| Сколь глубокие откровения должен был открыть в христианстве ум о. Булгакова, уже искушенный в суемудриях светских и соблазнах диавольских, социализмом именуемых! И вот в послании к пастве о. Булгаков подвел итог своему идеализму, богоискательству, смирению и христианнейшей добродетели. Елейным голосом он зовет: Бей жидов и паки реву «жидов бей»! – Всего-то дела? – могла бы воскликнуть знаменитая Чебырячка, которую, как известно, посещали «докторы и профессора». А брат Чебырячкин, без всякого предварительного марксизма, идеализма, богоискательства и пострижения просто формулировал бы современную тоску о. Булгакова: – Хотица пойти «на мокрое». На ученом языке Чебырячкина салона «на мокрое» обозначало грабеж с убийством. Так религиозно-мистический дух о. Булгакова нашел свое успокоение в лоне Чебырячки, постоянным посетителем салона которой о. Булгаков мог бы быть, не роняя чести ее избранного общества. И теперь, наконец, понятно, зачем и почему о. Булгаков так стремился к кресту. Но, ах! Ничто не ново под луной. У о. Булгакова есть предшественник, томский епископ Макарий. То было также в революцию. В 1905 г. в городе Томске черносотенцы подожгли дом, где собралась местная интеллигенция. И, когда костер из нескольких сот человек ярко пылал, епископ Макарий вышел в полном облачении и крестом благословил... гоготавших черносотенцев. Христианнейший царь Николай II возвел епископа Макария за подвиги христианской любви в московские митрополиты. Итак, славным теоретиком крымского религиозного мистицизма является батюшка Булгаков. Как практики этой религиозной системы выдвинулись и заняли выдающееся положение двое «батек». Батька Махно и батька Балахович. Отправляясь на «дело», оба батьки могут испросить благословения у батюшки Булгакова: – Ну-ка, отче, благослови. Идем «на мокрое». И, воздымая крест, батюшка Булгаков мог бы ответствовать: – Благословенны будете, чада мои. Взяли ли вы, о возлюбленные сыны, бензина, дабы ярко горели светильниками из изнасилованных дщерей Израиля? |
| Да сподобит, – еще, братие, одно, последнее благожелание, касающееся уже всех нас, – да сподобит всеблагий Господь и меня и вас, которые ныне с скорбью прощаемся между собою, быть может, навсегда, да сподобит Он нас снова увидеться с живейшею радостью, если не здесь, то там – в светлых обителях Отца нашего небесного, и уже не разлучаться никогда» 699 . 14 мая преосв. Макарий сдал свою прежнюю должность временно назначенному преосв. Григорием для исправления ректорской должности архим. Кириллу. В тот же самый день в Конференцию Академии поступило предложение трех членов её (архим. Кирилла, прот. И. Рождественского и проф. Карпова) об избрании преосв. Макария в почетные члены Академии. На другой день, который был вместе с тем и днем разлуки преосв. Макария с Академией, Конференция в полном своем составе, по выслушании предложения трех членов её и рассмотрении соответствующих параграфов академического устава, единогласно постановила; «из признательности к заслугам преосв. Макария в отношении к С.-Петербургской духовной Академии, оказанным в течение 15-летней службы его в званиях бакалавра и профессора, и в должности инспектора и ректора Академии, и из уважения к многочисленным и разнообразным ученым трудам преосвященного, способствующим к распространению духовного просвещения, избрать его в почетные члены здешней Академии, о чем и представить высшему духовно-училищному начальству на утверждение». Это постановление подписали все члены Конференции в количеств 12 человек 700 . Таким образом, еще прежде видимой разлуки преосв. Макарий навсегда духовно соединился с дорогой для него и полюбившей его Академией, Любовь эта, равно как и привязанность его самого к Академии, с особенно яркою силою выразились в самый момент отъезда преосв. Макария из Петербурга и Академии. «15-мая», – рассказывает в своих воспоминаниях г. Рыбаков, – «было днем отъезда преосв. Макария. Он еще раз пожелал видеть студентов. Мы собрались в академический зал и, по входе его сюда, пропели: «Спаси, Господи, люди Твоя». |
| Добродетели же и благочестие избранных, которые вводятся в историю, как образцы христианской жизни, не могут служить мерою духовного совершенства «для целого христианского общества в данное время». Другой такой же обстоятельный отзыв о труде преосв. Макария был помещен в свое время на страницах «Отечественных Записок». Отзыв этот принадлежит видимо лицу компетентному в области русской церковной истории. Автор его отдает полную честь труду преосв. Макария. Труд этот он поставляет бесспорно выше всех других предшествовавших трудов по предмету русской церковной истории, не исключая при этом и сочинения преосв. Филарета. Рецензент возражал только против плана, или, точнее, даже против деления на периоды, принятого преосв. Макарием. «Деление на