| Нужно думать, что Виктор во время написания своей хроники имел под руками хронологические записи именно те, какие обращались в Африканской церкви; о его посещении Рима мы ничего не знаем; вероятно, он там никогда не был. А если так, то хронологические ошибки в его труде весьма понятны, потому, что естественны. Сделав предположение о причинах неточностей у Виктора в обозначении события из жизни константинопольских патриархов и подъискав основания для такого предположения, мы должны вместе с тем прибавить, что главное ручательство за основательность его состоит в том, что оно хорошо объясняет помянутые неточности, отвечает на недоумения, как писатель даже о лицах, весьма близких к нему по времени, мог сделать столь ошибочные показания. Наше предположение – единственно возможное и законное в данном случае, ибо выше приведенное мнение Нориса о том, что хронологические ошибки в хронике Виктора принадлежат не ему, а его неумелому исправителю, кроме того, что ничего не объясняет, вызывает еще против себя то возражение, что в хрониках, подобных по форме той, какую написал Виктор, места для привнесения и исправления последующих переписчиков и читателей остается очень мало или даже не остается совсем. Легко испортить переписчику даты, обозначаемые цифрами, особенно когда все сочинение состоит почти из одних только имен и цифр, как напр. в хронографии Никифора (о чем ниже), но очень трудно понять ошибки при обозначении события по консульствам, когда мы знаем, что даже голые перечни консулов дошли до нас в сравнительно исправном виде. Да и нет других примеров порчи хроник, подобных по форме хронике Виктора. Итак, материал для хронологии Константинопольских патриархов, представляемый нам хроникой Виктора, материал не надежный, – обстоятельство тем более достойное сожаления, что здесь мы видим около двадцати отчетливо засвидетельствованных нужных нам дат, для большинства которых мы не имеем другого столько же древнего источника, как хроника Виктора. Само собой разумеется, что не все показания Виктора о константинопольских патриархах непременно ошибочны: но общее доверие к ним все-таки не может иметь места. Этими показаниями мы пользоваться будем, но отдавать им предпочтение пред другими источниками мы лишены права; они будут иметь значение настолько, насколько будут согласны с показаниями других источников. Только две нам нужные даты Виктора могут быть признаны, несомненно, точными: – изгнания Евтихия и возведения Иоанна Схоластика в 565 году, потому что с одной стороны 565 год есть предпоследний его хроники, а с другой – потому, что именно при Евтихие Виктор вызывался несколько раз в Константинополь и, вероятно, не без его участия подвергся ссылкам и заключениям как свидетельствует об этом Исидор Севильский . Хронография Иоанна Малалы |
| После смерти императора Анастасия (8–10 июля 518 г.) на верховную власть могли претендовать его племянники – магистр Востока Ипатий и консулярии Проб и Помпей, но династический принцип сам по себе ничего не значил в Римской империи без опоры на реальную власть и армию. Племянники, не имея поддержки экскувитов (лейб-гвардии), на власть не претендовали. Пользовавшийся особым влиянием на покойного императора препозит священной опочивальни, своего рода министр двора, евнух Аманций попытался поставить императором своего племянника и телохранителя Феокрита, для чего он, если верить Евагрию Схоластику , призвав комита экскувитов сенатора Юстина, «передал ему великие богатства, приказав распределить их среди людей, особенно полезных и способных [помочь] Феокриту облечься пурпурной одеждой. Подкупив этими богатствами то ли народ, то ли так называемых экскувитов... [Юстин сам] захватил власть» 1 . По версии Иоанна Малалы, Юстин добросовестно выполнил поручение Аманция и раздавал деньги экскувитам, чтобы те поддержали кандидатуру Феокрита, а «войско и народ, взяв [деньги], не пожелали сделать царем Феокрита, но по воле Бога сделали царем Юстина» 2 . По еще одной и вполне убедительной