| Максим Грек был близким свидетелем реформы Иер.Савонаролы и в числе других увлекался его проповедями и их результатами, а мученическая кончина его укрепила в нем эти симпатии. Верный последователь византийской церкви и ее иерархии и неумолимый враг папства, что еще более могло быть подкреплено современной действительностью, М.Грек признает дело Иер.Савонаролы богоугодным и готов был поставить его наравне с древними защитниками благочестия, если бы он не был «латинянин», – может быть необходимая оговорка для русских современников. Прежний сообщник итальянского скептицизма, он стал почитателем религиозного реформатора. «О, если бы заботящийся о всех Бог не помиловал меня и не посетил меня вскоре своею благодатью и светом своим не озарил мою мысль, давно уже я погиб бы с представителями нечестия», – так говорит Максим Грек о повороте, совершившемся в его жизни. Из этого видно, что он рано отстал от общего увлечения языческими учениями и что самой совершившейся в нем перемене он придает религиозный характер («благодатию»), и нужно признать, что «Слова» М.Грека во многом напоминают обличительные речи Савонаролы, причем самые отзывы его об Италии, проникнуты тем же характером, что, конечно, свидетельствует о том влиянии, какое мог оказать на него Савонарола своими проповедями, но, поставленный среди двух борющихся направлений и сам увлеченный духом времени, Максим Грек остался верен религиозным и политическим заветам своей страны. Таким образом, невольно в его увлечении своей задачей, под влиянием даже одних печально сложившихся обстоятельств, должны были сказаться общие им черты; но могла отразиться на нем и значительная доля влияния живого слова итальянского проповедника. § XII Не видно, чтобы Рим привлек внимание Максима Грека . О столице папства он не упоминает. Оно и понятно. Рим не имел школ, подобных Флоренции и Ферраре 514 . Там все еще продолжалось пренебрежение к памятникам старины и разрушение их, хотя они уже вызывали внимание поклонников классической древности 515 . |
| Среди ортодоксальных мыслителей 20—50–х гг. XVI в. едва ли не наибольшее внимание проблеме самовластия уделил Максим Грек. Он обсуждает ее в специально предназначенных этому сочинениях: «Слово о том, яко промыслом Божиим, а не звездами и колесом счастия, вся человеческая устрояются», «Слово противу тщащихся звездозрением предрицати о будущем, и о самовластии человека», «Послание к некоему князю», «Слово поучительно о прелести звездочетчей…», «Послание к некоему иноку, бывшему во игуменех, о немецкой прелести, глаголемей фортуне, и о колесе ея», послания к Николаю Немчину (Булеву), Федору Карпову. Неоднократно к проблеме самовластия обращается Максим Грек и в других сочинениях. «Максим Грек, — пишет Н. В. Синицына, — своеобразное и исключительное явление русской культуры XVI века» . Исследователь раскрывает на страницах книги оба определения: и «своеобразие» и «исключительность» Максима Грека как культурно–исторического явления в рамках русского (с 1518 по 1555 или начало 1556 г.) периода его жизни. Если говорить о своеобразии и исключительности Максима Грека как культурного явления русской жизни, то их нельзя должным образом оценить вне его непосредственного влияния на выдающихся по способностям, незаурядных деятелей русской культуры. Это отмечено еще В. С. Иконниковым, писавшим в своем энциклопедическом своде данных о Максиме Греке: «Возле М. Грека группировался кружок лиц, видных по своему положению» . Среди «учеников, последователей и почитателей» Максима Грека Иконников называет Селивана, Дмитрия Герасимова, Вассиана Патрикеева, Зиновия Отенского, Федора Карпова, В. М. Тучкова, Нила Курлятева, Артемия, Сильвестра, А. М. Курбского . Иконников называет еще несколько имен из числа знати близких Максиму Греку. Среди переписчиков переводов Максима Грека и его помощников выделяются такие образованные и творческие люди, как Исак Собака и особенно Михаил Медоварцев, деятельности которого посвящены статьи Н. В. Синицыной. Максим Грек был идейным руководителем, как пишет Н. В. Синицына, «своеобразного книгописчего центра», связанного «с придворной, посольской средой» . |
