| • Содействие национальным правительствам/переходным администрациям коренных народов и колониальных регионов в проведении демократических выборов в соответствии с международными стандартами и с участием международных наблюдателей не позднее, чем через 8 месяцев после падения имперского режима (дата выборов должна быть объявлено не позднее 3 месяцев с момента падения нынешнего режима государства Российской Федерации). • Содействие в организации передачи власти демократически избранным властям коренных государств и колониальных регионов (особенно в тех регионах, где не будут созданы национальные правительства/переходные администрации) не позднее, чем через 12 месяцев после падения колониального режима, и не позднее чем через 3 месяца после объявления официальных результатов выборов, признанных мировым сообществом. • максимальное содействие компетентным международным органам в взятии под контроль всех без исключения ядерных вооружений и других видов оружия массового уничтожения, находящихся на землях коренных народов и в колониальных районах, для обеспечения абсолютной денуклеаризации земель коренных народов и колониальных регионов. • Предоставление механизма мирного разрешения территориальных споров, если таковые имеются. Среди авторов – подписантов: Райана Дугар-де-Понте (Бурятия), Руслан Габбасов (Башкортостан), Рафис Кашапов (Татарстан), Олексий Манаников (Сибирь), Дэнны Техс (Ичкерия), Олена Михайлова (Вельки Новгород), Юрий Москаленко ( Новосибирск), Геннадий Гудков (Коломна), от Европы и Северной Америки: Януш Бугайски (США), Павел Климкин (Украина), Эдвард Лукас (Великобритания), Воячич Покор , Тамила Ташева (Украина), Андрюс Алманис (Литва), Олег Дунда (Украина), Павел Массаро (США), Тарас Стецскив (Украина), Мариуз Пилис (Польша), Евгений Магда (Украина), Вадим Прокопиев (Беларусь), Павло Жовниренко (Украина). Часть II. Сепаратистские настроения в регионах России По инициативе автора группой независимых аналитиков с помощью систем автоматизированного интернет-мониторинга был проведён комплексный анализ сепаратистских настроений в регионах России. |
| — Познакомься, Джонни, это мисс Ванесса. Моя подруга. Мальчик молча пожал протянутую руку. Выражение лица у него — настороженное. С некоторых пор он не доверял новым знакомствам. Но в этой леди не было ни высокомерия, ни взрослости, ему даже показалось, что она заволновалась и покраснела, когда подавала руку, что и с ним часто случалось. — Мы собирались поехать сегодня в Зимний павильон, — сказала Магда, пытаясь улыбнуться, заглядывая сыну в глаза с тревожным ожиданием. — Ты, сынок, не против? — Не против, — ответил Джонни, ему было жаль маму, жаль себя, почему-то жаль даже эту леди Ванессу, ему хотелось плакать, но он и виду не подал. — Давайте поедем в Зимний… Джонни был одинок. Недавно ему исполнилось десять, и вот уже год, как он был одинок. Одиночество поселилось в нем, когда расстались родители. Никто из них не спросил его совета, не объяснил, что произошло. Триединство привычного мира разрушилось, раздробилось, и теперь Джонни вращался в холодном космосе маленькой отдельной частицей — сам по себе. Он все время о ком-то скучал, скучал о маме, потому что видел редко, а так хотелось каждый вечер перед сном почувствовать ее теплые губы у себя на лбу; скучал по папе, которого не узнавал в постоянно занятом своей второй женой мужчине. Отец не интересовался больше делами Джонни, не играл с ним в баскетбол и не брал в поездки, а говорил незнакомым голосом: — Ну как твоя мать, Джонни, выздоровела? Или: — Почему бы тебе не сходить с Памеллой в парк, Джонни? Ты понимаешь, что делаешь ей неприятно, отказываясь общаться? Она уж не знает, как к тебе и подойти. Нехорошо… Но Джонни смотрел с недоумением и растерянностью, будто вопросом отвечал на вопрос: — А вы кто? Куда вы подевали моего папу? — хотелось спросить ему. Нет, Джонни не любил общаться с Памеллой. Не любил даже существовать с нею под одной крышей. Когда он видел ее, большую и ленивую, выходящую вместо мамы по утрам из спальни к завтраку, у него внутри все переворачивалось от неопределенного, тяжелого чувства. Он наблюдал исподлобья, как отец суетливо подбегал к Памелле и, целуя в щеку, говорил слащаво, как только взрослые сюсюкают с совсем уж маленькими детьми: |
