| К сему я беру смелость присоединить несколько слов вообще об учебных трудах г.Позднеева. Бывший профессор Петербургского университета и потом директор высшего учебного заведения Восточного института во Владивостоке, г.Позднеев, по прибытии в Токио, в конце 1905 года, не стесняясь, сел за ученическую парту регулярной школы, открытой японцем для преподавания японского языка иностранцам; дома же был неразлучен с японскими учебниками и с японским учителем. Зато года не прошло, как он не только правильно заговорил по-японски, но и составил и издал «Японскую историческую хрестоматию», с весьма полезной японской хронологией, составленной с европейским летосчислением, а еще через пять месяцев издал первую часть своего «Токухона», столь полезного для начинающих изучать японский язык. Прошел затем только год, и г.Позднеев изумил нас всех здесь изданием своего капитального труда – «Японо-русский иероглифический словарь» (CXXVII + 1194); в то же время он напечатал книгу; «Материалы по вопросу о постановке начального изучения японского языка», и вполне приготовил к изданию вторую часть «Токухона», который, без сомнения, будет еще более полезен и безукоризнен, чем первая часть, как произведение уже зрелого, вполне компетентного знатока японского языка. Неутомимая энергия и вместе с тем добросовестность в трудах г.Позднеева поистине достойны удивления. Конечно, весьма желательно, чтобы он нашел пособие и поощрение к изданию как своего последнего труда, так и дальнейших, потому что нужно не только желать, но и настаивать, чтобы он продолжал труды в принятом направлении, т. е. чтобы обработал применительно к потребностям русских учащихся дальнейшие 3 книги «Токухона» (старшего отделения начальной школы); а затем обработал и издал «Грамматику» японского языка для русских; наконец, чтобы составил два алфавитных словаря, русско-японский и японо-русский. Судя по необыкновенной работоспособности г.Позднеева, это составит для него труд 4–5 лет и этим его лингвистические работы здесь будут окончены вполне, вполне достаточные учебники для изучения русскими японского языка будут составлены и изданы. |
| В японских народных обычаях нет религии, которая имела бы строго определенное учение, однако верующих людей очень много. Судя по всему, о. Николай считал, что на почве религиозных чувств таких людей можно посеять семена истинной веры, то есть православного христианства. Нельзя также сказать, что о. Николай воспринимал христианство как основу обладающей несравнимым превосходством западной цивилизации, подчеркивал его абсолютное значение или хотел «осчастливить» японцев, выведя их в христианский мир с помощью «западной науки» путем отказа от всего японского и предмодернистского, средневекового. Это можно объяснить тем, что в числе прочего он с усердием изучал «камбун», занимался историей Японии и чувствовал, что японцы — народ, обладающий незаурядной культурой. Он признает, что Япония, будучи языческим государством, в то же время является выдающейся страной. Находясь в Японии долгое время и путешествуя по различным областям, о. Николай практически каждый день сталкивался с особенностями духовной культуры японцев, где синтоизм, буддизм и конфуцианство составляют одно неразрывное целое, и ощущал своеобразие и незаурядность этой культуры. Вот что он пишет, в путешествии по району Хокурокудо встретившись неподалеку от Фукуи с толпами народа, собравшегося на день памяти Рэннё, одного из основателей секты Дзёдо–синсю. «Среди многих десятков, быть может, сотни тысяч не было ни единого пьяного и ни на волос никакого неприличия, никакой грубости, никакой неблаговоспитанности. Нужно сказать правду, японский народ тремя своими религиозными пестунами — буддизмом, конфуцианством и синтуизмом, и еще своим строгим правительством воспитаны для сей жизни замечательно хорошо; и это доброе воспитание вполне сохраняется еще в местностях, закрытых для иностранного влияния, как в Хокурокудо» (20 апреля/2 мая 1893 года). О. Николай не был согласен с вестернизацией японского образования. Уже в своей статье «Япония и Россия», опубликованной в журнале «Древняя и новая Россия» в 1879 году, он пишет: «Буддизм — самая глубокая из языческих религий, и конфуцианизм — высшая из языческих нравственных философий. Многими прекрасными нравственными качествами, конечно, японцы обязаны этим двум своим педагогам». Кроме того, несмотря на то, что буддизм и конфуцианство проникли во все уголки японского общества, «не умерло и национальное учение — синтуизм: оно нейтрализировало почву для самостоятельных умов Японии, которые, без злобы и зависти видя разлив по стране иностранных учений, нашли возможным отстоять против них и свои убеждения, показав чрез то, что иностранные учения не безусловно хороши и не вполне удовлетворяют Японскому духу. В самом деле, Синту именно оказал великую услугу Японии тем, что он не дал слиться буддизму и конфуцианизму с Японским духом». |