версии (которая, впрочем, не противоречит сведениям о раздаче подарков в пользу Феокрита), вначале традиционно соперничающие гвардейские части, экскувиты и схолы, имели разных кандидатов на верховную власть – технология власти в империи предусматривала систему противовесов. Экскувиты подняли на щит трибуна Иоанна, соратника Юстина, который вскоре после аккламации своего начальника императором стал клириком и был поставлен митрополитом Гераклеи, а схолы провозгласили императором Патрикия, магистра praesentalis (армии, расквартированной в столице). Возникшая таким образом угроза гражданской войны была предотвращена решением сената поставить императором пожилого и популярного военачальника Юстина, незадолго до смерти Анастасия разгромившего мятежные войска узурпатора Виталиана. Экскувиты одобрили этот выбор, с ним согласились и схолы, после чего народ, собравшийся на ипподроме, приветствовал Юстина. |
| Правление Юстина Старшего После смерти Анастасия на верховную власть могли претендовать его племянники магистр Востока Ипатий и консулярии Проб и Помпей, но династический принцип сам по себе ничего не значил в Римской империи без опоры на реальную власть и армию. Племянники, не имея поддержки со стороны экскувитов (лейб-гвардии), на власть, похоже, и не претендовали. Пользовавшийся особым влиянием на покойного императора препозит священной опочивальни (своего рода министр двора) евнух Аманций попытался поставить императором своего племянника и телохранителя Феокрита, для чего он, если верить Евагрию Схоластику, призвав комита экскувитов и сенатора Юстина, «передал ему великие богатства, приказав распределить их среди людей, особенно полезных и способных (помочь) Феокриту облечься пурпурной одеждой. Подкупив этими богатствами то ли народ, то ли так называемых экскувитов… (Юстин сам) захватил власть» . По версии Иоанна Малалы, Юстин добросовестно выполнил поручение Аманция и раздал деньги подчиненным ему экскувитам, чтобы те поддержали кандидатуру Феокрита, а «войско и народ, взяв (деньги), не пожелали сделать царем Феокрита, но по воле Бога сделали царем Юстина» . Юстин I на монете По еще одной и вполне убедительной версии, которая, впрочем, не противоречит сведениям о раздаче подарков в пользу Феокрита, вначале у традиционно соперничающих гвардейских частей (технология власти в империи предусматривала систему противовесов) – экскувитов и схол – были разные кандидаты на верховную власть. Экскувиты подняли на щит трибуна Иоанна – соратника Юстина, который вскоре после аккламации своего начальника императором стал клириком и был поставлен митрополитом Гераклеи, а схолы провозгласили императором магистра militum praesentalis (армии, расквартированной в столице) Патрикия. Возникшая таким образом угроза гражданской войны была предотвращена решением сената поставить императором пожилого и популярного военачальника Юстина, незадолго до смерти Анастасия разгромившего мятежные войска узурпатора Виталиана. Экскувиты одобрили этот выбор, с ним согласились и схолы, и народ, собравшийся на ипподроме, приветствовал Юстина. |
| Иванова, Литаврин. Славяне. – Иванова О.В., Литаврин Г.Г. Славяне и Византия. – Раннефеодальные государства на Балканах. VI–XII вв. М., 1985. Илчев. Речник. – Илчев Ст. Речник на личните и фамилии имена у българите. София, 1969. Иностранцев. Хунну и гунны. Иностранцев К.А. Хунну и гунны. Л., 1926. Иречек. История. – Иречек К. История на българите. София, 1978. История. – История на Добруджа. Т. 1. София, 1984. Jиречек/Радони. Историка Срба. Jupeчek К. Ucmopuja Срба. Прев. J. Радони. Д. 1. Београд, 1911. Каждан. Рецензия. – Каждан А.П. [Рец. на:] Keydell. Agathiae. – ВДИ. 1968, 3 Клепикова. Терминология. – Клепикова Г. П. Славянская пастушеская терминология. М., 1974. Клибанов. Организация. – Клибанов А. Военната организация на старите славяни. – Исторически преглед. София. 1945–1946, кн. 2. Климов. Введение. – Климов ГА. Введение в кавказское языкознание. М., 1986. Кнабе. Корнелий Тацит. – Кнабе Г.