| Правда Иван Грозный понимал уже все практическое значение образования 2025 , и есть указания, что он посылал для обучения немецкому языку в Германию (Лыкова 2026 ) и что он будто бы основал (в 1560 г.) в Москве училище для обучения латинскому языку, но духовенство поспешило его уничтожить (космогр. Thevet " a и Коллинс). План обширного вызова при нем иностранцев (миссия Шлитта) как известно, потерпел неудачу даже на Западе. Борису Годунову приписывается такой же план вызова иностранцев из разных государств для обучения языкам (Буссов) и даже основания университета в Москве (Лонциус), по русским же и по иностранным известиям при нем было отправлено несколько (Буссов называет 18, но документ. рус. архива 9) молодых людей для обучения в Любек и Лондон, но из них, однако, никто не возвратился в Россию. Те же планы приписывались потом Д.Самозванцу (Маржерет). Уже при Алексее Михайловиче духовенство даже в учителях-монахах, пришедших из Малороссии учить латыни и в учителях-греках видело рассадников ереси 2027 , желающие заниматься латинским языком и науками должны были делать это тайком, подтверждая пословицу «Ars nullum habet inimicum praeter ignorantem» (Коллинс). А когда Никон добыл на Востоке большое собрание греческих и латинских книг, то защитники старины говорили, что от того учинился раврат в русской земле и навелись пагубы чужими нововводными догматами 2028 . Проект Московской академии, составленный при Феодоре Алексеевиче, должен был создать лишь «цитадель для защиты православия» 2029 , говорит Соловьев. § XII В связи с книжным делом, о котором шла речь выше, нельзя не упомянуть о таком важном предприятии, как начало книгопечатания в Москве (1553), бывшем с одной стороны последствием признания на Стоглавом соборе общей порчи книг, подтвердившем таким образом правоту доводов М.Грека, а с другой влияния этого последнего. Если были попытки печатания несколько ранее (минимальные), то выяснившиеся в последнее время данные по этому вопросу склоняют признать участие в этом деле итальянцев, имевших в то время преобладающее значение в Москве. |
| Но в то же время он написал отдельное «слово», в котором как бы от лица того же Акакия, в котором последний вопрошает Бога, чем прогневали его люди, претерпевшие столь великий гнев, не смотря на то, что он всегда заботился о достойном почитании Его (см. выше), и в ответ на это слышит укор свыше в следующих словах: «Вы наиболее прогневили меня, предлагая доброгласное пение и шум колоколов, украшение многоценных икон, благоухание различных мvp и если то приносимо от законных приобретений и праведных трудов и правой мыслью, как древним Авелем, то это любезно мне и я призрю на них и воздам вам; но если даете мне от неправедных и богомерзких лихв, лихоимства и хищения чужих имений, то не только душа моя возненавидит их, как смешанные с слезами сирот и вдовиц и кровью убогих, но еще и вознегодует на вас, как недостойно правде и человеколюбивой моей мысли приносящих, и тогда я великим огнем истреблю их или предам на расхищение скифам (татарам), как и гораздо лучших вас людей, одинаково беззаконствовавших в пьянстве, гордости, лихоимстве, постыдных делах, по моему праведному гневу». И тут же он указывает на пример Греческого царства, внезапная погибель которого совершилась не за много лет. «Поминайте, какое благолепное пение вместе с шумными колоколами и благовонными мvpaмu богато мне совершалось там, по все дни; какие всенощные пения в духовные праздники и преподобные торжества возносились; какие красоты и высоты предивных храмов создавались там для меня, в которых скрывались апостольские и мученические мощи, обильно источающие источники исцелений; какие сокровища горней премудрости и всякого разума находились там; но ни чем все то не пользовало, потому что убогого возненавидели, сироту, пришельца (намек и на себя М.Грека) и вдову убили, как есть писано. И вместо того, чтобы уповать на мои щедрости, на звезды возложили все упование: и свое здравие, и счастье, и плодородие, и победы супостатов, и, будучи побеждены златолюбием, всякий закон правды возненавидели, ради мзды оправдывали всякого обидевшего, как и священники не достойные избирались, но приносящие им великую мзду». |
