| Лихуды сами составляли учебники по всем основным предметам, следуя образцам учебных книг европейских университетов. Так, например, в учебниках логики и физики они ориентировались на Аристотеля, который был тогда главным авторитетом в европейской науке. «Уже несколько веков, – пишет Иоанникий в предисловии к своей физике, – все почти академии и университеты избрали Аристотеля вождем и главою, поэтому и мы намерены следовать ему». Однако братья не копировали слепо западную систему. Они критически переосмысливали материал с позиций православного учения. Этим Славяно-греко-латинская академия отличалась от западных университетов: она была православной школой, ее характер определялся не западно-христианской схоластикой или умозрительным рационализмом, а учением святых отцов. Однако ориентация на широкое гуманитарное образование вызывала подозрение у особо недоверчивых к грекам чиновников. Современник этих событий пишет: «Паки навет и вражда воста на богомудрейших и изящнейших в словесех учителей, и злоба… повеле оных основателей школьных в благоразумии же и во благонравии изряднейших и дивных мужей от школ отлучити». Братьев переводят в Новгород. Но и там Лихуды не оставляют того дела, ради которого они приехали в Россию. Они основывают в Великом Новгороде вторую высшую школу, которая впоследствии была оценена как образцовая. Выпускники новгородской школы открывают учебные заведения в Переславле, Коломне, Туле, Орле и становятся рассадниками просвещения для многих городов России. Основная заслуга братьев Лихудов состояла в том, что они смогли подготовить себе смену и создать систему, способную обеспечить преемственность. Академия и после них продолжала существовать и выполнять стоявшие перед ней задачи. Кроме создания высших учебных заведений, братья Лихуды приняли активное участие в полемике с западными христианами, защищая основы восточного Православия, а также в исправлении славянского перевода Библии. Все направления их деятельности неразрывно связаны между собой и имеют одну общую цель – защиту чистоты Православия в России. |
| При Пуквиле святительствовал тут некто Варфоломей. Лет за 20 перед этим, был митрополитом Гревенским Иоанникий. Ему наследовал Агапий, а сему – Геннадий, нынешний владыка Гревенский, еще так недавно смиренный иеродиакон Великой Церкви, из кончивших курс „докторов“ Халкинской семинарии 121 . На расспросы наши у кой-кого о деспоте, нам было отвечено, что место может себя считать счастливым на архиереев. „И прежний был хорош, хорош и этот. Правда, что молод, всего от роду 28-м лет, зато учен ( μ χει παιδαν)“... Что лучше, когда паства довольна своим пастырем? Доволен ли ученый муж своею, чуть не последнею (79-ю) в ряду других, кафедрою, это другой вопрос. Пуквиль очень не хвалит физические свойства города. Живя тут, он каждый день делал куда-нибудь поездки, чтобы спастись от разрушительного климата. После каждого дождя делается в городе болото, порождающее лихорадки. Тогдашний архиерей уверял франка, что в городе нет человека, достигшего 50 лет. Ему самому было только 40 лет, а он был уже седой, и печально предсказывал себе ту же участь преждевременной смерти. По выслушании всего вышеизложенного, общество наше присудило: тем паче не оставаться долго в таком неблагополучном месте. Едва упросил я оное подождать, пока я разделаюсь с желтою книжкой, обещающей сообщить о Гревено нечто весьма древнее. Оказывается, что город построен выходцами крепости (castron) Бухалисты, лежащей на древнем Редие (теперь: Вентико, приток Гревенской реки [ruisseau – по автору „Les Turcs“] Серини) и отождествляемой с древнейшим городом Европом. Значит, первыми заселителями места были „европейцы“ в теснейшем смысле слова. О городе пресловутого имени этого мы слыхали, конечно, но, насколько можем припомнить, место ему всегда приурочивали в Македонии, на нынешней реке Вардаре. Во всяком случае, остается неизвестным, когда именно Бухалистцы – европейцы заселили это место. Торчащая на глазах крепость постройкою своею обличает сравнительно недавнюю эпоху. Она же, с другой стороны, дает разуметь, что место имело когда-то свою значительность. |