периоды», – говорил он, – «очень часто имеет невыгодные стороны, как вещь, в сущности не имеющая в себе ничего необходимого; если же оно основано на каком-нибудь случайном обстоятельстве, как здесь, то тем менее может быть принято за верное распределение событий.... Внутренняя история церкви, религиозное развитие народа, выражение его верований в общественном быту, история его нравственных понятий и убеждений, конечно важнее других внешних событий церковной истории и, разумеется, не зависела от того, каким образом устроено было наружное чиноначалие и управление. Другое дело, если бы с изменением внешней иерархии происходили и внутренние перевороты, которые были-бы причиной изменений, но подобных случаев автор, вероятно, не признает в нашей церковной истории. Что, действительно, деление на периоды по внешним случайным обстоятельствам бывает почти излишне, можно видеть и из настоящей книги преосв. Макария, где говорится не прямо об иерархических отношениях, принятых им за основу деления: так автор весьма часто принужден в каждом периоде повторять почти одни и те же выводы и заключения, напр., о внутреннем устройстве церкви, законодательстве, обрядах и т, п.; разница в том только, что в одном случае приводятся указания из памятников XI века, в другом – XII, XIII в.» 670 . Рецензент, далее, поставлял в «особенную заслугу преосв. Макарию чрезвычайно внимательное изучение древнейших памятников в нашей духовной литературе». При этом он перечисляет весьма длинный ряд разных памятников древне-русской письменности, напр., богослужебных книг, служб русским святым, житий русских святых, поучений и посланий и т. д., – памятников, которые приводятся у преосв. Макария или в совсем новых списках, или, по крайней мере, в новых редакциях. В заключение рецензент одобрял чисто фактический, подробный и объективный характер изложения у преосв. Макария, и только выражал пожелание, чтобы в дальнейших томах он не ограничивался одним изложением видимых фактов, но раскрывал и внутренний смысл тех разнообразных событий, которыми так богата история нашей церкви» 671 . |
| Отзывы преосв. Иннокентия и П.А. Плетнева были частные и при том они были высказаны ими в письмах к самому же преосв. Макарию. Но не менее лестные отзывы о труде преосв. Макария были сделаны и лицами официальными в ученых изданиях того времени. Такова, напр., библиографическая записка председателя 2-го отделения Императорской Академии Наук И. И. Давыдова, которую он читал в одном из заседаний этого отделения в 1855 году. Сказав предварительно о том, что к искоренению русского раскола у нас издавна прилагали старание святители и знаменитые архипастыри, академик Давыдов затем так продолжал: «после столь многих ученых и богословских трудов, преосв. Макарий предпринял исторически раскрыть происхождение, возрастание и укоренение раскола и мысль свою в рассматриваемом сочинении осуществил превосходно. Сочинение преосв, Макария, обнимающее всех предшествовавших ему писателей, обогащено новыми сведениями, добытыми им самим из нетронутых доселе по сему предмету источников, каковы: сокровища Румянцевского музея, описанные академиком Востоковым, Акты и Летописи Археографической Комиссии, Полное Собрание законов... Составленная им история раскола достигает двоякой дели: ученой и нравственной. В первом отношении он изображает с возможною верностью, отчетливостью и полнотой одно из замечательнейших событий нашей церковной жизни, доселе еще не разъясненное вполне, во втором отношении сочинение преосв. Макария представляет историческую картину русского раскола так, что и заблуждающиеся должны ясно видеть свои заблуждения и православные могут получить настоящее понятие о расколе и надежное предостережение от уклонения с пути истины» 655 . В виду сейчас приведенных нами, должно согласиться, совершенно компетентных и беспристрастных отзывов о труде преосв, Макария по истории русского раскола, представляется довольно странным мнение преосв. Филарета Гумилевского о нем, – «Слышно», – писал он 17 декабря 1853 года А.В. Горскому, – «в духовных журналах наших предписано помещать статьи о расколе. Пожалуйста – не допускайте таких бестолковых статей, какова помещена в ноябрьской книжке Христианского Чтения. Такие статьи могут только сбивать с толку нетолковитых наших бородачей» 656 . В ноябрьской же книжке Христ. Чтения за 1853 г. была помещена первая статья преосв. Макария из его сочинения: «История русского раскола». |
