| 537 В этом письме Кирилл высказывается ясно и в полной мере. Конец жизни Кирилла, как известно, был в высшей степени трагический. По политическим подозрениям он был по распоряжению турецкой власти удавлен, и труп его извержен в море. Это произошло в 1638 г. Как смотреть на такой странный и необычайный факт увлечения протестантизмом со стороны патриарха Кирилла Лукариса, увлечения, доходившего до того, что он решился даже издать «Исповедание» в духе кальвинизма? Как объяснить себе возможность появления такого исторического факта? Какой цели стремился достигнуть Кирилл? Ответ на вопрос старается дать известный римско–католический писатель Пихлер в следующих словах: «Несомненно, Кирилл обладал стремительным умом и большой природной любознательностью, которые благодаря его учителям сильно развились и были обогащены познаниями. Но в Греческой церкви не существовало никакой богословской школы, которая научила бы его разобраться в тех воззрениях, с какими ему приходилось встречаться. Между тем он постоянно должен был выслушивать насмешливые отзывы европейцев о крайнем невежестве греческого клира, и потому он стал стыдиться своей принадлежности к этому последнему. К этому располагало его и то, что, сделавшись патриархом в тридцатилетнем возрасте, он приписывал такой успех своей импонирующей учености, а толпа льстецов поддерживала его в таком самомнении. Знаменитые государственные мужи и ученые предлагали ему свою дружбу, и вот по Европе разнеслась слава о его учености и доблестях. В нем, Кирилле, утверждалось воззрение, что у него нет ничего общего с греками современности, что они стоят неизмеримо ниже его, да и сами они говорили, что по сравнению с ним они ослы. Единственное отношение, в какое он мог поставить себя к ним, — это сделаться реформатором у них: так, по крайней мере, казалось ему. Но эта предполагаемая реформа могла прийти только с Запада, и притом от протестантов; другой возможности ему не представлялось, так как весь ход его образования ставил его во враждебные отношения к Риму. |
| —634— им 3 или 4 флорина и что-то еще. Из Тюбингена эти Греки отправились в Нюрнберг. На дорогу Крузий опять собрал для них денег, таких денег он дал им 10 флоринов. Кроме того, он снабдили их рекомендательными письмами. Греки были очень благодарны заботливому профессору: они, но словам дневника, выражали ему желание долгой и спокойной жизни и всякого счастья. Афанасий же прибавлял еще, что имя Крузия пользуется известностью во всей Греции. Они обещали писать ему о себе из Нюрнберга. Крузий каждому из них подарил на память по портрету с изображением своей личности 864 . Из приведенного отрывка, взятого из дневника Крузиева, видно, что на Западе, очень внимательно относились к Грекам, посещавшим тамошние университеты. Видно и то, что даже профессора не-богословы, в роде Крузия, любили заводить с ними богословские споры, стараясь отстаивать свои религиозные воззрения. Кроме отрывочных сведений о некоторых Греках, посещавших западные университеты, до нас сохранились и более обстоятельные известия об отдельных греческих выходцах, предпринимавших заграничные путешествия с научною целью, в рассматриваемое время, т.е. в конце и начале XVII-ro веков. Вот что – например – известно в этом отношении о Кирилле Лукарисе, впоследствии александрийском и константинопольском патриархе. Кирилл Лукарис, родившийся в 1572 году, очень рано сделался предметом попечений известного александрийского патриарха Мелетия Лиги, который и позаботился об его образовании. По достижении Кириллом двенадцатилетнего возраста, Мелетий отправил его на запад, где только и можно было тогдашнему Греку получить основательное научное образование. Сначала он учился в Венеции: здесь им приобретено было образование, подготовлявшее его к прохождению высшего курса наук; а потом он переправляется в Падую для занятий в тамошнем университете. Этот город принадлежал венецианской республике, а потому здесь наука мало была стеснена по отношению к сво- —635— боде преподавания; папский гнет, которого так опасались и боялись Греки того времени, здесь отсутствовал. |
