| Эта внутренняя жертвенность, это отвержение всего своего существа, становящееся стяжанием иного сокровища, увенчивается жизнью небесной, где, наконец, целостное и подлинное, обретенное по частям и суставам тело воспевает гимн и приносит благодарение Господу. И тогда все бытие преисполнится хвалы и благодати. «И в этом все богословие». Те, кто читает Оригена, испытывают на себе его проникновенное, необоримо и незаметно подчиняющее влияние и навсегда остаются отмеченными этим влиянием: недаром он был прозван «стальным человеком». Первыми его наследием воспользовались каппадокийцы. Иларий вчитывался в него, Амвросий шел по его стопам, Августин многим ему был обязан. Даже Иероним немало получил от него, прежде чем возмущенно отшатнулся. Сколько ни ополчались на него в последующие века, все равно все оставались перед ним в неоплатном долгу. Трудно переоценить человека, который, как замечает Урс фон Бальтазар, спустя два века после Христа и за два века до Августина положил начало христианскому богословию. Нижеследующее представляет отрывок из Восьмой проповеди о Книге Бытия. Греческий текст проповеди утрачен; она сохранилась лишь в латинском переводе Руфина. ЖЕРТВА АВРААМА 1. Преклоните сюда слух, вы, собравшиеся пред лицом Господа и исповедующие веру в Него; приложите все свое усердие, дабы понять из прочтенного вами рассказа, как подвергалась испытанию крепость веры. И было, говорит Писание, после сих происшествий Бог искушал Авраама, и сказал ему: Авраам! И тот ответствовал: вот я. Внимая Писанию, вникайте во всякую подробность. Ибо для того, кто сумеет углубиться, в каждой откроется сокровище. Даже там, где этого менее всего ожидаешь, скрыто присутствует сияющее откровение таинства. Имя Авраамово Человека, о котором мы ведем речь, сначала звали Аврам. Но нигде в Писании мы не прочтем, что Бог называл его так и говорил бы ему: Аврам, Аврам. Незачем было Богу звать его именем, которое Он положил изменить. Он называл его именем, ему дарованным. И не единожды именовал он его так, но воззвал два раза. Тот ответил: вот я, и тогда сказал ему Господь: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, и принеси его мне во всесожжение. И пойди, сказал Бог, в землю Мориа, и принеси жертву на одной из гор, о которой Я скажу тебе. |
| Кому из Христиан неизвестно, с какими трудами, изнурениями и подвигами стремились к вечному отечеству Патриархи, Пророки, Апостолы, Мученики, подвижники и все Святые? Многие из них сами себя обрекали гонениям, осмеянию, мукам, заключению в темницах; многие ради царствия небесного были то перепиливаемы, то побиваемы камнями, то посекаемы мечем; иные скитались в кожаных одеждах по непроходимым местам и пустыням, жили в пещерах и горных ущельях, претерпели зной и мороз, всякого рода недостатки и бедствия, не смотря на то, что их не стоит весь мир. Имея в виду такие примеры, на каком основании надеяться нам, братья, войти в царствие небесное, если, по словам вечной Истины, только усильные искатели приобретают его ( Мф. 11:12 ); если к нему нет другого пути, кроме тесного, усеянного тернием скорбей и бедствий? 2. Но неужели, спросит кто-либо, вся сущность усилий к приобретению царствия небесного состоит в перенесении горестей и страданий? Братья, Слово Божие называет путь, ведущий в жизнь вечную, тесным ( Мф. 7:14 ), колючим, потому что он действительно таков, особенно в начале, для греховной нашей природы; но для решившихся по нему идти до того, что встречающиеся на нем злоключения радуют путников. Посему можно сказать, что усилия, требуемые для приобретения вечного блаженства, почти нетягостны. В самом деле, от желающего получить вечную жизнь не требуется ни переносить гор с места на место, ни взбираться на недоступные высоты и стремнины, ни спускаться в недра и пропасти земные... не нужно ничего подобного. Спаситель требует от нас только живой, деятельной любви, – самого сладкого для нас чувства, которое облегчает всякие труды, доставляет