст; он, однако, не имеет за рассматриваемый здесь период каких-либо существенных отличий от текста Комиссионного списка ( Гимон Т. В. Историописание раннесредневековой Англии и Древней Руси: Сравнительное исследование. М., 2012. С. 598–599; о н же.События XI – начала XII в… С. 607–608). А. С. Хорошев, первый исследователь, посвятивший специальную работу спискам Новгородских владык, обосновал, что ранней их редакцией следует считать именно пространную, составленную в первоначальном виде, по его мнению, между 1325 и 1352 гг. (после кончины архиепископа Давида, но до смерти Василия Калики, которая в тексте не указана) (Хорошев А. С. Летописные списки Новгородских владык//НИС. Вып. 2(12). Л., 1984. С. 127–132). В Комиссионном списке 40-х гг. XV в. перечень был, согласно исследователю, пополнен вплоть до начала XV в. включительно и представляет собой 2-й извод памятника). Среди современных исследователей получила преобладание точка зрения о довольно раннем происхождении начальной части пространной редакции. С. М. Михеев допускает составление списков первых епископов и князей Новгорода уже в конце 1070-х гг., при епископе Германе ( Михеев С. М. Кто писал «Повесть временных лет»? М., 2011. С. 131–133). По Т. В. Гимону, первоначальный список Новгородских владык был составлен между 1095 и 1106 гг., одновременно с первым новгородским летописным сводом ( Гимон Т. В. События XI – начала XII в… С. 606–613, 686). К близкому времени, а именно к 1117 г., относил первоначальную редакцию перечня («летописи Новгородских владык») М. Х. Алешковский ( Алешковский М. Х. Повесть временных лет: Судьба литературного произведения в Древней Руси. М., 1971. С. 119–120). |
|
|