| А. З. Р. 4. 149. С. 206 Сведения об острожской школе и ее первом ректоре передает нам Яков Суша (Susza), бывший Холмским униатским епископом, в своей ныне весьма редкой книге: Saulus et Paulus, sive Meletius Smotriscius. Romae, 1666 О ректоре школы, который был отцом Мелетия Смотрицкого, говорит: «Progenitor eius Erasmus Smotriski vicecapitaneum castri camenensis plurimo egit tempore. Vir morum singularium nec exilis doctrinae: quippe qui graecarum latinarumque litterarum, nec non slavonicae linguae, cumprimis peritus fuerit [Отец его Герасим Смотрицкий долгое время был подстаростой в Каменецком замке. Это был человек добрых нравов и достаточно образованный. Он был одним из лучших знатоков греческой и латинской литературы, а также и славянского языка (лат.)]». А о школе — следующее: «Inde Ostrogiae liberali effuso aëre, non slavonicae duntaxat linguae, sed graecarum iuxta atque latinarum artium, erexit (dux Ostrogiensis) palaestram, in qua ruthenam multam, qua nobilem, qua plebejam, aluit iuventutem. Caeterum videns dictum Erasmum Smotrycki, vicecapitaneum camenecensem, eruditionis Ruthenos inter haud spernendae auctoritate sua tantum apud eum perfecit, ut relicto publice honore, eius gymnasii rectorem subierit. Cui etiam dignos labore census designavit villasque insuper Baklajowka et Borysowka, e ducatu Ostrogiensi adiecit... [Поощряя дух свободы, витавший в Остроге, он (острожский князь) организовал школу, в которой изучались не только славянский язык, но и греческое и латинское искусство. Здесь воспитывались многие дети русских дворян и простолюдинов. Видя высокую образованность каменецкого подстаросты Герасима Смотрицкого, он повелел тому оставить государственную службу и стать ректором этой школы, а за труды пожаловал его достойными наградами и селами Острожского княжества Баклаевка и Борисовка (лат.)]». Далее говорится о двух сынах ректора и их учителе Кирилле Лукарисе (p. 14, 15–16). Этот Герасим Смотрицкий в конце изданной им книги «Календарь римски новы». Острог, 1587 сделал заметку: «Написано у академии острозьской». |
| В рецензии на XII том профессор К. В. Харлампович замечал: «Хотя дело, конечно, самого проф. Глубоковского оберегать свою ученую честь и доброе имя от эксплуатации их «преемниками проф. А. П. Лопухина », но в этом должен быть заинтересован и читатель. И даже стоя совершенно в стороне от издания поневоле досадуешь, когда видишь, что прекрасная идея покойного Лопухина искажается, налаженное им и профессором Глубоковским научное предприятие подрывается, и тот сук, на котором сидят наследники его, ими же легкомысленно подрубается, а может быть даже и подрублен уже, если судить по отсутствию упоминания о продолжении «Богословской Энциклопедии» в объявлениях об издании «Странника» (...). Потому и неизвестно, кончилось ли издание XII-м томом или есть надежда, что издатели справятся с своими материальными затруднениями и дадут следующие тома. Прекращение «Энциклопедии» было бы большим ущербом для богословского образования» 1245 . По мнению рецензента, «едва ли не самое любопытное» в XII томе – это редакторские «дополнения и поправки» к томам VI–XI, поскольку материал для тома, подготовленный еще в 1905–1906 гг., естественно, требовал «пересмотра его заново и приспособления» 1246 . Если первые редактированные Глубоковским тома (VI–VII) включали статьи, заказанные еще Лопухиным, то последние в значительной степени были подготовлены уже с учетом требований Глубоковского, статьи заказывались «по возможности специалистам», иногда нескольким, освещающим вопрос или деятельность одной личности с разных сторон (напр., об исторической жизни Иерусалима, об Иоанне Златоусте , о Кирилле I Лукарисе и пр.). Последняя статья XII тома – Константинополь – принадлежит профессору И. Д. Андрееву , который ради написания ее специально посетил город. Посылая Глубоковскому готовую работу, Андреев писал: «Доселе думали, что о К[онстантинопо]ле известно много. Теперь люди умные думают, что о нем неизвестно почти ничего. До поездки в К[онстантинопо]ль я, напр., считал непогрешительным Η. П. Кондакова. Но там я узнал, что даже главная работа его (...) – о Кахрие-джами – оспаривается в самых основных выводах (...). Только теперь начались настоящие заправские работы над средневековым К[онстантинопо]лем. Каждый год будет приносить большие новости. Наш Институт достиг много. А пока обо всем почти можно спорить без конца» 1247 . §6. Прекращение издания «Православной богословской энциклопедии» |