самое вожделенное для сердца нашего удовольствие. Отклоняя всякое в сем отношении недоумение, Исуса Христос всякому желающему получить царствие небесное говорит ясно и решительно: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и от всея души твоея, и всею крепостью твоею, и всем помышлением твоим; и ближняго своего, яко сам себе ( Лк. 10:27 ). В сем состоит вся сущность закона и Евангелия, вся сущность учения Пророков, Апостолов и самого Спасителя. Предмет заповеди очевидный, не требующий никаких указаний или объяснений. Вся трудность в употреблении сего средства к поиску вечного блаженства происходит от наших страстей, от гнусных навыков, от превратных мирских обычаев. Если ты не решаешься победить эти трудности, значит не любишь Бога, потому что для угождения любимому предмету любовь облегчает, превозмогает, услаждает все трудности. В этом удостоверяет пример Спасителя и Его последователей, которых ни начала, ни власти, ни огонь, ни меч, ни жизнь, ни смерть, ничто не могло отлучить от любви Бога и ближнего в Боге. |
| Когда я пришла в себя, – а это, по-видимому, произошло лишь много дней спустя, – я вначале совершенно ничего не могла вспомнить. Ближайшее прошлое было словно вытравлено из моей памяти, я как будто вновь очутилась в детстве, потому что без всякого удивления восприняла присутствие Жаннет, которая опять, как много лет назад, ходила по комнате своими легкими, бесшумными шагами. Ее маленькое, невзрачное старческое личико тихо светилось изнутри, словно она только что получила необыкновенно радостную весть. Но это было ее обычное состояние. Я следила за ней глазами. Вот она открыла окно, и в комнату хлынул золотистый утренний свет и мягкий, ласковый воздух. Я все еще думала, что нахожусь в Риме. Но тут Жаннет подкатила мою кровать на мягких резиновых колесиках ближе к окну; я увидела горы, пологие склоны, поросшие буковым лесом, и все это было охвачено осенним огнем, уподобилось «согретым любовью» немецким камням. Я увидела крыши цвета ласточкиных крыльев, остроконечные главки стройных церковных башен, нежную рассветную дымку – «голубой цветок» гейдельбергской долины! Неужели весь пережитый мной ужас был лишь сном? – Значит, Гейдельберг не погиб? – пролепетала я с изумлением. – Значит, эти ужасы сюда не добрались, Жаннет? Она, конечно, поняла, что я еще не успела стряхнуть с себя остатки своих темных, безумных сновидений. – Нет, Зеркальце, – сказала она, ласково поглаживая мои руки, – сюда эти ужасы не добрались и никогда не доберутся. Ты только посмотри на свой прекрасный город! Ты ведь его так любишь – его невозможно не любить. А любовь – это надежная защита, ты ведь знаешь это, ma petite? – Да, – ответила я и вновь стремительно поплыла назад, в сумрак своего беспамятства. С той минуты я начала постепенно оправляться от своей болезни, очень медленно, как будто дух мой возвращался из немыслимых далей, с изломанными крыльями, усталый и словно укутанный в какой-то странный серый покров. Время от времени я вновь соскальзывала в свое прежнее состояние, и мне опять казалось, будто там, вдали, за величественным порталом гор, где я видела пляску огня, начинается пустыня. |
| ( Быт. 21:22 – 23:20, 25:1–10 ). Рождение у престарелого Авраама от бесплодной жены его Сарры сына Исаака красноречиво засвидетельствовало всем знавшим Авраама о том безграничном благоволении, которым пользуется он от Всемогущего Господа 325 . Авраам становился весьма могущественным в глазах своих соседей, и поэтому дружба с ним была весьма полезна даже и по чисто человеческим расчетам. В виду этого Авимелех с военачалыником своим Фихолом обратились к Аврааму с предложением дружбы, которая и была утверждена клятвою. Авраам укорил Авимелеха за отнятие у него колодезя царскими рабами. Это обстоятельство побудило царя Герарского и Авраама заключить между собою союз; при чем Авимелех с клятвою засвидетельствовал принадлежность колодезя Аврааму. Колодезь с прилегающей к нему местностью