| — Да цыц ты, несносная старуха, — перебил мальчик. Товарищ Магда замерла с открытым ртом. — Твоя разлюбезная тебе история — вреднейшая из всех придумок жалкого, сокрушенного Богоприсутствием мышления, которое и мышлением-то назвать нельзя. Описание прошлого… А что если кто-то опишет его иначе? Что если твои ревтрадиции, то, чем ты сейчас себе подобных болванов вдохновляешь, представятся этим болванам совсем по-другому, чем всем вам, болванам, хочется? И если аргументов и ума у того описателя будет побольше, чем у вас? У очищенного же от Богоприсутствия разума есть только высшие понятия и высшая логика — плод этих понятий. Эти высшие понятия существуют сами по себе, вне связи с чем бы то ни было, они самодостаточны, у них нет дальней памяти, он несокрушимы ничем извне… У меня нет имени… Про имя это я так… Если я приму решение грохнуть тебя по башке — я грохну, ничто не воспрепятствует моему решению, только моя смерть. Не трусь, пока я такого решения не принял. В людях рассеяно Богоприсутствие — мой враг, мой единственный враг. Откуда оно взялось, я не знаю, вот он знает, он все знает. Но мне неинтересно, откуда оно взялось, моя цель — его уничтожить. Только это имеет смысл, только для этого рожден человек. Мое существование оправдано только существованием Богоприсутствия. Его уничтожение — вот всемирная цель мирового разума, также рассеянного в людях. Тот, кто вне этой цели, подлежит уничтожению. Кто не хочет убивать его у других, подлежит уничтожению, кто не хочет убивать его у себя — подлежит уничтожению. Пока я не знаю, как убить Богоприсутствие, не убив его носителя. Может быть, он научит. Я не верю ему, что кто-то будет еще, кроме меня, с убитым Богоприсутствием. Я — один. И я должен остаться один. Я — цель существования всего. Если уничтожат меня, уничтожится и мир, ибо исчезнет его целесообразность. Уничтожение я бы начал с вас, но он против — и я подчиняюсь, он обещал меня еще чему-то научить. Посмотрим. Я кончил. Пока я все сказал и ухожу. Прошу тебя, не удерживай меня, ибо мое присутствие о здесь нецелесообразно. |
| — Ну и что? — удивился Аркаша Сапожков. — В морских заповедниках такие черепахи не редкость. Ведь уже скоро сто лет как их никто не убивает. — Но на этой черепахе, — добавил Пашка, — есть надпись. — Какая надпись? — спросила Алиса. — Очень простая: «SOS!» — А что это значит? — спросила Наташа Белая. — Спасите наши души, — ответил Джавад Рахимов. — Это каждый моряк знает. Мало ли кто и что написал на панцире? — Там есть и еще какие-то слова, — сказал Пашка, — сейчас их расшифровывают в Институте фундаментальных наук. — Ну и пускай расшифровывают, — сказала Каролина Павловна. — Это не должно тебе, Гераскин, мешать учиться русскому языку. — Вот именно! — Пашка даже подпрыгнул. — Дело в том, что надпись на панцире морской черепахи сделана на русском языке! И вот тогда все замолчали. Это была самая настоящая сенсация. Глава 2. Двести пятьдесят лет назад — Алиса, — сказал Пашка после урока. — Я знаю, какие у тебя связи! — Не подлизывайся, — ответила Алиса. — Говори прямо — что тебе нужно. — На черепаху посмотреть. Я думаю, что быстрее всех расшифрую надпись на черепахе. Давно что-то я не делал выдающихся научных открытий. — Даже не знаю, как тебе помочь, — вздохнула Алиса. — Знаешь! — расхохотался Пашка. — По глазам догадался, что ты намылилась в Институт фундаментальных наук на черепаху посмотреть! Ты же обожаешь тайны. Алиса не стала запираться. Оказывается, и на самом деле она уже провидеофонила в институт своей подружке Магдалине, самому младшему научному сотруднику. Магдалина ждала их у входа. Пашке она не удивилась. Она была с ним знакома. Если ты знаком с Алисой, значит, и Пашку знаешь. Таков мировой закон. С Алисой Магдалина просто поздоровалась, потому что никаких каверз от нее не ждала. А Пашке сказала: — Умоляю, ничего не трогай руками. — Не могу обещать, — честно ответил Пашка. — Я пришел к вам сделать открытие. Может, понадобится и трогать. — Не бойся, Магда, — сказала Алиса. — Я за ним пригляжу. — Ну, на твою ответственность! Черепаха медленно плавала в мелком бассейне, который занимал половину комнаты. Над ней жужжали приборы, к ней были прикреплены датчики, а вокруг бассейна стояли ученые с умными и не очень умными лицами. |
