| Все деревья и листья на них блистали, как бы серебряные. Тут видны были два дома. Из них один, стоявший на правой стороне, был величественный и красоты неописуемой, и из него слышался такой чудный звон, что я содрогался всеми членами и говорил сам себе: «О, если бы кто сказал мне: чьи это палаты, откуда исходит этот звон!» Тут я увидел, что из сего чудного дома вышел батюшка о. Макарий в необыкновенной славе. Я очень обрадовался ему, поклонился в ножки и просил: «Батюшка! Простите моему дерзновению, удовлетворите мое любопытство. Мне желательно знать, чей это великолепный дом?» Батюшка со свойственным ему смирением отвечал: «Божий, Божий». Я опять поклонился ему и, указывая на другой дом, который много уступал первому в великолепии, спросил: «А этот, другой дом кому принадлежит?» Батюшка ответил: «Поди, спроси самого хозяина». Оглянувшись, я увидел, что из этого дома вышел покойный батюшка о. Лев. Я подошел к нему, поклонился до земли и спросил: «Желательно мне, батюшка, знать, почему этот дом менее славен и величествен того дома?» Батюшка о. Лев ответил мне: «Смирение батюшки о. Макария превзошло труды мои». Тут я уже узнал, что первый дом – батюшки о. Макария; и, еще раз поклонившись ему, сказал: «Вот теперь-то я известился, что дом этот принадлежит вам». Но батюшка о. Макарий опять смиренно отвечал: «Богу, Богу так угодно!» Тем сновидение мое и кончилось». Более 30 лет прошло со дня кончины старца батюшки о. Макария, как скончался и преемник его, старец Амвросий. Когда же копали для новопреставленного могилу рядом с могилой старца Макария, в это же время от могильного над сим последним склепа отвалился кирпич. В образовавшееся от сего отверстие некоторые из монахов вставляли горящую свечу и при свете ее видели гроб старца Макария, нисколько не поврежденный тлением, и даже запаха гнилого не ощущали. В этот раз один монах дерзнул оторвать кусочек гаса от гроба старцева и в тот же день понес наказание Божие: он почувствовал боль в кисти своей руки, так что перестал и пальцами владеть; что продолжалось около трех недель; но когда отслужил он несколько панихид на могиле старца – болезнь прошла. Конец, и Богу слава и благодарение. 139 Монах этот впоследствии перешел в Коренную пустынь Курской губернии, где получил иеромонашество и был там долгое время духовником, там и скончался. Читать далее Источник: Жизнеописание оптинского старца иеросхимонаха Макария/[Архимандрит Агапит ; Ком. Е. Болдиной и др.]. - Москва : Отчий дом, 1997. - 415, с., л. ил., факс. : ил. Поделиться ссылкой на выделенное |
| Для меня в тот момент стало абсолютно очевидно, что Христос реально жил на земле и принял мученическую смерть. Но я не стала верующим человеком. Христос стал для меня любимым историческим персонажем, Личностью, которой я восхищалась. Я цитировала Его Нагорную проповедь и мечтала поставить спектакль о Христе. Слава Богу, мне это не удалось. Все, что связано с описанием чудес, казалось мне какой-то сказкой, мешающей восприятию нравственных идей Христа. После государственного «официального принятия Бога», через 10 лет заставившим меня опять задуматься о Боге Истинном, было несчастье, случившееся в моей семье. Дети мои были уже довольно большие, но некрещеные. И вот однажды мне приснился сон, что я держу на руках тельце сына с изрезанным животом. Я проснулась в абсолютной убежденности, что я сегодня, не мешкая, должна крестить детей. Как будто кто-то отдал мне приказ. Муж пытался протестовать, смеяться, но не мог меня остановить. В Москве был путч, Ельцин влезал на танк, а я была в церкви, где крестили моих детей. А через пять дней мой сын попал в реанимацию и вышедший врач сказал мне, что шансов мало. Так мне был преподан урок, что есть моменты в человеческой жизни, когда никто не в силах помочь, только Бог. И я второй раз оказалась в церкви. Мне повезло: я приехала уже к концу литургии в брюках и с непокрытой головой, и