| Таким образом, М.Грек просвещению придавал высокое нравственное значение и в науке видел средство, которое должно было изменить взаимные ненормальные отношения разных классов общества, внести в него высшие потребности и условия жизни и оказать существенное влияние на улучшение самого быта. В другом месте он советовал вел. князю (еще Василию Ивановичу) привлекать иностранцев в страну, которые могли бы ей принести пользу. «Поселяне, – пишет он, – чтобы заманить голубей, обкладывают горло домашней голубицы мvpoм, называемым мсхос (вероятно смесь от μσγω), и пускают ее летать на воле, когда же дикие голуби прилетят к ней, привлеченные запахом масла, то после влетают и в храмину господ. Так пусть и цари отпускают с честью пришельцев (намек на свое положение), если ищут похвалы и дружбы от иноземцев, а своим городам желают украшаться и изобиловать мужами, всякой премудрости, словесного художества и житейских хитростей искусными. Общий обычай, свойственный всем людям, стараться туда идти, где они слышат свойственное им словесное художество или житейскую хитрость, пребывающими в большой чести» 2023 . Но в тогдашнем русском обществе, легко усвоявшем внешние изменения, мало было еще Карповых, Курбских, Патрикеевых, чтобы оценить подобный совет. Примером может служить один из советников М.Грека, так жестоко поплатившийся за свои беседы с ним: «Максим, господине, говорил ему Берсень-Беклемишев, ведаешь и сам, и мы слыхали у разумных людей, что та земля, которая переставливает свои обычаи, не долго стоит, а здесь у нас старые обычаи вел. князь переменил, а потому какого добра нам ожидать»? И когда Максим ему возразил «господине, которая земля преступает заповеди, та и от Бога наказывается, а обычаи царские и земские государи переменяют как лучше их государству», то Берсень все-таки ответил: «однако лучше старых обычаев держаться, людей жаловать и старых почитать» 2024 . Современная действительность вполне подтверждала эту господствовавшую точку зрения на поставленный Максимом вопрос. |
| 456 Бурхардт, 54–64; Фойгт, I, 379–393; II, 116–117. С 1405 г. Падуя входила в состав Венецианской республики 457 Остроумов, Ист. Флорент. собора, М. 1847, стр. 44, 182, 183. Venise etait en quelque sorte la Hollande de l " Italie; la liberte de pener у etait exploitee comme une branche de commerce tres productive: tous les livres protestants venaient de la (Renan, Averroes et l " averoisme, P. 1866, p. 415) 461 Христ. Чтен. 1862, март. – Некоторые указывают только на Париж, Флоренцию и Венецию, как главные места его образования. Карамз. VII, 107. Платон, II, 36. Филарет в Москвитян. 1842, 11 465 Acta Ss. Octob III, p. 538, 703. Твор. св. отц. год 9, кн. 3. Отнош. инок. Кирил Белозер. и Иос. Волок. монастырей, 514 467 О том же ордене рассказывает это событие Карамзии при посещении Лиона в 1790 г. и делает свои замечания по поводу его устава (Соч. И, 411– 413) 471 Тем не менее отметим, что в позднейшем подробном «житии» Максима Грека сообщается о двух путешествиях последнего и что он в первый раз «был отдан некоему философу именем Фарсису (Ласкарису, очевидная порча имени, свойственная русским книжникам), во Фряской земли, во граде Паризии. Изучи же сей отрок Макарий всю фарисию (от Фарсиса?) 11 месяцев; и сей философ Фарсис почудися вельми и послаша его отрока Макария во град Флоренцый к мудрейшему своему брату философу именем Гавърасу (Гварино Младший?). Далее говорится «об изучении им здесь грамматических наук в течение 9 месяцев, после чего он возвратился в дом родителей» (Белокуров, с. XLIV). Только столь юным возрастом можно было бы объяснить те неточности о Париже, на которые мы указали выше. Иначе посещение Парижа может быть отнесено лишь к концу заграничного пребывания М.Грека, когда появляется там Ласкарис, но это требует более веского подтверждения 472 Em. Legrand. Bibliogr. hellenique, I, cxxxi-cxliv; Bernhardy, Grundr. der griech Liter., 633; Borner, De doctis hominibus graecis, pp. 202–203 473 О значении Венеции в литературном движении XVI и XVII в.в. (Виз. Врем. 1895, III, 452–454; Renan, Averroes et l " Averroisme, 415) |