С- Корнелий Тацит. М., 1978. Кобычев. В поисках. – Кобычев В. П. В поисках прародины славян. М., 1973. Комша. Новые сведения. – М. Новые сведения о расселении славян на территории РНР. – Romanoslavica. Bucuresti, 1963, vol. 9. Копыленко. Гипотактические конструкции. – Копыленко М.М. Гипотактические конструкции славянорусского перевода «Хроники» Иоанна Малалы. – Труды Одесского государственного университета. 1953, т. 3. Королюк. «Вместо городов». – Королюк В.Д. «Вместо городов у ннх болота и леса...» (к вопросу об уровне славянской культуры в V–VI вв.) – ВИ. 1973, 12. Королюк. Перемещение. – Королюк В.Д. Перемещение славян в Подунавье и на Балканы (славяне и волохи в VI–cep. VII в.). – СС. 1976, 6. Королюк. Пастушество у славян. – Королюк В.Д. Пастушество у славян в I тысячелетии н.э. и перемещение их в Подунавье н на Балканы. Славяне и волохи (Попытка реконструкции по письменным источникам). – Славяно-волошские связи. Кишинев, 1978. Королюк. У истоков. – Королюк В.Д. У истоков славянской общности. – Курьер ЮНЕСКО. 1978, сент.-окт. Королюк. Славяне и восточные романцы. – Королюк В.Д. Славяне и восточные романцы в эпоху раннего средневековья. М., 1985. |
| Из «Троянской истории» Подготовка текста, перевод и комментарии О. В. Творогова Древнерусская литература знает несколько произведений на сюжет знаменитого Троянского эпоса. О Троянской войне рассказывалось в пятой книге византийской «Хроники Иоанна Малалы», в славянском переводе вошедшей в древнерусские хронографические своды, в «Хронике Константина Манассии» (см.: БЛДР. Т. 9. С. 120–131), в польской хронике Мартина Бельского, также известной в русском переводе и использованной при составлении «Русского хронографа» в его редакции XVII в. Но наиболее обстоятельно с сюжетом Троянского эпоса древнерусский читатель мог познакомиться через перевод латинского романа XIII в. – романа «Historia destructionis Troiae» («История разрушения Трои») Гвидо де Колумна – придворного поэта Фридриха II Гогенштауфена, императора Священной Римской империи и сицилийского короля. Роман Гвидо, как и его непосредственный источник – французская поэма Бенуа де Сент-Мора «Роман о Трое», восходят не к гомеровскому эпосу и не к греческим поэмам VII–VI вв. до н. э., разрабатывавшим сюжеты троянского цикла (так называемым «киклическим»), а к поздним переложениям античных мифологических сюжетов, приписываемым, однако, предшественникам Гомера – мнимым участникам Троянской войны Дарету Фригийцу и Диктису Критянину. В действительности же «Дневник Троянской войны» Диктиса создан не ранее III в. н. э., а «История падения Трои» Дарета – в начале V века (см.: Дарет Фригийский. История о разрушении Трои/Русский перевод, коммент., вступ. статья, сост. А. В. Захаровой. Гекзаметрические переводы Д. О. Торшилова. СПб., 1997. С. 24). Под пером немецких, французских и итальянских средневековых авторов история Троянской войны превратилась в типичный рыцарский роман, в котором не менее значительное место, чем описание военных перипетий, занимают романические сюжеты: рассказ о любви Медеи и Язона, Париса и Елены, Троила и Брисеиды, Ахиллеса и юной дочери Приама Поликсены. Роман Гвидо де Колумна был несколько раз издан в конце XV в. в Болонье, Страсбурге, Париже. Одно из этих изданий, видимо страсбургское, и послужило оригиналом для древнерусского перевода, осуществленного, скорее всего, в начале XVI в. На его основе позднее возникли сокращенные переделки романа, сохранившиеся во многих списках XVII в., свидетельствующие о неослабном интересе к этому сюжету древнерусских читателей (см.: Троянские сказания. Средневековые рыцарские романы о Троянской войне по русским рукописям XVI–XVII вв./Подг. текста и статьи О. В. Творогова. Коммент. М. Н. Ботвинника и О. В. Творогова. Л., 1972. Сер. «Литературные памятники»). |