| Cедмица.RU Церковно-Научный Центр «Православная Энциклопедия» По Благословению Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации С. А. Беляев. История христианства на Руси до равноапостольного князя Владимира и современная историческая К оглавлению Прошло около 130 лет после последнего издания книги митрополита Московского и Коломенского Макария (Булгакова) «История христианства на Руси до равноапостольного князя Владимира как Введение в историю Русской Церкви». Книга стала библиографической редкостью. Но ценность ее не только в этом, а прежде всего в том, что, несмотря на большой — по человеческим меркам — отрезок времени, прошедший после последнего издания, не появилось ни одного труда на эту тему, о котором можно было бы сказать, что он заменил книгу митрополита Макария. Не умаляя значения соответствующих разделов в трудах Е. Е. Голубинского, А. В. Карташева и ряда других изданий по истории Русской Церкви, а также многочисленных статей, появившихся за минувшие 130 лет, следует подчеркнуть, что они все вместе не могут заменить творения митрополита Макария. Многое выделяет книгу митрополита Макария из литературы по истории Церкви. Поражает эрудиция автора — нет практически не только ни одного древнего источника, относящегося к рассматриваемой теме, который не был бы использован автором, но и ни одной русской или зарубежной книги или статьи, затрагивающей вопросы гражданской и церковной истории, которые ускользнули бы от пристального взгляда митрополита. Нельзя не отметить и того, что всем этим множеством разноязычных источников и новейшей литературы митрополит пользуется творчески, им проведена огромная работа с источниками и критически осмыслена литература нового времени. Уже современники митрополита Макария обратили внимание на особенность его научной деятельности — на его удивительную способность излагать доступно и просто самый сложный и запутанный материал. Это достигается ясностью мысли автора и замечательным умением не только анализировать, но и систематизировать обширный материал. В полной мере эта особенность проявилась и при создании «Истории христианства на Руси до равноапостольного князя Владимира». Книга поражает строгостью и продуманностью построения, системной подачей материала. В ней нет отдельно идей, мыслей и отдельно фактов, выводы органически включены в изложение и рассмотрение конкретных исторических обстоятельств и событий. Фактический материал, его анализ и выводы составляют неразделимое единство. Читать книгу — одно наслаждение, так блестяще она написана. |
| Благочинные в Харьковской епархии до преосв. Макария проходили свою должность безвозмездно. Преосв. Макарий находить такой порядок неправильным и желал, чтобы благочинные получали за свой труд хотя какое либо вознаграждение. По его предложению, духовенство некоторых округов назначало жалованье благочинным из своих собственных средств. Так, из отчета преосв. Макария о благосостоянии епархии за 1866 г. видно, что в это время три благочинных в епархии получали жалованье 944 .· В 1868 г. преосв. Макарий вопрос о назначении жалованья всем благочинным предложил на обсуждение членов первого харьковского общеепархиального съезда. Депутаты съезда в заседании 16 января 1868 г., после оживленных прений, продолжавшихся с 11 ч. пополун. до 3 ч. пополудни, постановили: дать постоянное определенное жалованье из общецерковных доходов, определив минимум его в сто пятьдесят рублей в год (включая сюда и расходы на разъезды, канцелярию и наем рассыльных), но предоставить право местным благочинническим съездам увеличивать эту норму, соображаясь с местными средствами. Но так как жалованье благочинному 150 р., при настоящем распределении и числе благочиний в епархии, могло быть нелегким для многих благочиннических округов, то съезд положил просить преосв. Макария, на основании 96 ст. уст. дух. конс., сократить число благочиний в епархии, расширив округи их так, чтобы максимум церквей в благочинии было 30, а минимум 20, судя по количеству церквей в каждом уезде. Вместе с тем съезд просил преосв. Макария сократить срок службы выборных благочинных с пяти на три года и разрешить духовенству Харьковской епархии одновременно избирать как благочинных, так и помощников их и депутатов во всей епархии, и к ним кандидатов, которые, в случае выбытия должностных лиц до истечения трёхлетнего срока, вступали бы без выбора в отправление надлежащих должностей. Преосв. Макарий 27 января 1868 г. на этом журнале съезда положил такую резолюцию: «о жалованье благочинным приготовить: а) представление в Св. Синод, с объяснением, что к сокращению благочиний епархиальное начальство не находит препятствий, и б) отношение к г. обер-прокурору, с извещением о решении съезда и ходатайстве пред Св. Синодом. А мнение духовенства о сроке службы благочинных, их помощников и депутатов и об одновременности выбора как их самих, так и кандидатов для них, утверждаю теперь же, но с тем, чтобы это вошло в силу уже тогда, как последует решение Св. Синода о жалованье благочинным и сокращении числа благочиний» 945 . |