| Его соч. читались в школах и до самого XVII в. расходилось во множестве печатных изданий. Здесь учился Секко Полентоне, родив. в Падуе, автор книги De scriptoribus latinis, повествовавшей в 18 книгах о жизни всех писателей, писавших на латинском яз., начиная с Ливия до Петрарки, почитателя Ливия 482 . Во время пребывания М.Грека здесь кафедру философии занимал его соотечественник – эпирот Николай (Лаоник) Томей ( Τομαος), одинаково уважавший Платона и Аристотеля и первый ставший преподавать последнего на Западе в его настоящем виде 483 . Понятно, почему Падуя пользовалась особенным вниманием со стороны иностранцев, в особенности немцев, которые здесь знакомились с итальянской риторикой и особенно уважали ее второстепенных представителей 484 . Многие из названных знаменитостей спешили однако переселиться в Венецию, в надежде более блестящих успехов, хотя последняя, поглощенная политикой и торговлей, как и Генуя, представляла неблагоприятную почву для литературы. Вообще, учащиеся, как и наставники, обыкновенно переезжали из города в город, а иногда преподавали одновременно в нескольких местах 485 . Из времени пребывания Максима Грека в Падуе сохранилось его воспоминание о «неаполитанском философе» Сессе, который настолько порицал церковное учение и обычаи, что говорил своим друзьям, когда они ходили в церкви, «чтобы и мы следовали общей прелести» 486 . Здесь идет речь об Агустине Нифе, наз. Сессой, по месту рождения близ Неаполя. Он учился в Неаполе и Падуе, где и преподавал потом (с 1492– 1498). Он был настоящим аверроистом, и во время своего пребывания в Падуе вступил в горячую полемику с Помпонатом, противником аверроизма. Сочинение же его «De intellectu et daemonibus» вызвало большое возбуждение в Падуе, грозившее ему опасностью инквизиции, от которой спасло его заступничество падуан. еп. Пьетро Барацци. Потом Сесса перебывал в Неаполе, Пизе, Болонье и Риме, где пользовался благоволением папы Льва X, который дал ему титул графа Палатинского. Он умер в 1538 г. 487 . |
| Ив. Бельскому, но как только одолели кн. Шуйские, они низложили Даниила и возвели в сан митрополита Иоасафа (Скрипицына), из троицких игуменов (6 февр. 1539 г.), но, освобожденный, по его ходатайству, Бельский возвратил себе власть. Летопись приписывает ему и м. Иоасафу освобождение многих опальных князей, царских родственников и упорядочение внутреннего управления; а когда снова одолели Шуйские, начались насилия, Бельский был сослан и умерщвлен; смерть грозила и Иоасафу, но его сослали на Белоозеро (в 1542 г.). По заключении м. Даниила в Волоколамский мон., М.Грек воспользовался случаем, чтобы примириться с ним; но эта попытка оправдания Максима не имела успеха, так как Даниил с негодованием отвечал, что «не за некое ко мне преслушание (перевод Феодорита), но за развращение церковного некоего слова и правого учения возбранил тебя, по божественной ревности от пречистых таин, как хульника». Столь резкий приговор возбудил в Максиме крайнюю скорбь и он излил ее в длинном послании, в котором настойчиво заявлял о своей твердости в вере с юных лет, перечислял все свои труды, совершенные в России, напоминал свою защиту против разных лжеучений, сознавался лишь в «малых описях», допущенных им по неведению и случайным обстоятельствам, указывал на свои скорби и страдания, перенесенные с тех пор и, ссылаясь на евангельские слова о любви и кротости, умолял Даниила «разорить многолетнее на него негодование и показать священную любовь, ссылаясь на слова Иисуса о прощении не до семи, а до седмижды семидесяти раз и, выражаясь, что никто не чист («и ты яко человек»), а о себе, как о смирившемся перед Богом и перед ним, Даниилом, заявляет, что он напрасно осуждает его за ересь и отлучает от причастия, и заключает напоминанием, что оба они предстанут пред страшным и нелицемерным Судией 1966 . Не видно, чтобы просьба о мире имела успех, поэтому едва ли также состоялось и примирение между Даниилом и Вассианом, если они могли встретиться в ссылке в Волоколамском монастыре. В таком случае здесь у Даниила сказалась вполне непримиримость «иосифлянина». |