| В списке, таким образом, буквально воспроизведено вышеописанное. И пусть никто в этом не сомневается " . Следует собственноручная же подпись патриарха: " Кирилл, патриарх Константинопольский " ». 486 Греческие писатели, писавшие о Кирилле Лукарисе и не признававшие подлинности «Исповедания» этого последнего, вместе с тем обыкновенно, без дальних рассуждений, отвергали и подлинность изданной на Западе «Переписки» этого патриарха с его протестантскими друзьями. Со своей точки зрения, они, конечно, поступали правильно; если «Исповедание» Кирилла — подлог, то в значительной мере служащая иллюстрацией к этому «Исповеданию» переписка его с протестантами, сведения о которой шли с Запада, должна была разделять общую участь с первым документом. Поэтому и для нас, после того как нами разъяснено современное научное положение вопроса об «Исповедании», можно было бы и не входить в какие-либо подробности касательно указанной переписки Кирилла с западными иноверцами: если должно быть признано подлинным «Исповедание», то нет причин скептически относиться и отвергать подлинность переписки. На этом теоретическом выводе можно было бы и успокоиться. Но мы тем не менее считаем небесполезным сделать несколько замечаний о переписке Кирилла ввиду того, что в настоящее время открылось немало данных, указывающих, что такая переписка — действительный исторический факт, а не злонамеренная подделка. В этом удостоверяет исследователя все тот же вышеуказанный труд французского ученого Леграна. Этот ученый заново издал почти всю переписку Кирилла с представителями протестантства, и притом на основании лучших источников. Так, 14 писем Кирилла к Давиду де–Вильгельму, написанные частью на латинском, а частью на итальянском языке, переизданы Леграном, по его словам, «на основании их оригиналов, сохранившихся в университетской библиотеке в Лейдене», 488 то есть, как нужно думать, на основании автографов патриарха Константинопольского. Одно из латинских писем Кирилла к Утенбогерту переиздано Леграном, как он говорит, с автографа, принадлежащего вышеназванной библиотеке, а другое такое же письмо переиздано по копии, сохранившейся в Женевской Публичной библиотеке. |
| Греческая редакция этого последнего (с латинским переводом) появилась в 1633 году и опять в Женеве. Произведение это напечатано было, по-видимому, после продолжительного обсуждения этого дела. До нас сохранилось что-то в роде настоящих протоколов, в которых записывались различные стадии предпринятого печатания. Эмиль Легран пишет: «в архивах женевской консистории находится несколько документов, касающихся опубликования этого издания исповедания веры. Они помещены в Регистре Общества пасторов и профессоров Женевской церкви и школы». Затем ученый француз приводит целиком некоторые из протокольных записей, которые велись указанным Обществом. Вот, например, запись, помеченная: «пятница, 2 декабря, 1631 года. Господин Диадати (профессор женевского университета) наш брат, доложил, что он получил письмо г-на Лежера (протестантского пастора при голландском посольстве в Константинополе) и полное Исповедание константинопольского патриарха и что названный патриарх добровольно сделал надписание на нем и посвящение женевскому Обществу. Рассуждали о тщательном напечатании этого исповедания. Так как оно написано на греческом языке, то определено было перевести его на латинский и французский языки и для этой цели назначались профессора теологии и г-н Лоренс. Что же касается посвящения его Обществу, то оно найдено было излишним». Другая запись из тех же протоколов. «Пятница, 22 марта 1633 года. Заявлено, что печатание исповедания патриарха окончено. В Обществе шло рассуждение о том, нужно ли присоединить к нему какое-либо предисловие; Общество нашло это нужным и поручило составить предисловие Диадоти и Леклерку. Признали за благо, чтобы издание исповедания помечено было именем города Женевы». Приведя эти и еще некоторые отрывки из протокольных записей Общества, Легран пишет: «большинство Греков, писавших о Кирилле Лукарисе, не соглашаются принимать, чтобы автором исповедания было то лице, чье имя оно носит. С их точки зрения невозможно, чтобы патриарх константинопольский позволил себе изменить православию! Но этот вопрос (если только это еще вопрос) – замечает Легран – очень нетрудно распутать. |