никто не сделал мне замечания – напротив, помогали и подсказывали. Сын мой выздоровел. А я поняла, что Бог – это Любовь. Но православной христианкой тогда меня и это не сделало. Мне, как всем моим знакомым – так называемой творческой интеллигенции, была свойственна этакая всеядность: агни-йога, голодание, арифмации Луизы Хей, буддизм, христианские идеи, окультизм… и все мешалось вместе, все прекрасно уживалось и ни к чему не обязывало. Была тоска по Высшей Правде, по смыслу жизни, по Истине. Я ходила и бормотала слова Пилата: «Что есть Истина?!!», периодически возникало желание куда-то поехать – исповедоваться, послушать, чтоб указали путь, чтоб научили… Да и Курская Коренная пустынь была рядом. Но всегда останавливала мысль: «Ну кто мне может помочь? Да и зачем?» Так я и нянчилась со своей гордыней. А потом умерла мама. Ночью над ней читали Псалтырь, я сидела, ничего не понимая и не воспринимая, – все как бы просачивалось сквозь меня. И когда дочитали кафизмы и вышли передохнуть, я осталась одна. В первый раз в моей жизни я молилась и просила Господа простить мою маму. И вдруг я ощутила совершенно ясно, что Бог здесь, рядом, и Он слышит меня. И мне вдруг стало спокойно. С тех пор прошло уже 15 лет, но это воспоминание всегда со мной. Ни разу больше не испытала я такого чувства присутствия Божьего. Но тот единственный раз я не могу забыть, и он дает мне силы жить и идти дальше. А 7 лет назад я стала воцерковленной православной. Но это уже другая история. Елена Коваль, 31 год, г. Саутпорт, Великобритания |
| После падения столицы, вся область вавилонская до берегов Средиземного моря, до границ Евфрата и до пустынь северной Аравии покорилась Персии; Финикия, упорно сражавшаяся против Навуходоносора и Ассирийцев, отдалась без боя новым владыкам. Кир, победитель всех народов юго-западной Азии, наследник царства мидийского, бактрийского и ассирийского, основал державу, превосходящую могуществом все державы, бывшие до него, кроме далёкого Китая. Соединение столь многих народов под одной властью, в одной системе государственной, как будто возвращало человечество к прежнему его братскому общению, забытому уже за тысячелетие; но возврат этот был невозможен. Народы слишком одичали друг против друга, и эгоизм отдельных общин развился слишком враждебно. Война сторожила все границы; вне государства со всех сторон были враги, и самоё государство носило характер связи чисто внешней и случайной, совершенно чуждой всякому единению и человеческому братству. Не таковы были отношения Персов к Мидийцам. Соединение их было не случайное и не внешнее, но внутреннее и основанное на коренных началах единоплеменности и единоверия. Мидийцы исчезают из летописи после утверждения персидской державы, но в этом преобладании семьи персидской нельзя предполагать порабощение её северных братий. Государственные законы называются постоянно и везде законами Персов и Мидийцев 153 ; и при осаде Вавилона каждый народ имел ещё, без сомнения, особенного государя, хотя имя Дария мидийского (кажется, Киаксар) несколько подвержено сомнению. От того-то и предания народные связывают династию персидскую Кеанидов с мидийскими Пишдадиями 154 , хотя прямое родство Кира с Астиагом (кроме брака Кира с дочерью Астиаговой, по Ктезию) весьма подвержено сомнению 155 . Нельзя не узнать в Кеанидах новый царский род Персидский, но трудно определить в именах Кай-кобад, Кай-каус или Кай-кавус и Кай-козру, к каким историческим лицам они относятся. По всем вероятностям критике филологической должно предполагать, что порядок царей перемешан, и что Козру есть не что иное, как великий Кир, а что Кавус и Кобад суть одно и то же лицо, которого имя искажено в двух наречиях. По крайней мере, форма Кавус, кажется, соответствует эллинскому Камбизес, а Кобад представляет разительное сходство с формой, найденной в надписях египетских, Кмбад или Комбад. Быть может, в их преемнике Лагораспе скрывается искажение имени Дариявус (с изменением старо-санскритским и латинским д в л ); впрочем, это дело пустое и не стоящее исследования. Война Кеанидов против Азов (житей Азпруза) содержит память или о борьбе Персов с Мидийцами, или о войне Персов с дикими горцами прикаспийскими, ещё менее склонными повиноваться племени южному, чем ближайшим братьям своим, Азам мидийским. |