| Предложенные наблюдения не столько делают более вероятным мнение Р.Д. Босли о времени составления Жития во второй половине XIV в., сколько заставляют предполагать, что оно возникло если не сразу, то всё-таки, более или менее, вскоре после смерти епископа Игнатия, т. е. в конце XIII или начале XIV в. Сказание об обретении мощей преподобного Макария Калязинского: исследования и тексты Г.С. Гадалова В рукописной традиции известны три агиографических произведения о Макарии Калязинском, составляющие своеобразный цикл: Житие, Сказание об обретении мощей и Сказание о посмертных чудесах. Существование списков Сказания об обретении мощей святого, датирующихся временем ранее середины XVI в., когда было написано Житие, свидетельствует, что трёхчастная структура цикла сложилась не сразу. В исследовании В.О. Ключевского время создания Сказания об обретении мощей Макария Калязинского не указано, но отмечено, что автор Жития приложил перечень чудес к рассказу об обретении мощей святого до Собора 1547 г., после которого Сказание о мощах было переработано 235 . В статье М.Д. Каган рассмотрены два вида Сказания, различие между которыми заключается в наличии или отсутствии эпизода с архимандритом Ионой. По мнению исследовательницы, первый, краткий, вид памятника был создан вместе с Житием между 1521 и 1524 гг., а второй, распространённый, появился через 64 года после смерти Макария Калязинского, и был приурочен к Собору 1547 г. 236 . В некоторых последующих работах, при обращении к Сказанию об обретении мощей преподобного исследователи, отмечая важность сведений памятника, приходили к ошибочному заключению о позднем его происхождении 237 . Н.П. Барсуков указал 14 известных ему списков Сказания об обретении мощей Макария Калязинского, но не разделил их на редакции. В ходе настоящего исследования выявлено и изучено 57 списков Сказания разных редакций. Два списка XVII в. из указанных Барсуковым – из собр. М. Оболенского, 85 и Московского Публичного Музея, 1777 238 , в настоящее время не удалось выявить в архивах. Редакция списка из собрания митр. Макария (Булгакова) П 38/Аа 108, хранящегося в ЦНБ HAH Украины, определена по описанию Н.И. Петрова 239 . |
| Многие молодые сердца и умы были увлечены этой проповедью. Только десятилетия спустя стала сознаваться ущербность того нового богословия, которое должно было встать на место «схоластики» святителя Филарета Московского и его преемника митрополита Макария (Булгакова) » 261 . Касаясь фундаментального учебника Догматического богословия митрополита Макария (Булгакова) (1816–1882), бесцеремонно и несправедливо обвиняемого протестантствующими богословами в прокатолическом характере, протоиерей Валентин Асмус справедливо замечает: «Стало общим местом говорить о веках «западного пленения» православного богословия. В этих разговорах много преувеличений. Православное богословие не превращалось в эти века в католическое или протестантское. Но и развернуться во всём спектре ему до времени было трудно, поскольку оно зависело от достижений Запада. Святые отцы первого тысячелетия были значимы для Запада и усердно издавались и изучались. Они поэтому стали доступны и на Востоке. «Недостаток» классической догматики митрополита Макария (Булгакова) не в том, что он излагает «схоластическое богословие», а в том, что его обширнейшая патрологическая эрудиция, лежащая в основе его «Догматического богословия», ограничивается первым тысячелетием» 262 . О несправедливости обвинений митрополита Макария в приверженности к схоластике говорили и другие авторы 263 . Можно сказать, что теперь это не подвергается сомнениям 264 . Интересно отметить, что протестантизм и модернизм, характеризующиеся стремлением к обновлению самого содержания православного вероучения, стремятся апеллировать к древности, то есть выступить в качестве консерваторов, стремящихся канонизировать некие исторические формы, понимаемые ими в искажённом виде. Но напрасно модернисты, вслед за протестантами, ссылаются на авторитет христианской древности. Если не в I веке христианской эры возник сам термин «пресуществление», это ещё не означает того, что он вообще не имеет права на существование. Ведь многое в Церкви возникло не сразу. |