| Нечто подобное о византийских хронистах и методе их работы пишет знаток византийской письменности К. Крумбахер. «Невзирая на огромную затрату остроумия и настойчивости, редко удается установить с полнейшей точностью, сделаны ли известные изменения, прибавления или пропуски компилятором А, или они были уже в оригинале В, или даже в главном или побочном источнике С, которым пользовался ВА. Как раз от уверенности в этом зависит часто получение точных и убедительных результатов. Примем при этом во внимание особенно фатальное в подобных областях исследования различие в субъективных представлениях и понятиях достоверности, вероятности и возможности, и мы поймем весь комизм положения судьи, который должен дать точное разрешение этому хаосу фактов, предпосылок и запутанных комбинаций» 214 . Кроме общей оценки литературной деятельности хронистов, К. Крумбахер дает и характеристику творчества каждого хрониста в отдельности. В частности, о хронике Иоанна Малалы, которому, как считают, принадлежит версия о чуде с воздетым на небо отроком во время молебствия по случаю землетрясения в царствование императора Феодосия Младшего, Крумбахер говорит: «Характеристика этого труда разъяснит понимание этого вида литературы. Малала отличается по своей историографической технике, концепции и изображению грубостью, неслыханной до этого времени в исторической литературе. Будучи сам лишен всякой утонченной образованности, он пишет не для высокообразованной публики, а для огромной массы монахов и мирян, которые хотят быть осведомлены удобным и занимательным образом о ходе всемирной истории, для тех кругов, которые находят удовольствие в простодушных живых легендах… Его критерием является потребность и удовольствие толпы. Чисто народным языком сбивчиво перечисляется здесь громадная масса фактов. С одинаковой серьезностью излагается как важное, так и незначительное… Немалое внимание привлекает вопрос, из каких источников составилось такое редкое и стройное произведение. К сожалению, Малала сделал исследование своих источников довольно-таки тяжелой задачей; его произведение и в этом отношении настоящая популярная книжка, в которой широко проявился грубый расчет на простые верования простодушного круга читателей… О критическом рассмотрении или даже об осмысленной обработке источников не может быть и речи. Можно было бы написать целую книгу при желании указать причудливые искажения фактов и смешные ошибки этого рассказчика» 215 . |
| У Аммиана Марцеллина в его знаменитом описании гуннов (Римская история XXXI. 2) всё еще проще: «Кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости». Тут нет даже следов полигамии: кибитка, муж, жена. Тот же образ жизни, который до недавнего времени был характерен для цыган. Нужно ну очень богатое эротическое воображение, чтобы увидеть за этой цыганщиной какую-то «стадную полигамию». Наконец, на свет божий вылезают славяне (теория происхождения славян, выдвигаемая Чхартишвили, настолько фантастична, непонятна и ни на чем не основана – ни на аргументах автора, ни на предшествующей историографии, что поневоле теряешься). Славяне, если верить Карамзину, были «в грязи, пыли, без всякой опрятности» (с. 48). Вообще, когда нужно сказать какую-нибудь глупость, особенно русофобскую глупость, Чхартишвили, как правило, цитирует Карамзина. Ну, вот только то, что было прилично писателю-романтику на заре историографии, когда не было не то что исторической критики, но даже французской романтической школы историографии Гизо, Тьерри и Мишле, то совсем не приличествует минимально образованному человеку двести лет спустя. Художник И. Сакуров, который вообще доставит читателю, зачем-либо решившему подарить издательству АСТ 700 с гаком рублей, немало забавных минут, очень старательно вырисовывает очень грязных и немытых славян (с. 49) – точно по описанию Прокопия, цитируемому Карамзиным. В конечном счете, лучше горькая, но правда. Но вот загвоздка, на с. 60 Сакуров помещает чистенько вымытых и прилизанных древних литовцев, что правдой не является. И потому тщательность выписывания грязных славян вызывает известные подозрения. Славяне, если верить Чхартишвили, поклоняются