| Как это могло случиться, что брошюры эти ещё не у Вас? А я воображал, что уже давно препроводил их к Вам! Прошу великодушно простить мою старческую память. С совершенным почтением и душевною преданностию имею честь быть». В ответ на это писал я от 3-го апреля: «Я поручил о. Редактору своих Епархиальных Ведомостей выписать из редакции ваших Ведомостей потребные и интересные для меня брошюры за сребро, а между тем получаю их от Вашего Преосвященства туне, да ещё с приложением извинения. Спешу принести за этот сколько приятный, столько же и полезный для меня дар, усерднейшую благодарность Вашему Преосвященству. Позвольте, в свою очередь, и мне сделать Вам, преосвященнейший, книжное приношение. Тогда как Вы свои учено-литературные труды посвящаете делам службы, мне вздумалось свои досуги посвятить дружбе. Если Вы не имеете, может быть, сведений о моих близких дружественных отношениях к покойному преосвящ. Леониду, то из препровождаемой при сем книги, надеюсь, получите достаточное понятие о нашей взаимной дружбе, если только удосужитесь до конца прочитать мои «Воспоминания». Я виноват пред Вашим Преосвященством, не исполнивши Вашего требования касательно уведомления о времени выезда из Харькова преосвященного экзарха 996 , но меня не допустил исполнить это мой досточтимый гость, принявши на себя уведомить о своем выезде Ваше Преосвященство. Желал бы я знать, когда прибыл к Вам в Симферополь этот «Именитый» гость и виделся ли он на пути с преосвященным Екатеринославским 997 , которому он телеграфировал из Харькова, но выехал отсюда, не получивши от него ответной телеграммы, которая пришла, сюда на другой уже день после его выезда. Ожидаете ли Вы к себе на перепутье предшественника 998 Высокопреосвященного Иоанникия? Или он поедет с Кавказа не морским путем, а сушею? Поручая себя Вашим святым молитвам, с братскою о Христе любовью и преданностью имею честь быть»... 2-го апреля получено было мною два письма с противоположных сторон, одно из Витебска, другое из Новочеркасска, то и другое доставлено мне не через почту, а частным путем. Из Витебска писала мне ещё от 9-го Марта Баронесса М. А. Боде: «Это письмо передаст Вам бывшая моя воспитанница – Ольга Котырло 999 , если припомните, та, которой Вы заметили и поощрили первые литературные опыты и поэтическое настроение. Её пылкая душа не могла ужиться с прозою сельской обстановки и стремилась к более обширной деятельности. При чтении о подвигах сестер милосердия, она воспламенилась усердием служить отечеству, страждущему человечеству – приехала в Витебск, слушала медицинские лекции и поступила сестрой милосердия в лазарет Красного Креста. Теперь требуют сестер милосердия в места более близкие к театру войны; она изъявила желание туда отправиться. Сестры остановятся в Харькове, откуда их распределят по местам назначения, и Ольга Котырло желала получить Ваше благословение на предстоящий путь труда и самоотвержения». |
| А между тем для малороссов было в высшей степени священным это право иметь типографии. Дело заведения типографий было одобрено восточными патриархами. Благодаря типографиям распространялись в большем количестве экземпляров сочинения, воодушевлявшие православных к борьбе с униею, и таким образом благодаря типографиям успешно поддерживалось православие на юге России. Потребность отражать нападения иезуитов была и во 2-й половине XVII в. Лазарь Баранович с Иоанникием Голятовским писали обширные сочинения против Боймы и других иезуитов и горячо заботились о том, чтобы эти сочинения были напечатаны. Поэтому мысль о великом значении типографий была весьма сильна в это время. Лазарь Баранович в одном из своих писем к печерскому архимандриту, побуждая его спешить делом издания книг, говорит в заключение: «пускай себе