| 6) Даниил 2-й, архиепископ сербский (1323 – 1337). Он написал жития королей и архиепископов сербских, которые вместе с дополнениями неизвестных продолжателей составляют так-называемый сербский Цароставник или Родослов и которые напечатаны г. Даничичем под заглавием: «Животи кральева и архиепископа српских написао архиепископ Данило и други», у Загребу, 1866 303 . Мы уже говорили выше, что книга весьма скудна историческими положительными известиями и что она имеет цену только за отсутствием других памятников лучших, но она весьма замечательна в другом отношении. Если бы справедливо было по одной книге заключать о характере целого народа, то это заключение было бы в высшей степени невыгодное для сербов. Такой ужасной риторики, или даже и более чем риторики, и такой, не знающей совершенно никакой меры хвалебной лести и лжи, мы уверены, не найдешь даже ни у кого из византийцев, как известно, великих мастеров этого дела. Древние сербские государи никак не могут быть похвалены за свои нравы, – почти ни один из них не умирал на престоле, а был сгоняем следующим, не однажды было, что даже сын поднимал руку на отца; и однакож по изображению Даниила все они оказываются такими прекрасными людьми, что не знавши дела придешь в умиление и с недоумением подумаешь, откуда это такой рай на земле. Наша Степенная книга, как известно, тоже не свободна от упрека в риторике и панигиризме, но до сербского Родослова ей еще чрезвычайно далеко (в Родослове описаны жития 4 королей: 1) Уроша Великого или 1-го, 2) Стефана сремского или Драгутина, 3) Уроша 2-го или Милутина, 4) Уроша 3-го или Стефана Дечанского, – одного царя – Стефана Душана и одной кралицы – Елены жены Уроша 1-го; жития архиепископов: 1) Арсения, 2) Саввы 2-го, 3) Иоанникия, 4) Евстафия 1-го, 5) Иакова, 6) Евстафия 2-го, 7) Саввы 3-го, 8) Никодима, 9) Даниила 2-го, и патриархов: Иоанникия и Саввы). По свидетельству Родослова, изд. Данич. стр. 367, архиепископ Даниил «книги многочисленные составлял и изобретал, прежде небывшие николиже», но других книг его, кроме самого Родослова, пока неизвестно. |
| В декабре 1891 года скончался профессор философии в Академии В. Д. Кудрявцев. Кончина его повлекла перемены в замещении кафедр, имевшая своим последствием освобождение кафедры нравственного богословия. На эту кафедру Совет Академии ещё 24 февраля 1892 года избрали о. Григория, который, по прочтении пробных лекций 24 и 25 апреля того же года, от 27 апреля и был назначен, по резолюции покойного митрополита Леонтия, исправляющим должность доцента по этой кафедре. Одновременно с теми другая, произшедшая в Академии, перемена повлекла за собою новую перемену в служебном положении о. Григория. Инспектор Академии архимандрит Пётр (ныне епископ Сухумский) был назначен на должность ректора Киевской духовной семинарии, а на его место, указом св. Синода от 20 мая того же 1892 года, назначен был исправляющим должность инспектора о. Григорий. Заняв так скоро такое выдающееся положение в родной Академии, о. Григорий, пользуясь наступившим вакационным временем, ближе всего решил покончить с делом соискания учёной степени магистра. Он летом того же 1892 года напечатал, а 31 августа защитил свою диссертацию, под заглавием: Третие великое благовестническое путешествие св. Апостола Павла ( Дeяh. XVIII, 22 – XXI, 16 и Гaл. II, 11–21 ). Опыты историко-экзегетического исследования. Сергиев посад, 1892. Согласно удостоению Совета, 12 ноября того же 1892 года он и утвержден был св. Синодом в искомой степени, а затем, в связи с тем, и в звании доцента; вскоре же после того, именно 25 марта следующего 1893 года, утвержден был и в должности инспектора. – В связи с тем шло возвышение о. Григория и по степеням священства. Уже 16 марта 1891 года, т. е. меньше нежели чрез