| Он не был историком-философом, по самому складу и характеру своего ума. Не был он и историком-критиком, частью по тому же самому, частью же по условиям своего времени. Макарий Булгаков был по преимуществу историком-повествователем. Несомненная заслуга Макария Булгакова заключалась в том, что он изучил наличный материал, собрал массу новых данных и все это расположил по хорошо обдуманному, целесообразному и оригинальному плану, с редким изяществом внешнего изложения. Церковно-исторические сочинения Макария Булгакова суть труды истинно и строго научные, но вместе с тем они являются общедоступными, легкими и даже приятными для чтения книгами, в полном и лучшем смысле слова популярными. Во всех этих отношениях Макария Булгакова можно сравнить с нашим светским историографом Сергеем Михайловичем Соловьевым . Нам кажется, что Макарий Булгаков , характеризуя исторические труды С.М. Соловьева в своей надгробной речи, сказанной при отпевании этого последнего 7 октября 1879 года, выражал в то же время и свои заветные думы о своих собственных церковно-исторических трудах, рисовал свои собственные идеалы в этом отношении. «О чем говорят они», т.е. исторические труды С.М. Соловьева, «нам»? спрашивал Макарий Булгаков. И отвечал себе и слушателям своим на этот вопрос так: «говорят они, прежде всего, о его необыкновенном таланте, о необыкновенных способностях души, которыми наделил его Бог, и который почивший сам развил, укрепил, усовершенствовал до последней степени собственными усилиями. Говорят, о его необыкновенном трудолюбии, без которого невозможно было бы воздвигнуть такого колоссального учено-литературного памятника: вся жизнь почившего была непрерывным, не- —396— устанным, подвижническим трудом, и не проходило года, когда бы он не дарил нас то одним, то даже несколькими своими произведениями. Говорят о его необыкновенной любви к науке и вместе к родине; только пламенная ничем неугасимая любовь к науке, которую он избрал своею специальностью, могла воодушевлять его в его напряженном изумительном труде, продолжавшемся целые десятки лет; только святая любовь к отечеству могла возгревать и поддерживать в нем то мужество, терпение, самоотвержение, с какими проводить он дни и ночи над древними хартиями, чтобы подробно изучить минувшую судьбу родного края, достойно изобразить ее для своих соотечественников и тем способствовать к более полному и всестороннему раскрытию самосознания в русском народе " … Эти слова Макария Булгакова как нельзя лучше характеризуют и его собственное отношение к занятиям церковно-историческими исследованиями и его собственные заслуги в этой области научного знания. |
| Ко времени же пребывания Михаила Булгакова в высшем отделении уездного училища относится и тот замечательный случай, который был поворотным пунктом в развитии его ума. Об этом событии, живо сохранившемся еще доселе в предании курской духовной семинарии, писали неоднократно и при жизни митрополита Макария. И так как покойный архипастырь не отрицал его, то сохранившееся предание может считаться вполне достоверным. Кроме того, от одного из ныне здравствующих близких родственников митрополита Макария мы имеем сведение, что сам покойный владыка неоднократно сообщал об этом дивном событии в его жизни в близком кругу своих родных и знакомых. Рассказывают, что однажды Михаил Булгаков готовил урок в южной части семинарского (а вместе и училищного) двора, где обыкновенно складывались дрова. Здесь было любимое место занятий усердного мальчика. И вот в то самое время, когда мальчик был всецело поглощен чтением урока, на голову ему упал камень, брошенный одним из игравших товарищей Михаила Булгакова. Камень рассёк мальчику голову, следствием чего было сильное кровоизлияние. Ожидали, что кровоизлияние еще более увеличит болезненность мальчика, но вышло как раз наоборот. Вместе с заживлением раны, происшедшей от удара камнем, сошли все золотушные прыщи и с тех пор прежняя мучительная болезнь навсегда оставила Михаила Булгакова. Но этого мало. Физическое выздоровление мальчика имело одним из своих следствий обнаружение в нем необыкновенных умственных дарований. Михаил Булгаков вскоре после этого сделался одним из самых лучших воспитанников училища, положительно утешавшим своих наставников скромностью, прилежанием и редкими успехами. Здесь же позволительно будет заметить, что впоследствии митрополит Макарий всегда был благодарен Божественному Провидению, испытывавшему его в детстве посредством мучительной болезни, и считал свою детскую болезненность благодетельною для себя. По его убеждению, болезненность в детстве, сопровождавшаяся временным притуплением умственных дарований и особенно памяти, служила для него, отличавшегося любознательностью, одним из самых сильных побуждений к постоянному трудолюбию. Нажитое в детстве трудолюбие осталось отличительною особенностью в характере митрополита Макария на всю последующую его жизнь. Не только в бытность воспитанником семинарии и студентом Академии, но даже и впоследствии на высших постах иерархического служения Макарий всегда отличался страстною любовью к. труду и особенно в ученым занятиям. Посреди кипучего же труда постигла его и смерть. Но кто знает, могло ли бы образоваться в характере его подобное свойство при других условиях жизни, напр., в том случае, если бы дарования его сразу обнаружились и, делая для него легким всякое занятие и всякое усвоение знаний, тем самым избавляли бы его от необходимости усиленного труда? III. Семинарские годы образования митрополита Макария |
|
|
