| 1962. Vol. 3. Pt. 1. P. 43) и читал труды свт. Григория Богослова (а именно «Надгробное слово в честь Василия Великого»; Flusin. 1983. P. 73), свт. Кирилла Александрийского, Житие прп. Антония, составленное свт. Афанасием Александрийским ( Garitte. 1957; Flusin. 1983. P. 45), Житие прп. Пахомия Великого ( Flusin. 1983. P. 45-53), «Чудеса св. мч. Феклы» (Ibid. P. 53-54) и др. произведения, из к-рых заимствовал отдельные фразы и образы. Несмотря на то что К. С. был антиоригенистом, он использовал при написании своих сочинений «Лавсаик» Палладия Еленопольского, который симпатизировал Оригену и был учеником Евагрия Понтийского ( Draguet. 1949; Flusin. 1983. P. 44). К. С. неоднократно ссылается на «египетских отцов» или просто «отцов» ( Cyr. Scyth. Vita Euthym. 30, 33// Schwartz. 1939. S. 30, 31, 34, 36; Vita Sabae. 7//Ibid. S. 91). По мнению В. Буссе, К. С. был знаком с какой-то коллекцией апофтегм ( Bousset W. Apophthegmata: Studien zur Geschichte des ältesten Mönchtums. Tüb., 1923. S. 67-68). Флюзен обнаружил ок. 15 параллельных мест в сочинениях К. С. и алфавитном собрании Apophthegmata Patrum ( Flusin. 1983. P. 55-59). Одним из источников, широко используемых К. С., является «История боголюбцев» Феодорита Кирского ( Devos. 1980. P. 29-32; Flusin. 1983. P. 67-70). Некоторые параллели существуют в Житиях преподобных Евфимия и Саввы и «Слове подвижническом» Нила Анкирского ( Flusin. 1983. P. 70-71). В своих произведениях К. С. систематически не рассматривал богословские вопросы. Из немногих мест, касающихся триадологии и христологии ( Cyr. Scyth. Vita Euthym. 1, 39, 40// Schwartz. 1939. S. 6-7, 40-41, 42-44; Vita Sabae. 38//Ibid. S. 127), можно лишь заключить, что К. С. придерживался постановлений первых пяти Вселенских Соборов. Шварц и Флюзен усматривают в христологических взглядах К. С. зависимость от богословских сочинений имп. Юстиниана ( Schwartz. 1939. S. 362; Flusin. 1983. P. 73-76). Главные персонажи Житий, написанных К. С., представлены как ревностные защитники православия в борьбе с партией монофизитов и с палестинскими монахами-оригенистами. |
| «Ученики Макаренко — дети железнодорожников, мастеровых сначала немного дичились своего нового наставника. Но как-то незаметно для них самих вышло так, что всё чаще и чаще им хотелось задержаться около молодого учителя, послушать, о чём рассказывает Антон Семёнович, какую книжку советует почитать, а то и поиграть с ним в снежки, городки и другие весёлые игры, до которых учитель оказался большим охотником» (7, с. 9). Вспомним: « В это время ученики приступили к Иисусу и сказали: кто больше в Царстве Небесном? Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них. И сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное. И так, кто умалится, как дитя, тот и больше в Царстве Небесном. И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот меня принимает» . «И уроки у него были не такие, как у других учителей (преподавал Антон Семёнович русский язык, черчение и рисование)» (7, с. 10). «Антон Семёнович в классе был всегда весел, бодр. Сразу умел он увлечь учеников рассказом, а рассказывать он был большой мастер. И при этом каждому, сидящему в классе, казалось, что именно с ним ведёт беседу учитель, к нему обращается, от него ждёт ответа. Ученики говорили « Антон Семёнович взял меня к себе». С этого «взял к себе» начинался каждый урок. А затем, затаив дыхание, слушали ученики чудесные строки пушкинских стихов, повести Гоголя, Чехова, Короленко» (7, с. 10). «Антон Семёнович искренне, по-настоящему любил детей. Его живо интересовали ребячьи дела и заботы, он мог помочь в беде, дать совет, развеселить шуткой, он был с ними и в минуту отдыха» (7, с. 10-11). Прекрасные портреты, выполненные рукой Антона, представлены в музее А.С.