| Богословская система Паламы, по моему мнению, отнюдь не является искусственной надслойкой над исихазмом как мистически религиозным и общественным явлением. Она была выработана как традиционно неизбежная форма зашиты от аргументов, выдвинутых Варлаамом. Тем не менее различать паламизм как систему понятий от исихазма вообще все же необходимо, равно как всякая реальность сама по себе может быть отличима от ее концептуального выражения. Однако неверно их слишком резко противополагать: человеку вообще – а метафизически настроенному греку в особенности – свойственно не только чувствовать и переживать, но также думать, спорить и философски уточнять свой религиозный и жизненный опыт, в особенности тогда, когда он подвергается критике или преследованию. В этом процессе концептуализации есть всегда опасность впасть в абстракцию. Но Палама в этом повинен меньше, чем многие другие, поскольку он сам всегда сознавал некую неадекватность между понятием и реальностью, а поэтому и не раз подвергался обвинениям в философской несостоятельности. 4 . Наконец, в науке встречается и четвертый смысл понятия “исихазм” – это “политический исихазм”, т.е. социальная, культурная и политическая программа, проводимая в XIV в. видными византийскими деятелями и широко распространившая свое влияние в славянских странах 1714 . Существование именно такого движения мысли, выразившегося в деятельности столь крупных людей, как император Иоанн Кантакузин , патриарх константинопольский Филофей Коккин и митрополит киевский Киприан Цамблак – исторически несомненно. Несомненна также и связь между этим движением и победой Григория Паламы на соборахв 1341, 1347 и 1351 годов. Но, поскольку деятельность выше указанных лиц отнюдь не сводилась к практике “священного безмолвия” (ερ συχα), приложение к ним понятия “исихазм” требует уточнений и терминологических оговорок. Очевидно, во всяком случае, что первый описанный нами смысл понятия “исихазм” к ним не приложим в полной мере. Описанные четыре смысла, в которых употребляется слово “исихазм”, не противоречат друг другу. |
| Он выполняет свою задачу с большой осторожностью, но без всякой заботы о возможном мусульманском слушателе или читателе. Сравнивая Коран с христианским Писанием, он говорит о «наиболее печальной и наиболее неуместной книжице араба Мухаммеда, полной кощунства против Всевышнего, со всей его безобразной и грубой непристойностью», которая не обладает даже видимостью какого бы то ни было библейского жанра и не является ни пророческой, ни исторической, ни законодательной, ни богословской, но вся беспорядочна. Как это может быть, спрашивает он, послано с небес? Никита не знает арабского и использует несколько различных переводов Корана. Это, например, очевидно из его рассмотрения знаменитой 112 суры, направленной против христианского тринитарного учения, которая с тех времен стала неизменным предметом каждой дискуссии о вере между христианами и мусульманами:«Скажи: «Он — Аллах един,/Аллах, вечный;/не родил и не был–рожден,/и не был Ему равным ни один!» " И. Крачковского). Арабское слово самад, означающее «твердый», «массивный», «постоянный» — передается здесь словом «вечный», а в начале книги Никиты переводится греческим " olosfairos, то есть «совершенно–шарообразный», что дает автору повод осмеивать подобное материальное понимание божественности (708А). Позднее он поправляет свой перевод и передает самад с помощью слова " olosfuros («совершенно–выкованный» — которое обозначает твердую металлическую массу, кованную молотом, что ближе к реальному образу Бога, данному текстом Корана (776В). Полный обзор византийской литературы, направленной против ислама, должен, конечно, включать исследование многих византийских документов, относящихся хронологически к более поздним периодам, лежащим вне сферы нашей работы. Было бы достаточно упомянуть здесь, что с VIII по XV вв. знание об исламе в Византии постепенно возрастало. Писатель XIII в. Варфоломей Эдесский уже демонстрирует некое знакомство с ролью Османа и Абу–Бакра после смерти Мухаммеда. В XIV в., будучи уже не у дел, император Иоанн VI Кантакузин собирает более богатую информацию. |