месяц после своего пострижения в монашество, молодой инок, преосвященным Виссарином, епископом Дмитровским (ныне Костромским), был рукоположен в иеродиакона; за тем 12 июня того же года, в день исполнившегося 30-летия епископского служения владыки митрополита Московского (ныне Киевского) Иоанникия, самим владыкою митрополитом, был посвящен в иеромонаха; 11 января следующего 1892 года, преемником владыки Иоанникия на Московской кафедре, покойным митрополитом Леонтием, удостоен набедренника и наконец в 1893 году, по утверждении в степени магистра и в звании доцента, вместе с утверждением в должности инспектора, возведен был и в сан архимандрита. |
| Сейчас в бывших югославских республиках модно возвеличивать коллаборационистов и военных преступников вроде кровавого диктатора Анте Павелича, любовавшегося выколотыми глазами сербов, которого в Хорватии многие считают национальным героем. Это связано с процессом их мнимой самоидентификации, попытками отринуть общеюгославское наследство и, разумеется, с действием западной пропаганды, этого технотронного фашизма. Предпринимается фальсификация истории Второй мировой войны, чему, разумеется, надлежит давать отпор. Это духовное помрачение, которое, будем надеяться, пройдет, когда «народы, распри позабыв, в единую семью соединятся». скрыть способы оплаты Смотри также Комментарии Ульяна 21 октября 2014, 20:34 Владимир, спасибо за комментарий!!! На эту тему есть фильм " Голова в облаках " (французская девушка отказалась от легкомысленной великосветской жизни ради борьбы с фашизмом, а в итоге ее убил французский партизан, сестру которого замучили гестаповцы). Есть также фильм " Черная книга " , где один немец в оккупированных Нидерландах порвал с фашизмом, стал участником Сопротивления, а в итоге его расстреляли американцы. Тогда не только коммунисты были жестоки по отношению к мнимым коллаборационистам и мнимым фашистам! Владимир 21 октября 2014, 09:14 Владимир Небольшая корректива к словам о. Игнатия - расстреливали не не там,где считали это нужным, а там, где считали, что имели место факты коллаборационизма с немцами и итальянцами. В частности - уход с немцами и коллаборационистами. Чем и объясняется гибель владыки Иоанникия. Кстати, в сегодняшней статье. " После войны митрополит Иоанникий (Липовац), сейчас он канонизирован, колебался: бежать ли от коммунистов и потом, возможно, когда-нибудь вернуться или остаться. Владыка Николай (Велимирович) к этому моменту покинул страну и не он один. Митрополит колебался, а профессор Аджич, его близкий друг, уговаривал его остаться. Он считал, что даже если коммунисты их арестуют, то отпустят, так как на них нет никакой вины. Но капитан Джуришич, четницкий воевода, настаивал на уходе. К сожалению, никто из них не вернулся, митрополит Иоанникий мученически погиб " . Оправдывать коммунистов никто не собирается. Их интернациональная жестокость известна. Но не стоит отказывать им в логике и понимании целесообразности. |
| Для свидетельства о своей родословной Лихуды предоставили в Посольский приказ греческие и латинские книги: «...в прошлых... годех взяли у нас... в Посольском приказе для некоторого свидетельства четыре книги: книгу Зонара, в которой летописание, греко-латинскую книгу, имянуемую Туркогрецка, книгу протосингела великия Церкве Константинопольской латинскую и книгу Хронограф греческой» 45 . Об этих книгах становится известно только из более поздних документов, датируемых 1699 г., когда Лихуды просили об их возвращении. Все книги им были переданы: «1700 г. февраля в 3 день по указу Великого Государя отдать те книги учителям с роспискою. И по сей помете ис Посольского приказа четыре книги греко-латинские из Посольского приказу иеромонаху Софронию отданы, росписка в них на сей выписке выше