| — Да может он уже вернулся и ищет тебя! — горячо восклицала Магда. — Ну что тебе стоит пойти и узнать! Но хотела ли Несса быть найденной? И да, и нет. Конечно, она соскучилась, кто бы знал, как сильно соскучилась, но жила в ней с некоторых пор особая, тихая, не стремящаяся к действию, не требующая компенсации любовь — не просто чувство, а состояние — зрячее и зрелое, как непоколебимая уверенность верующего в невидимом. И все же однажды, не отдавая себе отчета в том, куда ехала, почему вышла именно на той станции метро и как брела по знакомым улицам, не обращая внимания на подсказки в виде навесных скульптур на подоконниках и карнизах зданий, красочных рождественских витрин антикварных магазинчиков с гуттаперчевым мальчиком, держащим в руках диковинную птицу, музыкальной шкатулкой, наигрывающей снова и снова одну и ту же незатейливую мелодию, неоновыми оленями, искусственными снежинками, спускающимися на нитках, словно миниатюрные парашютисты в некоем карликовом снежном царстве, и ангелами (непременный атрибут праздничных декораций!), ангелами, ангелами, упоенно парящими в ватном небе, Ванесса вдруг оказалась рядом с бывшей квартирой, прямо напротив окон террасы. Прежние занавески из легкой голубой парчи плотно сдвинуты — что там за ними, есть ли жизнь, есть ли он? А может, в эту самую минуту там звонит телефон, долго и надрывно, и любимый ее из далекого Эквадора пытается прорваться к ней; а может, апартаменты заняты кем-то другим, но, нет, тогда бы и шторы поменяли и не было бы у нее этого щемящего чувства, что смотрит она на временный, оскорбленный и отвергнутый свой дом, и раскаяние жжет душу… раскаяние за все, что пытается теперь искупить, если возможно искупление — Господи, только в Твоих силах бывшее сделать небывшим… Но что это? Несса вздрогнула: приоткрылась штора, и женская фигура появилась в полумраке, не зажгла лампы, не повернулась лицом, подняла руки, будто в просьбе или мольбе. «Откуда там женщина? — недоуменно подумала Несса, и жар прилил к щекам, — вернулся ли он? И почему там женщина? — но не заревновала, ни одной дурной мысли не допустила — даже если и так, даже если и другая — ничего не меняет это в любви, потому что перешла любовь ее в категорию неизменного, о чем, вспомнила она, и Тимофей говорил с неподражаемой и всесильной силой слабого. |
| И среди этих мер нет только одной – солнечного света. Оказывается, отечественные педиатры в этом вопросе почти единодушны: “Ни в коем случае нельзя допускать действия прямых солнечных лучей…” – пишет М.Я.Студеникин. “Ребенку первого года жизни вредно находиться под прямыми солнечными лучами. Пусть он загорает только в тени” – говорит целый авторский коллектив “Дошкольника”. Но более всех заботится в этом плане о здоровье детей В.П.Спирина: “Детей в возрасте первого года жизни вообще не рекомендуется выносить на освещенные ярким солнцем участки… дети проводят бодрствование под навесом или в тени деревьев. В этом и состоят солнечные ванны для грудных детей”. Надо же так ухитриться: и “солнечные ванны” у детей есть, и ни один солнечный луч не упадет на нежную кожу ребенка. Уже много лет этот совет слышат наши мамы и папы от врачей наравне с призывом: “Главное внимание профилактика рахита!” Но почему же против этого совета выступают педиатры всех других стран, книги которых нам удалось прочесть? “От загара все хорошеют. Дети не являются исключением из этого правила… Солнце – лучшее естественное средство борьбы против малокровия и рахита”, говорят француженки Софи Лямираль и Кристина Рипо. В Венгрии, оказывается, можно выносить на солнце грудничка с 6 недель (Ласло Магда), а в Чехословакии даже на втором месяце: “…сделайте ваш дом открытым солнцу. Если нет у вас солнечной квартиры, водите ребенка с самого раннего возраста на солнце, … осторожно, … прибавляя ежедневно по минуте, пока ребенок не привыкнет к солнцу и весь не загорит”, – пишет доктор Мирка Климова-Фюгнерова. К нашему счастью, двадцать три года тому назад мы не знали, что педиатры столь по-разному оценивают живительные лучи солнца и не давали своим детям ни рыбий жир, ни витамин D, ни яичный желток, и выносили своих малышей на солнышко почти с первых недель жизни. Этого оказалось достаточно, чтобы не “встретиться” с рахитом. Видимо, солнечные лучи тоже немалый резерв детского здоровья, но пока он доступен детям лишь тех стран, где врачи не наложили на них свое авторитетное вето, и там, куда рекомендации врачей еще не распространяются, – в животном мире. Охотники наблюдали, например, как лисы вытаскивают своих щенят из темной юры на солнечную поляну. |