Даждьбогу, «богу солнца и дождя» (с.51) – тут уже самый стойкий читатель хватается за живот и валится с хохотом на землю. Никакого отношения к дождю бог солнца и щедрот Даждьбог не имеет, так же как Перун не имеет никакого отношения к пуховым перинам, Стрибог – к стрингам, а Велес – к велосипедам. Дажьбог (так правильней) имеет отношение исключительно к дарам, даяниям, это, говоря по-нынешнему, «Дай-бог» – бог щедрого Солнца. Переводя греческую хронику Иоанна Малалы, где упомянут эллинский бог Солнца Гелиос, русские книжники уверенно превратили Гелиоса в Дажьбога – «и царствова сын его именем Солнце, егож наричют Дажьбогъ» (Русская мифология. М., 2007, с. 117). Есть еще несколько более экзотичных объяснений этого имени, но к дождю они, в любом случае, отношения не имеют. |
| Мы сказали о творчестве, как бы не прикрепленном к своему времени. В некотором простейшем смысле это можно отнести к апокрифам. В самом деле, если мы исключим из всей суммы апокрифов, бывших в употреблении у ранних христиан (из дальнейшего будет ясно, почему мы не говорим «раннехристианских апокрифов»), во–первых, памятники хотя и не канонические, но по типу повествования аналогичные каноническим (каким было, по–видимому, утраченное «Евангелие от евреев»), а во–вторых, гностические тексты с характерным преобладанием учительно–медитативного элемента и полным или почти полным подавлением сюжетно–нарративного, – в остатке будут цветистые повествования на потребу массового читателя; и вот они–то удовлетворяли очень устойчивую потребность и сохраняли один и тот же литературный характер в продолжение ряда столетий. Поэтому их так трудно датировать. Сказавшийся в них дух фольклорного вымысла не связан жестко ни с одной специфической эпохой в истории христианства: там, где ему место, т. е. на периферии религиозной жизни, он в принципе остается прежним от поздней античности до самого исхода средневековья, более того, до последних отголосков средневековья в быту (если угодно, вплоть до мира странников Лескова). Это сфера по сути своей консервативная и отзывающаяся на перипетии культурно–исторического процесса хотя чутко, но довольно поверхностно – порождением новых версий и перелицовок исходного повествования. Наличия одних этих перелицовок достаточно, чтобы сделать грань между эпохами размытой. То, что сказано об апокрифах, можно сказать также о внеконфессиональной (и лишь вторичным образом приобретавшей конфессиональные характеристики и модификации) низовой словесности так называемых «народных книг», – например, об Александре Македонском, об Аполлонии Тирском, о нравах зверей, где все украшено вымыслом и приправлено басенной моралью, и т. п. Выработанный «народными книгами» подход к истории становится центральным для всей средневековой культуры; читатель нашей антологии встретится именно с таким подходом у хрониста Иоанна Малалы, сирийца времен Юстиниана, писавшего погречески и очень красочно перевиравшего предания античного мира, весьма далекие для него, превращая их в подобие пестрой, узорчатой восточной сказки (и задавая, между прочим, тон, в котором будут излагать языческую мифологию книжники Древней Руси). |
| Из рассказа Продолжателя Феофана и Константина Багрянородного следует, что между Херсоном и южночерноморской Пафлагонией с ее крупнейшими портовыми городами Амастридой (Амастрой) и Синопой осуществлялась стабильная морская связь 2061 . Именно здесь пролегало самое краткое расстояние в 263 км (142 морские мили) между пафлагонским мысом Карамбий (совр. Керемпе) и южной оконечностыо Крыма, так что переправа через Черное море, постоянно контролируемая имперскими властями и флотом, не являлась большим препятствием 2062 . И именно поэтому василевс послал спафарокандидата Петрону Каматира («Трудолюбивого») в Херсон не только с военными («длинными») судами – парусно-весельными хеландиями царского флота (meta chelandion basilikon ploimon), но и вместе с хеландиями катепана – предводителя местного войска и флота Пафлагонии, который