| У Винниковых было семь десятин пахоты. На семью в семь человек это считалось не много, но родители Дежки, как называли Надежду домашние, были хозяева крепкие. «Бывало, зайдешь в амбар: закрома полны, пшено, крупы, на балках висят копченые гуси, окорока, в бочках солонина и сало… Погреб – чего там только нет: бочка молодого квасу, большие горшки с творогом, маслом, сметаной – всё собрано за Петров пост, когда скоромного не едят. А на полке выстроилось много кувшинов свежего молока: мать за три дня до Петра заготовляла молоко для раздачи бескоровным крестьянам, чтобы и они могли разговеться на праздник», – писала Надежда Плевицкая в своей книге «Дежкин карагод». Однажды отец вернулся домой встревоженный и сказал: «Зажигай, мать, лампаду, помолимся Господу о спасении царской семьи». Сегодня нам странно представить, насколько в народе искренне и сердечно любили государя, поскольку нет уже ни государя, ни того народа. Но остались воспоминания о прежней крестьянской жизни. Плевицкая вспоминает, как однажды отец вернулся домой встревоженный и сказал: «Зажигай, мать, лампаду, помолимся Господу о спасении царской семьи». На сходе их известили о том, что в Борках произошло крушение поезда, в котором ехал государь с семьей. Надежда Васильевна всю жизнь будет вспоминать тот вечер, когда она вместе с родителями коленопреклоненно молилась за государя. А потом мать всё гладила суровой ладонью портрет царской семьи, который висел у них в избе. Вспоминала она и походы всем селом в Коренную Пустынь, и как на Троицу не было в их селе двора без гостей, без песен и хороводов, девичьих нарядов, что в каждом уезде шились разные, неповторимые. А главное – что всё это было живое течение жизни – и труды, и молитвы, и песни-хороводы, – разрушенное техническим прогрессом, который бедовые головы поставили на безбожные колеса. Вспоминала Плевицкая и сельские свадьбы да как пел сосед: Соловей кукушечку уговаривал, Молоденький рябую всё сподманывал: Полетим, кукушечка, во мой зелен сад, Во моем садике гулять хорошо. |
| В рамках фестиваля колокольного звона «Байкальский благовест» на Байкале состоялся крестный ход-сплав по рекам Иркут и Ангара. После двух лет пандемийной изоляции по сибирским рекам вновь двинулись надувные лодки с крестоходцами, сопровождаемые живительным звоном церковных колоколов. Фестиваль собрал звонарей и прихожан из Москвы, Санкт-Петербурга, Омска, Новосибирска, Красноярска, Иркутска, Улан-Удэ и даже Казахстана. И в непростые времена горстка людей продолжает освящать молитвой самые отдаленные уголки нашей родины. Там за зорями, за туманами В тишине лесов и полей Сокровенное, несказанное Бьется сердце земли моей. Если что и есть в мире вечное, Не подвластное бегу дней, Ты спроси меня, и отвечу я: «Это сердце земли моей…» Выбитые пробки, сомнения и рухнувшая стиралка Имея за плечами опыт четырех многодневных крестных ходов (в Троице-Сергиеву лавру, Дивеево, Курско-Коренную пустынь), я, конечно, мечтала пройти крестным ходом и на Байкале (самом древнем и глубоком пресноводном озере нашей планеты), где живу и работаю вот уже три года, «променяв» Москву, в которой прожила 28 лет, на родные сибирские просторы, откуда родители увезли подростком. Вот уже семь лет проходит двухдневный крестный ход-сплав по Иркуту и Ангаре в честь почитаемого на Байкале святителя Софрония Иркутского Воодушевилась, узнав, что в Иркутске в рамках фестиваля колокольного звона «Байкальский благовест» вот уже семь лет проходит не просто крестный ход, а двухдневный крестный