| В воспоминаниях о своей юности Максим Грек сохранил лучшие чувства о трех лицах и связанных с ними событиях: о Иерониме Савонароле и его деятельности во Флоренции, об Иоанне Ласкарисе и об Альде Мануцие. С представителями отрицательных учений он рано порвал связи. И.Ласкарис, сам преданный интересам Греции и ее церковным преданиям, мог утвердить в нем религиозно-политические чувства, заставившие его возвратиться на родину и послужить ей в наиболее доступной тогда среде. О Ласкарисе М.Грек беседовал с Курбским и назвал его своим наставником в философии, обнимавшей тогда общие начала всех наук. Ученое общество, основанное Альдом Мануцием и его предприятие ввели Максима в круг научных занятий и, быть может, к этому времени относится его ближайшее знакомство с произведениями древней литературы и церковными писателями 2125 , на которых он так часто ссылается и которыми он легко мог пользоваться в библиотеке кард. Виссариона, находившейся в Венеции, пополнив сведения потом на Афоне, и если он указывает на свои частые посещения Мануция, окруженного многими его соотечественниками – греками, то и деятельность Ласкариса, и беседы с Мануцием и членами означенной академии могли значительно расширить его умственный кругозор путем чтения и живых сношений. Свидетельством интереса Максима к предприятию Альда Мануция остались издания последнего, которые он привез с собой в Москву. Но наибольшее и самое сильное впечатление от его пребывания в Италии, несомненно сохранилось об Иерониме Савонароле. Вся деятельность М.Грека была как бы отражением того нравственно-религиозного культа, которому так самоотверженно служил Савонарола. Повествование М.Грека о проповеднической деятельности последнего настолько точно передает впечатление об общем характере речей и значении Савонаролы, что обнаруживает в М.Греке вполне достоверного свидетеля его нравственной реформы. Увлечение самого Максима пламенными проповедями флорентийского реформатора было столь сильно, что он готов и его, и его товарищей по мученической кончине причислить к древним защитникам благочестия, если бы они не были «латиняне по вере», потому что находил в них «ту же пламенную ревность о слове Христа и об исправлении верных» 2126 . |
| Более того, некоторые ретивые защитники официальной церкви сами пускаются на подлог. В рукописи сочинений Грека, хранившейся ранее в Троице – Сергиевой лавре (см. 9), в спорных статьях подчищаются и исправляются слова, противоречащие догматике православной церкви. Старообрядческие исследователи в начале XVIII в. разоблачают этот подлог, проведя тщательный анализ текста, что «можно рассматривать как один из первых известных в русской истории опытов палеографического анализа», который, по словам В. Г. Дружинина , «сделал бы честь современному палеографу» (цит. по: 129, 87). Интенсивная работа старообрядческих книжников приводит к созданию на основе Троицкого и Соловецкого собраний «собственного собрания сочинений Максима Грека », названного А. Т. Шашковым Поморским и известного в нескольких рукописях (см., например, 10). Этот сборник начинает служить оппозиционно настроенным старообрядцам «ценнейшим сводом источников самого разнообразного характера», содержащим «образцы полемической, риторической и философской литературы». В предисловии к «читателям любезнейшим», которое так любили помещать в сборники назидательного характера, его составители сообщают, что они, «возжеласта книгу дивного и изящного в философех Максима Грека … люботщательным исканием и многотрудным подвизанием прилежно изследити, благоусердно собрати и, праведï o согласивше, исправити», с тем чтобы «на светгпик чтения благочестивым постависта» (130, 120). Рукописное наследие Максима Грека велико – свыше трехсот пятидесяти оригинальных и переводных произведений (по подсчетам А. И. Иванова – 365). Известно более ста единиц собраний его сочинений различного вида, более двухсот сборников, в которых содержатся переводы и подлинные творения Максима, а также сказания и известия о нем (см. 106, 44–45) и огромное, трудно поддающееся подсчету число компилятивных сборников (в которые помещены отдельные произведения, цитаты, высказывания Грека), находящихся в советских и зарубежных архивах, а также в частных коллекциях. |
|
|