| 197 Когда на вооружившихся разумеется не могла подействовать церковная анафема Векка и папских легатов, которую император вздумал, употребить против них, и когда М. Палеолог объявил им войну, тогда обнаружилось, что люди, которым поручал император свои войска, оказались изменниками именно по религиозным побуждениям (Пахим, кн. 6 гл. 16–21. Rayn. 1278 n. 13. 14.). Когда, их спрашивали, почему они так поступили, они публично отвечали, что причиной такого их поведения была ненавистная для них уния; за что и были жестоко наказаны. Таковы были – Кантакузен, Иоанн Палеолог, Иоанн Тарханиот, Колоиоан Ласкарис, Исаак Рауль и др. «Многие знатные женщины и близкие родственницы императора, как записано с собственных слов М. Палеолога, приняли участие в возмущении. одна из его сестер, две племянницы, сноха вдова севастократора. Между тем эти арестанты (т. е. женщины и выше упомянутые вельможа) находились в связи со всеми придворными офицерами, так что если бы император захотел послать войска против неприятеля, он подвергался бы опасности быть оставленным теми, кому он вверил команду». – Rayn. 1277. n. 60. – Vadding. 1279. n. 2 3. Hist. de I’Eglis. Fleury an. 1278, n. XXIII. 198 Мы не можем, да и объем нашего сочинения не дозволяет нам проследить, как именно, под влиянием каких частнейших обстоятельствах сформировались эти партии и какими действиями каждая из них обнаружила себя на первых порах. Мы просто представляем только то, что явилось; вопроса же, как явилось, мы считаем себя в праве не решать. 200 По свидетельству Пахимера, Карл бросался к ногам папы; получая же отказы в своих просьбах, грыз в досаде скипетр, который держал в руках. Виз. ист. Пахим., стр. 379. 205 Мы даже видим, что вскоре папа заключает секретный союз с М. Палеологом и Петром, королей аррогонским против Карла анжуйского. 208 Сочинения Векка собраны Львом Аляцием в его сочинения «Graec Orthod.» t. I et II. Векк писал по Пахимеру пять (Пах. кн. 6, гл. 23), по Фабрицию – шесть рассуждений о Святом Духе (Bibl. Graec. Alb. Fabricii р. 384). |
| Многие фракийские архонты в ближайшие годы предпочли турецкую власть правительству Палеолога, чем облегчили утверждение турок во Фракии. Подобное явление имело место и в малоазиатской Вифинии во времена Османа. Междоусобие во Фракии замерло за отсутствием претендента. В отдаленных областях более сказалась крайняя слабость константинопольского правительства. Пользуясь распадением державы Душана, умершего вскоре после отречения Кантакузина, зять последнего Никифор, владевший Эносом, утвердился в Эпире, на который имел наследственные права, отослал дочь Кантакузина в Морею, желая породниться с сербской династией, но вскоре был убит албанцами (1358), и в Эпире было основано албано-греческое государство Карла I Топии. В Фокее царский наместник Калофет правил независимо. Его пираты схватили Халила, сына султана Орхана, и напрасно по настоянию Орхана император требовал освободить Халила. Калофет просил 100 000 золотых и сан севастократора. Императору пришлось осаждать Фокею, исполнить требования Калофета и выдать за Халила свою малолетнюю дочь. Еще менее успеха он имел в Морее, где утвердился младший сын Кантакузина Мануил. Посланные против него двое Асеневичей были им отражены с помощью венецианцев, и Иоанн был вынужден признать Мануила деспотом византийской Мореи. Богатый остров Митилену (Лесбос) Иоанн отдал вместе с рукой сестры генуэзцу Гаттелузи. В этом нужно видеть не только личную благодарность за помощь при овладении престолом, но и выговоренный наперед успех знатной генуэзской семьи, владевшей некоторое время Эносом, крупный и характерный шаг последних Палеологов по пути латинского засилья. Владетельный род Гаттелузи чеканил собственную монету по примеру латинских; государей на Леванте. По свержении Кантакузина империя была так слаба, что венецианец Марино Фальери советовал начать поход против неверных с завоевания Византии, как будто усилия и успехи Ласкарей и Палеологов обратились в ничто менее чем в одно столетие. Однако лишь только Матвей Кантакузин попал в плен, Венеция поспешила возобновить мир с Византией (1357); при новом перемирии венецианцы были лишены права владеть недвижимостями в Константинополе, и их баил получил инструкции не возбуждать турецкой подозрительности дружбой с греками. |