ход-сплав (!) в честь почитаемого на Байкале святителя Софрония Иркутского – на лодках по рекам Иркут и Ангара. Признаюсь, мероприятия я ждала очень, но… Целых пять дней непрерывного колокольного звона! А вдруг голова станет «чугунной»? А что если звон начнет раздражать? Однако интерес возобладал: узнать на собственном опыте, что такое крестный ход-сплав, как все организовано, какие люди участвуют, каково это – молиться и петь акафисты под колокольный звон прямо на воде, сплавляясь по Иркуту (зарождающемуся в горах живописнейшего Восточного Саяна) и ледяной красавице Ангаре – единственной реке, вытекающей из великого озера (впадает же в Байкал примерно 336 рек и речушек), несущей лазорево-изумрудные воды в вены и артерии Енисея. |
| Из них некоторые были требованы высшим начальством в другие обители в настоятели для введения монашеского общежительного устава. Дремучий Саровский бор сделался рассадником иноков для разных обителей: отселе вышли трудолюбивые и благоискусные старцы: в Валаамскую-Спасопреображенскую, в Коренную-Знаменскую, в Югскую-Дорофееву пустыни и в другие монастыри. Старец Назарий, один из великих светильников Сарова, вызван был Митрополитом Санкт-петербургским Гавриилом для восстановления древнего Валаама – сей пришедшей тогда в упадок обители. Настоятель и сам местный Епископ Феофил старались удержать у себя знаменитого отшельника, и представили о нем Преосвященному Митрополиту, как о человеке малоумном и неопытном в духовной жизни. Гавриил проник тайну смирения Назариева; «у меня много своих умников, отвечал Митрополит, пришлите мне вашего глупца». И невольно привелось отпустить смиренного подвижника, которого, устами Архипастыря, Промысл избрал в орудие к восстановлению Валаамской обители. Когда же упрочил ее благосостояние, Назарий пожелал опять уединиться на место прежнего своего жительства, и скончался в Саровской пустыне. Некоторые, когда были вызываемы на должности начальников в обителях, смиренно отказывались от принятия сана священства, не желали расстаться с уединенною жизнью простого инока – с любимым званием последнего во иноцех; даже со слезами отрицались от предлагаемой им власти, представляя себя недостойными управлять и самым малым кораблем. Был случай, когда один Саровский инок уклонился от епископского сана по великому смирению своему. Для назначения начальника духовной миссии в Северную Америку знаменитый настоятель Кирилло-Новоезерский, бывший некогда сам в Сарове, указал Преосвященнейшему Гавриилу еще на одного подвижника сей пустыни – старца Иоакима. Но старец сей, любя Саровскую обитель и духовную нищету простого иночества, несколько лет юродствовал, чтобы только избавиться от вышей почести. Таковы были великие духом подвижники во дни Пахомия, которым соревновал, или даже предшествовал он в подвигах до глубокой старости. |
| Отец Серафим обнажил связь между целями эволюционизма и экуменизма – хилиазм, создание «нового порядка», при котором все прежние устои являются «относительными», «применительными лишь к отдельной эпохе» и заменяются новыми. В этой связи ему было чрезвычайно важно познакомиться с работами Тейяра де Шардена, одним из авторитетных глашатаев «нового христианства». Палеонтолог по профессии, философкатолик Тейяр де Шарден довёл теорию эволюции до её логического конца – хилиазма. Он писал: «Современный мир эволюционирует, постоянно меняется, поэтому нужно переосмыслить старые, устоявшиеся взгляды на духовную жизнь и по-новому взглянуть на основополагающее учение Христа». Тейяр де Шарден рассматривал совершенство и бессмертие грядущего не как неотмирность (в соответствии с традиционным христианским учением), а как результат преобразования мира сего путём эволюции. В этом мире, согласно Тейяру, появится сверх-Христос, этакий синтез Христа и всего вселенского. Он, по утверждению Тейяра, объединит все религии мира: «Слияние всех религий под началом «всеобщего» Христа, удовлетворяющего требованиям каждой, по-моему, единственный путь преобразования мира, в котором зародится религия будущего». Очевидно, что это будет религия антихриста, нового лжеспасителя, который сулит царство духовности в мире сем. Отец Серафим так отзывался о взглядах Тейяра де Шардена: «Он в полном согласии как с современным мировоззрением, так и с католичеством – и то, и другое сейчас устремляется к новому миропорядку. На первый взгляд Шарден резко расходится с католичеством дня вчерашнего, однако, если копнуть глубже, он не только плоть от плоти его, но и восхитительно точно выражает сокровенные духовные чаяния вероотступника Рима: использует неотмирность для достижения мирских целей хилиазма, или, говоря словами нынешних римских пап, «для освящения мира сего»… Тейяр верно подметил, что эволюция – коль скоро она истинна – не может обособленно существовать в человеческом сознании. Он даже не пытался «примирить» теорию эволюции с отдельными положениями христианского учения, справедливо полагая, что такое «примирение» попросту невозможно. Для него эволюция – это новое «откровение» человечеству, и сейчас оно нежданно-негаданно спасёт оставшихся христиан. В свете эволюции коренным образом переменится всё: не только «старые устоявшиеся взгляды» на Священное Писание и Священное Предание, но и отношение к жизни, к Богу, к Церкви». |
| Ведь с чего началось? Искал Ерофей Марков дурмашки да строганцы и нашел в той яме золотые комышки. Вроде и просто, а как подумаешь, — большая это редкость, чтоб в здешнем жильном золоте отдельно комышек найти. Золото у нас, поди-ка, полосовое, полосами в земле лежит и крепко в тех полосах заковано. Посвободнее маленько только в жилках, кои те полосы пересекают. Наши старики, как потом научились эти поперечные жилки выковыривать, приметку оставили: “В которой жилке турмалин блестит либо зеленая глинка роговицей отливает, там золота не жди. А вот когда серой припахивает либо игольчатник — руда пойдет, айконитом-то которую зовут, там, может статься, комышек готовенького золота и найдешь”. Вот на такую-то редкость Ерофей и наскочил, да еще в ту пору, когда по всей нашей земле золота добывать не умели. И немцы, которых в городе за сведущих кормили, тоже в этом деле кукарекать не навыкли. Видимость только делали, будто что разумеют. Ну, вот… Нашел Ерофей Марков золота, принес по начальству, честно указал место, а стали искать — даже званья не оказалось. Как быть? Пришлось нашему первому золотодобытчику голову на плахе держать да под палачевским топором клясться-божиться: - Места не утаил, а куда подевалось золото, того не ведаю. А ему обещают: - Как в срок не укажешь место, голову отрубим. При таком-то положении недолго умом повихнуться. Неведомо кого проситьмолить станешь, а то и грозиться примешься. Это уж кому что подойдет. Не один Ерофей из-за золота сна-покоя лишился. У других, кто про находку узнал, тоже руки зачесались: мне бы! Разговоры всякие про золото пошли. Которое, может, и от тогдашних шарташских стариков в те разговоры налипло. Ерофей-то из Шарташа происходил. Коренной тамошний житель. А в Шарташе в ту пору самое что ни есть кержацкое гнездо было свито. Когда еще нашего города и в помине не было, туда, на глухое место у озера, и набежало скитников- начетчиков с разных концов. Иные, сказывают, с Выгорецких каких-то пустынь, другие — с Керженца-реки. Этих, видно, больше, потому шарташеких и прозвали кержаками. Скитов, мужских и женских, порядком тут поставлено было. И все эти скитники-начетчики большую силу в народе имели. |