| Молодому иеромонаху приходилось встречаться с неприязнью и даже злобным отношением к себе, иногда в него бросали камнями, натравливали собак. Но горячее желание узнать, чем живет этот такой необычный, замкнутый народ, как он молится и во что верит, не угасало, а все более разгоралось в будущем миссионере. Сохранились сведения о том, что иеромонах Николай прочитал с учителем китайских классиков, разные сочинения японских писателей древнего и нового времени. Кроме того, он прочел с буддийскими священниками добрую часть трудной для понимания буддийской литературы. стр. 148] Для этого надо было изучить камбун – письменный вариант японизированного древнекитайского языка, на котором написана большая часть древней литературы Японии по истории, философии, религии. Чтобы преодолеть такие невероятные трудности, требовались не только настойчивость и самозабвение, но и выдающиеся способности. Святитель Николай писал впоследствии: «Много было потрачено времени и труда, пока я успел присмотреться к этому варварскому языку, положительно труднейшему в свете, так как он состоит из двух: природного японского и китайского, перемешанных между собою, но отнюдь не слившихся в один. Сколько родов разговорного языка, начиная почти от чисто-китайского диалекта до вульгарной речи, в которой, однако, неминуемо вплетаются китайские односложные слова. Сколько разных способов письма, начиная тоже от чисто китайской книги до книг, написанных фонетическими знаками, между которыми опять-таки неизбежно путаются китайские иероглифы. От взаимной встречи и переплетения этих двух языков, принадлежащих к двум различным семействам, с грамматическими конструкциями, совершенно непохожими одна на другую, какое громадное количество выродилось и самых невероятных грамматических сочетаний, форм, частичек, хвостиков, часто, по-видимому, ничего не значащих, но требующих однако большой деликатности в обращении с собою. И такие люди, как пресловутый quasi-зhamok японского языка, француз Рони, осмеливаются писать грамматики японского языка. Хороши грамматики, которые приходится бросить в угол, как ненужный хлам, спустя неделю по приезде в Японию. Видно, долго еще изучающим японский язык придется изучать его инстинктом, чрез чтение книг и механическое приучение себя к тем или другим оборотам разговорной и письменной речи. Так инстинктивно и я научился, наконец, кое-как говорить и овладел тем самым простым и легким способом письма, который употребляется для оригинальных и переводных ученых сочинений». стр. 247–248] |
| Российская Духовная Миссия в Японии Токио. 1 Декабря 1908 года 170] Милостивый Государь, Александр Николаевич. На письмо Вашего Высокопреосвященства от 29 октября 1908 года, за 28479, имею честь ответить следующее. Живя безотлучно в Японии, я не имею возможности знать кого-либо в пределах России, на кого мог бы указать как на отвечающего запросам, изложенным в Вашем письме. Но из русских, проживающих ныне в Японии, я могу указать одно лицо, отвечающее, мне кажется, сим запросам. Это, по высшему образованию ориенталист, бывший профессор С.-Петербургского университета, потом директор Восточного института в Владивостоке Д.М.Позднеев. Г[осподин] Позднеев, прибыв в Токио в декабре 1905 года специально для изучения японского языка, не стесняясь своим ученым званием, сел за ученическую скамью регулярной школы, открытой японцем для иностранцев, желающих изучать японский язык, а дома окружил себя японскими учебниками и учителями и результатом сего было то, что чрез год он правильно заговорил по-японски, и в продолжении того года разработал по японским источникам и издал: «Географически-статистические очерки Японии» и «Японскую историческую хрестоматию» с двумя книжками приложений к ней подлинного японского текста: а через пять месяцев напечатал составленный им из японских первоначальных японских учебных книжек как учебник для русских, начинающих изучать японский язык, «Токухон, или Книга для чтения и практических упражнений в японском языке», часть I-я. Затем он занялся составлением «Японо-русского иероглифического словаря, по ключевой системе», и в половине текущего года этот капитальный труд его уже был напечатан (лл. 178– 179). Кроме того, в настоящем году составлены им книжки: «Материалы по вопросу о постановке начального научения японского языка» и напечатана 2-я часть «Токухона», составляющая продолжение вошедших в первую часть японских первоначальных учебников. Все поименованные книги, написанные г. Позднеевым, при другом постоянном деле – изучении японского языка, менее, чем за три года, я имею честь одновременно с сим препроводить к Вашему Высокопревосходительству. (Только что вышедшая из печати 2-я часть «Токухона» будет отправлена вслед за сим, по получении ее из переплетной.) Один взгляд на них, еще не развернутых, дает понятие о незаурядной работоспособности г[осподина] Позднеева; беглый же просмотр их не замедлит убедить в его замечательной лингвистической способности и писательской даровитости; а более глубокое внимание к его писаниям убедит в его ученой добросовестности. |