| Вдохновителем написания 1-й кн. «Истории» стал архиеп. Фессалоники св. Нил Кавасила , к-рый в одном из писем к И. К. побуждал его описать события своей жизни. В ответном послании, к-рое включено в начало 1-й кн. ( Cantacus. Hist. Vol. 1. P. 8, 10), И. К. (под псевд. Христодул) излагает свое писательское кредо - писать беспристрастно только о том, чему был очевидцем, и, чтобы создать у читателя иллюзию правдоподобности, говорить о себе в 3-м лице. Этот прием делает самовосхваление И. К. незаметным для читателя. Так, уже имп. Андроник II из-за выдающихся достижений И. К. желает, чтобы И. К. стал его преемником (Ibid. P. 186); патриарх восхваляет его непревзойденное благочестие (Ibid. P. 318, 319); в битвах И. К. неизменно попадает в опасные ситуации и спасается только благодаря личной храбрости (Ibid. P. 207, 353; Vol. 2. P. 430, 431); он неизменно излагает свои мысли блестящей речью, и его совет всегда оказывается лучшим и решающим дело в политических и военных кризисах (Ibid. Vol. 1. P. 252, 253, 273, 274, 350, 352; хотя Никифор Григора, отмечает, что И. К. имел плохую дикцию - Niceph. Greg. Hist. Vol. 2. P. 755); свою нервную лихорадку автор переносит с беспримерным мужеством ( Cantacus. Hist. Vol. 3. P. 67, 68); после неудачного покушения на него он великодушно прощает убийцу (Ibid. Vol. 2. P. 377, 379); из собственных средств он оплачивает войска молодого Андроника (Ibid. Vol. 1. P. 137); на свои деньги строит флот и всегда готов пожертвовать личное имущество для общественного блага (Ibid. Vol. 2. P. 68). Во время ночного штурма столицы в 1328 г. лестница, по к-рой взбирался на стену Иоанн Палеолог, надломилась, и только лестница И. К. выдержала, что обеспечило успех всего дела (Ibid. Vol. 1. P. 303). Кроме того, «История Ромеев» Никифора Григоры послужила своеобразным вызовом И. К., побуждая изложить альтернативный взгляд на совр. события. В начале 1-й кн., не называя имен, И. К. рассуждает о тех историках, кто не любят правду и не обладают достаточной осведомленностью (Ibid. P. 12). Излюбленное средство И. К. для создания мнимой «объективности» изложения - апелляция к «здравому смыслу» читателя ( Hunger. Literatur). Естественно, что все, кто разделяли взгляды И. К., относятся им к «здравомыслящим» или к «весьма здравомыслящим». Разумеется, И. К. манипулирует не только словом, но и молчанием о неудобных фактах. Нигде он не обмолвился о недостойном поведении Андроника III, не упомянул о печальной судьбе Андроника II, о заговоре Сиргиана, подробности которого были ему, несомненно, известны, ни слова нет у него о взятии Никеи и Никомидии турками, а также о мн. др. фактах, к-рые заставили бы читателя усомниться в искренности автора. |
| Ряд ученых видят тут столкновение двух направлений богословской мысли, – национально-греческого, восточного и чуждого, западного. Например, для Крумбахера это «реакция греческого национального богословия на внедрение западной схоластики 14 . Для Jules Gay «то, что составляло силу «паламистов», больше чем их странные и тонкие доктрины, это то, что они опирались на национальное греческое чувство, на народные симпатии, на непримиримость монахов и толпы против всегда очень большого влияния латинян. Это влияние, надо заметить тогда проявлялось в области интеллектуальной, а также и в порядке вещей политических и экономических. Западная схоластика влияла на греков и давала средства рационализирующим богословам, которые нападали на крайности монашеского мистицизма» 15 . Точно также и для К. Holl " a это спор западного метода богословия и восточного, для которого Варлаам является рационалистом 16 . П. Сырку так определяет этот исторический эпизод: «Иезуитская натура Варлаама с авантюристическими наклонностями вполне отвечала этому назначению (т. е. быть папским орудием на востоке)... Замечательно, зачинщиками и поддержателями смут и неурядиц в Византии в это время нередко являются то калабрийский выходец, то миссийский уроженец, то разные болгары, армяне и представители др. народностей, находившие приют и радушное гостеприимство среди византийцев. Это и понятно. Этим инородцам не могли быть дороги интересы империи, т. к. последняя для них не была настоящим отечеством; им легко было вследствие этого ставить выше всего свои личные, не чуждые иногда корыстолюбию, цели. Но в Византии были и люди совершенно противоположного направления, которые, если и не составляли меньшинства византийского общества, то, во всяком случае, и не составляли большинства. Это были люди, по преимуществу чистые греки, которые, понимая серьезную опасность, грозившую их отечеству, искали причину опасности в самих себе, в своих грехах, думая, что через самоусовершенствование через приближение путем добродетелей к Богу, возможно будет устранить опасность. Этих людей можно считать лучшими византийцами того времени. Таковы были св. Симеон Новый Богослов , Иоанн Кантакузин , Григорий Палама , Калисты, Филофей и другие, подобные им, которые горячо защищали заветы своих отцов, заветы, в продолжение веков считавшиеся лучшими целями, лучшими задачами Византии. Эти люди считали большим преступлением и грехом, увеличивающим опасность, приносить в жертву эти заветы тому, против чего Византия боролась в продолжении веков; они понимали, что даже такою жертвою не могут искупить своих грехов и не получить ожидаемой помощи извне для спасения своего отечества. Такие представители тогдашней Византии находили сильнее сочувствие среди всех слоев византийского общества» 17 . |