Макаренко в Крюкове (в доме его отца). «А сколько весёлых, смешных карикатур рисовал Антон Семёнович!»» (7, с. 11). Брат считал, что «в то время он, конечно, в Крюкове был самым образованным человеком на все 10000 населения». « Макаренко был набожным, по воскресеньям аккуратно ходил в церковь». Такое, удивившее многих, свидетельство о Макаренко тех лет появилось ещё в советские годы в журнале «Народное образование» (18). Это директор 79-й московской школы С.Богуславский в своей статье привёл интересные свидетельства своего деда Соломона Богуславского, который был известным в Крюкове портным и у которого Макаренко заказывал себе костюмы, и воспоминания своей тетки Анны Еремеевны Тамариной, которая была ученицей Макаренко в крюковской школе (18). До этой публикации уже было известно, что Макаренко в те годы учил детей церковному пению. Родственники Богуславского подтвердили, что «об Антоне Семеновиче осталось впечатление как о человеке авторитетном, всеми уважаемом». |
| Накануне похода прибывает в Москву посол Фридерика III Николай Поппель, приемный сын барона Эренштейна. Он привез предложение своего повелителя пожаловать Ивана III в короли. Но равный равного не жалует. Есть у рыцаря Поппеля поручение от отца: уверить государя, что Антон-лекарь присвоил себе самовластно дворянское прозвание, столь знаменитое в Германии. Наступил день выступать войску на Тверь. Воевода Хабар возглавляет отряд разведчиков. Огнестрельными орудиями управляет Аристотель. Сказочника Афанасия Никитина ведут закованного — он, тверской уроженец, знает там каждый куст. И дворскому лекарю приказано сесть на коня и сопутствовать покорителю. В том походе ему вместе с Хабаром удастся отличиться при поимке тверского князя. Их вылазка сохранит город от разорения — шурин Ивана Васильевича, князь тверской, миром отопрет городские ворота Вернется немец из похода в русском платье — он желает заслужить доверие русских. Войско с победой возвращается в Москву. Антон всходит на свою половину, слышит шорох за дверью. Анастасия!.. Сама пришла к нему умолять освободить ее от чар и окреститься. Он клянется, что христианин, что почитает волшебство грехом. После ее ухода Антон твердит в душе обет: не из корысти, а из любви должен он принять русское исповедание, а не отречься от Христа, и затем просить руки боярской дочери. Но людская молва заставляет его поспешить. Антон отправляется пешком в село к Афоне Никитину. Старец выслушивает челобитье гостя, изъявляет готовность быть печальником и сватом и достойно выполняет свою миссию: отец отдает Анастасию немцу. Через час Антон-лекарь отправляется в обратный путь. В болотистом перелеске его спасает от разбойников еврей Захарий, которому он в свое время помог в Праге избежать гибели. На следующее утро происходит наказание еретиков. Одно происшествие омрачает люду это зрелище: неожиданно конь царевича Каракачи сбрасывает седока, единственного сына царевича Даньяра. Великий князь приказывает своему лекарю вылечить сына своего татарского приятеля. Антон ручается, коли он станет лечить и ему не будут мешать, царевич будет здоров. На предубеждения Даньяра государь требует от врача головы в залог. Цель вырвать Русь из рук невежества берет верх, и честный лекарь дает клятву, но при условии, что все его требования станут соблюдаться в точности, а один из доверенных бояр Иоанна будет наблюдать за этим в отсутствие врача, |
| И Антон Владимирович не скрывает и не замалчивает ни одного греха защищаемой им «симфонии». Но для него остается непреложной, самоочевидной истиной эта отнесенность Церкви к государству, понимание государства как естественной главной точки приложения сил и деятельности Церкви. Через всю книгу красной нитью проходит признание «органически неизбежного», а потому и правильного слияния Церкви с государством, приятия ею «имперской идеологии» вплоть до «биологически непогрешимого – государственного – инстинкта самоутверждения...». И потому, сам того не замечая, Антон Владимирович пишет не историю Русской Церкви, а