завистники терзаются, а я вижу, что Россия подвигается вперёд. Моё мнение о русских такое, что настанет время, когда они не будут нуждаться в сторонней помощи и даже будут пренебрегать ею» 201 . Между тем нельзя было рассчитывать на московскую патриаршую типографию, что сочинения южно-русских учёных будут издаваться в ней очень скоро. Лазарь Баранович, отправивший в Москву свои сочинения «Трубы словес» и «Лиру Аполлонову» для напечатаня, горько жаловался потом, что в Москве «трубы не скоро трубят, а Аполлон не играет» 202 . Кроме такого значения типографий для поддержания православия, типография Киево-печерской лавры приносила немало и материальных выгод, так что архимандриты лавры считали её почти главным источником доходов лавры 203 . Что касается до уничтожения школ после подчинения киевской митрополии московскому патриарху, то и того ожидать было очень возможно. Хотя восточные патриархи и советовали поставлять в обязанность каждому новопосвящённому в Москве митрополиту или епископу заводить школы, но патриархи московские не были особенно расположены настаивать и следить за выполнением епископами этой обязанности, а потому в действительности школ у митрополитов московских не было. |
| «Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы» ( Лк.12:2 ). Что это, грозное предостережение для меня? Скорее, это ободрение моих трудов по выздоровлению. Для меня слова Господа — призыв к дальнейшему духовному росту. Значит, мне нужно продолжать трудиться над своим сердцем и умом. Нередко меня одолевают мрачные мысли о своей никчемности, подступает саможаление, а иногда черные тучи неверия закрывают небосклон. Но вот что еще я услышал сегодня на Божественной литургии: «Не пять ли малых птиц продаются за два и ни одна из них не забыта у Бога. А у вас и волосы на голове все сочтены. Итак, не бойтесь, вы дороже многих малых птиц» ( Лк.12:6-7 ). И даже если я не чувствую радости и вдохновения, если дьявольские мысли о нелюбви Бога ко мне навязчиво лезут мне в голову, я стараюсь не поступать по-старому. Прежде было два варианта: либо принять эти мысли, погрузиться в них, отдаться им, либо сделать вид, что их нет и все «хорошо». Оба варианта — проигрышные! Как говорили в древности, у дьявола две руки. Теперь я стараюсь перепоручить разрушительные мысли Богу, чтобы Он помог мне прожить время депрессии, уныния и вывел меня к свету. Чаще всего освобождение приходит не сразу, и какое-то время мне приходится подождать. Но мой опыт говорит, что терпения всегда хватает. Бог делает за меня всю работу, а мне остается только немного потерпеть. Это вполне в моих силах. В такие дни я вновь и вновь учусь отказываться от старых алкогольных представлений. В самые тяжелые минуты я делаю паузу и прошу «.чтобы новый день открыл мне, каким должен быть мой следующий шаг» («Анонимные Алкоголики», с. 84). Житие и страдания сегодняшних святых, мучеников Акепсима, епископа, Иосифа, пресвитера, и Аифала, диакона, пострадавших за Христа при персидском царе Сапоре еще более вдохновляют меня на духовный труд: после жестоких пыток мучеников держали в узах и при этом томили голодом и жаждой. Но они не отреклись от Христа. Меня не пытают, не мучают голодом и жаждой, но и мои маленькие душевные мучения я могу посвятить Христу, пригласить Его принять их. Он отнесется к ним всерьез и с уважением, я в этом уверен! Мой духовный подвиг, каким бы скромным он ни был, — оставаться верным принципам выздоровления, из которых главный — регулярное посещение групп поддержки, работа по Программе. Моя духовная задача на сегодня — принять себя вместе с моей склонностью к депрессиям, принять других людей и практически применить 11-й Шаг. Господи, молитвами святых Твоих, благослови мой путь и мою трезвость. 17 ноября. Память преподобного Иоанникия Великого (846) ( Гал.1:3-10 ) |