| Заранее обращаем внимание на отзыв Досифея о знаменитом Кирилле Лукарисе; этого отзыва по некоторым основаниям мы не ожидали здесь встретить (Σ. 1171). Кроме сведений о патриархах турецкой столицы мы почти ничего не находим у Досифея; он мало касается других сторон в жизни Константинопольского патриархата XVII в. «История» Досифея издана в 1715 г. в Бухаресте. По заявлению Хрисанфа, эта книга раздавалась даром благочестивым христианам. Но как это происходило, не знаем. По словам одного греческого писателя второй половины XVIII в., «История» Досифея нуждалась во втором издании, так как она и тогда была очень дорога и редка. Но второго издания ее не последовало. Как же редка и дорога она теперь, несмотря на неуклюжий формат и неряшливость издания? О Мелетии Афинском. Вот краткие сведения из его биографии. Мелетий родился в Яннине в 1661 г.; получил образование в своем родном городе и сделался здесь же священником. Затем для усовершенствования в науках отправился в Венецию и Падую. Изучал здесь медицину и философию и освоился с латинским языком. Потом он был сделан митрополитом Навпактским и Артским и, наконец, получил в управление митрополию Афинскую. Умер в 1714 г., в летах далеко не преклонных. Известное его церковно–историческое сочинение носит простое заглавие: «Церковная история» («Εκκλεσιαστικ Ιστορα»). Начинается она пространным введением, в котором читатель подготовляется к пониманию церковно–исторической науки, а затем идет сама церковная история, расположенная по векам и доведенная почти до времени его кончины. По всей вероятности, труд не был окончательно обработан автором. «История» Мелетия до 1766 г. оставалась неизвестной просвещенной греческой публике. Только в указанном году она в рукописи была открыта одним его согражданином (Лампаничиотисом из Яннины) в Святогробской библиотеке в Константинополе. По–видимому, находка произошла случайно. Открывший рукопись решился издать ее и с этой целью отдал рукопись Иоанну Палеологу, протоапостоларию Великой Церкви, с тем, чтобы он перевел «Историю» Мелетия с дневнегреческого языка, на котором она была написана, на новогреческое наречие, как более удобопонятное для большинства эллинов. |
| Из приведенного отрывка, взятого из дневника Крузия, видно, что на Западе очень внимательно относились к грекам, посещавшим тамошние университеты. Видно и то, что даже профессора–небогословы, вроде Крузия, любили заводить с ними богословские споры, стараясь отстаивать свои религиозные воззрения. Кроме отрывочных сведений о некоторых греках, посещавших западные университеты, до нас сохранились и более обстоятельные известия об отдельных греческих выходцах, предпринимавших заграничные путешествия с научной целью в рассматриваемое время, т. е. в конце XVI и начале XVII в. Вот что, например, известно в этом отношении о Кирилле Лукарисе, впоследствии Александрийском и Константинопольском патриархе. Кирилл Лукарис, родившийся в 1572 г., очень рано сделался предметом попечений известного Александрийского патриарха Мелетия Пиги, который и позаботился об его образовании. По достижении Кириллом двенадцатилетнего возраста Мелетий отправил его на Запад, где только и можно было тогдашнему греку получить основательное научное образование. Сначала он учился в Венеции: здесь им было приобретено образование, подготовлявшее его к прохождению высшего курса наук; а потом он переправляется в Падую для занятий в тамошнем университете. Этот город принадлежал Венецианской республике, а потому здесь наука мало была стеснена по отношению к свободе преподавания; папский гнет, которого так опасались и боялись греки того времени, здесь отсутствовал. У кого же и чему учился Кирилл в Падуе? Насколько правительство здесь обнаруживало заботливость о нравственном поведении учащихся, настолько же оно оставляло без внимания характер и направление учащих. Уже об Якове Заборелле, падуанском профессоре, у которого раньше учился Мелетий Пига, известно, что он был скептиком, и о нем говорили даже, что он не верил в бессмертие души. Еще хуже того был один из здешних профессоров, у которого довелось слушать уроки Кириллу. Говорим о Цезаре Кремонини, считавшемся первым философом своего времени. Он умел привлечь к себе сердца своих учеников, они считали и восхваляли его как единственного профессора в своем роде. |