| В виду этого, если интересы архиерейского самовластия и бесконтрольности заставляют их постоянно плакаться на стесняющую и несколько контролирующую их деятельность обер-прокурорскую власть, то сами жизненные и законные интересы всего русского приходского духовенства требуют: или сохранения этой власти, или же такой коренной церковной реформы, при которой бы в церковном управлении не было и власти обер-прокурора, в теперешнем её виде, но вместе с тем и в епархиальном управлении не могло бы быть более архиерейского произвола и усмотрения. Мы должны признать, что, по нашему личному мнению, не только приходское духовенство, но даже и высшие духовные школы – академии, при господстве современных порядков в церковном управлении, не пожелают упразднения обер-прокурорской власти. Светские чиновники при Св. Синоде всё-таки являются более живыми и близкими к действительной жизни, более восприимчивыми к её движениям, запросам, насущным потребностям, к царящим в современном обществе культурным идеям и направлениям, чем чиновники – монашествующие, живущие и действующие по заветам Нетрийских и других пустынь древнего востока, от чего нередко плохо и очень плохо приходится живой современной академической действительности, которую нынешние нетрийцы не могут или не желают понять. Кроме указанных причин и другие, крайне важные и самые насущные, церковные интересы так же требуют широкого и гласного обсуждения самим духовенством, на правильно организованных епархиальных съездах, всех вопросов о церковной реформе, так как и положение са- —519— мого духовенства в обществе значительно изменилось в последнее время, и ему теперь приходится непосредственно стать лицом к лицу с такими крупными силами, на которые оно ранее почти совсем не обращало внимания, но с которыми теперь необходимо очень серьёзно считаться, если духовенство желает иметь действительное руководящее значение среди своей паствы. В настоящее время признана свобода старообрядства, что крайне важно для господствующей церкви по тем последствиям, какими это обстоятельство может сопровождаться для массы православного народонаселения. |
| В его лице встретились западная философская традиция с традицией Восточной Церкви. Чем же разрешилась эта встреча двух враждебных начал? Ответ на этот вопрос дает статья «О характере просвещения Европы по его отношению к просвещению России», напечатанная в 1852 г. в «Московском Сборнике», издаваемом славянофильским кружком. Эта статья навлекла цензурное запрещение на сборник; но ничего антиправительственного в ней не было. Смысл статьи таков: Будучи выученником Запада, зная его в совершенстве, он сурово критикуете его культуру. Запад зашел в духовный тупик. Духовная болезнь западной культуры – это «торжество рационализма». В этом ее сущность, как свидетельствует проф. В. Зеньковский : «Обвинение в рационализме всего Запада возникло еще в XVIII в. на Западе же, как во Франции, так и в Германия» (Прот. В. В. Зеньковский . Ист. Русск. Философии. Том II, стр. 200. Париж). Киреевский об этой болезни Запада говорит подробно: «Европейское просвещение достигло ныне полного развития, но результатом этой полноты было почти всеобщее чувство недовольства и обманутой надежды. Самое торжество европейского ума обнаружило односторонность коренных его стремлений. Жизнь была лишена своего существенного смысла» (Киреевский. Т. II. Москва 1861). «Многовековой холодный анализ разрушил все те основы, на которых стояло европейское просвещение от самого начала своего развития, так что его собственные коренные начала, из которых оно выросло (т.е. христианство ), сделались для него посторонними и чужими, а прямой его собственностью оказался этот самый, разрушивший его, анализ, этот самодвижущийся нож разума, этот силлогизм, не признающий ничего, кроме себя и личного опыта, этот самовластный рассудок, эта логическая деятельность, отрешенная от всех познавательных сил человека» (II, 232). Но «Запад, как и Восток, изначала жил верой, но произошло повреждение в самой вере, когда Рим поставил силлогизмы выше сознания всего христианства» (II, 285). Киреевский показал, что из этого повреждения «развилась сперва схоластическая философия вне веры, потом реформация в вере и, наконец, философия вне веры» (II, 284). |
|
|