| Духе возлюбленного брата нашего и сослужителя нашего смирения господина Гавриила Власия, яко же такова в нынешних временах в роде нашем не во многих обретается.... А только будет произволит ваше царствие быти учительству, якоже выше сего рекли есми, и он готов есмь побыти колико время ему возможно, а мы ему такоже обещалися, что ему имети волю свою, а будет благодарить великое ваше царствие. И он побудет и многое время, покаместа ученики от него отойдут, и противлятися будут с еретиками и ответ будут давать обо всяком вопросе». Из этих слов грамоты патриарха Паисия видно, что он посылал в Москву митрополита Гавриила в качестве учителя для московской греческой школы. Но как-то странно было бы видеть в роли простого школьного учителя митрополита, наместника трех вселенских патриархов, человека настолько знатного и важного, что патриархи просили царя принять Гавриила с особой честью, как наместника трех патриархов, как такого митрополита, подобного которому на Руси доселе еще не бывало никогда. Такой важный и знатный митрополит не мог быть, очевидно, оставлен в Москве простым школьным учителем. Это, впрочем, хорошо понимал и сам патриарх Паисий, почему и писал в грамоте царю: «А будет неизволит царствие ваше быти учительству, и мы бьем челом, чтобы ему (митрополиту Гавриилу) побыть покаместа он похочет, а святое ваше царствие пожалуйте своим царским жалованьем милостынею, чтоб ему вашим царским жалованьем приехать к себе и покой свой получите и легость обрести от долгов своих, что имеет». Таким образом, сам патриарх Паисий допускает такую возможность, что царь не оставит в Москве митрополита Гавриила для учительства, почему и просит царя наградить его милостынею и отпустить домой. Рекомендательная же грамота бывшего константинопольского патриарха Иоанникия и вовсе не упоминает даже о том, чтобы митрополит Гавриил ехал в Москву для учительства в школе. А между тем митрополит Гавриил Власий несомненно был послан в Москву с особой, исключительной целью, как уполномоченный или наместник трех вселенских патриархов. |
| Одного дионисиатского подвижника спросили: – Когда вы стали монахом? И что побудило вас принять такое решение? – Я, чадо мое, хотел стать монахом с самых малых лет, но мне не позволяли этого родители. Они меня женили, у меня родилось двое детей, и в 1955 году в возрасте 66 лет я пришел монашествовать в обитель Святого Григория. – И как ваше сердце позволило вам оставить вашу семью? – Ах, чадо мое, меня жгло изнутри Божественное желание, любовь ко Христу, к монашеской жизни. Так я оставил жену, детей, имущество, невесток и внуков и пришел, чтобы принести Господу свою старость, раз уж не смог отдать молодость. – Долго вы прожили в Григориате? – Я пробыл там восемь месяцев, затем по некоторой причине перешел в Дионисиат. В Григориате был хороший игумен, его звали Виссарион. Он научил меня, как надо совершать свое монашеское правило. Вот так: три сотницы – Христу, одну – Богородице, затем снова то же самое, пока не исполнишь двенадцать сотниц. Потом я стал совершать здесь, в Дионисиате, одну сотню – Иоанну Предтече, одну – святому Нифонту, а потом и другие, сколько хочу. Он дал мне тогда и послушание. Я был строителем, и хорошим строителем. Мне нравилось слушаться. Куда бы меня ни посылали, я говорил «благословите», поскольку, когда я сюда пришел, мне велели говорить только два слова – «простите» и «благословите». Я чувствовал радость и удовлетворение, делая добро для других. – А как нам, общежительным монахам, преуспевать в добродетели? – Да уж ладно, разве ты этого еще не знаешь, не научился? Ну, тогда слушай. Послушание и любовь, а также великое дело – милостыня. Послушание дарует тебе мир, радость и сильное влечение ко Христу, оно ведет тебя прямо в рай. Послушание прощает тебе все грехи, их тебе прощает Бог. Понял? Великое зло – гордость. Как же его отвращается Бог ! Не будем подобны фарисею, который говорил: я даю то, я делаю это... А награду получил тот, кто бил себя в грудь. – Что мне делать, отче, чтобы спастись? – спросил того же подвижника один посетитель-мирянин. |
|
|