| Конец жизни Кирилла, как известно, был в высшей степени трагический. По политическим подозрениям, он был по распоряжению турецкой власти удавлен и труп его повержен в море. Это произошло в 1638 году. Как смотреть на такой странный и необычайный факт увлечения протестантизмом со стороны патриарха Кирилла Лукариса, – увлечения, доходившего до того, что он решился даже выдать «исповедание» в духе кальвинизма? Как объяснять себе возможность появления такого исторического факта? какой цели стремился достигнуть Кирилл? Ответ на вопрос старается дать известный римско-католический писатель Пихлер в следующих словах: «Несомненно Кирилл обладал стремительным умом и большою природною любознательностью, которые благодаря его учителям сильно развились и обогащены познаниями. Но в греческой церкви не существовало никакой богословской школы, которая научила бы его разобраться в тех воззрениях, с какими ему приходилось встречаться. Между тем, он постоянно должен был выслушивать насмешливые отзывы европейцев о крайнем невежестве греческого клира, и потому он стал стыдиться своей принадлежности к этому последнему. К этому располагало его и то, что сделавшись патриархом в тридцатилетнем возрасте, он приписывал такой успех своей импонирую- —51— щей учености, а толпа льстецов поддерживала его в таком самомнении. Знаменитые государственные мужи и ученые предлагали ему свою дружбу, и вот по Европе разнеслась слава о его учености и доблестях. В нем, Кирилле, утверждалось воззрение, что у него нет ничего общего с Греками современности, что они стоят неизмеримо ниже его, да и сами они говорили, что по сравнению с ним они ослы. Единственное отношение, в какое он мог поставить себя к ним, – это сделаться реформатором у них: так по крайней мере казалось ему. Но эта предполагаемая реформа могла придти только с Запада, и притом от протестантов; другой возможности ему не представлялось, так как весь ход его образования ставил его во враждебные отношения к Риму. Это, а не другое что сделало его еретиком, (т.е. |
| (Речь идет здесь между прочим и о Исповедании Кирилла Лукариса). Обыкновенно к нему обращаются всякий раз, когда не оказывается других средств опровергнуть то или другое, почему-либо не нравящееся автору (т.е. Греку), мнение об известном богослове, тот или другой взгляд на него, основанный на том или другом его произведении. Без дальних околичностей они спешат обозвать это произведение подложным и делу конец». «А что, если отыщется, замечает почтенный ученый, автограф и несчастного Исповедания Кириллова, как отыскался автограф «Исповедания» Митрофана Критопула»? (А это последнее произведение Критопула в оригинале было открыто лишь в 60-х годах —653— века) 890 . И вот предчувствие автора вышеприведенных строк исполнилось! Кажется, в настоящее время вопрос о подлинности Исповедания Кирилла вышел – и притом навсегда – из области тягостных сомнений и мучительного недоумения.... Греческие писатели, писавшие о Кирилле Лукарисе и не признававшие подлинности «Исповедания» этого последнего, вместе с тем обыкновенно, без дальних рассуждений отвергали и подлинность изданной на Западе «переписки» этого патриарха с его протестантскими друзьями. Они, конечно, поступали правильно с своей точки зрения: если «исповедание» Кириллово подлог, то в значительной мере служащая иллюстрациею к этому исповеданию, переписка его с протестантами, сведения о которой шли с Запада, должна была разделять общую участь с первым документом. Поэтому, и для нас, после того, как нами разъяснено современное научное положение вопроса об «исповедании», можно было бы и не входить в какие-либо подробности касательно указанной переписки Кирилла с западными иноверцами: если должно быть признано подлинным «исповедание», то нет причин относиться скептически и отвергать подлинность и переписки. На этом теоретическом выводе возможно было бы и успокоиться. Но мы тем не менее считаем небесполезным сделать несколько замечаний о переписке Кирилла, в виду того, что в настоящее время открылось немало данных, указывающих, что такая переписка – действительный исторический факт, а не есть злонамеренная подделка. |
|
|