историю ее отношений – в лице церковной власти – с государством, ее влияния на государство и влияния государства на нее. Ибо ведь можно утверждать, не отвергая всей бесконечной важности государственного фактора в жизни Церкви, что для истории Русской Церкви, для ее исторического и духовного становления, вырастания в то, чем она стала и пребывает для нас, ее членов, – можно утверждать, что преп. Сергий и его дело, его влияние, его заветы, весь его образ неизмеримо важнее, чем многие из тех митрополитов, по именам которых Антон Владимирович датирует весь свой рассказ. Пусть читатель не думает, что это придирка, легковесный упрек. Я вообще не касался бы этой темы, если бы, по моему глубокому убеждению, она не была центральной, важнейшей темой для современной православной мысли. Ибо в конечном итоге она сводится к вопросу: что есть Церковь и каково ее место и ее дело в истории, в сложной, трагической, противоречивой судьбе мира и человека? В своей книге «Воссоздание святой Руси» Антон Владимирович обвинил целую группу своих бывших учеников в «антиисторизме», в желании отделить Церковь от мира, от ответственности за него, от борьбы за его просветление. Именно так понял он мою критику византийской «теократии» – источника и образца теократии русской. Но обвинение это неверное. Как бы завороженный этим своим церковно-государственным идеалом, Антон Владимирович не видит, что критикую я его как раз во имя исторического делания Церкви, во имя исполнения ею своей миссии, то есть критикую как раз за антиисторизм... |
| В 7-м Слове И. К. толкует ряд стихов из Псалтири и пророческих книг, указывающих на таинство воплощения Сына Божия, среди них: Пс 84. 11; Авв 3. 3; Ис 28. 16. Также И. К. затрагивает тему прообразов Креста Господня: благословение Иаковом Ефрема и Манассии (Быт 48. 14; Σωτηρπουλος. 1983. Σ. 200. 703-707), простирание рук Моисеем в битве с Амаликом (Исх 17. 11-16; Σωτηρπουλος. 1983. Σ. 201. 728-730), праздник кущей (Втор 16. 16; 31. 10; Σωτηρπουλος. 1983. Σ. 201. 736-740). 8-е Слово продолжает истолкование христологических мест ВЗ (Ibid. Σ. 215-246). Ряд стихов из Псалтири и пророческих книг предсказывает крестный путь Спасителя на Голгофу и Распятие: напр., Ис 53. 7-8 (Ibid. Σ. 221. 346 - 228. 518). Особо выделяется трактовка образа благочестивого разбойника (Лк 23. 40-42; см.: Σωτηρπουλος. 1983. Σ. 229. 549 - 233. 642). Покаяние его более велико, чем покаяние мытаря или блудницы: ведь мытарь имел глубокую веру в Бога, женщина видела чудеса Христа, а причина покаяния разбойника - «исправление (τ κατρθωμα) его души в чистом виде» (Ibid. Σ. 230. 559-561) и вера в то, что Царство Христа - не от мира сего (Ibid. Σ. 231. 582-586). Эта вера даже больше той, что была у апостолов до Пятидесятницы, за исключением веры ап. Иоанна Богослова (Ibid. Σ. 231. 601-610). И. К. собрал ряд мест ВЗ, прикровенно указывающих на воскресение Христа: Ис 42. 6; 45. 2-3; Пс 9. 7; 15. 10; 43. 24, 27; 81. 8 и др. ( Σωτηρπουλος. 1983. Σ. 236. 736 - 237. 755). Он приводит и рациональные доводы в пользу истинности Воскресения (Ibid. Σ. 239. 815 - 243. 915). Так, если бы Христос не воскрес, зачем бы апостолы стали претерпевать за Него многие страдания? (Ibid. Σ. 242. 882-884). Наконец, о вознесении Христа говорит ряд псалмов: Пс 23. 7-10; 46. 6; 107. 4-6 (см.: Σωτηρπουλος. 1983. Σ. 244. 940 - 245. 977). 10-е Слово открывается указаниями на ветхозаветные пророчества об апостолах: Пс 18. 4-5 и др. ( Σωτηρπουλος. 1983. Σ. 247. 5 - 249. 71), а также о гонениях и преследованиях христиан со стороны иудеев. Иудеи оставлены Богом «за дерзость по отношению к Христу» (Ibid. Σ. 251. 105-106), и гнев Божий на них продлится «до пришествия антихриста» (Ibid. Σ. 252. 140-141; 254. 189-190). |