следил за поддержанием порядка на Черном море и базировался в Амастриде, на тот момент, очевидно, еще остававшейся под стратигом фемы Армеников 2063 . Кроме того, катепан являлся командиром таксатов Пафлагонии из числа воинов-профессионалов здешней военно-административной единицы, в скором времени превращенной в самостоятельную фему. Приняв участие в экспедиции, в дальнейшем они на какое-то короткое время могли составить ядро войск новосозданной фемы в Таврике. Следует учесть, что развал хазарско-византийского кондоминиума на крымской земле неминуемо вызвал необходимость милитаризации общественной жизни, от которой херсониты и жители окружающих кастра, полисм успели за предыдущее столетие основательно отвыкнуть. Отсутствие собственных воинских контингентов вызвало необходимость положиться на иноземцев, на что намекают находки в Херсоне очень близких по времени к описываемым событиям печатей царского спафария, стратига соседней с Пафлагонией фемы Армениак (830–840-е гг.), и Епифания, патрикия, царского протоспафария и стратига Сицилии (около середины IX в.) 2064 . Это же обстоятельство могло бы объяснить внезапное появление здесь до образования крымской фемы медных монет Льва V и Константина сицилийского выпуска (813–820 гг.), причем еще до того, как с 827 г. начался последовательный захват мусульманами территории острова, осложнивший положение 2065 . Наличие таких присланных издалека воинских контингентов было вполне реальным делом и имело у византийцев давнюю практику. Достаточно вспомнить, как в Боспоре в начале правления Юстиниана I, по свидетельству Иоанна Малалы, были размещены «...многочисленные ромейские или италийские войска, известные как испанцы» 2066 . Едва ли сицилийский контингент мог быть значительным, но выделить одну-две ванды из 2000 фемного корпуса стратиотов, размещенного в Калаврии и Сицилии, и ненадолго доставить их через Константинополь к Херсону представляется возможным. |
| 597 Латышев В.В. Этюды по византийской эпиграфике//ВВ. – 1894. – Т. 1. – Вып. 3–4. – С. 662–672; ЛатышевВ.В. Сборник греческих надписей христианских времен из южной России. – СПб., 1896. – С. 105–109, Б.В. Кёне необоснованно приписывал Евпатерию освобождение Боспора и других мест, занятых в Крыму тюрками (Кёне Б. Херсонес//ЖМНП. – 1855. – Ч. 88. – (отд. отт.). – С. 44). Как было сказано, последние покинули Боспор в результате успехов не византийского оружия, а дипломатов, добившихся заключения мира в 589/590 г., а также под влиянием собственных внутренних неурядиц. Некоторая кратковременная стабильность в тюркском государстве наступила не ранее 598–600 гг., о чем сообщило посольство хагана, прибывшее в Константинополь (Феофилакт Симокатта. История. – С. 188 (VII. 7. 7–9). Поэтому, надо полагать, подчеркивание «подвигов» носило в 590 г. скорее идеологический характер, в духе обычной ромейской политической пропаганды. 599 Ср.: Залесская В.Н. Образы небесных вестников на некоторых памятниках прикладного искусства Византии//АДСВ. – Екатеринбург, 1998. – Вып. 29. – С. 245. 600 См.: Ruggendorfer Р. Zum Kaisareion von Alexandria//FREMDE ZEITEN. Festschrift fur Jurgen Borchhardt zum sechzigsten Geburtstag am 25. Februar 1996 dargebracht von Kollegen, Schulern und Freunden. – Wien, 1996. – Bd. 2. – S. 213–223. 601 Айбабин А.И. Боспор в конце VI–VII вв.//Боспор Киммерийский и Понт в период античности и средневековья: Материалы II Боспорских чтений. – Керчь, 2001. – С. 5. 602 Сазанов A.B., Могаричев Ю.М. Боспор и Хаэарский " каганат в конце VI – начале VIII вв.//ПИФК. – М.; Магнитогорск, 2002. – Вып. 12. – С. 475–483. 603 Жители Боспора были подчинены не позже 30-х гг. VI в. имперским «военачальникам», среди которых был, судя по данным нарративных и эпиграфических источников, трибун, возглавлявший имперский экспедиционный отряд войск, в который, по данным Иоанна Малалы, входили «италийцы, называемые испанцами». См.: Прокопий Кесарийский. Война с персами//Прокопий Кесарийский. Война с вандалами. |
|
|