сего» 46 . Автобиографическая записка, помещенная в «Мечце Духовном», содержит ссылки на предоставленные Лихудами книги. Итак, основываясь на изложенном материале, можно сделать несколько выводов об авторе и времени составления автобиографической справки. Время ее составления, по нашему мнению, определяется хронологическим отрезком с 1691 по 1700 г., т. е. нижняя граница связана с подачей челобитной детьми Иоанникия о подтверждении княжеского титула, верхняя – с годом, когда принадлежавшие Лихудам греческие и латинские книги были им возвращены из Посольского приказа. Составителем справки, по-видимому, был человек, который, с одной стороны, имел возможность использовать сведения о родословной Лихудов, предоставленные в Посольский приказ, а с другой – был лично знаком с братьями, быть может, состоял в их окружении, поскольку данные, содержащиеся в справке, не исчерпываются только указанными источниками. Насыщенность автобиографической справки фактами биографии Лихудов, в основном домосковского периода их жизни, сделало ее крайне популярной и часто используемой большинством исследователей. Это объясняется также тем, что о каких-то иных источниках, содержащих более подробную информацию об их жизни в домосковский период, пока неизвестно. |
| Соединенный общим путем со своими братьями, монашествующий (совсем как равви Зуся) берет на себя их вину и соучаствует в их покаянии. В «Достопамятных сказаниях... » можно найти немало подобных сюжетов «Два брата, монахи, пришли в соседний город, чтобы там продать работу свою целого года, и остановились в гостинице. По продаже рукоделия один пошел закупить нужное для них, а другой остался в гостинице и по наущению дьявола впал в любодеяние. Уходивший брат, возвратясь, сказал оставшемуся: «Вот, мы запаслись всем нужным, возвратимся в келию». Другой брат отвечал: «Я не могу возвратиться». Когда же брат стал упрашивать его, чтобы он возвратился, »... «, этот исповедал ему грех свой. Я, сказал он, когда ты ушел от меня, впал в любодеяние, и потому не хочу возвратиться. Брат, желая приобрести и спасти душу брата, сказал ему с клятвою: «И я, отлучившись от тебя, подобным образом впал в любодеяние; однако воротимся в келию и предадимся покаянию. Богу все возможно: возможно Ему даровать прощение за покаяние наше... » Они возвратились в келию свою... Потом пришли ко святым отцам, пали к стопам их, стеня и воздыхая, проливая обильные слезы, исповедали им падение, которому подверглись. Святые старцы наставили их на делание покаяния и дали заповеди, которые они исполнили тщательно. Несогрешивший брат приносил покаяние, как бы сам согрешил, за согрешившего, по великой любви, которую имел к нему. Господь призрел на подвиг любви: открыл святым отцам тайну, и что за любовь того, кто не согрешил, а подверг себя труду покаяния для спасения брата, даровано прощение и согрешившему. Вот что означает «полагать душу свою за брата». 232 Для нас особенно значима последняя фраза, поскольку именно она говорит о том, что мученичество немыслимо без сопричастности. Живший в IX веке св. Иоанникий Великий идет еще дальше – он принимает на себя не только покаяние, но и искушения ближних. Встретив однажды совсем юную монахиню, обуреваемую «плотскими похотями», св. Иоанникий зазвал ее к себе и велел положить руку ему на шею. |