| «Уберите чучело» «Вам монумент — Руси святой существованье» Памятник Минину и Пожарскому Эта строка из первоначально предполагавшейся надписи к московскому монументу Минину и Пожарскому лучше всего выражает сущность традиции дореволюционных памятников — все они были посвящены героям России в духе православной национальной идеи. До XIX века единственной формой русского исторического мемориала был храм — благодарственный, памятный, основанный по обету в честь победы или знаменательного события. По мере развития гражданского самосознания, которое особенно пробудила Отечественная война, к благодарственным храмам, восславляющим Бога, присоединяются скульптурные памятники, прославляющие национальных героев и их подвиг на благо России, которые не раз спасали Отечество на грани гибели, не щадя живота своего, или своими трудами приумножали его славу. Русское слово «памятник» — калька с «монумента» от латинского moneo — «напоминать». Самый первый гражданский памятник России появился в Санкт-Петербурге. Это был «Медный Всадник», — памятник Петру I , возведенный по приказу Екатерины II , осмыслявшей себя преемницей великого императора. Москва осталась верна своим традициям: ее первым памятником стал монумент Минину и Пожарскому, по проекту скульптора И.Мартоса, воздвигнутый в 1818 году на Красной площади. Символично, что установить этот памятник намеревались еще к 1812 году, когда собирались отмечать двухсотлетие национальной победы в Смутное время. И именно на этот год выпала новая война, когда враг снова дошел до Москвы и занял ее, и вновь обрел в ней свою гибель, как некогда поляки, запертые в Кремле. Так что установка памятника православным воинам, ратникам за Отечество, оказалась празднованием новой великой победы над мировым завоевателем, а сам памятник стал символом победившей Москвы. Только Москва уже не была столицей России, но оставалась ее душой. И потому Мартос убедил государя Александра I поставить его не в Нижнем Новгороде, родном городе Минина, где создавалось второе русское ополчение, а в Москве, которую отстояли и спасли русские герои. И именно Мартос настоял, чтобы памятник поставили на Красной площади лицом к Кремлю вопреки желанию императора разместить спиной к Кремлю. В принципе здесь преследовалась одна и та же цель. Император хотел, чтобы герои как бы заслоняли собой сердце России, а по замыслу скульптора Минин указывал Пожарскому на занятый врагами Кремль, призывая к его освобождению. На постаменте, символизировавшем жертвенный алтарь, поместили лаконичную, но символическую надпись «Гражданину Минину и князю Пожарскому — благодарная Россия». Памятник открывали 10 февраля 1818 года торжественно, с гвардейским парадом, при неимоверном стечении жителей — крыши, деревья и даже башни Кремля были усыпаны народом. С тех пор по традиции открытие нового памятника являлось всенародным торжеством, хотя по сравнению с советской эпохой их было совсем немного. |
| Демут-Малиновский (сев. портик Казанского собора в С.-Петербурге) Ап. Андрей Первозванный. 1811 г. Скульптор В. И. Демут-Малиновский (сев. портик Казанского собора в С.-Петербурге) Четыре барельефа на крыльях колоннады посвящены истории прор. Моисея. На 2 центральных фризах представлены сюжеты «Источение Моисеем воды из камня в пустыне» (вост. часть, Мартос) и «Воздвижение медного змея» (зап. часть, И. П. Прокофьев). К площади, образованной колоннадами, с вост. стороны обращен рельеф «Неопалимая Купина» (И. Командер), с западной - «Моисей получает скрижали Завета» (И. Ландман). На аттике, обращенном к каналу, со стороны алтарной апсиды помещен самый большой рельеф - «Вход Господень в Иерусалим» (Ж. Д. Рашет). Рельефы в портиках изображают сцены из жития Богоматери и связанные с Нею чудеса: на юж. фасаде - «Благовещение», «Рождество Богородицы» (Мартос), «Введение во храм Девы Марии» и «Обручение Девы Марии с Иосифом» (Рашет), на сев. фасаде - «Благовещение», «Рождество Христово, с поклонением пастухов», «Поклонение волхвов», «Бегство в Египет» (все Ф. Г. Гордеев), на западном - «Успение Богородицы» (И. З. Кащенков), «Взятие Богородицы на небо» (Рашет), «Покров Богородицы» (И. Воротилов), «Явление Казанской иконы Божией Матери» (А. А. Анисимов). Арх. Гавриил. Фрагмент царских врат Казанского собора. 