| Магдалина появлялась в светлых одеждах — то в просторном платье, то в плаще с большими белыми пуговицами, то в длинной накидке — и садилась напротив, в углу. Лицо у нее было тоже светло и спокойно, золотые кудри спускались до плеч, правая рука слегка вытянута вперед, будто она что-то ощупывала в воздухе или искала, или защищалась. Робин вслушивалась в дыхание Магды. Для этого она должна была затаить свое. Тот факт, что Магдалина дышала — даже не столько ее физическое присутствие — сводил Робин с ума. Дыхание было как речь, как особая попытка общения, и Робин силилась понять, что же говорит Магда. Однажды ей удалось различить слова: — Твоя мать жива… И долго не могла потом забыть об этом. В тюрьме Робин чаще, чем прежде, вспоминала родителей. Однажды много лет назад (когда только начиналось ее бездомное существование), случился невыносимый приступ тоски по ним — по мертвому отцу и по наполовину живой от пьянства матери, и, сама не зная, как это вышло, она оказалась в старом городском районе, где у них когда-то была квартира, звонила в дверь, но открыла чужая женщина и тут же с грохотом захлопнула, и какое-то время обескураженная Робин бродила вокруг, а потом вдруг села в автобус и приехала к тетке, двоюродной сестре матери, уже тогда больной неизлечимой болезнью костей, у которой гостила часто маленькой девочкой и которая навещала ее в сиротском доме и как-то заставила выучить наизусть свой адрес — стояла поодаль, наблюдая за низким, пришедшим в упадок домом, не решаясь приблизиться, и наконец сама мать, сгорбленная, испитая старуха вышла на трехступенчатое крыльцо и засеменила навстречу, но возле почтового ящика остановилась и, ничего в нем не найдя, вернулась обратно. И никто больше не выходил до самой ночи. Вернувшись со свидания с Ванессой, Робин попросила у охранников листок бумаги и ручку. На одной стороне написала: «Камилле Блант» и теткин адрес. На другой крупными неровными буквами: «Мама, я хотела бы тебя увидеть. Если не можешь приехать, то напиши до июля. Потом может быть поздно. Буду ждать. Твоя дочь Робин». |
| – Нет в нем беса, – сказал батюшка, – мальчик живой, бойкий, перерастет и будет хорошим человеком и добрым христианином. Будучи врачом, я многие болезненные состояния относил не на счет бесов, а вследствие нервных заболеваний, поэтому спросил батюшку – как он различает, что от бесов, а что от телесных и нервных расстройств. Может быть, вообще, бесы – плод больной фантазии? – Ты, милый, – сказал батюшка, – читай Ветхий и Новый Завет и узнаешь, что издревле дьявол и его слуги допекали и губили род людской. Ты же не видишь, к примеру, и не чувствуешь радиоволны, но они пронизывают нас и реально существуют. Вот и бесы в поднебесном пространстве так и кишат. Их там легионы. Они везде и даже здесь, в моей келье. Вот смотри! Эй, дьявол, сними мне галоши! Батюшка вытянул ноги. И вот внезапно галоши слетели с ног, покрутились в воздухе и снова оделись батюшке на ноги. Магда ахнула, и мы все, кроме Карлы, были поражены происшедшим. Что касается Карлы, то она, стуча деревяшкой, радостно запрыгала на своем табурете, посылая воздушные поцелуи куда-то в темный угол. Старец улыбнулся и крестным знамением осенил келью. – Снимай опять! – прокричал он, но на этот раз галоши остались на ногах. – Его больше здесь нет, после того, как я ожог проклятого крестным знамением. Что же касается отличия больного от бесноватого, то здесь надо иметь от Господа дар различения духов. Господь наделил меня этим даром, да и вы тоже можете понимать что к чему: если человек постоянно злой, угрюмый и склонен лгать и делать всем пакости, то какой в нем дух обитает?! Ну конечно, сатанинский. А если человек исполнен любви к нашему грешному миру и смотрит на него добрым благожелательным взглядом, делает всем добро и верит во Святую Троицу, то какого духа этот человек?! Ну конечно, Дух Божий в нем. И еще скажу вам, что бесноватый Бога не любит, постов не соблюдает, на исповеди не бывает, Святого Причастия не приемлет. Демоны к Чаше святой его не пускают. Если его насильно тащат к Причастию, то он вопит от страха, упирается, карячится, как будто его влекут на казнь. Больной же телесно человек и Бога благодарит за посланное испытание, и много молится, и Святым Причастием спасается. |