| 3) «Кому из русских специалистов-японоведов могло бы быть вверено на будущее время руководство делом изучения в России Японии и ее языка, соответственно пользам дела и развития европейских знаний по сему предмету». Г[господин] Позднеев до того увлечен нынешним своим делом – составлением японских учебников для русских и изучением Японии вообще, что заявляет твердую решимость не оставлять Японии еще несколько лет. Но если изучение японского языка, по крайней мере, на первое время, будет введено в средние и высшие школы только там, где прежде всего и действительно составляет предмет необходимости, т.е. к граничащих с Японией наших Приморской и Приамурской областях, то, при нынешних крайне легких и скорых способах (лл. 180–181) путевых сообщений между Японией и российскими областями, для г[господина] Позднеева было бы несовместимо продолжение его нынешних занятий в Японии и руководство делом изучения японского языка в русских школах. Вот все, что я имею почтительнейше ответить на письмо Вашего Высокопревосходительства. К сему беру смелость присоединить мое скромное мнение, что если бы предположено было поручить г[осподину] Позднееву руководительство преподаванием японского языка в русских школах и если бы это его служение оказалось несовместимым с продолжением нынешних его занятий в Японии, то предпочтительнее оставить его при излюбленных им занятиях в Японии, чем употребить на дело в России. Служение его в России здесь не должно ограничиться составлением учебников японского языка, а должно иметь дальнейшую, еще более важную цель. У всех больших европейских народов давно уже нашлись ученые, которые написали для своего отечества многие тома об Японии и во всех отношениях познакомили свое отечество с нею. Не говоря уже о научном интересе сих трудов, польза от них великая. (Наприм[ер], не поставила бы Англия Японию о плечо с собою, если бы глубоко не узнала, что она достойна того; не было бы нашей несчастной войны, если бы мы поглубже знали Японию.) Пусть же будет таким ученым для России г[осподин] Позднеев. Он обладает и достаточным авторским талантом и достаточным аппаратом солидной эрудиции, чтобы смело взять на себя это в высшей степени важное дело – всестороннее ознакомление России с Япониею – и успешно исполнить его. Нужно считать счастливым обстоятельством то, что он поселился в Японии. Пусть же он проживет здесь многие годы и результатом того, кроме японских учебников, пусть будет много прекрасных книг об Японии, знакомящих Россию с ее многовековою историей и с ее настоящим бытом во всех отношениях. В высшей степени желательно, чтобы Ваше Высокопревосходительство явили сочувствие сему и Вашим авторитетным влиянием содействовали осуществлению сего. |
| (Продолжение следует) Об этом, в частности, свидетельствовал ведущий химик и экономист Дмитрий Менделеев. «U.S. Naval Institute (1970). Цитируется по: Вахрушев С. Первые авианосцы России. По разным оценкам, 1 рубль 1913 года примерно соответствует 1300-1500 рублям 2016г. Следует иметь ввиду, что рабочих пожилого возраста в 1917 году и раньше было немного, потому что широкая индустриализация в России развернулась лишь при Императоре Александре III в конце XIX века. Многие рабочие имели и хозяйства в деревне, куда возвращались ежегодно или после выхода на пенсию. Генерал Алексей Куропаткин был талантливым военачальником, храбрым воином, по-своему любил Россию, но, увы, вошел в союз с масонами (в том числе с Сергеем Витте), стремившимися к изменению монархического строя в России, и вел войну так, чтобы не победить японскую армию, вызвать недовольство народа Царем и тем способствовать революции. Например, в сражении под Сандепу в январе 1905 года он сознательно остановил наступление 2-ой Маньчжурской армии генерала Оскара-Фердинанда Гриппенберга, прорвавшего фронт на одном из флангов японской армии и наступавшего в тыл японцам. Русские войска, среди которых были 1-й Сибирский корпус Г.К. Штакельберга, 10-й армейский корпус К.В. Церпицкого, конный отряд генерала П.И. Мищенко и другие, были в шаге от окружения и разгрома японской армии. Но Куропаткин заставил войска отойти на исходную позицию, а барона Штакельберга отстранил от командования корпуса, фактически, так же, как и генерала Гриппенберга. Куропаткин воспрепятствовал неизбежному сокрушительному поражению Японии. Неслучайно под началом Алексея Куропаткина служил один из главных предателей февраля 1917 года, начальник штаба 2-й Маньчжурской армии генерал Николай Рузский. Более подробно об этом: Рерберг Ф.П., Галенин Б.Г., Бойко-Великий В.В. Исторические тайны великих побед и необъяснимых поражений. Записки участника Русско-японской войны 1904-1905 гг. М.: Русский издательский центр имени святого Василия Великого, 2015. |