| Уходивший брат, возвратясь, сказал оставшемуся: «Вот, мы запаслись всем нужным, возвратимся в келию». Другой брат отвечал: «Я не могу возвратиться». Когда же брат стал упрашивать его, чтобы он возвратился,/…/, этот исповедал ему грех свой. Я, сказал он, когда ты ушел от меня, впал в любодеяние, и потому не хочу возвратиться. Брат, желая приобрести и спасти душу брата, сказал ему с клятвою: «И я, отлучившись от тебя, подобным образом впал в любодеяние; однако воротимся в келию и предадимся покаянию. Богу все возможно: возможно Ему даровать прощение за покаяние наше… " Они возвратились в келию свою… Потом пришли ко святым отцам, пали к стопам их, стеня и воздыхая, проливая обильные слезы, исповедали им падение, которому подверглись. Святые старцы наставили их на делание покаяния и дали заповеди, которые они исполнили тщательно. Несогрешивший брат приносил покаяние, как бы сам согрешил, за согрешившего, по великой любви, которую имел к нему. Господь призрел на подвиг любви: открыл святым отцам тайну, и что за любовь того, кто не согрешил, а подверг себя труду покаяния для спасения брата, даровано прощение и согрешившему. Вот что означает «полагать душу свою за брата». [ ] Для нас особенно значима последняя фраза, поскольку именно она говорит о том, что мученичество немыслимо без сопричастности. Живший в IX веке св. Иоанникий Великий идет еще дальше — он принимает на себя не только покаяние, но и искушения ближних. Встретив однажды совсем юную монахиню, обуреваемую «плотскими похотями», св. Иоанникий зазвал ее к себе и велел положить руку ему на шею. Когда девушка сделала так, как он просил, святой стал молиться о том, чтобы мучительное искушение оставило монахиню и перешло на него. Так монахиня освободилась от терзавшей ее похоти и вернулась к своей обычной жизни; но ужасное искушение мучило теп ерь святого. Этот сюжет также упоминается в связи с матерью Марией[ ]. Мысль о том, что христианин способен, в самом прямом и неискаженном смысле этих слов, «нести бремена» искушений и страхов другого, составляет центральную идею романа Чарльза Уильямса «Сошествие во ад». |
| архимандрит Иоанникий (Коцонис) Слово о священном безмолвии, очищающем ум и сердце Пустыннолюбивой горлице уподобился благословенный русский иеромонах папа-Серапион, который в 1912–13 годах посетил великого затворника исихаста Каллиника и испросил его благословения выйти на поприще пустыннического жития. Опытный учитель и искусный делатель умной молитвы старец Каллиник рассказал ему об опасностях и сетях страшного супостата, а также о прелести, к которой может привести уединенная жизнь, особенно при отсутствии руководителя. Но когда он увидел и прозрел пламенную ревность отца Серапиона и Божественное желание его «уязвленного сердца», то уступил с условием, что тот будет его слушаться. Папа-Серапион отслужил в церкви Святого Герасима Божественную литургию и по молитвам, и с благословения своего наставника старца Каллиника отправился на вершину Афона. С того времени прошло двенадцать лет, и вот однажды ночью, часов около двенадцати, к пустынной каливе затворника и исихаста Каллиника подошел его ученик папа-Серапион и постучал в дверь. Старец Каллиник, опасаясь диавольского обмана, прежде чем открыть дверь, потребовал, чтобы посетитель прочитал на память Символ веры. Папа-Серапион послушался, прибавил еще молитву «Отче наш» и слова: «Един свят, един Господь Иисус Христос ...». Тогда старец Каллиник открыл дверь, обнял своего ученика и спросил: – Где же ты был, брат, столько лет? Поверь мне, что я уже считал тебя пропавшим, хотя никогда не переставал молиться о тебе. Где ты жил, чем питался? – Отче святый, – ответил слабым голосом папа-Серапион, – когда ты дал мне свое благословение, я пошел на вершину Афона и пробыл там три дня и три ночи. Больше выдержать от холода я не мог. Тогда я спустился в Панагию. Попробовал пожить там, но не мог обрести желанного для меня безмолвия, потому что постоянно проходили паломники. Немного в стороне я нашел небольшую пещеру, где меня не могли видеть даже пастухи, пасшие лаврских коз. Я завесил вход в пещеру старой рясой, и за все это время меня не увидел ни один из людей. Для пропитания я находил в лесах каштаны, побеги растений, желуди, корни