Авраам обсадил рощей и назвал его Вирсавией. Здесь Авраам поселился и прожил очень долго. Здесь же Господь послал ему беспримерное в истории еврейского народа испытание, из которого он, благодаря только своей великой вере, вышел с честью. Вся жизнь Авраама была, можно сказать, воплощенным желанием иметь после себя многочисленное потомство. И обетования ему Божии заключают в себе именно обещание потомства. Сделавшись отцом Исаака, Авраам получил залог достоверности Божиих обетований, и успокоенный этим, конечно, весь отдался любви к сыну, через которого он должен стать отцом многих народов. Вся сила искушения, посланного Богом Аврааму, в том и состояла, что этого то возлюбленного сына, в томительном ожидании которого он провел лучшую и большую часть своей жизни, Господь повелел ему заклать в жертву. «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» (22:2), сказал Господь. «Мне дивно становится то, говорит св. Иоанн Златоуст , как мог только праведник выслушать такие слова. Что же праведник? Он не смутился духом, не поколебался в мыслях, не пришел в недоумение при столь странном повелении, но стал размышлять или рассуждать сам с собою (о невероятности такого повеления), но как благодарный домочадец, оставив всякое человеческое рассуждение, только об одном заботился, чтобы исполнить повеление, и став как бы чужд человеческого естества, и всякое сострадание и любовь отеческую поставив ниже повелений Божиих, поспешил приступить к исполнению их» 326 . |
| Атлет не мог еще оставить своих упражнений и считать время своей деятельности законченным; он должен был выиграть еще окончательную победу и поэтому должен был подвергнуться наитруднейшему испытанию. Выйдет ли он победителем из этого испытания? Восторжествует ли в нем вера над человеческою любовью и взлелеянного надеждой? Это испытание в некотором смысле пришло неожиданно, хотя вся предыдущая жизнь Авраама была приготовлением к этой окончательной борьбе. Самоотречение и беспрекословное послушание давно уже были знакомы ему; вся жизнь его состояла из них. Он оставил свою родину в послушание голосу Божию; он порвал все связи с своим родным семейством в Харране, отправился в Ханаан безродным и бездетным, переносил в течение многих лет тяжести не исполнившихся надежд, перенес душевную муку за безопасность своей дорогой жены; разлучение с Лотом терзало его нежное сердце; страшная гибель Содома и Гоморры, со всеми сопровождающими и последующими ужасами, страшно потрясла и поразила его; весьма прискорбным для его души было насильственное изгнание Агари и Измаила; он уже в действительности самоотрекся от родного сына, столь сильно им любимого; но теперь он призван был сделать еще более великую жертву. Внезапно, без всякого предупреждения, в ночном видении до него дошел голос Божий, и Авраам услышал страшное повеление: «Авраам! возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» ( Быт. 22:2 ). Много недоумений возникает в нашей душе при размышлении об этом странном повелении. Часто делались возражения против его нравственного значения: повеление это, говорят некоторые, было недостойным Бога; патриарх был жесток и бесчеловечен, повинуясь ему. Что касается до повеления, то оно действительно было единственным в своем роде и, по-видимому, необъяснимым. Толкователи много изощрялись в стараниях дать какое-либо разумное объяснение этому обстоятельству, некоторые воображали, что внушение, которому повиновался патриарх, происходило не из внешнего источника, но просто было мыслью, неожиданно возникшею в его уме вследствие наблюдения за практикой тех, среди которых он жил, что именно он также, подобно им, лучше всего может угодить Богу принесением в жертву своего собственного сына. |