| 9 Дайнихонси – («История великой Японии») – капитальный труд в 243 тома, объединяющий собрание мифов, легенд, полулегендарных историй, хроник. Иси – «Неофициальная история» Токугава Иэясу. Нихонгайси – История сёгуната в Японии, содержащая 22 тома. Шесть томов переведено с японского на русский В.М. Мендриным. См.: В.М. Мендрин. История сёогуната в Японии. Нихон гайси в XXII книгах. Владивосток, 1910. 10 Сёгунат – система власти сёгунов (военных правителей) Японии, просуществовавшая с 1192 по 1867 гг. При сёгунах императоры были лишены реальной политической власти. Было три династии сёгунов: Минамото (1192–1333), Асикага (1335–1573), Токугава (1603–1867). 11 Микадо – существовавший с древних времен в Японии термин, означавший верховного правителя, на русский язык переводится как «император», но на разных этапах японской истории имел несколько различное содержание – верховный правитель, царь, император. 12 Печатается по тексту журнала «Русский вестник» за 1869 г., 9, с. 219–264. Здесь и далее пронумерованные сноски – примечания составителя. 13 Архиепископ Николай в вопросе основания государства в Японии следует за официальной историографией этой страны конца XIX века. Древняя история страны тогда излагалась по туманным сказаниям, возводившим основание японского государства к правлению мифического родоначальника правящего рода Дзимму и к 660 г. до Р.Х. На самом деле в этих сказаниях нашли отголоски события седой древности, когда на японские острова пришли племена до конца неустановленного происхождения и в частых и опасных войнах защищали первый племенной союз. Становление же централизованного государства можно отнести лишь к VI-VII векам по Р.Х. 14 Так архиепископ Николай транскрибировал слово «синто», букв. – «путь богов». В VII-VIII веках как канонические тексты религии синто созданы сборники исторических мифов, легенд и сказаний «Кодзики» («Запись о делах древности») и «Нихон сёки» («Анналы Японии»). 15 В современной транскрипции «сёгун» (сокращенное название от «сэйи тайсёгун», дословно «великий полководец, покоряющий варваров»). Сначала присваивалось как воинское звание командующим войсками, посылаемыми из древней столицы Японии Киото (Хэйан) для покорения туземного населения северо-восточной части острова Хонсю. С переходом власти от императора к главе дома Минамото в 1192 г. звание сёгун было присвоено главе нового военного правительства (бакуфу) Минамото С тех пор сёгунами называли правивших страной от имени императора военных правителей Японии. Сначала (1192–1333) это были правители из династии Минамото, затем (1335– 1573) Асикага и, наконец, Токугава (1603–1867). |
| Хотя к середине XIX века российское востоковедение сложилось в самостоятельную отрасль науки [см.3], но географический охват исследуемых стран был еще ограничен. Япония в силу своей закрытости в течение двух с половиной столетий оставалась экзотической страной за семью печатями, ее глубокое исследование еще не начиналось и отставало от развития наук о других странах Азии. Оно находилось во многом на донаучном уровне, питаясь дневниковыми записями отважных путешественников, переводами европейских японоведов, и обслуживало те немногие контакты по линии внешней политики и торговли, которые нехотя, под нажимом допускало правительство Японии. Особенно заметно было отставание японоведения на фоне тех заметных успехов, которых достигла российская китаистика к середине XIX века, во многом благодаря исследованиям сотрудников Российской духовной миссии в Пекине. Русский консул в Хакодатэ И.А. Гошкевич 4 , обращаясь с просьбой прислать нового настоятеля консульской церкви, наметил широкую программу деятельности этого настоятеля. Консул Гошкевич, сам серьезно занимавшийся изучением языка и культуры страны пребывания , просил, чтобы прислали на настоятельское место «не иначе как из кончивших курс духовной академии, который мог бы быть полезным не только своей духовной деятельностью, но и учеными трудами, и даже своей частной жизнью в состоянии был бы дать хорошее понятие о нашем духовенстве не только японцам, но и живущим здесь иностранцам». (цитируется по: стр. 10]) Молодой иеромонах Николай не сразу принялся за изучение японского языка. Он писал в письме митрополиту Московскому Иннокентию 5 : «В бытность Вашу в Хакодатэ, семь лет тому назад, Вы, увидев меня за французскою книгою, изволили выразиться: «Бросить бы теперь все эти книги, мало полезные здесь, и приняться тщательно за изучение японского языка». Ваш совет я свято хранил в памяти и старался следовать ему. Раскрылись предо мною японские книги. Свободно течет, хоть и с ошибками, японская речь...» (цитируется по: стр. 172]) |