| Социальные и экономические факторы, необходимые для более мощных потрясений, созреют совсем скоро и выльются в гражданскую войну 1342–1349 гг., но это время запал арсенитов уже будет исчерпан и социально-политические силы поднимут знамена иных церковных партий – исихастов и их противников. Иоанн Кантакузин , некогда ратовавший за примирение двух спорящих на соборе 1341 г. сторон 26 , теперь, в условиях войны с Палеологами, поддержит Григория Паламу 27 , за которым стояла македонско-фракийская земледельческая знать, ее же, в свою очередь, удовлетворяло лишь формальное объединение провинциальной аристократии вокруг императора 28 . Сторонники же централизованной монархии, то есть Палеологи и поддерживающие их средние слои, сделают свою ставку на антипаламитов 29 . Несомненно, в ходе паламитских споров борьба церковно-политических партий более тесно и гармонично переплелась с социальными факторами и династической междуусобицей, чем это было в эпоху арсенитской схизмы. Но это отнюдь не позволяет нам говорить о большей значимости паламитских споров в некой духовной перспективе. Ведь социально-экономические факторы не являются окончательным критерием убедительности, точно так же, как не являются они, по нашему глубокому убеждению, «базисом» для «надстройки» жизни церковных институтов, но, напротив, представляют собой символы более реальных фактов церковной жизни. И если реальность последних нс выявилась в направлении именно социально-экономических движений, то это отнюдь не умаляет интенсивности духовных устремлений и мощи церковных процессов. Если рассматривать сами эти споры – и арсенитские, и паламитские – исключительно в духовной перспективе, то есть очистив их от того, что в марксиско-ленинской науке принято считать «базисом», то вряд ли можно сказать, что арсенитская схизма была явлением более эпизодичным, чем исихастские споры. И два представленных здесь трактата св. Феолипта касаются того, что является самым существенным в истории арсенитской схизмы, то, что делает проблему ее неумирающей и доныне, ибо коренится в самом человеке. |
| Ксен: Именно так и не иначе. Я-то, насколько слышал о своих предках, происхожу из колена Иуды и согласно твоему объяснению, царь, назовусь, пожалуй, иудеем. Император: Что у вас давно все перепуталось и точный смысл, и устройство колен, и другое – всякий, думаю, скажет, даже если не скажешь ты. Но прежде ответь мне на мой вопрос. Давай предположим, что до какой-либо приключившейся надобности ты прибыл в Рим и живешь там. Затем два каких-нибудь твоих единоверца в один прекрасный день попали в такие же обстоятельства и оба пришли в Рим, один – из Испании, другой – с Пелопоннеса, из одного с тобой отечества и рода. Разве, минуя того, что из Испании, ты не подошел бы к соотечественнику и родственнику, расспрашивая его, в порядке ли твои домашние дела, жива ли семья и цело ли имущество? Ксен: Именно так, и слов нет. Император: Стало быть, это так, и ты сам согласен, что одного человека из многих по причине родства ты бы так благосклонно и с готовностью принял, и радушно приветствовал, и расспрашивал бы его, а на того, что из Испании, не обратил бы никакого внимания. И ты бы так поступил при том, что то сопряжено было бы с совершенно незначительным убытком или прибытком, – и то лишь в отношении тела, ибо души ничто бы не касалось. Почему же, в конце концов, слыша столь много и от столь многих, что дела Мессии необыкновенны и сверхъестественны, что уверовавшие в него спасутся и обретут рай, который праотец наш, преступив заповедь, потерял, и что неуверовавшие будут преданы неугасимому огню, ты, будучи к тому же из одного с Христом колена, ибо ты как раз из колена Иуды, не обращаешь на Него никакого внимания, даже не выясняя, так ли обстоит дело, и так жалко блуждаешь вокруг, ничем, за малым исключением, не отличаясь от бессловесных? Хотя, если бы тебе случилось быть вполне одним каким-нибудь из бессловесных, ты подлежал бы небольшому наказанию, а скорее и вовсе никакому, ибо таковые на суд не идут. Тот же, кто погрешил в отношении спасения собственной души, обязательно будет подвергнут обещанным бесконечным мукам. |