| — Так, — сказал Пашка. — Попрошу пропустить меня в воду. — Зачем? — спросила Магдалина. — Будем читать. — Молодой человек, — сказал профессор Малатеста Иван Трофимович. — Если вам хочется почитать, взгляните на стену. На стене, на белом экране, была видна черепашья спина: ее панцирь был похож на дыню с заостренными концами. Очень смутно, расплывшимися буквами, наискосок панциря было выцарапано вот что: «Спасите, мы попали в пленъ к пиратамъ, насъ замуровали в пещере». — И все? — спросил Пашка. — Совершенно все, — ответила Магдалина. — А почему так плохо видно? — Молодой человек, надпись была сделана по крайней мере двести лет назад. Черепаха тогда была еще молодой. Она выросла с тех пор в три раза. Еще чудо, что мы смогли угадать и восстановить надпись. — С чего вы решили, что двести? — спросил Пашка. — Я этого не наблюдаю! — Пашка, ты посмотри на слово «пленъ», — сказала Алиса. — Смотрю и вижу элементарную ошибку, — сказал Пашка. — Слово плен пишется без твердого знака. — После революции 1917 года! — произнес профессор Малатеста. — Я это и хотел сказать, — буркнул Пашка, для которого признать свою ошибку — катастрофа. — А когда выцарапана надпись? — спросила Алиса. — Дети, помолчите, — рассердился профессор. — Неужели вы не видите, что люди работают? Черепаха медленно развернулась и поплыла к профессору, загребая толстыми чешуйчатыми лапами с когтями на концах. Голова у нее заканчивалась большим костяным клювом, а глаза были маленькими, неподвижными, но очень внимательными. — Она разумная? — шепотом спросила Алиса у Магдалины. — Для себя самой она достаточно разумная, — сказала Магда, — а вообще-то не очень умная. Плавает, кушает и откладывает яйца в песок. — Надо бы мне с ней всерьез поговорить, — сказал Пашка. — Что она ест? Капусту? — Ты лучше у меня спроси, — сказала Магдалина, — а вдруг черепаха уже в чем-то созналась? — Когда это случилось? — спросил Пашка. — Для меня это важно. — Конечно, важно, — улыбнулся профессор, который слышал этот разговор. — Но нам удалось узнать. |
| Ванесса смотрела ему вслед; видно, что он ожидал этого и радостно улыбнулся. От Анжелики Ванесса узнала, что суд по делу в приюте назначен на июль, и Робин до тех пор останется в предварительном заключении в одной из загородных тюрем. Несса записала адрес. Записала подробно и как проехать на кладбище в Бронксе, где похоронили Магдалину, и уже не могла откладывать дальше свою поездку. Воспоминания о Магде ничуть не поблекли, и боль, связанная с утратой, не утихла, но все чаще теперь появлялось чувство, что любимая подруга не умерла, а живет где-то, почему-то совершенно инкогнито, ожидая окончательного, радостного возвращения. «У Бога мертвых нет, — говорила матушка Агафья, когда Ванесса делилась с ней своими чувствами. — У Бога все живы. Духовное сердце человека и здесь, и в Царстве Божием, все то же, и если здесь научилось любить, и там его любовь ждет». Неужели правда, что никто не умирает полностью? И сама она не умрет? Неужели эта тугая земная спираль — изо дня в день, от мысли к мысли, от намерения к намерению — поднимает ее дух туда, где нет смерти? Ванесса спала мало. Так много нужно было уразуметь и принять в сердце из коротких, но пронзительных бесед с матушкой. Жизнь в согласии и с людьми, и с природой, особенно ощутимом в монашеском обитании, открывалась ей теперь с иных сторон и будоражила, побуждала к бодрствованию. В ночь после встречи с Томасом она и вовсе не уснула. Неполная луна смотрела в приоткрытое окно, горела ало, звезды мерцали млечно, земля пахла пряно; Несса оделась и вышла на крыльцо. Было очень тихо, и прозрачная тишина знала о ней все, так что можно было вполне довериться. «Магда, золотко, как ты там? — вслух сказала Несса.— Я ужасно скучаю…». Матушка Агафья, похоже, даже не ложилась, показалась в проеме двери — глаза ясные: посмотри в них — они тебе правду скажут… — Мне нужно ехать в город… — сказала Ванесса почти шепотом, будто не хотела разбудить кого-то, хотя никого, кроме их двоих, не было вокруг на пару миль, по меньшей мере. — Конечно, — согласилась матушка, словно ждала этого разговора, и опустилась на ступеньки. |
|
|