| Тридцатипятимиллионный народ, как один человек, точно встал от сна и принялся за наперед намеченную работу, и, точно наследник, по достижении определенного возраста вступающий во владение отцовским имением, полною горстью берет накопленные другими народами сокровища цивилизации. Конечно, подобные исторические явления не могут происходить случайно, не будучи подготовлены предварительною жизнью народа. Японский народ своею историческою жизнью и приготовлен именно к тому, что мы видим ныне совершающимся среди его. Укажем несколько черт японского народного характера, дающих ключ к объяснению современного движения. Внутренние исторические обстоятельства Японии складывались удивительно благоприятно для выработки свободы и самостоятельности народного духа. В древние, до-сёогунские времена государство, уже разросшееся почти до настоящих пределов и, с заимствованием от Китая Конфуция, стоявшее на уровне китайской цивилизации, было похоже на семейство, в котором все члены равны перед законом и общим главою – императором. Не было тогда ни постоянного войска, ни государственной полиции; провинции управлялись назначаемыми непосредственно от императора губернаторами, которые посылались на три года; но и этот срок могли прослужить не иначе, как когда нравились народу, то есть были действительно хорошими правителями. Если губернатор был особенно хорош, то народ имел право просить о назначении его на следующее трехлетие, и просьба его уважалась. Кроме губернатора, другие чиновники избирались из местного населения. В те времена всякий имел свободный доступ прямо к императору, хотел ли обжаловать что, или предложить меру, полезную для блага государства. У императорского дворца висел барабан: кто желал видеть императора и говорить с ним, тот докладывал сам о себе ударами в барабан, и был тотчас принимаем. То были действительно хорошие времена жизни японского народа, и недаром японские историки с любовью останавливаются на них. В доказательство того, как счастлив был тогда народ, и как мирно и беспрепятственно наслаждался он благами жизни, рассказывают, что часто барабан сгнивал прежде, чем кто-либо имел надобность пользоваться им, или что птицы мирно вили в нем свои гнезда и выводили птенцов. |
| Никто из писателей, начиная от добросовестного Кемпфера 91 и плодовитого Зибольда 92 до Алькока 93 , Линдау 94 , Готцена 95 и легиона им подобных, спекулирующих в настоящее время на интерес, возбужденный Японией, не был в состоянии заглянуть поглубже в душу японца, проследить развитие и разные проявления его духа. Необыкновенная трудность японского языка, при изучении которого только мимоходом, как средство, должен быть изучен китайский, были главным к тому препятствием. Оттого-то Япония до сих пор для Европы terra incognita. У всякого, при напоминании об японце, рисуется в воображении, пожалуй, какая-то фигура в халате, с косичкой на маковке, смешно приседающая и хихикающая. Но это ли японец как он есть? Кто пообещает этой фигуре в близком будущем место в кругу цивилизованных народов? Кому не покажутся загадочными даже эти, во очию совершившиеся факты, что японцы, всего пятнадцать лет тому назад казавшиеся такими же непробудно сонными и неподвижными, как китайцы, в настоящее время имеют уже военный флот паровых судов, на котором ни человека европейцев, имеют специалистов ученых, получивших дипломы в европейских школах, механические заведения, могущие собственными средствами соорудить пароход, наконец либеральную конституцию с выборным началом в основании? А между тем эти факты как нельзя более естественны, и странно было бы, если б их не было. Но чтобы судить так, нужно изучить не костюм и внешние приемы японца, а его дух в историческом развитии, словом, изучить его литературу. Пишущий эти строки, в продолжение восьми лет, употребленных на изучение японского языка, довольно коротко ознакомился с этою литературой и имеет намерение, насколько позволят ему его специальные занятия, знакомить с нею читателей, интересующихся Японией. Настоящий очерк, имеющий целию, главным образом, дать ключ к уразумению современной японской революции, написан на основании японских историй: Дайнихонси, Кокусиряку, Иси и Нихонгвайси 96 . Разговоры заимствованы большею частию из последней, как самой достоверной и притом единственной бывшей у меня под рукой, когда, вдали от Японии, я писал этот очерк. |
|
|