1804–1810 гг. Худож. В. Л. Боровиковский (ГРМ) Арх. Гавриил. Фрагмент царских врат Казанского собора. 1804–1810 гг. Худож. В. Л. Боровиковский (ГРМ) Иконостас собора выполнили в академической манере русские художники. Образ Спасителя был перенесен в местный ряд главного иконостаса из ц. Рождества Пресв. Богородицы (ныне в ГРМ). Царские врата отлиты из серебра П. Теннером, иконы в них принадлежат кисти В. Л. Боровиковского (1804-1810, ныне в ГРМ). В советское время были утрачены иконы, написанные Боровиковским в те же годы для сев. придела: «Преподобные Антоний и Феодосий Печерские», «Св. Константин», «Св. Елена». Над иконостасом работали О. А. Кипренский («Богоматерь с Предвечным Младенцем», 1806, ГРМ), Г. |
| 24 апреля 1963 г. Архиерейский Собор РПЦЗ постановил принять в свою юрисдикцию Болгарскую епархию в Америке. Администратором епархии стал архимандрит Кирилл. В постановлении говорилось, что в случае необходимости архиерейских действий (хиротонии, освящения храмов) таковые будут выполняться архиепископом Аверкием (Таушевым) . Выход из состава РПЦЗ допускался после восстановления в Болгарской Церкви свободной церковной власти. 811 9 августа 1964 г. архимандрит Кирилл был рукоположен во епископа Толедского и Торонтского для зарубежных болгарских приходов. 812 Активно развивалась церковная жизнь в Южной Америке. Здесь продолжала существовать Бразильская епархия во главе с архиепископом Феодосием (Самойловичем). В 1951 г. в Лондоне был рукоположен во епископа Монтевидеоского, викария Бразильской епархии архимандрит Виталий (Устинов), впоследствии переведенный в Канаду. 813 19 мая 1957 г. во епископа Гоянийского (по г. Гояна в Бразилии), викария Бразильской епархии, был рукоположен епископ Агапит (Крыжановский). 814 В Аргентине в 1950 г. архиепископа Пантелеймона (Рудыка) сменил архиепископ Иоасаф (Скородумов), после смерти которого в ноябре 1955 г. кафедру возглавил епископ Афанасий (Мартос). 815 Массовый отток эмиграции в Южную Америку поставил перед РПЦЗ задачу создания здесь новых самостоятельных епархий. В 1953 г. свой архиерей появился в Чили. На кафедру епископа Сантьягского и Чилийско-Перуанского был поставлен епископ Леонтий (Филиппович), 816 ранее епископ Асунсьонский и Парагвайский. При этом Парагвайская епархия была присоединена к Аргентинской. 817 В марте 1957 г. во епископа Каракасского и Венесуэльского был рукоположен архимандрит Серафим (Свежевский). 1950 – начало 1960-х гг. были годами бурного церковного роста и для Австралии. В 19501955 гг. архиепископом Сиднейским и Австралийским был Феодор (Рафальский). В 1955 г. умершего архипастыря сменил епископ Савва (Раевский). С 1950 г. на континенте существовало Мельбурнское викариатство, которое последовательно возглавляли епископы Афанасий (Мартос) (19501954), Савва (Раевский) (19541955) и Антоний (Медведев) (с 1956 г.). |
| Теснимые все более и более умножавшеюся массой кандидатов, получивших школьное образование, наследники, однако, не вдруг уступили им первенство в назначении на церковные места. Права образования должны были вести еще долгую борьбу с владельческими отношениями духовенства к церковным местам, и сама духовная власть выказывала иногда сильное колебание, которой стороне отдать предпочтение. Особенно долго она не могла побороть притязаний наследников в юго-западной России, где архиереи имели весьма слабое влияние на парохии до самого преобразования тамошних епархий в последней четверти XVIII столетия. Мы уже видели, как наследники юго-западных парохий удерживали иногда за собой все наследные права и власть над парохией даже без посвящения и при всеобщем восстании против них самих парохиян. Замечательно, что