| Посреди залы ставили два серебряные золоченые мангала 8 с угольями, когда было холодно; на чудовищах крылатых были они утверждены, и в них посыпали курения. Потолок же над этою залой был кипарисовый, весь фиолетовым цветом раскрашенный, и по всему этому полю были видны все алые и белые розы с листиками зелеными, совершенно такими, какие у роз бывают, с мелкими зубчиками. И был среди потолка еще купол широкий, тоже искусно выложенный кипарисными изогнутыми дощечками, и он был фиолетовый, и по нем были розы алые и белые с листьями. Из средины же самого купола висел целый фунт квасцов, обернутый в тюль. Это было от дурного глаза. Кипарисовые же были и все столбики вокруг залы, около помоста, на котором учреждена была большая софа по всем стенам. И эти столбики были также фиолетовые, и на них живописцами были изображены обвивающие их вязи из алых и белых роз с листиками. Такой удивительный зал сделал царь Агон для своей возлюбленной и милой дочери! И спальня была хороша, и бани. В спальне мастера из дальних стран чудную печку сложили, островерхую, снизу широкую, всю из блестящих зеленых изразцов; в каждом изразце было круглое углубление, как бы с полстакана глубиной, тоже зеленое. Ковер в спальне был не аджемский, а проще, из Балканских гор, красный, как киноварь, и по нем все синие и белые узоры. Около печки стелили рабыни каждый вечер один на другой три толковые тюфяка и накрывали их каждый день чистою тончайшею льняною кисеей с золотою бахромой кругом и шелками по краям расшитою; подушечки клали для Петро и для царевны шёлковые, цветные, наволокою тюлевой покрытые. Одеялам же шелковым и бархатным и шёлком и золотом расшитым счета не было. Каждый день царевне подавали все чистое, и Петро тоже. Умывались они критским мылом в золотых рукомойниках. Царевне подавали рабыни. А когда Петро хотел мыть себе руки, то царевна наполняла иногда розовою водой, а иногда померанцевою золотой рукомойник и, взяв на плечо разукрашенное полотенце, отгоняла служанок и сама, смиряясь, становилась пред диваном на колена и лила ему воду на руки; а каждую субботу сама хотела мыть ему ноги и грозно кричала на рабов и рабынь: «Отойдите!» Кормилица ее огорчалась этим, говорила ей тайно: – Как уж тебе пастушеские ноги его понравились! Но царевна строго запретила ей говорить это другой раз и обещала мужу сказать, чтоб он изгнал ее из дворца. – И не тебя, я государя, отца моего, за него отдам! – сказала царевна. И не знала царевна, как еще показать молодому мужу, до чего она его любит и уважает, и боится. Шесть недель прожили они так вдвоем; кушали, пили, отдыхали, музыка для них играла, сколько их душе было угодно. Они часто гуляли вдвоем по саду, взявшись за руки, и говорили друг другу о своей любви. – Любишь ли ты меня, царевна? – спрашивал ее Петро. – Разве можно не любить тебя? – говорила ему Жемчужина. – Разве видал кто звезды в полдень или солнце ночью? Что ты спрашиваешь? |
| Питайся от своих праведных трудов, как изначала назначило божественное Господне повеление: В поте лица твоего, – говорит оно, – снеси хлеб твой вся дни живота твоего ( Быт. 3:19 .), а не имей подручных себе поселян, как властелин; но, как ученик Христов, живи по-апостольски, добывая себе хлеб свой собственными руками, предварительно раздав все свое нищим, по заповеди Спасителя. Предпочитай лучше сама работать на других, чем властвовать другими. Ибо первым возвышаешься гор е , а последним разделяешь себя надвое: если согласно установлениям Божиим будешь устраивать порученное тебе начальство, будешь блаженна; если же будешь преступать эти установления, то будешь осуждена с законопреступниками. Предпочитай быть нищею, нежели иметь в изобилии серебро. Если беспокоят недостатки, предпочитай терпеть, а не беспокоить других. Это имей себе правилом, а не желай питаться кровью убогих, требуя от них проценты на серебро. Последним ты не вслед обнищавшего Христа ходишь, окаянная, а вслед беззаконных язычников, и делаешь себя подлежащею проклятью закона и наследницею огня неугасаемого. Ибо проклят, сказано, всяк, иже сребро свое в лихву дает ближнему своему ( Лев. 25:36 ; Втор. 27:26 ). Слышала ты, душа, что «расточившего» и «раздавшего убогим», а не в лихву