| Имеются в виду, конечно, императрица Анна и ее правительство 1292 . Кантакузин прямо связывает константинопольскую смуту с вопросом о Галицкой митрополии, но не называет конкретных причин, которые заставили византийские власти между 1341 и 1346 годами встать на сторону епископа Феодора против митрополита Феогноста. Однако эти причины, хотя бы гипотетически, можно восстановить, если принять во внимание развитие событий в Сарае и отношения татар с соседями. Мы видели, что в восточном Средиземноморье и на Черном море нераздельно господствовали Генуя и Венеция. Их благополучие основывалось на экономическом подчинении Константинополя и процветании итальянских колоний на северных берегах Черного моря, для чего был необходим союз с Золотой Ордой. Правительство Анны Савойской, столкнувшееся с Кантакузином (неизменным врагом генуэзцев, поддерживаемым турками), больше, чем любое другое византийское правительство, зависело от итальянцев. Это политическое и экономическое равновесие основательно пошатнулось в результате изменений татарской политики. За год до смерти (1341) хан Узбек грозил войной Византии (или, по крайней мере, владениям византийцев и итальянцев в Крыму). В Сарай отправилось византийское посольство, чтобы смягчить гнев хана 1293 . Дмитрий Кидонис, отец которого возглавлял посольство, превозносил последнего за успех миссии и заключение нового договора с татарами 1294 . Договор, однако, оказался недолговечным. Сын Узбека Джанибек окончательно разрушил политическую и экономическую систему, господствовавшую на Черном море: в 1343 году он захватил венецианскую Тану, а в 1346 начал длительную и кровавую осаду Кафы 1295 . Перед надвинувшейся угрозой венецианцам и генуэзцам пришлось забыть на время о соперничестве и заключить оборонительный договор. Папа Климент VI призывал к крестовому походу для освобождения Кафы 1296 . В этих условиях византийцы, интересы которых были неотделимы отинтересов итальянцев в Причерноморье, могли согласиться на неболыпую уступку единому фронту латинской дипломатии и учредить в Галицко-Волынском княжестве новую митрополию, что отвечало интересам польского короля Казимира, выступившего против татар. |
| Промосковская позиция, с начала века занимаемая византийцами и проводившаяся затем Кантакузином и его советниками, вырабатывалась с оглядкой на неколебимое и всеохватывающее господство над Русью татар, как это и было при ханах Тохте и Узбеке. Сколь бы тираническим и непопулярным ни было это господство, оно все же обеспечивало известную стабильность, которая с выгодой использовалась московскими князьями и церковной иерархией. С другой стороны, господство татар способствовало экономическому процветанию итальянских колоний на Черном море, от которых всецело зависела собственная экономика Византии. Наметившаяся с 1357 года полоса династических раздоров в Орде расширила возможности как Москвы, так и Литвы в осуществлении их собственных интересов и привела к прямым и практически беспрерывным столкновениям между ними. Административное единство митрополии уже не могло быть сохранено путем простого урегулирования противоречий в Сарае через посредничество местного епископа. Рах mongolіca больше не удовлетворяла ни одну из сторон. Бывшие вассалы ханов стали в значительной степени независимыми. Требовалось изыскать новые средства для сохранения “православного содружества” под водительством Византии. Кроме того, как Кантакузин, так и Филофей испытывали глубокую неприязнь к генуэзцам и не были потому расположены каким бы то ни было образом способствовать интересам этих союзников Золотой Орды. В этих условиях действия митрополита “всея Руси” оказывались необычайно важными, и Византия продолжала очень тщательно планировать и направлять их. Кризис в митрополии, последовавший за двойным посвящением в сан митрополита как Алексия (1354), таки Романа (1355), пошатнул престиж Византии на Руси. Все решилось, впрочем, само собой после кончины Романа (1362), у которого не было преемника. Единство было вновь восстановлено под началом Алексия. Личность и деятельность митрополита Алексия (1354–1378) оказали влияние на решение тех проблем, с которыми столкнулся Константинопольский патриархат на Руси во время второго патриаршества Филофея (1364–1376). |
|
|