и клубни. Воду пил из колодца в домике Панагии. День и ночь моя душа исполнялась неописуемым веселием умной молитвы и созерцания. Я постоянно жил в размышлениях о тайнах нашего Бога. Прости меня, старче мой. Ты лучше знаешь, когда ко мне приходил тот неизреченный свет, который согревал и просвещал «вся внутренняя моя», и никакого другого желания не было у меня. Рай был для меня реальностью. Одного только я желал – Божественного Причащения. Для того я и пришел, чтобы взять твое благословение, потому что приближается конец моей земной жизни, и я не хочу уйти без Пречистых Таин. |
| Я, и на келлии живя, всегда бываю болен, как же вмещу строгое общежитие? Как перенесу греческую пищу, для меня вредную? Как управлять буду всем этим народом, когда едва управляюсь с двумя-тремя учениками? Пришел я на Святую Гору Афонскую не начальствовать, а в пустыне и безмолвии проводить свою жизнь, достигнуть того, для чего оставил мир, победить страсти и соединиться с Богом. Мы теперь обжились, успокоились, а ты хочешь теперь всю нашу жизнь разрушить». Говоря это, отец Иоанникий стоял на коленях пред старцем и горько плакал. Плакали с ним и ученики его, за ним стоявшие, но старец Арсений как бы не замечал их общих слез и вдохновенно говорил в ответ отцу Иоанникию: «Всякая вещь добра в свое время, добро бегать хиротонии, добро и принять ее во славу Божию, ежели Господь избирает. Сколько зло есть искать хиротонии, столько зло противиться воле Божией. А что ты слаб здоровьем, то Господь лучше тебя знает – в Его руках состоит жизнь наша: когда Он тебя избрал, Он тебе подаст и силы, и здоровье. А что ты говоришь, что хочешь в пустыне победить страсти и соединиться с Богом, то сего в общем житии скорее можно достигнуть, потому что пустыня только усыпляет, а общежитие до конца умерщвляет страсти и погребает в смирении, послушании и отсечении своей воли. Тогда и обрящем душевное спокойствие и соединимся с Богом. Ты только хочешь спасать двух-трех – иди спасать многих. Ты должен о всех иметь попечение. Тебе подобает устроить Русскую обитель, и тобою она прославится. Больше воле Божией не противься, иди на Карею, там ждет тебя игумен Герасим, уговорись с ним, продавай свою келлию и перебирайся в Русик. Господь благословит». Беспрекословно исполнил веление старца Арсения отец Иоанникий, пошел на Карею, уговорился с игуменом Герасимом, который с радостью согласился на все его условия, потом вместе с учениками на монастырских мулах поехал в Русик. Здесь все братия, греки и русские, устроили ему торжественную встречу со звоном, в соборном храме вынесли все святыни обители, сделали угощение на архондарике (в монастырской гостиной) и всячески изъявляли свою радость, что в их обитель прибыл такой духовно опытный старец. |
| Вообще же, и во второй учебный год поддерживалась в академии умеренно строгая дисциплина, благодаря, главным образом, инспектору архимандриту Павлу. Не то было в следующие два года, когда мы перешли на старший курс, когда ушел прежний инспектор, а новый долго, до мая месяца, не приезжал, бразды же правления взял в свои руки преемник Преосв. Нектария – Преосв. Иоанникий. Что вышло из таких перемен в академической администрации, увидим далее. Старший курс: 1861/62–1862/63 учебные годы Благополучно перешли мы осенью 1861 г. из младшего курса в старший, но очень неблагополучно его начали. Лучших по успехам студентов назначили комнатными старшими, первых по списку – над своими же товарищами, а других – над студентами младшего, только что сформировавшегося XXVI курса. Меня назначили в комнату, одну из самых лучших, крайнюю в зале, примыкающую к нему, населенную моими же товарищами, а следующая за нашей комнатой, угловая, самая лучшая, наиболее светлая комната, также с нашими товарищами (кажется, поручена была старшинству М. И. Владиславлева. В какой комнате назначен был старшим Ф. Г. Ел-ий, не помню. Начались лекции и благополучно шли до 4 октября 1861 г., когда произошло нечто, совершенно для нас неожиданное, выведшее нас из обычной колеи и имевшее огромные для всего нашего XXV курса последствия, именно – «случай в греческом классе», как нижеописываемое событие названо московским митрополитом Филаретом в его «Мнениях и отзывах» 182 . С тех пор, как начал писать свои воспоминания, с большим смущением и даже страхом думал я о том, как мне удастся описать этот поистине несчастный «случай». Боялся, сумею ли беспристрастно отнестись, с одной стороны к своим товарищам и отчасти к себе самому, игравшему тут некоторую, хотя и маленькую, роль, с другой – что, конечно, самое главное, – к такой известной и во многих отношениях замечательной и достопочтенной личности, как тогдашний наш ректор, Преосв. Иоанникий († митрополит Киевский), почтительная память о котором еще жива у многих доселе и, конечно, никогда не умрет в истории нашей Церкви. Всего более боялся оскорбить именно его память. К великому для меня счастью и облегчению трудного моего положения, на днях, как нельзя более кстати, появились воспоминания митрополита Московского Леонтия (Лебединского) 183 , совершенно подтверждающие тот взгляд на нижеописываемые события, который давно у меня составился и утвердился. Свидетельство почившего митрополита Леонтия тем важнее, что в качестве тогдашнего С.-Петербургского викария, епископа Ревельского, он не только был очевидным свидетелем, но и привлечен митрополитом Исидором к официальному расследованию нашего дела. |
| Упражняясь всегда во внимании, усиленно охраняя себя от приражения мысленных прилогов вражиих, Иоанникий достиг в душевном состоянии той степени чистоты, на которой сподобляются духовных откровений. Не раз впоследствии рассказывал старец своим близким для возбуждения в них духа ревности о тех откровениях, которые были показаны ему в дивных сновидениях. «Однажды, – говорил он, – по окончании утрени придя в свою келлию, я совершил свое келейное правило и прилег несколько отдохнуть, и только что погрузился в тонкий сон, как представилось мне ясно, будто бы я еду в тарантасе с настоятелем Филаретом во двор какой-то великой госпожи. Тарантас остановился, на дворе было очень грязно. Настоятель Филарет пошел в дом, а я остался на своем месте; в это время вышел из дома молодой человек прекрасной, величественной наружности, в белом стихаре, по-диаконски крестообразно препоясанном; лицо его блистало светлостью; подойдя ко мне, он сказал: «Иоанникий, тебя требует Царь, следуй за мной, я тебя доведу к нему»; а я ему говорю: «Видишь, какая здесь невылазная грязь, здесь пройти невозможно; на это он сказал: «Смотри на мой след: где будет становиться моя нога, туда и ты ставь ногу, но только не оглядывайся назад». Сказав это, он обратился и пошел, а я следовал за ним. Действительно, я увидел, что где становилась его нога, там делалось сухо, на эти места вступал и я; прошедши некоторое расстояние, я заметил, что мы идем не по земле, а по какой-то тропе, которая была по воздуху перекинута через реку. Эта тропа не более трех вершков в ширину, на ней едва вмещалась человеческая стопа. Всматриваясь в след своего вожатого, я увидел под собой реку, но не водную, а огненную, которая стремительно неслась по своему руслу; ее пламенные волны как бы изливались через пороги бурным потоком, а между огненными волнами видны были человеческие члены: где покажется рука, где нога, где голова, или весь корпус человеческого тела. В ужасе я продолжая свое шествие; мы дошли до берега; перед нами оказалась равнина, на которой был сад; ворота в сад были открыты; мы направились через ворота в сад. |
|
|