дающего сребро, правда пребывает во веки ( Пс.111:9 ). Зачем, как аспид глухой, затыкаешь уши свои? Если истинно любишь распявшегося Иисуса Христа, и желаешь наследовать Его блаженную славу, – с Ним обнищай и сраспнись Ему, и все твои желания пересели на небо. Для сродников своих, для знакомых и друзей будь яко странен, незнаем, бездомен, не имущий ни отечества, ни звания, – и как бы мало смыслен. Раздай все свое убогим. Возненавидь и отбрось от себя все прежние обычаи и всякую любезную тебе волю. Пребывай в алчбе и жажде добровольно и невольно; терпи скорби; радуйся, если будешь заключена в темницу. Аще кто мне служит, – сказал Спаситель, – Мне да последует, и идеже есмь Аз, ту и слуга Мой будет ( Ин.12:26 ). Бегай зла богомерзкого ростовщичества, за которым следует страшное преступление заповеди Божией и правды Его; дерзостное же прекословие и злодеяние и лесть постоянно обходят городские стены, ради чего языки потопляемы бывают ( Пс.54:10 .), будучи свыше посекаемы божественным мечем. |
| (подбирая слова) Как бы сказать, чтоб ты понять смогла… Гита (перебивая) Мне говорил Олег, я не забыла: Теперь ты — с силой без великого стола, А у него — великий стол без силы! Мономах Пусть это так! Но Русь моя Жива, хоть и полна слезами, И больше жизни жажду я: Пойти на половца с князьями! (с жаром) Покуда русский род не вымер, Нам бы вернуть былую честь… Гита (прижимаясь к мужу) Ох, и мечтатель ты, Владимир, Мономах (слегка обижаясь) Не обессудь — каков уж есть! Гита (покрывая его лицо поцелуями) И я люблю тебя за то, Что, по Руси не правя тризну, Ты любишь, как другой никто — Ох, слово трудное — Отчизну! Мономах Она и для тебя теперь Своей отныне стала тоже! И для меня она, поверь, С тобой роднее и дороже! Гита (качая головой) О, сколько пролила я слез, К ней привыкая через слезы… Летом — жара, зимой — мороз, И — эти странные березы… Потом гляжу — здесь знают в моде толк, И в книгах смыслят, буквы разбирая. И Русь за дверью — не медведь и волк, А красота — от края и до края! Сначала полюбила я весну, Потом уже скучать стала о лете, И, наконец, березы белизну Впервые рассмотрела на рассвете… Мономах (смеясь) Вот, что писала тетушка моя Нам из из Парижа — Анна Ярославна: В какую глухомань попала я! То Франция! А дальше — и подавно! Гита Да, много городов, рек, гор, полей! Но пусть не обижаются все страны, А Русь твоя, и правда, всех милей… Раздается стук в дверь, и появляется взволнованный гридень. Мономах Что там еще? Гридень Там половцы, князь! Ханы!.. Тот же зал. Только теперь освещен трон и затемнен угол с летописцем. Около трона, в ожидании выхода Мономаха, стоят: Архиепископ, Ратибор с сыном Олбегом и три вооруженных гридня. Вдоль стены — старшие дружинники и бояре. Летописец выходит из своего угла и с деловым видом направляется к трону. В руках у него грамота — свиток, со свисающей на шнурке печатью. Летописец (объясняя на ходу) Наутро, в предрассветный час К Переяславлю — не с дарами! — Пришли две рати и тотчас Покрыли всё вокруг шатрами. Два знамени: одно — змея, |
| Красою вечною сиять. Непостижимое свойство самой природы России - это и главная тема Чехова. Вот отрывок из «Дамы с собачкой»: «В Ореанде сидели на скамье, недалеко от церкви, смотрели вниз на море и молчали. Ялта была едва видна сквозь утренний туман, на вершинах гор неподвижно стояли белые облака. Листва не шевелилась на деревьях, кричали цикады, и однообразный, глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас. Так шумело внизу, когда еще тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства...» Я мог бы продолжать и дальше. Не могу не заметить, как я обожаю русскую баню и все ее удивительные обычаи, особенно чувство, которое возникает после хорошей парилки с друзьями, - чувство, что вы заново родились. Да, заново, «с легким паром». С души как бремя скатится, Сомненье далеко - И верится, и плачется, И так легко, легко... Россия богата простыми удовольствиями. Русская пословица говорит: «Щи да каша - пища наша». В широком смысле это значит, что русская душа питается простой пищей, для нее духовные радости важнее гастрономических изысков . И вот опять я чувствую связь, родство российских ценностей с американскими: в одной из самых любимых народных американских песен - гимне «шейкеров» XVIII века «Простые дары» - поется: Будь простым и свободным и готовым любить, Будь уверенным, что очень просто жить: Будь проще и скромнее и найдешь себя, Если любишь, любой полюбит тебя. Ну, коль дар высший - простота, В скромности нашей нету стыда. Поклянись и повернись вокруг - Сам себе тогда станешь друг. Почему-то эта простая американская классика кажется мне очень русской. Она напоминает мне о том, как непосредственны и верны мои русские друзья и насколько больше в этой жизни значат любовь, дружба и родство, чем любые вещи. Как только узнаешь русских хоть чуточку, они нараспашку откроют тебе свои сердца, так, как нигде в мире, за исключением, пожалуй, только моей же родины. Невероятные традиции русского гостеприимства, легендарное национальное хлебосольство, доброта и щедрость, с которой люди делятся всем, что имеют, с гостями, иногда совсем незнакомыми, - это нечто воистину достойное восхищения. |
| Глава 22 Быт.22:2 . «И сказал ему Бог: “Возьми сына твоего единородного, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю возвышенную; и принеси его там во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе”». Трудно перевести особенное выражение с еврейского языка на латинский. Там, где только что было сказано: «Иди в землю возвышенную», в еврейском тексте стоит Moria ( ), что Акила перевёл τν κατααν, то есть «светлую», Симмах – τν καταφαν, то есть «светлую», Симмах – τς οπτασας, то есть «видения». Поэтому евреи говорят, что это гора, на которой впоследствии был сооружён храм, на гумне Орны Иевусянина, как об этом сказано в Книге Паралипоменон: «И они начали строить храм во второй месяц, во второй день на горе Мориа» ( 2Nap. 3, I ). Название горы переводится как «озаряющая» и «сияющая». Это связано с тем, что там находятся dabir ( ), то есть храм (oraculum) Божий, Закон и Дух Святой, Который учит людей истине и вдохновляет на пророчества. Быт.22:3–4 . «И он пришёл к месту, о котором сказал ему Бог, на третий день». Следует заметить, что путь от Герары до горы Мориа, то есть [до] местоположения храма, составляет три дня. Поэтому и говорится, что они дошли туда на третий день. Следовательно, неверно полагают некоторые, будто Авраам в то время жил у дуба Мамвре, потому что путь оттуда до горы Мориа едва ли займёт один день. Быт.22:13 . «И возвёл Авраам очи свои, и вот: овен позади его запутался своими рогами в зарослях σαβεκ " . Смешную вещь сказал по поводу этого места Евсевий Эмесский. » Σαβεκ, – говорит он, – это козёл с прямыми рогами, который вытягивается вверх во всю свою длину, чтобы общипывать листву деревьев». В свою очередь Акила перевёл это как συχνεν, что мы можем понимать как «терновый куст» или «терновник» или, если попытаться выразить исконное значение данного слова, густые заросли, ветви которых сплелись между собой. Вследствие этого и Симмах, придя к такому же мнению, говорит: «И появился после этого овен, запутавшийся в сети рогами своими». Но некоторым, по крайней мере касательно этого места, кажется, что лучше перевели Семьдесят толковников и Феодотион, которые поместили в текст само слово σαβεκ: «...в зарослях σαβεκ рогами своими». Дело в том, что [еврейское] слово, [соответствующее слову] συχ – νεν («сеть»), которое поставили в своих переводах Акила и Симмах, пишется через букву sin ( ), а здесь стоит буква samech ( ). На основании чего ясно, что слово σαβεκ означает не сомкнутые ветви или как сеть сплетённые заросли, а представляет собой название чащи, которое так произносится по-еврейски. Хотя, проведя тщательное исследование, я обнаружил, что нередко [еврейское слово, соответствующее] συχνεν, пишется через букву samech. |
|
|