наприм. в Киевской епархии епархиальная власть по крайней мере до половины XVIII столетия не могла сама назначать даже викариев к малолетним наследникам и подчинялась в этом отношении выбору самого семейства наследников. В тех случаях, когда архиереи сами назначали кандидатов на священнослужительские вакансии помимо наследников, последние иногда даже силой начинали отстаивать свои права и выгоняли своих соперников вон из парохий точно так же, как выгоняли таких кандидатов, архиерейских избранников, сами парохияне в пользу своих собственных избранников. Вот наприм. один случай из довольно уже позднего времени. В 1768 г. в м. Хороле умер священник, не оставив ни одного наследника мужского пола. Наследницей его осталась его внучка, дочь значкового товарища Семена Родзянки, женатого на дочери покойного. Прихожане и Родзянка подали прошение м. Арсению Могилянскому, чтобы он назначил на место кого-нибудь из студентов академии, разумеется, со взятием наследницы. Но митрополит почему-то назначил другого, священника Луку Мартоса. Мартос прибыл на парохию по обычаю с депутатом духовного правления, который должен был ввести его в должность. Но только лишь народ собрался в церковь и депутат начал читать указ митрополита, как бывшие тут же Родзянка и его родственники, – один обозный, другой подкоморий, третий бунчуковый товарищ, – потребовали, чтобы депутат прекратил свое чтение и убирался вон из церкви, стали разгонять и народ, а когда ни депутат, ни народ их не послушались, бросились на толпу с палками, наконец избили остававшихся на клиросе дьяков и подьячих. Мартос должен был выехать из парохии и жаловался митрополиту. Но митрополит сам ничего не мог поделать с Родзянками, донес обо всем св. Синоду и просил даже содействия гражданской власти. Неизвестно, чем кончилась вся эта история 184 . |
| И во всем этом золотом осиянии Агния, в наброшенной желтой шали тоже казавшаяся золотой, сидела, щурясь на солнце. – Да! Это – Москва! – захваченно произнес Антон. – Как же умели древние русские люди выбирать места для церквей, для монастырей! – говорила Агния прерывающимся голосом. – Я вот ездила по Волге и по Оке, всюду так они строятся – в самых величественных местах. Архитекторы были богомольны, каменщики – праведники. – Да-а, это – Москва... – Но она – уходит, Антон, – пропела Агния. – Москва – уходит!.. – Куда она там уходит? Фантазия. – Эту церковь снесут, Антон, – твердила Агния свое. – Откуда ты знаешь? – рассердился Антон. – Это художественный памятник, его оставят. – Он смотрел на крохотную колоколенку, в прорези которой, к колоколам, заглядывали ветки дуба. – Снесут! – уверенно пророчила Агния, сидя все так же неподвижно, в желтом свете и в желтой шали. Агнию в семье не только никто не воспитывал верить в Бога, но наоборот: мать ее и бабушка в те годы, когда обязательно было ходить в церковь – не ходили, не соблюдали постов, не говели, фыркали на попов и везде высмеивали религию, так мирно уживавшуюся с крепостным рабством. Бабушка, мать и тетки Агнии имели устойчи-вое свое исповедание: всегда быть на стороне тех, кого теснят, кого ловят, кого гонят, кого преследует власть. Бабку знали, кажется, все московские народовольцы, потому что она приючала их у себя и помогала, чем умела. Ее дочери переняли за ней и прятали подпольщиков-эсеров и социал-демократов. И маленькая Агния всегда была расположена за зайчика, чтобы в него не попали, за лошадь, чтобы ее не секли. Но она росла – и неожиданно для старших это преломилось в ней, что она – за церковь, потому что ее гонят. Она настаивала, что теперь-то было бы низко избегать церкви, и, к ужасу матери и бабки, стала ходить туда, отчего невольно вникала во вкус богослужений. – Да в чем ты видишь, что ее гонят? – удивлялся Антон. – В колокола звонить им не мешают, просфорки печь не мешают, крестный ход – пожалуйста, а в городе да в школе им и делать нечего. |
|
|
